Холодная война началась в Хиросиме

Главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, доктор исторических наук Виктор Мальков убежден, что военной необходимости в применении ядерного оружия у американцев не было.

Виктор Мальков (фото Натальи Львовой)

 

— Были ли необходимы бомбардировки с военной точки зрения?

— Этот вопрос остается открытым. Большинство, я бы сказал, трезвых аналитиков, в том числе в США, считает, что это была избыточная мера. Но нам сегодня, конечно, легко рассуждать, а вот если мы встанем, как американцы любили говорить (не знаю, как сейчас), в их галоши, то поймем, почему военному командованию это казалось необходимым.

Война в Европе кончалась. США выступали с инициативой привлечения Советского Союза к участию в войне на Дальнем Востоке, чтобы гарантировать разгром японцев в кратчайшие сроки. Соответствующие обязательства Сталин давал в Тегеране и Ялте.

По расчетам американских военных, без СССР война продлилась бы еще два года. Причем на Японских островах, на территории собственно Японии, где, как предполагалось, камикадзе будут насмерть бороться за каждый клочок своей земли.

И это, как считали в американских штабах, могло повлечь очень большие потери… Чтобы их избежать, и необходимо было чудодейственное или, лучше сказать, чудовищное оружие.

 

«Таково возмездие американцев за Пёрл-Харбор»

— Очень большие потери — это примерно сколько?

— Назывались разные цифры. Речь шла о 500–700 тыс. и даже о 1,5 млн американских солдат. Как известно, за все предыдущие годы Второй мировой войны США потеряли не больше 400 тыс. человек.

Еще раз хочу подчеркнуть, ведь наши историки часто не учитывают, что вот эта «дополнительная», назовем условно, война, а именно этот вариант просчитывали американцы, могла идти уже один на один — Япония против Соединенных Штатов. Предположим, Сталин бы сказал: знаете, страна истощена, у нас потери такие, что не можем, и все. Вы же не открывали второй фронт до 1944 года? Не открывали. Вот и мы имеем моральное право закончить войну в Берлине. И, кстати, такая идея была — не начинать войну с Японией вовсе. Ее высказывали некоторые наши дипломаты.

Во время атаки на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года японцы потопили семь американских кораблей, в том числе линкор California (на фото)

 

Нужно еще учитывать, что в последние годы Второй мировой западные союзники перешли к тактике ковровых бомбардировок, сметающих все до основания, включая, естественно, жилые кварталы, учреждения, транспортную инфраструктуру. Такая практика применялась с конца 1943 года в Европе и Японии. Токио, например, потерял значительно больше населения и претерпел больше разрушений, чем Хиросима и Нагасаки, вместе взятые. Притом что Токио американцы бомбили обычными бомбами.

Да и сама идея применения сверхоружия вытекала из общей практики: бьем и уничтожаем все, не думая ни о какой морали. У нас есть такое сверхоружие, которым мы уничтожим парочку густонаселенных городов, и японцы запомнят это на многие поколения вперед.

Взрыв атомной бомбы над Хиросимой. 6 августа 1945 года (фото: РИА «Новости»)

 

Таково возмездие американцев за гибель флота в Пёрл-Харборе. Ведь для них это было страшное поражение: 2,5 тыс. убитых моряков, потопленные корабли — цвет тогдашнего американского флота.

Здесь необходимо добавить, что атомная бомба создавалась в течение минимум пяти лет на деньги, как любят говорить в США, налогоплательщиков, и это были действительно колоссальные деньги. И те, кто ее создавал, должны были убедить американцев, что средства не пропали зря. Тем более что финансирование Манхэттенского проекта шло по секретным каналам. Считалось, что отказ от применения бомбы с этой точки зрения мог обернуться для правительства серьезными неприятностями. В результате в жертву всем этим соображениям, в том числе чисто меркантильным, были принесены жизни десятков и даже сотен тысяч обычных японских граждан — не военных, а жителей городов, которые прямого отношения к войне не имели.

 

«Японцы были готовы капитулировать и до бомбардировок»

— Все сводится к одному: если в начале первого акта на сцене появилось ружье, то в конце последнего оно должно выстрелить…

— Да. Но есть одно но: каким образом оно должно было выстрелить. С разницей в несколько дней бомбили два города — Хиросиму и Нагасаки. Существовал вариант ограничиться Хиросимой, потому что там уже погибли десятки тысяч людей.

Был и еще более гуманный вариант, о нем говорили даже многие ученые-ядерщики, те, кто сам трудился, создавал эту сверхбомбу. Они предлагали: давайте ограничимся демонстрацией.

— Это как?

— А так. Вот мы создали бомбу. Полигон Лос-Аламоса — это пустыня в штате Нью-Мексико. Давайте проведем эксперимент, то есть опытный взрыв, и пригласим представителей крупных держав и журналистов: пускай они посмотрят, что американцы могут сделать с Японией в случае, если она не капитулирует. Нечто подобное, кстати, год спустя американцы сделали на атолле Бикини, куда на испытания пригласили представителей многих стран, включая Советский Союз.

Надо сказать, что на разных вариантах отказа от реальной бомбардировки японских городов настаивали и многие члены правительства Соединенных Штатов.

— Это, конечно, звучит красиво, но ведь в Японии даже после реальных бомбардировок оставались те, кто требовал продолжения войны. Они попытались организовать переворот, когда император согласился на капитуляцию.

— Японцы еще во время Потсдамской конференции, задолго до бомбардировок, готовы были капитулировать. Хотя там и оставалась военная партия (это все-таки страна самураев), большинство понимало, что воевать Япония уже не может. И вот большая секретная делегация японцев прибыла в Берн, в штаб-квартиру Аллена Даллеса, резидента американской разведки — Управления стратегических служб. Они заявили о том, что Япония готова капитулировать. И сам Даллес отправился с этой информацией в Потсдам.

— На тех условиях, которые предлагали Соединенные Штаты?

— С одним исключением. Американцы настаивали на безоговорочной капитуляции, а японцы просили только об одном — сохранить императора. Они объясняли: император для нас — сакральное существо, священное существо, мы не можем отказаться от монархии. Пойдете на эту уступку, и мы тут же капитулируем. В ответ получили: никаких уступок, единственная возможность — безоговорочная капитуляция Японии. Что касается Даллеса, то американское высшее руководство, находившееся в Потсдаме, даже слушать его не стало. И Черчилль, и Трумэн полагали, что Сталину нужно дать понять, за кем сохраняется военная мощь, несмотря на успехи Красной армии в Европе. И вот тут самое интересное: после того как они разбомбили Хиросиму и Нагасаки, а Советский Союз вступил в войну, они от этого требования отказались. Император, как вам известно, благополучно существует по сию пору. Так что это была просто-напросто политическая уловка: отказать японцам в их единственном условии, чтобы продолжать готовить бомбовый удар, который без всяких разговоров вывел бы Японию из войны в кратчайший срок, а потом спокойно согласиться на сохранение императора.

 

«Это был первый акт в политике сдерживания СССР»

— В ходе Потсдамской конференции президент США Гарри Трумэн сообщил Иосифу Сталину, что Америка испытала сверхмощное оружие. Как отреагировал советский лидер?

— Да, Трумэн об этом сообщил. Но в очень краткой реплике в перерыве между заседаниями. И с расчетом на то, что Сталин вообще ничего не поймет.

— А он понял?

— Разумеется, понял. Сейчас уже документально доказано, что Сталин знал о разработках бомбы с 1942 года как минимум, когда наши разведывательные органы передали информацию, что в Англии и Соединенных Штатах ведется работа над новым сверхоружием. И далее, в 1943-м, а особенно в 1944-м, Сталину уже четко предоставляли данные о том, как развивается американский атомный проект. Поэтому он был полностью в курсе дела.

— А зачем Трумэн вообще сказал Сталину о том, что у США теперь есть такое сверхоружие и что они готовятся использовать его против Японии?

— И Черчилль, и Трумэн полагали, что Сталину нужно дать понять, за кем сохраняется военная мощь, несмотря на успехи Красной армии. Она взяла Берлин, она взяла Вену, Будапешт и так далее, СССР контролировал фактически всю Юго-Восточную и Центральную Европу. И в Лондоне, и в Париже уже стали бояться, что Красная армия вот-вот выйдет к Ла-Маншу.

Так что испытания ядерного оружия, а потом и атомная бомбардировка были первым актом в политике сдерживания СССР. Об этом можно говорить прямо. У нас справедливо считают, что холодная война началась именно в Хиросиме и Нагасаки.

При этом Трумэн делал вид, что это вообще мелочь, тем самым снимая вопрос об обсуждении со Сталиным всех возможных последствий атомных бомбардировок Японии.

— Цель сдерживания СССР хотя бы на короткий период была достигнута? Советский Союз впечатлился?

— У нас обычно полагают: мы исходили из того, что «мы не боимся», «у нас есть армия, артиллерия, авиация», «мы разгромили Третий рейх» и все такое. Должен вам сказать: нет, Сталина беспокоил, и очень сильно, вопрос, на кого нацелено это новое оружие.

Памятник Садако Сасаки, юной жительнице Хиросимы, ставшей жертвой атомной бомбардировки

 

Другое дело, что все понимали: две бомбы — это всего две бомбы. А для того чтобы нанести урон промышленным центрам Советского Союза, во-первых, требовалось значительно больше бомб, после одного-двух ударов мы могли и выстоять. И сами американские военные, кстати, так считали, хотя паника в СССР, конечно, могла возникнуть. Во-вторых, стратегическому бомбардировщику надо было куда-то возвращаться после бомбардировки, нужно было приземлиться на базе. В случае бомбардировки наших территорий это был бы one way ticket. И далеко не факт, что все согласились бы лететь в направлении Омска, Иркутска, а тем более городов в европейской части. Это уменьшало опасения Москвы: там понимали, что у Советского Союза остается немалый запас времени, чтобы подготовить оборону.

Сразу после Потсдама был учрежден Специальный комитет, который возглавил Вячеслав Молотов, потом его заменил Лаврентий Берия. Впоследствии под эгидой Спецкомитета было создано Первое главное управление, руководство которым было доверено Борису Ванникову и Игорю Курчатову, и они стали уже интенсивно, используя все имеющиеся резервы, развивать советский атомный проект.

— Тем не менее первоначально чувство страха возникло…

— Да, страх был, и некоторое замешательство, связанное с тем, что угроза исходила от наших союзников. Бесспорно. А я вспоминаю себя. Даже помню день 6 августа. Мне было 14 лет, я коренной москвич, мы жили у Кировских Ворот, теперь это Мясницкие Ворота. Я учился в восьмом или девятом классе.

Мы вдруг узнали из газет, что американцы взорвали какое-то невиданное оружие, причем оружие это настолько сильное, что вообще ничего не осталось от целого японского города, названия которого никто не знал. Я это хорошо помню.

Тем не менее вот это ожидание чего-то страшного, совершенно невиданного и невероятного затронуло многих советских людей, хотя они и прошли войну или видели ее своими глазами, ну вот как я, допустим…

 

«Бог мой, что мы наделали?»

— А как восприняли бомбардировку сами американцы?

— Они сначала восприняли события с такой детской радостью: вот мы отомстили за Пёрл-Харбор, наказали японцев. Эйфория наступила: мы всех сильнее, мы показали Японии, а заодно и всему миру, что собой представляет Америка.

Потом — буквально через год-другой — возникла и достаточно критическая реакция. Началось все с Европы: в Англии, Франции, Италии, где была сильная либеральная, демократическая, гуманистическая традиция, появились очаги возмущения, там начали ставить вопрос о том, является ли такое массовое уничтожение людей нравственным и не следует ли запретить оружие массового уничтожения. И американцы должны были с этим считаться.

Большую роль здесь сыграли Альберт Эйнштейн и Нильс Бор, которые осудили бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. Впрочем, не только они, но и их коллеги, те, кто сам был инициатором создания ядерного оружия — первоначально для борьбы с немецким фашизмом. А ведь это действительно сделали те же самые европейцы. Главным образом эмигранты. Лео Силард, Эдвард Теллер, Юджин Вигнер — все трое из Венгрии. Эта троица явилась к Эйнштейну еще в 1939 году, и он, уступая им, обратился к президенту США Франклину Рузвельту с их предложениями по разработке атомного оружия.

Жители Хиросимы, пострадавшие от взрыва (фото: Овчинников / РИА «Новости»)

 

У того поколения, которое с этим соприкоснулось, возникло чувство вины и, может быть, даже осознания греха. Чтобы далеко не ходить, приведу один пример. Очень критично отнесся к бомбардировке Роберт Оппенгеймер, находившийся на ключевых позициях в Лос-Аламосе, руководивший Манхэттенским проектом. Он откровенно говорил, что виноват в том, что атомная бомба была применена, что десятки тысяч людей погибли и сотни тысяч пострадали. Он отказался поддержать идею создания водородной бомбы. И в 1954 году ему поставили это в вину, когда комиссия конгресса стала разбирать его дело. Его обвинили если не в измене, то как минимум в потворстве противнику, потому что он не поддержал разработку водородной бомбы.

И Оппенгеймер не один такой. Другие ученые, которые были заняты ядерными исследованиями, все покинули Лос-Аламос, как только закончилась война. Сделали свое дело и больше не хотели к этому возвращаться. Миссия завершена.

Экипаж американского бомбардировщика Enola Gay, сбросившего атомную бомбу на Хиросиму (фото: Овчинников / РИА «Новости»)

 

Или еще случай. В самолете Enola Gay, который нес бомбу на Хиросиму, в кабине находился второй пилот — Роберт Льюис. Увидев разрушение города, он написал на клочке бумаги: «Бог мой, что мы наделали?» Чувствуете? Военный летчик, который знал, что они летят со специальной миссией, как бы придя в себя, смог написать такое.

После того как первая эйфория прошла, где-то с конца 1940-х годов, в 1950-е и 1960-е возникла целая историко-литературная традиция критики этих событий.

— Как сейчас воспринимают бомбардировку Хиросимы и Нагасаки в американском обществе?

— По моим ощущениям, чувства вины, пожалуй, нет. Есть мнение, что это уже принадлежит истории.

 

«Хозяева положения в Азии»

— А как в Японии относятся к этой трагедии?

— В японском обществе, конечно, все осуждают бомбардировки. Но в то же время там считают, что на протяжении нескольких десятилетий XX века Япония вела агрессивную политику. Милитаристскую, агрессивную политику, которая нашла воплощение уже в конце 1920-х — начале 1930-х годов в нескольких азиатских странах, прежде всего в Китае, где были и отрубленные головы, и сожженные города, и пытки, и все что угодно. И это порождает в большой части японского общества до сегодняшнего момента чувство вины. А Хиросима и Нагасаки, может быть, Божья кара.

— Это то, что позволило Америке включить Японию в сферу своего влияния?

— Да, я думаю, вы отчасти правы. Несмотря на то что японцы стали жертвами ужасных бомбардировок, они ощущают, что это плата за ту агрессивность, которую их страна проявляла с начала XX века. И, хотя в День Хиросимы вы можете увидеть слезы десятков тысяч людей, этот народ считает страдание своим внутренним делом. На собственном примере — такое самопожертвование — он хочет показать всему человечеству: не допустите повторения Хиросимы и Нагасаки, ковровых бомбардировок…

— А на послевоенную американскую политику в отношении Японии события в Хиросиме и Нагасаки оказали влияние?

— Соответствующая американская политика сформировалась в годы войны, особенно на ее заключительном этапе, но еще до бомбардировок. Когда стало ясно, что так или иначе американцы будут хозяевами положения в Азии.

Прежде всего они для себя сделали вывод, что отныне должны постоянно контролировать Азиатский регион, поскольку он для них крайне важен. Это западное побережье Соединенных Штатов, это Аляска, то есть это ресурсы и в военно-стратегическом плане чрезвычайно важный регион. Не было и разговора о том, что Японии позволят вести достаточно самостоятельную государственную политику. Американцы были уверены, что если японцы один раз начали войну, то могут и снова развязать ее.

Атомная бомба «Малыш», унесшая жизни тысяч мирных японских граждан (фото: DPA/ТАСС)

 

Исходя из этого США строили свою политику. В первую очередь экономическую. Японцы при скудости ресурсов должны были жить хорошо. Опираясь на свой производственный потенциал, культуру и навыки труда, высочайшую производительность, дисциплину и прочее. С помощью американцев им нужно было создать такую экономику, которая работала бы не только на высшие слои общества, но и обеспечивала бы высокий уровень жизни большинству населения.

После войны генерал Дуглас Макартур играл там, по сути, роль наместника. Он контролировал все и вся. Под его присмотром были проведены либеральные реформы, которые позволили поставить экономику страны на ноги, и выстроены совершенно новые социальные отношения — треугольники «государство — профсоюзы — предприниматели». Они чем-то напоминали реформы «нового курса» Рузвельта.

И в результате именно этот солдафон, разумеется, вместе со своими советниками помог Японии разрешить проблему безработицы, в основном удовлетворить социальные нужды населения, справиться с пережитками феодализма, которые сохранили чисто символическое значение. В этом отношении американцы выполнили свою задачу, преследуя собственные интересы, и выполнили очень успешно. Японцы до сих пор ощущают влияние тех методов, тех приемов, которые были привнесены извне.