Новичок в МИД СССР

Тридцать пять лет назад министром иностранных дел Советского Союза был назначен Эдуард Шеварднадзе. О том, почему главой МИД стал далекий от дипломатии человек и что из этого вышло, в интервью «Историку» размышляет сенатор, автор и ведущий аналитической программы «Постскриптум» (ТВ Центр) Алексей Пушков.

На фоне своего предшественника — «Мистера Нет», как называли Андрея Громыко на Западе, — новый министр выглядел белой вороной. До этого назначения Эдуард Шеварднадзе почти 13 лет работал на посту первого секретаря ЦК Компартии Грузии. Должность руководителя союзной республики была высокой, но не предусматривала хоть какого-то интереса к внешней политике. Поговаривают, что, когда Шеварднадзе пришел в МИД СССР, первым делом он вызвал одного из ведущих мидовских экспертов по Соединенным Штатам и полтора часа записывал то, что тот ему рассказывал. По итогам встречи новый министр якобы произнес: «Да, наверное, я зря взялся за эту работу». Но отступать было некуда: пять лет — вплоть до конца 1990 года — Шеварднадзе был верным исполнителем внешнеполитических решений Михаила Горбачева. 

Время «Ш» 

— Как вы оцениваете деятельность Шеварднадзе на посту министра иностранных дел СССР? 

— Я знаю, что есть попытки представить Шеварднадзе исторической личностью и дипломатом крупного масштаба, но не вижу этому ни одного доказательства. Единственное, что могу поставить ему в заслугу, — он действительно был противником холодной войны. И в этом смысле выполнил некий социальный запрос на снижение напряженности, который, несомненно, имел место в советском обществе и являлся следствием усталости страны от длительной военно-политической конфронтации. 

Мои западные собеседники часто пеняют на то, что в России проклинают Горбачева за развал Советского Союза, но забывают при этом, что он добился более безопасного мира. Не буду отрицать: это действительно так. Однако в политике всегда имеет значение цена вопроса. Можно добиться более безопасного мира, просто отказавшись от всех своих вооружений. Но в итоге вам будут диктовать из-за границы, как себя вести и какие решения принимать. То есть вы получите желаемый результат, но цена будет для вас неприемлемой. Гораздо сложнее добиться более безопасного мира, сохранив свои национальные интересы. К сожалению, Горбачев и Шеварднадзе с этим, на мой взгляд, не справились. 

— Почему в 1985 году Михаил Горбачев решил назначить на пост министра иностранных дел СССР человека, ранее не имевшего никакого опыта в международной политике? 

— Главная причина состояла в том, что уже тогда Горбачев задумал достаточно радикальную перестройку внешней политики Советского Союза. В системе МИД СССР новый лидер страны вряд ли мог бы найти фигуру, пригодную для такой роли. По его мнению, ни один из замов Громыко не подходил. 

Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе. 1986 год

Задумав курс на радикальное сближение с Западом даже ценой очень больших уступок, Горбачев нуждался в человеке, который будет выполнять его линию, его установку. Шеварднадзе был очень удобной фигурой. Во-первых, он не имел собственной позиции по большинству международных проблем, так как никогда не занимался внешней политикой. При этом, во-вторых, имел определенный управленческий опыт и авторитет в стране как руководитель Грузии. И в-третьих, был известен своим умением подстраиваться под начальство. Достаточно вспомнить, какие приемы он устраивал Брежневу во время его визитов в Грузию. Так что сдержанностью в любви к начальству Шеварднадзе не отличался, и, я думаю, Горбачева это тоже устраивало. Он понимал, что Шеварднадзе не будет вести свою игру, а будет играть по его, Горбачева, правилам. 

Поэтому-то он и взял человека со стороны — лояльного по отношению к себе руководителя регионального уровня, никогда не занимавшегося решением внешнеполитических проблем. Так что Шеварднадзе брали в МИД под определенную задачу. И для этого Горбачеву не нужен был профессионал: тот рано или поздно начал бы мешать сближению, о котором мечтал Генеральный секретарь ЦК… 

— Новый министр оказался способным: многие его сотрудники вспоминали, что Шеварднадзе очень активно занялся постижением азов дипломатии… 

— Это правда. Насколько я понимаю, первые год-полтора он входил в курс дела. Говорят, что он этим занимался достаточно самоотверженно, иногда спал по четыре-пять часов в сутки и все время работал — учился новому для себя делу. 

Однако проблема заключалась не только в неопытности министра, а в том, что курс, который проводился при нем, был направлен на односторонний отход от холодной войны. Расчет делался на то, что в ответ на наш отказ от политики холодной войны от нее откажутся и наши контрагенты. Но с их стороны все это было на словах, а не на деле. Запад прекращал использование антисоветской риторики, но сохранял за собой инструменты влияния (такие, например, как НАТО), которые обеспечивали американское военное присутствие в Европе. Вопрос об отказе от подобных инструментов влияния даже не ставился, причем не только американскими лидерами, что вполне естественно, но и нашими. 

— Почему? 

— Горбачев, как, кстати, и многие другие советские руководители, почему-то считал, что внешней политикой может заниматься любой. Он полагал, что это такая сфера, где нужно уметь общаться, разговаривать, производить хорошее впечатление, а разбираться в этом глубоко необязательно. Мы говорили о неопытности Шеварднадзе, а ведь и сам Горбачев был неофитом в данной сфере. Долгие годы проработав в Ставрополе, занимаясь в ЦК сельским хозяйством, что он понимал в геополитике? Где мог постичь подобные премудрости? Вот его контрагент Джордж Буш-старший, например, учился этому, когда был директором ЦРУ, когда руководил американской дипмиссией в Пекине и когда два срока занимал пост вице-президента при Рональде Рейгане. У Горбачева же такого опыта не было, а было лишь абстрактное желание «расстаться с пережитками холодной войны». 

Плюсы нового курса 

— Обосновано ли было само это желание? Требовалась ли в середине 1980-х корректировка внешнеполитического курса? 

— Конечно, смена внешнеполитического курса в то время назрела. Гонка вооружений в условиях, когда Соединенные Штаты были экономически намного сильнее Советского Союза, во-первых, забирала слишком много средств, во-вторых, вела к растущей напряженности. Но я бы не стал делать однозначных оценок и здесь. Потому что именно гонка вооружений поддерживала то положение стратегического ядерного паритета, благодаря которому Соединенные Штаты только и шли на договоренности с Советским Союзом. Когда говорят о том, что договор 1987 года, предусматривавший отказ от размещения ракет средней и меньшей дальности в Европе, подписанный Горбачевым и Рейганом, привел к снижению напряженности, то часто забывают о том, что он был заключен именно благодаря нашему паритету с США в ядерной сфере. Потому что американским ракетам «Першинг», размещенным в ФРГ, противостояли наши СС-20, которые находились в ГДР. И именно наше противостояние сделало возможным размен. Если бы не было СС-20, то «Першинги» бы остались на своих местах. 

Так что, конечно, надо было уходить от избыточных арсеналов и прочих пережитков холодной войны, но не отказываясь от дальнейшего совершенствования ядерного потенциала и создания новых систем оружия. К сожалению, тогда мыслили по-другому, и поэтому мы имели неплохие шансы остаться с устаревшими вооружениями перед лицом США, которые постоянно и неуклонно модернизировали ядерный потенциал. Потом уже России пришлось заниматься восстановлением наших возможностей в этой сфере. 

— Что с позиции сегодняшнего дня можно поставить в заслугу Горбачеву и Шеварднадзе? 

— Прежде всего произошло открытие страны для внешнего мира. Я считаю, что это правильно. И это надо было сделать раньше. Железный занавес представлял собой одну из наиболее раздражающих вещей. Люди хотели большей свободы, а вместо нее создавался абсолютно неоправданный эффект запретного плода. То, что они решили проблему, — их заслуга. Это первое. 

Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев и первый секретарь ЦК Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе во время торжественного заседания, посвященного 60-летию Грузинской ССР. Тбилиси, 1981 год

Второе — и это плюс прежде всего Горбачева — то, что у людей возникла возможность высказывать свое мнение. Гласность означала движение к свободе слова. Думаю, она была неизбежной чертой преобразований. Система, в которой фактически отсутствовала возможность выражать какие-то иные точки зрения, кроме официальной, являлась нежизнеспособной. 

Ну и третий момент. Конечно, в то время сильно изменилась атмосфера наших отношений с другими странами. И не только с Западом, но и с государствами Латинской Америки, арабского мира, с Китаем. Идеологические факторы отступили на второй план, стало больше человеческого общения. Мы стали жить в более открытом мире. Новая атмосфера была полезна и в том смысле, что в таких условиях говорить о каком-то военном конфликте или тем более ядерной войне уже не приходилось. 

«Нам достаточно вашего слова» 

— Какие, на ваш взгляд, три главных минуса внешнеполитического курса тех лет? 

— Во-первых, абсолютно утопическая точка зрения, что с окончанием холодной войны возникнет некая новая равновесная, справедливая система отношений между Западом и Советским Союзом. Горбачев и Шеварднадзе исходили из того, что «сейчас важно расчистить завалы холодной войны, а там видно будет». Однако когда вы расчищаете завалы холодной войны, надо стараться делать это на своих условиях. Или по крайней мере на условиях взаимности. Как, например, было с ракетами средней дальности в Европе, о которых мы говорили. Если же вы действуете на условиях противника — пусть даже бывшего, то вы тем самым закладываете основу своей будущей слабости. 

Поэтому второй минус — заведомая готовность перестраивать отношения на базе односторонних уступок. И третий — неспособность, а часто и нежелание отстаивать национальные интересы своей страны. Да, СССР находился в очень сложной ситуации, и отстаивать его интересы было непросто. Но согласитесь: одно дело — когда у страны нет ресурсов, и совсем другое — когда у тех, кто руководит внешней политикой, нет желания это делать. 

— Что вы имеете в виду? 

— Прежде всего переговоры Горбачева, Шеварднадзе и госсекретаря США Джеймса Бейкера об объединении Германии. Советское руководство даже не пыталось получить письменные гарантии по поводу нерасширения НАТО. «Нам достаточно вашего слова», — говорил Шеварднадзе. Но это же азы дипломатии! Хотя бы потому, что верить на слово нельзя. Во-первых, один и тот же политик сегодня говорит одно, а завтра другое. Посмотрите на Дональда Трампа — он делает так постоянно. Во-вторых, лидеры меняются, и следующий президент США всегда может сказать, что это слово вам дал мой предшественник, вот к нему и обращайтесь. Что, собственно, и говорил Билл Клинтон, придя на смену Бушу-старшему. 

Между тем в тот момент в Соединенных Штатах прекрасно понимали, что, если мы скажем «нет» объединению, это будет серьезным ударом по усилиям США. Тогда в ГДР у нас стояло 350 тыс. солдат, 5 тыс. танков и до 10 тыс. бронемашин. Причем совершенно законно, на основании потсдамских договоренностей 1945 года. Это была значительная сила и неплохая переговорная позиция. 

Джордж Буш-старший дал указание Бейкеру во время визита в Москву предлагать все что угодно, лишь бы в Кремле согласились на объединение Германии. Здесь для нашей дипломатии была серьезная возможность оговорить условия объединения, обеспечивающие хотя бы минимум наших интересов. В итоге Бейкер приехал в Москву и заявил о готовности дать обязательства, что НАТО ни на дюйм не продвинется на восток. Наши руководители одобрили такой подход, однако не настаивали на его документальной фиксации. То есть фактически давали понять, что готовы на воссоединение двух Германий без каких-либо особых условий. 

Когда госсекретарь США сообщил об итогах переговоров Бушу, тот допустил возможность, что русские затеяли какую-то двойную игру и хотят сорвать все в последний момент. Поэтому он вновь направил в Москву Бейкера с тем, чтобы тот предложил «то, от чего русские не смогут отказаться». В итоге Бейкер предложил СССР сохранить войска на территории ГДР как гарантию собственной безопасности. Но Шеварднадзе ответил, что мы не настаиваем на сохранении войск и можем их вывести. Тогда Бейкер дал понять, что Штаты готовы предоставить письменные гарантии безопасности Советскому Союзу. Но и на это Шеварднадзе ответил, что Москва и без гарантий доверяет руководству Америки. То есть американцы нам подсказывали, как защищать наши позиции, а мы от этого отказывались. Что это, если не сознательное пренебрежение собственными национальными интересами? 

Своя игра Седого Лиса 

— Почему Шеварднадзе ушел в отставку хлопнув дверью — без согласования с Горбачевым, заявив об этом с трибуны Съезда народных депутатов СССР? 

— Я наблюдал Шеварднадзе в момент, когда в декабре 1990 года на заседании Съезда народных депутатов СССР он сделал заявление о том, что подает в отставку с поста министра иностранных дел и выходит из Политбюро. Сидя в зале, я видел, что Горбачев был в шоке. Он стал уговаривать Шеварднадзе остаться, чуть ли не униженно просить об этом. Но тот категорически отказался, заявив, что не хочет принимать участия в дальнейшем сползании страны к якобы надвигающейся диктатуре. Потом это интерпретировали так, как будто он предсказал ГКЧП. 

Но я думаю, что в действительности Шеварднадзе ушел по иным причинам. К тому времени он осознал слабость Горбачева, его неспособность удержать процесс под контролем и решил выйти из игры. Притом он был слишком умным и опытным человеком, чтобы просто уйти в политическое небытие. Он расставался со структурой, которая была обречена. Но ему предстояло найти место в другой системе координат — в той, которая будет определять ход событий после окончательного краха Горбачева и возможного распада Советского Союза. На тот момент центр такой системы координат следовало искать на Западе. Что он и делал, загодя готовя себе пути к отступлению. 

Такая логика, на мой взгляд, многое объясняет в поведении Шеварднадзе. И во время переговоров об объединении Германии, и во время переговоров по злосчастному соглашению о границе в Беринговом проливе. Даже западные эксперты говорили, что линия разграничения, проведенная тогда между СССР и США, противоречила традиционной — равновесной — линии, которая должна была проходить по центру акватории. В итоге Соединенные Штаты получили на 32 тыс. кв. км морской территории и, соответственно, морского дна больше, чем имели до этого. 

Уже тогда было очевидно, что такое соглашение совершенно невыгодно нашей стране. Но Шеварднадзе его подписал, причем, по-моему, даже в обход Политбюро, поставив всех перед фактом. Поэтому я и говорю, что под конец карьеры в МИД СССР он начал играть в свою собственную игру. 

— Можно ли сейчас отыграть назад ситуацию с морской границей? 

— Очень трудно, хотя соглашение у нас так и не было ратифицировано. США же его ратифицировали сразу, как говорится, с колес. Сейчас они ссылаются на то, что согласно морскому праву за давностью лет эта часть акватории в любом случае должна быть признана американской. Вопрос недавно был поднят в Совете Федерации, активно обсуждался, но пока ситуация остается прежней. 

Странное соглашение 

Подписанный тридцать лет назад договор о разграничении морских пространств в Беринговом море был настолько невыгоден нашей стране, что его так и не ратифицировали ни в СССР, ни в Российской Федерации. Однако де-факто он все-таки вступил в силу. 

В феврале 2003 года Счетная палата РФ после обращения 43 членов Совета Федерации подготовила отчет, в котором были проанализированы результаты воздействия соглашения, подписанного 1 июня 1990 года министром иностранных дел СССР Эдуардом Шеварднадзе и госсекретарем США Джеймсом Бейкером, на рыбопромысловую отрасль страны. Из отчета следовало, что наши потери составили от 1,6 до 1,9 млн тонн рыбы общей стоимостью от 1,8 до 2,2 млрд долларов. С тех пор минуло еще 17 лет, за которые убытки рыбопромысловой отрасли, по оценкам экспертов, возросли и достигли 6 млрд долларов. 

Граница в море 

Еще в ХIХ веке Берингово море было нашим внутренним морем, так как со всех сторон его окружали земли, принадлежавшие Российской империи. Предпосылки для американской экспансии в акватории Берингова моря были созданы после продажи в 1867 году Соединенным Штатам Русской Америки — Аляски с прилегающими к ней островами. 

В «Конвенции об уступке Северо-Американским Соединенным Штатам Российских Северо-Американских колоний» были указаны координаты линии, к востоку от которой Россия уступала американцам свои территории.

Статья 1 конвенции зафиксировала то, что она проходит в Беринговом проливе в точке 65˚30̍ северной широты в ее пересечении меридианом, отделяющим на равном расстоянии остров Крузенштерна и остров Ратманова, и далее «направляется по прямой линии безгранично к северу, доколе она совсем не теряется в Ледовитом океане». 

К сожалению, к конвенции не прилагались карты с изображением линии разграничения. Впоследствии оказалось, что точный маршрут ее прохождения понимался сторонами по-разному. 

В середине 1970-х прибрежные государства принялись закреплять за собой 200-мильные рыболовные зоны. 24 января 1977 года в МИД СССР поступила нота посольства США в Москве. В ней говорилось об установлении Соединенными Штатами с 1 марта 1977-го 200-мильной рыболовной зоны и сообщалось о том, что при осуществлении юрисдикции в области рыболовства правительство США «намерено уважать линию, установленную конвенцией, подписанной 30 марта 1867 года в Вашингтоне». 

Ровно через месяц, 24 февраля, в ноте МИД СССР посольству США в Москве было выражено согласие с предложением американской стороны. В результате 1 марта 1977 года Соединенные Штаты получили в средней части акватории Берингова моря рыболовную зону площадью 23,7 тыс. кв. км (на карте участок А), где прежде рыбопромысловый флот СССР вылавливал около 150 тыс. тонн рыбы. Американцы дали обещание предоставлять советским рыбакам квоту на вылов рыбы в объеме 150 тыс. тонн ежегодно. Советские руководители восприняли данное решение в качестве компенсации за переданную США акваторию Берингова моря. Однако это продолжалось недолго. Ввод советских войск в Афганистан в декабре 1979 года дал Вашингтону повод прекратить предоставление СССР квоты на вылов рыбы. 

Таким образом, американцы преподали советским руководителям урок, из которого следовал очевидный вывод: политика односторонних уступок до добра довести не может. 

Разграничение по-вашингтонски 

В марте 1985 года Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран Михаил Горбачев. Вопрос о разграничении в Беринговом море вновь оказался на повестке дня в разгар затеянной им перестройки, когда стало ясно, что надежды на ускорение социально-экономического развития страны не оправдались. Чем хуже шли дела в стране, тем сильнее Горбачев и его команда уповали на помощь Запада и его кредиты. К 1990 году это стало очевидно. Именно в этих условиях Шеварднадзе и Бейкером и было подписано «Соглашение между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о линии разграничения морских пространств». Оценивая документ, в конгрессе США с удовлетворением констатировали, что он «уладит споры относительно добычи рыбы и разработки минеральных ресурсов на морском дне» и «обеспечит правовое закрепление за Соединенными Штатами 70% акватории Берингова моря». 

Американцам было чему радоваться. Они не только закрепили за собой часть исключительной экономической зоны СССР площадью 23,7 тыс. кв. км, фактически переданную США Советским Союзом в 1977 году. Соединенным Штатам также была отдана часть исключительной экономической зоны СССР площадью 7,7 тыс. кв. км. С тех пор российские рыбаки не имеют права ловить там рыбу без разрешения США. К тому же Шеварднадзе и Бейкер разграничили богатый углеводородами шельф в центральной части Берингова моря так, что Соединенные Штаты получили почти в 10 раз больше — 43,6 тыс. кв. км против 4,6 тыс. кв. км, доставшихся Советскому Союзу (на карте участки В и Г). 

Фиксация прибыли 

Чем руководствовались при этом Горбачев и Шеварднадзе, не вполне ясно. Похоже, что невыгодное для СССР соглашение было своеобразной платой за дружеское расположение со стороны США и не более того. 

«Фактически за улыбки и похлопывание по плечу наши бывшие советские руководители сдавали территорию собственной страны», — уверен доктор исторических наук Анатолий Кошкин. 

Американцы были заинтересованы в немедленном вступлении соглашения в силу, видимо, понимая, что позиции Горбачева внутри СССР становятся все более шаткими, а значит, нужно срочно «фиксировать прибыль». В итоге злополучный документ начал применяться уже через две недели после подписания. 

Шеварднадзе и Бейкер ждать ратификации соглашения не стали и в тот же день, 1 июня, обменялись нотами о его вступлении в силу с 15 июня 1990 года. Потом уже Шеварднадзе уверял, что согласие на временное применение соглашения еще 30 мая 1990 года дало правительство СССР. Если это так, то оно пошло на нарушение Закона СССР от 6 июля 1978 года «О порядке заключения, исполнения и денонсации международных договоров СССР», который не предусматривал процедуру «временного применения». Однако тогдашний председатель Совета министров СССР Николай Рыжков утверждает, что проект соглашения вообще не рассматривался в правительстве. 

16 сентября 1991 года США ратифицировали соглашение Шеварднадзе — Бейкера. Американцы тут же приступили к его реализации исходя из того, что оно было подписано на уровне исполнительной власти. В акваторию Берингова моря сразу же направились корабли береговой охраны, которые начали регулярно задерживать российские сейнеры и траулеры. 

Вскоре Советский Союз распался. Руководство России во главе с Борисом Ельциным продолжило курс на сближение с Западом. И, хотя добиться ратификации соглашения ни Верховным Советом РСФСР, ни Государственной думой РФ ему так и не удалось, официально Россия не делала заявлений для Штатов о несогласии с решением Шеварднадзе — Бейкера. 

Именно поэтому, полагают эксперты, отыграть назад будет крайне проблематично, если вообще возможно. В морском праве действует принцип, согласно которому, если в течение длительного времени то или иное государство де-факто осуществляет контроль над той или иной морской акваторией и это обстоятельство никем не оспаривается, это становится международно признанным фактом. 

                                                                                                                              Олег НАЗАРОВ, доктор исторических наук 

Фото: СЕРГЕЙ ВИНОГРАДОВ/ТАСС, АР/ТАСС, АНАТОЛИЙ РУХАДЗЕ/ТАСС, ХУДОЖНИК ЮРИЙ РЕУКА, РИА «НОВОСТИ»