«Люблю. Люблю, но реже говорю об этом…»

Пять опер, четыре балета, концерты для органа, более ста песен и романсов, музыка к 134 кинофильмам — всё это Микаэл Таривердиев. 15 августа ему исполнилось бы 90 лет.

«Со мною вот что происходит…»

Людей одарённых жизнь нередко испытывает на прочность ещё в детстве, пока они своего дара не осознают. Пятилетнего Мику соседские мальчишки однажды позвали в только что открытый, первый в Тбилиси плавательный бассейн. Но он в тот день был закрыт, и ребята рванули на реку. А Мика не признался, что плавать не умеет. Вместе со всеми полез в воду, и его понесло течением — Кура-то река горная, быстрая. Мальчишки подняли крик, какой-то парень бросился за ним в воду, подхватил, но берег был слишком крут и пришлось ему с малышом плыть километра полтора до лестницы на набережной. Испугался Мика, только оказавшись на берегу.

Через год он устроил себе новое приключение, решив спрыгнуть с парашютной вышки в городском парке, где он обычно гулял с няней. В тот день няня встретила знакомых и утратила бдительность, а Мика помчался в кассу. Как продали билет семилетнему карапузу, непонятно, но, получив заветный квиточек, тот полез на вышку. И чем выше поднимался, тем меньше ему хотелось прыгать. На верхней площадке желание исчезло вовсе, но, вместо того чтобы спуститься вниз, Мика позволил дежурному пристегнуть лямки и шагнул за барьер. Летел камнем, ничего не видя и не понимая, а в довершение всего завис в десяти метрах над землёй — веса не хватило, чтобы стропы дотянулись. Как его спустили на землю, он не помнил. Однако на всю жизнь усвоил: настоящему мужчине в своих слабостях признаваться негоже.

«Но музыка, звуча со всех ветвей…»

Дом его детства был полон музыки. Микаэл Леонович вспоминал: «Шуберт. Этюды Черни. Из какого-то окна — неумело подбираемая грузинская мелодия. Где-то звучит радио. Всё это смешивается, но не создаёт впечатления дисгармонии. Музыка звучит негромко, ненавязчиво. Она как бы часть жизни, продолжение этого двора, этого города. Она не выставляется напоказ. Она просто живёт. Иногда вечерами за каким-нибудь окном, а то и просто на балконе собираются мужчины, и начинается знаменитое грузинское музицирование, абсолютно непонятное мне и по сей день. Как люди, никогда нигде не учившиеся, встречающиеся, быть может, в первый раз, с такой точностью на ходу аранжируют мелодию на четыре, пять, шесть голосов? Это полифония самого высокого класса. Не могу этого понять и восхищаюсь бесконечно». Песни детства — а композитор утверждал, что все они были о любви и нежности и никогда о горе — отозвались потом в его собственном творчестве.

Вторым источником вдохновения для юного музыканта стал Франц Шуберт, которого обожала его тётка Маргарита, учившаяся в консерватории. Прозрачность, чистота, благородство мелодий Таривердиева оттуда. Музыкой он стал заниматься почти случайно: у соседей был рояль, на котором мальчик с радостью бренчал, доводя окружающих до исступления, пока те не уговорили родителей купить сыну инструмент. Играть гаммы ему быстро надоело, и он занялся тем, что ему нравилось, — принялся сочинять. Когда после войны отца Микаэла арестовали, и имущество семьи, включая пианино, конфисковали, те же соседи разрешили мальчику заниматься на их инструменте.

«Пылающую голову рассвет приподымает с ложа своего…»

Профессиональным композитором Мика стал ещё до того, как успел окончить школу. На каникулах его отправили в горы, на базу отдыха. Однажды по радио транслировали симфоническую фантазию Петра Чайковского «Франческа да Римини». Увертюра произвела на юношу столь сильное впечатление, что он бросился в клуб, сел за рояль и по памяти попытался её сыграть. За этим занятием его и застал режиссёр Тбилисского театра оперы и балета Георгий Геловани, сын знаменитого актёра Михаила Геловани, «первого Сталина советского кино». Потрясённый игрой юного вундеркинда, Георгий Михайлович предложил Микаэлу сочинить… балет! Предложение, от которого невозможно было отказаться.

Но либретто, сочинённое Геловани, начинающего композитора не вдохновило. «То, что написал Жора, мне очень не понравилось, — признавался впоследствии Таривердиев. — Сейчас-то я понимаю, что это был нормальный балетный сценарий. Кто когда вошёл, кто когда вышел, сколько минут длится вступление, сколько секунд рассвет и т. д. Но мне-то казалось, что это должно быть вдохновенно, без руля и без ветрил. Мы долго спорили, Жора меня убеждал, что именно так пишутся балеты, а я всё не верил. Но наконец он меня убедил, и на свет появились два одноактных балета — "Допрос" и "На берегу". Написал я их довольно быстро. Это был первый мой заказ, и я был невероятно горд собой. Тем более что исполнялись балеты на сцене Тбилисского оперного театра силами хореографического училища. Тогда в училище, да и в театре работал Вахтанг Чабукиани, так что это была сильная балетная труппа».

В сезон 1946–1947 годов балеты «Допрос» и «На берегу» шли на сцене Тбилисского оперного каждое воскресенье. О юном композиторе напечатали заметку в газете «Заря Востока». На первый в жизни гонорар Микаэл купил себе шляпу. И сразу же сфотографировался в ней. На память.

«Доставалась мудрость — мудрым…»

Микаэл мечтал о Московской консерватории, но мама хотела, чтобы сын был поближе, и он отправился в Ереван. Испытание вышло суровым: там Таривердиев оказался «армянином второго сорта», то есть не ереванским. И на родном языке он говорил не очень хорошо, и музыку сочинял не совсем армянскую. Оставалась одна дорога — в Москву. А там конкурс 28 человек на четыре места. Кто симфонию с собой привёз, кто оперу или ораторию, а Микаэл…

«Балеты, которые у меня были, я не привёз, — написал потом в своих воспоминаниях Таривердиев. — То, что сочинил в Ереване, тоже не захватил. Через каждые три-четыре месяца моя музыка начинала вызывать у меня отвращение. Она казалась мне неинтересной, скучной, бессмысленной. Поэтому я и поступал с шестью романсами на сонеты Шекспира и сборником фортепианных пьес. Я сыграл, спел, настроение — кошмар…» А в итоге получил пятёрку с плюсом и, имея красный диплом, был освобождён от других экзаменов. Вот такой подарок к его дню рождения! Арам Хачатурян, в класс которого поступал Микаэл Таривердиев, сказал ему: «Ты в консерваторию на белом коне».

Своего наставника Микаэл Леонович считал едва ли не главным подарком судьбы: «Будучи сам великим музыкантом, совершенно неповторимой индивидуальностью, он пытался развивать у нас самостоятельное мышление. Он говорил нам: молодой композитор подобен сосуду, на дне которого имеется драгоценная жидкость таланта. Остальная часть этого сосуда заполнена просто водой. Надо очень много писать, чтобы эта вода — чужие влияния, вторичные ассоциации — могла бы выписаться в нотах, и тогда ваше перо достигнет дна сосуда, той драгоценной жидкости, которая именуется индивидуальностью. Сколько её там? Какова она? Есть ли вообще? Всё это можно выяснить только тогда, когда уйдёт вода вторичности. Удивительно, как этот человек, ещё совсем недавно оболганный, униженный безобразным постановлением и травлей коллег, имеющий на своём счету рассыпанные наборы последних сочинений, уже готовых к печати, размагниченные плёнки, человек, безосновательно обвинённый в формализме, антинародности, космополитизме вместе со своими великими коллегами Шостаковичем и Прокофьевым, тем не менее добивался от нас стремления искать свою индивидуальность».

«Куда нам деться от своих ролей…»

«Роман» с театром начинался для Таривердиева счастливо. Олег Ефремов пригласил его писать музыку для спектакля «Назначение» по пьесе Александра Володина. Поступиться принципами ради высокой должности — эта тема не могла не волновать молодой «Современник». После премьеры друживший с композитором драматург Авенир Зак сказал: «Это так прекрасно, что даже не завидно». Спектаклю была суждена долгая жизнь. Однако очень быстро выяснилось, что театр не его стихия.

По просьбе Юрия Любимова Таривердиев взялся писать музыку к «Герою нашего времени». Но на Таганке было принято обсуждать музыку коллективно. Юрий Петрович почти сразу стал приглашать актёров. Приходили Владимир Высоцкий, Николай Губенко, Борис Хмельницкий. Таривердиев же предпочитал работать наедине с режиссёром, а потому чувствовал себя неуютно, скованно. А главное — почувствовал, что для этого театра композитор — фигура второстепенная, можно сказать, обслуживающая, а ему это было не по душе. Музыку Микаэл Леонович написал и больше для Таганки не работал.

От предложения Георгия Товстоногова написать музыку к спектаклю «Горе от ума» композитор отказался, хотя впоследствии и жалел об этом. А над первым музыкальным спектаклем Ленкома «Прощай, оружие!» работал с упоением, сочинив двенадцать зонгов по «Военной тетради» Эрнеста Хемингуэя в переводе Андрея Вознесенского. Написал он их достаточно быстро, с ощущением, что всё, о чём говорил поэт, происходит именно с ним, Микаэлом, хотя он не то что не воевал, но и в армии никогда не служил. Потом по просьбе театра он записал их на студии — сам пел под рояль и ударные. Однако эмоциональное напряжение зашкалило: «…так случилось, что я на спектакле ни разу и не был. Ни разу. У меня было ощущение, что больше не могу ни видеть это, ни слышать. Просто не могу. Я настолько был болен этой работой, что даже не смог прийти в театр на репетиции. Я настолько выложился, что много лет не мог вообще слышать эту плёнку».

Через несколько лет судьба снова привела его в «Современник». Галина Волчек собиралась ставить «Восхождение на Фудзияму» Чингиза Айтматова. Но такого контакта, как с Ефремовым, уже не случилось. И больше для театра Таривердиев не написал ни ноты. Его раздражало, что театры работают под фонограмму, не имея возможности позволить себе настоящий оркестр. Записанная музыка нарушала, по его мнению, органику действия, и получалось какое-то «полукино — консервированная музыка, помноженная на живое действие». То ли дело кино настоящее…

«Решаю я одну свою задачу…»

В мир кино Таривердиев попал ещё на четвёртом курсе консерватории. Студенты ВГИКа Эльдар Шенгелая, Михаил Калик и Эдуард Абалов собирались снимать курсовую — фильм по заказу ОСВОДа «Спасите утопающего» — и искали того, кто написал бы для него музыку. Отказались все — свои экзамены сдавать надо, а Микаэл согласился. И за музыку к этой весёлой комедии получил свою первую международную премию на конкурсе студенческих работ в Брюсселе. Кино захватило его всерьёз, он интересовался всем: как снимают, как монтируют, как озвучивают. Киногруппа, собранная на одну картину, становилась одной семьёй, увлечённой общим делом. Но главное — кино давало почти неограниченные возможности для экспериментов по сочетаемости звука и изображения.

Впрочем, экспериментировал композитор и с самим собой. Для картины Виктора Титова Таривердиев написал музыку к восьми сонетам Шекспира, которые служили комментарием к тому, что происходило на экране. А там двое молодых людей — их замечательно играли Елена Цыплакова и Александр Соловьёв — пытались доказать высокому суду, что готовы к вступлению в брак. Сонеты идеально ложились на сюжет картины, словно за кипением юных страстей наблюдал много переживший и много повидавший человек. Но, увы, исполнителя, способного справиться с этой задачей, так и не нашли. И Микаэл Леонович появился не только у рояля, но и в кадре, исполнив шекспировские сонеты так, что они из комментария превратились в полноправное действующее лицо.

Ещё более рискованным опытом стал для композитора «Король-олень» по сказке Карло Гоцци. Драматург Вадим Коростылёв и режиссёр Павел Арсенов под впечатлением от недавно вышедших в советский прокат «Шербурских зонтиков» предложили Таривердиеву сделать кинооперу, чтобы был минимум текста и максимум музыки. Все исполнители главных ролей — Юрий Яковлев, Олег Табаков, Сергей Юрский, Олег Ефремов — пели сами. Кроме Валентины Малявиной, за которую это сделала никому ещё неизвестная Алла Пугачёва. Вот из-за строптивости Малявиной эксперимент с кинооперой и потерпел фиаско. Она поскандалила с режиссёром, который по совместительству был её мужем, и сорвала съёмку заключительных сцен. Роскошный развёрнутый музыкальный финал пропал втуне. По сути, финал — не только музыкальный, но и драматургический — у  картины просто отсутствует. Пришлось композитору срочно сочинять каватину для Дурандарте: «Это было, когда по земле бродили сказки». Получилось красиво и прочувствованно, но… Впрочем, Микаэл Леонович всё равно очень любил этот фильм.

На счету Таривердиева более 60 картин, однако две в этом внушительном списке стоят особняком…

«У каждого мгновенья свой резон…»

Когда Татьяна Лиознова просила прочесть сценарий «Семнадцати мгновений весны», Таривердиев работал над другой картиной, и тоже о разведчиках: Вениамин Дорман снимал «Ошибку резидента». Приниматься за «однотипную» работу не хотелось, хотя сценарий его убедил — перспективы открываются заманчивые. Изначально предполагалось по две песни у каждой серии: начальная предвосхищает события, о которых будет рассказано, финальная подводит к событиям следующей серии и, соответственно, её открывает. Таким образом, для 12 серий потребовалось бы 10 песен. Роберт Рождественский написал стихи, Таривердиев музыку, но жизнь, естественно, внесла свои коррективы. 

Сочиняя музыку к фильму, Микаэл Леонович всегда старался поставить себя на место ключевых персонажей. Человек в положении Штирлица неизбежно тоскует по дому, по родным и близким. Однако этого композитору показалось мало. И возник образ родного неба (оно ведь везде разное). К нему Лиознова добавила журавлей, для которых возможность вернуться домой существует всегда. Так родилась тема далёкой родины. Мотив быстротечности жизни вырос из обстоятельств: до конца войны остаётся совсем немного, но не все доживут до мирного времени. Тему тревоги продиктовал нордический характер главного героя. В сценах, связанных со Швейцарией, понадобилась тема перемещения из одной среды в другую. Своей музыки потребовала и «информация к размышлению», которую зачитывал за кадром Ефим Копелян. И эти четыре темы, переплетаясь, шли через всю картину, вытеснив из неё все песни, кроме двух — «Мгновений» и «Далёкой родины».

«Мне нравится, что вы…»

Первое утро 1975 года никак не предвещало, что «Ирония судьбы, или С лёгким паром» станет главным новогодним фильмом страны, которому удастся пережить даже её крушение. Над новогодними — они же рождественские — сказками не то что политические катаклизмы, само время не властно. А какой должна быть музыка у этой сказки? Из стихов прекрасных поэтов Эльдар Рязанов с Микаэлом Таривердиевым придумали удивительную «гирлянду» романсов. «Музыка сначала звучит резким контрапунктом с тем, что происходит на экране, даже вступает в противоречие, — признавался композитор. — На фоне преследования жёсткой дамой скромного интеллигентного врача звучит: "Никого не будет в доме, кроме сумерек..." Нежные стихи Бориса Пастернака. Но дальше эти ножницы между звуковым рядом фильма и изобразительным сближаются. Наивысшей точки единства они достигают в эпизодах "Хочу у зеркала, где муть..." и "Мне нравится, что вы больны не мной". Так постепенно мы сближаем эти противоположные токи. Вот такая в музыке получается драматургия — иная, чем в сценарии».

Доброхоты предостерегали режиссёра и композитора: лёгкой новогодней комедии нужны простые запоминающиеся песенки, а они тут «консерваторию разводят». «Погубите картину!» — кричали им изо всех углов. Они переживали, даже побаивались, однако продолжали гнуть свою линию. Момент истины настал 1 января. Микаэл Леонович смотрел фильм дома. Нравилось не всё, что получилось, но ещё на титрах ему стали звонить друзья и поздравлять с удачей. Он им не особенно поверил. В том, что зрителям понравится «Я спросил у ясеня», сомнений не возникало. А Марина Цветаева! Вердикт вынесла сама жизнь: отправившись в гости к знакомым, на подходе к дому Таривердиев столкнулся с компанией, проникновенно распевавшей «Мне нравится, что вы больны не мной». И было очень похоже, что до сего дня они даже не подозревали, что есть такой поэт.

«Ты можешь быть собой, пока живёшь…»

Быть по-настоящему свободным художником в СССР удавалось немногим. Таривердиеву помогло кино. В Союз кинематографистов его приняли через год после окончания консерватории, сразу после выхода фильма «Человек идёт за солнцем». «Самое массовое из искусств» у нас любили, в год выходило порядка 200 картин, так что остаться без работы, а значит, и без средств к существованию композитору явно не грозило. Не было необходимости искать должность в какой-нибудь редакции, издательстве или на радио, где пришлось бы отсиживать полный рабочий день, тратя впустую драгоценные силы, необходимые для творчества.

Не нужно было заискивать перед бонзами из Союза композиторов в надежде получить заказ на оперу или симфонию, на концерт в престижном зале. Все концертные залы страны не могли соперничать с кино и телевидением по количеству слушателей. Можно сказать, что свою фантастическую популярность Микаэл Таривердиев получил не благодаря, а вопреки профессиональному сообществу. И оно пыталось не остаться в долгу: «Это было такое удушение через подушку, не явное, — вспоминал композитор. — Публично со мной не связывались, но любезно делали вид, что меня нет. И меня это вполне устраивало. Я жил своей отдельной жизнью… Я мог писать ту музыку, которую хотел. И всегда делал только то, что мне хотелось делать».