Первый бал империи

Российская империя родилась под гром победных пушек Северной войны и под скрип перьев дипломатов, согласовывавших положения Ништадтского мира

Начавшись в феврале 1700 года, Северная война завершилась в конце лета 1721-го. Сбылась многолетняя мечта Петра I: наша страна получила выход к Балтике, стала морской державой.

«Высокое достоинство цесарское»

Русского царя к тому времени многие иностранцы уже величали императором, например, сама королева Великобритании Анна, употребившая этот титул в одной из грамот, или французский архитектор, автор генерального плана основанного на берегах Невы Санкт-Петербурга Жан-Батист Леблон, с которым самодержец вёл активную переписку.

Сам Пётр не гонялся за регалиями. Он бывал и урядником Михайловым, и капитан-бомбардиром Алексеевым, и плотником Питером Тиммерманом. Его амбиции простирались гораздо дальше громких титулов. Однако русский самодержец считал важным занять то место в политической иерархии августейших домов Старого Света, которое соответствовало бы возросшему влиянию России. Отношение западных дипломатов к царскому титулу было двойственным: они то признавали его почти равным императорскому, то ставили ниже королевского. Петра это, конечно, не устраивало. Ему нужно было выйти на европейскую сцену в ореоле бесспорного державного величия. Напрашивалось решение: из царя превратиться в цезаря, то есть императора.

С точки зрения Петра, имперская модель для России представлялась одновременно и новацией, и глубоко укоренённой сутью государства. За несколько лет до заключения Ништадтского мира в записке об истории российского герба он разъяснял: «Сие имеет свое оттуду, когда Владимир монарх Расийскую свою империю разделил 12 сынам своим». То есть Пётр считал империей и Древнюю Русь — по крайней мере её домонгольский период. На Руси византийских императоров называли царями и царскому достоинству придавали то значение, которое на Западе связывали только с императорским троном. Иван Грозный, официально принявший царский титул, попрекал европейских монархов в «худородстве», утверждал, что ведёт свой род от «Августа кесаря», и видел Москву прямой наследницей Рима и Константинополя. Царя московского его подданные (и не только они) воспринимали как вселенского самодержца, правящего всем православным миром. Такая роль монарха — защитника веры и помазанника Божьего — не размылась и к нач. XVIII века, когда Пётр начал подготовку к провозглашению России империей.

Царь-реформатор методично приучал современников к мысли об имперском статусе государства Российского. Так, в 1718 году он велел опубликовать грамоту императора Священной Римской империи Максимилиана I к «цесарю» Василию III, в предисловии к которой указывалось, что цесарское «высокое достоинство за толко уже лет всероссийским монархам надлежит». А после триумфального завершения Северной войны Пётр решил форсировать ситуацию.

Фейерверк и иллюминация в Амстердаме 9 декабря 1721 года по случаю заключения Ништадтского мира. Гравюра Дж. Р. Смита. 1722 год

«Титул принять благоволил»

Несколько месяцев Россия отмечала подписание Ништадтского мира — с первых дней сентября 1721 года до последних дней января 1722-го. Главные празднества развернулись в городе, «по манию Петра воздвигшемся из блат».

Царь узнал о заключении договора во время морской поездки в Выборг. «Государь тотчас повернул обратно в Петербург, подъезжая к которому велел ежеминутно стрелять из трёх пушек, находившихся на его яхте, а трубачу неумолчно трубить, — писал историк XIX века Сергей Шубинский. — На эти необычайные сигналы к Троицкой пристани поспешно и в недоумении начали собираться вельможи и народ. Пётр, подплывая, махал платком и кричал: "Мир! Мир!"» На 22 октября назначили особые торжества. Начаться они должны были в Троицком соборе, место для строительства которого ещё в 1703 году выбрал сам будущий император. В преддверии этих событий в Петербурге неделю не смолкал праздничный колокольный звон.

Тем временем в Синоде уже «имела секретное обсуждение» идея поднесения Петру императорского титула. По-видимому, она принадлежала Феофану Прокоповичу, псковскому архиепископу и вице-президенту Синода, который слыл искусным «угадывателем царской воли» и понимал, что победное завершение долгой Северной войны — отличный повод для провозглашения царства империей. Не менее важен для идеологов петровского времени был и статус «отец Отечества» — «по прикладу древних греческих и римских синклитов, которые своим монархам оное предлагали». Члены Синода хорошо знали, что так называли и Константинопольского — Вселенского Патриарха. Косвенно они намеревались признать Петра главой православной церкви.

Феофан Прокопович. Парсуна. Сер. XVIII века

Споров не последовало: решили «молить царя» «прияти титул отца Отечества, Петра Великого и императора Всероссийского». Об этом решении члены Синода, высшего органа церковной власти, секретно сообщили сенаторам — представителям власти государственной. Три дня в аудиенц-камере продолжались совместные заседания Сената и Синода. Сенаторы сразу подхватили инициативу и принялись обсуждать нюансы церемониала, в частности, порядок выступлений представителей светской и церковной властей. При этом они уже 20 октября поручили князю Александру Меншикову переговоры с государем, к которым он приступил незамедлительно, прилагая все усилия, чтобы царь «титул принять благоволил». По официальной версии, Пётр не сразу согласился с проектом «птенцов своего гнезда», «по своей обыкновенной и достохвальной модестии [то есть скромности. — А.З.] или умеренности… долго отрекался» от новых регалий. Скорее всего, это был своеобразный ритуал, который продемонстрировал всему миру (а иностранные посланники внимательно следили за происходящим!), что неутомимый монарх, принимая почести, лишь исполняет волю подданных. Царя посетили и представители Синода — новгородский архиепископ Феодосий и незаменимый Феофан Прокопович. Народ православный должен был убедиться, что Церковь благословляет новый титул самодержца. В конце концов государь смягчился и дал себя уговорить.

Устраивать специальную церковную церемонию императорской коронации Пётр не велел: он не хотел принижать значение своего венчания на царство, которое состоялось в московском Успенском соборе ещё в 1682 году. Отказался он и от идеи титула «восточного римского императора»: яростный реформатор не боялся разрушать шаблоны и не стремился к аналогиям с венской Священной Римской империей. Не прельстила Петра и императорская корона, которая напоминала бы регалии Константина Великого. Он видел себя родоначальником новой традиции, в которой «русское имя будет вознесено на высшую ступень славы». Россия стала первой империей нового образца — без прямой связи с римским наследием. На этот счёт историк Сергей Соловьёв заметил: «Родная страна не была отлучена от славы царя своего, впервые оказано было уважение к народности». Важно, что Пётр не связывал изменение своего титула с чьей-либо санкцией — будь то согласие европейских монархов, Вселенского Патриарха и тем более Ватикана. Россия сама завоевала новый статус, без оглядки на чей-то авторитет. Сказалось кредо Петра: «Воинским делом мы от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете, ныне почитают». В этом смысле он, как никто другой, соответствовал первоначальному значению слова «император» — «военачальник, предводитель легионов».

Переговорив с Меншиковым и архиереями, в тот же день царь появился в Сенате и объявил, что даёт прощение всем осуждённым преступникам и освобождает государственных должников, слагает с них недоимки, накопившиеся с начала войны по 1718 год. Это был действительно широкий жест: речь шла о сумме, сопоставимой с годовым бюджетом государства. Но Пётр, осознававший важность «мнения народного», считал необходимым после изнурительной войны и накануне принятия нового титула проявить милосердие и щедрость.

Троицкий собор в Санкт-Петербурге (не сохранился до наших дней). 1900-е годы

«Позорище наивосхитительнейшее»

22 октября 1721 года в Петербург съехались высшие военные и гражданские чины государства — не меньше тысячи человек. А ещё части 27 полков, сражавшихся в Северной войне. Всем, конечно, не удалось разместиться под сводами Троицкого собора, толпы людей собрались на площади. После литургии началась гражданская — не церковная! — церемония провозглашения новой титулатуры Петра.

Царь Пётр I принимает титул «отца Отечества и императора Всероссийского». Худ. Б.А. Чориков. XIX век

Лучший оратор петровской России — Феофан Прокопович — произнёс проповедь, в которой высокопарно и красноречиво описал доблести царя, достойного называться «отцом Отечества и императором Всероссийским». Потом слово взял «великий канцлер» граф Гавриил Головкин — крупнейший дипломат той эпохи, политик, которому Пётр доверял со времён стрелецких бунтов. Ему выпала миссия от Сената просить самодержца принять новый титул: «Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, чрез которые токмо единыя вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света и, тако рещи, из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены: и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходотайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарити? Однако ж да не явимся тщи в зазор всему свету, дерзаем мы именем всего Всероссийского государства подданных вашего величества, всех чинов народа всеподданнейше молити: да благоволите от нас в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему Отечеству показанных благодеяний титул отца Отечества, Петра Великого, императора Всероссийского приняти». Показательно, что источником императорской власти признавалась воля народа, «всех верных подданных», от имени которых действовали Сенат и Синод.

Ближайшие сподвижники, архиереи, а вслед за ними и все присутствовавшие, включая тех, кто собрался на площади, троекратно прокричали «виват»: «Виват, виват, виват, Пётр Великий, отец Отечества, император Всероссийский!» Это «возглашение» накануне утвердили в Сенате. Торжественная церемония отдалённо напоминала римскую традицию провозглашения императоров. И недаром художники часто изображали Петра в виде римского кесаря, увенчанного лавровым венком победителя, с полководческим жезлом в руке. Латинское слово «виват» («да здравствует»), пришедшее в русскую речь в Петровскую эпоху, тоже вызывало ассоциации с античным Римом. С этим словом на устах Россия и стала империей. Тактически это был итог Северной войны, стратегически — шаг, ставший венцом всей политики Петра и определивший жизнь страны без малого на два века вперёд.

«Птенцы гнезда Петрова» Александр Меншиков (слева) и Гавриил Головкин (справа) имели самое непосредственное отношение к провозглашению Петра императором

Ответ Петра на торжественные речи был лаконичным и деловитым: «Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением сего мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостию благодарить; однако ж, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею Греческою [то есть с Византийской империей. — А.З.]. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам перед очи кладет, как внутрь, так и вне, от чего облегчен будет народ». Царь-работник ни слова не сказал о своём новом титуле, сосредоточив внимание на ответственности монарха перед страной, на важности «общего прибытка» и воинской доблести.

Устроители праздника не могли забыть о любимом детище государя — военном флоте. Более 100 галер прибыло накануне в ночь и было расставлено по Неве — и морские канониры исправно палили в честь императора, знавшего толк в артиллерии. По словам очевидца, «всё казалось объято пламенем, и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться». Государь отдал должное и другой своей излюбленной забаве — фейерверкам.

Торжество продолжилось в Сенате — неподалёку от Троицкого собора. Там накрыли столы на тысячу человек. Все помещения приобрели необычный праздничный вид. Стены задрапировали изящным заморским сукном. Императора и отца Отечества, ставшего ещё и — совершенно официально — Великим, поздравляли дамы, разодетые по парижской моде. Пётр давно мечтал увидеть свой высший свет именно таким! Меншиков зачитал высочайший указ о новых производствах в чины по армии, а адмирал Фёдор Апраксин — по флоту. Обер-секретарь Сената Иван Поздняков объявил о наградах для сановников, которые имели отношение к недавним мирным переговорам. Здравицы сменялись здравицами, и танцы по западному образцу не прекращались до утра.

Шедеврами медальерного искусства стали награды, отчеканенные в память о заключении Ништадтского мира. До наших дней дошли и золотые, и серебряные медали. На них над ковчегом изображён голубь, а на втором плане — столицы двух держав, Петербург и Стокгольм, соединённые в знак мира радугой. Дело в том, что Северную войну, длившуюся более 20 лет и втянувшую в свою орбиту несколько государств Европы, современники часто сравнивали со Всемирным потопом. Гравировка наград зафиксировала новый титул царя. «В[еликому] и б[лаговерному] щ[астливому] государю Петру I, именем и делами великому российскому императору и отцу по двадесятолетних триумфов, север умирившему, сия из серебра домашнего медалия усерднейше приносится», — значилось на одной из них. Эти медали первыми были отчеканены из золота и серебра, добытых в российских, Нерчинских рудниках. И в этом Пётр тоже видел знак могущества своей державы.

В день петербургских торжеств не забыли и о тех, кто не попал в сенатские чертоги. «Хлеба и зрелищ!» — Пётр никогда не отрицал этот лозунг, известный со времён Ювенала. Фридрих Вильгельм Берхгольц, служивший при дворе зятя Петра I, герцога Карла-Фридриха Гольштейн-Готторпского, вспоминал: «Торжества сопровождались народными гуляниями. Народ потчевали жареным быком и винными фонтанами. Праздник завершился глубокой ночью при громе артиллерийской канонады». В допетровские времена светских всенародных гуляний не бывало. Эти «фестивали» стали приметой нового, имперского существования. Марафонский праздник произвёл сильное впечатление на гостей, назвавших первый бал империи «позорищем наивосхитительнейшим».

Золотая наградная медаль за заключение Ништадтского мира. На лицевой стороне по кругу надпись: «Петръ А. Императоръ и самодержецъ Всероссийский»

Имперские амбиции

По указу царя от 11 ноября 1721 года менялась титулатура русского монарха. Отныне в грамотах следовало писать не «великий государь, царь всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец», а «Мы, Петр Первый, император и самодержец Всероссийский». В Духовном регламенте, который вышел в том же году, говорилось красноречиво: «Император Всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться его верховной власти не токмо за страх, но и за совесть сам Бог повелевает». Но суть этой исторической вехи не в одном лишь усилении личной власти «отца Отечества». Произошла не просто смена вывески на более броскую: Пётр и его соратники зафиксировали, что Россия находится на взлёте, страна наращивает мускулы, становится полюсом силы на долгие годы, гегемоном Восточной Европы. Осознание собственной мощи есть лучшее лекарство от распада и смуты. Потомки и преемники очень хорошо понимали важность этой перемены, потому и прославляли Петра без меры, несмотря на все перегибы царя-работника.

Духовный регламент Петра I. Издание 1818 года

Изменилось самосознание как политических деятелей, так и всего народа. После Бунташного XVII века, после многих лет раскола и смут Россия получила прочную власть, которая могла опереться на армию и флот. Для Петра империя — это прежде всего сильная в военном отношении держава, исполняющая свою партию в европейском дипломатическом оркестре, умеющая отстоять свой суверенитет. Несомненно, главные слова Российской империи первых десятилетий её истории — «виктория» (победа) и «слава». Имперское начало противопоставлялось хаосу, «дикости» и бессилию. К нач. XVIII века Россия стала воинской державой, быстро превзойдя иноземных учителей. Индустрия развивалась в первую очередь с учётом потребностей армии, которую нужно было вооружить, одеть и накормить. Через армейскую службу проходило большинство дворян, в учениях и походах проявлялись таланты полководцев и стойкость солдат. Этого требовали имперские амбиции.

Титул «император» быстро прижился в народе, что не отменяло и старинного, привычного «царя». В сказках и песнях отныне величали русских самодержцев и так, и эдак. Само слово «император» звучало немного торжественнее, чем односложное «царь». Как и «Невы державное теченье» мощнее скромных вод Москвы-реки. Да и имя новой столицы — Санкт-Петербург — как гром парадных фанфар. А Россия, Российская империя по сравнению с «названьем кратким Русь» воспринимается как нечто величавое, соответствующее географическому размаху страны…

Увы, сам Пётр Великий носил титул императора недолго — ровно три года и три месяца. В январе 1725-го его не стало. Но Российская империя оказалась прочной и намного пережила своего отца-основателя. Ему удалось создать систему, которая работала и совершенствовалась и после его смерти, хотя первые преемники Петра на троне не отличались ни волевыми качествами, ни управленческими талантами.

Что почитать?

Анисимов Е.В. Время петровских реформ. — Л., 1989.

Павленко Н.И. Пётр Великий. — М., 1990.

Фото: LEGION-MEDIA, WIKIPEDIA.ORG