Фантазии о буканьерах

Пираты Карибского моря повлияли на идеи европейского Просвещения. На первый взгляд сама эта мысль кажется фантастической. Но только на первый взгляд

Валерий Федоров, генеральный директор ВЦИОМ

Последняя книга Дэвида Гребера (1961–2020), крупного современного социолога и антрополога, посвящена известному, но плохо изученному историческому эпизоду. Анализируемые события развернулись в конце XVII – начале XVIII века на африканском острове Мадагаскар. Их главными участниками были «пираты Карибского моря» и местные племена, находившиеся на тот момент, как принято говорить, «на догосударственной стадии» развития. Результатом взаимодействия одних с другими стал разнесшийся по Европе слух о том, что на Мадагаскаре пиратами якобы образовано самое свободное государство нового типа – Либерталия. Этот слух тогда, в самый канун эпохи Просвещения, активно обсуждался в европейских столицах. Что же на самом деле удалось создать пиратам и местным дикарям на Мадагаскаре? И действительно ли их смелый социальный эксперимент оказал влияние на зарождавшиеся идеи европейского Просвещения, легшие в основу не только Великой Французской революции, но и всего современного либерального мировоззрения?

Золотой век пиратства был весьма короток – всего 40 или 50 лет, но истории о пиратах сохраняются и рассказываются и сегодня, пишет автор. Почему так происходит? Да потому, что эти истории издавна воплощали в себе представления о свободе, альтернативные тем, которые были официально приняты что в XVIII веке, что сегодня.

«Беззубый или одноногий буканьер… пожалуй, такой же деятель Просвещения, как Вольтер или Адам Смит, с одной лишь разницей: он представляет сугубо пролетарское видение свободы, неизбежно жестокой и недолговечной», – подчеркивает Гребер. Именно поэтому пиратские легенды получили распространение среди низших слоев стран Европы и Америки в момент, когда зарождающаяся промышленность создала для них новые оковы эксплуатации. «И пока условия нашего труда определяют те же самые формы дисциплины или их более изощренные и прикрытые современные инкарнации, мы будем предаваться фантазиям о буканьерах», – прогнозирует автор книги.

«Пираты тогда ловко умели манипулировать слухами; невероятные истории – об ужасающей жестокости или о вдохновляющих идеалах – они использовали как своего рода оружие». Не менее эффективным их оружием были рассказы об удачливых, но чрезвычайно жестоких капитанах, призванные запугать возможных жертв и побудить их расстаться со своим имуществом без большого сопротивления. На самом деле пиратские капитаны могли отдавать приказы только в момент боя или шторма, а вся основная жизнь пиратского судна строго регламентировалась коллективными договорами, которые подписывала каждая команда. Капитана могли сменить в любой момент, и всякое серьезное решение обязательно обсуждалось и принималось голосованием. Подобные законы пираты перенесли и на сушу, что по тем временам являло собой беспрецедентный опыт радикальной демократии. Либерталия в этом контексте предстает как «первые ростки просветительской политической мысли, испытание тех идей и принципов, что в конечном счете были развиты политическими философами и воплощены в жизнь революционными режимами столетием позже».

Гребер подробно разбирает историю Либерталии и приходит к выводам, весьма радикально опровергающим господствующие взгляды на мировую историю. По его мнению, «нынешняя история не просто глубоко ущербна и европоцентрична, но также неоправданно скучна и утомительна… Рассказ о том, что в действительности произошло в истории человечества, в тысячу раз занимательнее»! И нынешняя версия истории не дает даже шанса разобраться в том, что происходило три сотни лет назад на Мадагаскаре и «оставалось сценой театра теней легендарных пиратских королей, пиратских злодеяний и пиратских утопий, слухи о которых шокировали, вдохновляли и развлекали завсегдатаев трактиров и кофеен по всей Северной Атлантике». Пиратские поселения на этом острове действительно существовали – и, по мнению Гребера, «служили площадками для радикальных социальных экспериментов» с властью и собственностью. И отзвуки этих экспериментов почти сразу же достигали европейских столиц.

Главная мысль Гребера: идеи равенства полов, коллегиального принятия решений, справедливого общественного устройства отнюдь не порождение европейской мысли, а следствие культурного диалога и взаимодействия народов разных континентов. Виднейшие деятели Просвещения пришли к ним под влиянием ставшего им известным реального опыта жизнеустройства «примитивных народов» – таких, скажем, как североамериканские ирокезы. Опыт же Либерталии особенно важен, ибо он совместил социальное творчество европейцев (в данном случае пиратов) и народов Индийского океана. Был ли он единичным? По мнению Гребера, мы находимся только в начале пути открытия множественных исторических событий такого типа. Мы пока просто не умеем их замечать, но при должном повороте ракурса зрения научимся. И тогда появится возможность написать подлинную историю человеческого освобождения вместо той, которую мы знаем от западных апологетов колониализма, европоцентризма и расизма. А приступать к «деколонизации истории» следует именно с деколонизации Просвещения. Его достижения – плод не сугубо европейской мысли, а широкого интеллектуального синтеза. Его лидеры пытались соединить «идеалы индивидуализма и свободы, заимствованные у обеих Америк, новую концепцию бюрократического государства, вдохновленную главным образом Китаем, африканские теории договоров, экономику и социальные теории», рожденные средневековым исламом.

Гребер Д. Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия. М., 2024

Идеи равенства полов, коллегиального принятия решений, справедливого общественного устройства отнюдь не порождение европейской мысли, а следствие культурного диалога народов разных континентов