Слащов vs Хлудов

В судьбах двух этих белых генералов – реального и придуманного Михаилом Булгаковым – отразились все трагические перипетии Гражданской войны.

В 1927 году писатель Михаил Булгаков закончил пьесу «Бег», один из главных героев которой – Роман Хлудов – был литературным воплощением реального генерала Якова Слащова. Слащов – единственный из видных вождей Белого движения, кто уже в 1921-м вернулся на родину и стал гражданином СССР. Как оказалось, себе на погибель: очень скоро имя бывшего белогвардейца появилось в криминальной хронике.

Выстрел на Красноказарменной 

Утром 11 января 1929 года Яков Слащов, никого не предупредив, не явился на занятия Стрелково-тактических курсов усовершенствования комсостава РККА «Выстрел» имени III Коминтерна, где преподавал. Курсы размещались в Лефортове, в Екатерининском дворце (впоследствии в нем располагалась Академия бронетанковых войск). Неподалеку, в доме № 3 по Красноказарменной улице, Слащов с супругой получили две комнаты. После занятий коллеги туда и направились – разобраться, что стряслось с «белым генералом», который только вчера отмечал день рождения. Они легко распахнули дверь и увидели на полу в кабинете окровавленное тело Слащова в сером френче, суконных брюках и хромовых черных ботинках. Убийцу нашли быстро, да он и не скрывался – это был Лазарь Коленберг. В 1919 году в Николаеве Слащов казнил его родного брата – красного подпольщика. Сам Лазарь участвовал в боях с басмачами, получил ранение в голову, а после войны служил то кассиром, то в угрозыске, то в военизированной охране. У Слащова он брал частные уроки тактики «как командир запаса, желающий усовершенствовать свои знания», свободно бывал в его московском жилище, а акт возмездия задумал давно, однако никак не решался на убийство. Но в тот день, выслушав очередной урок Слащова, он выхватил револьвер и театрально воскликнул: «Довольно играть комедию! Вот тебе за то, что расстреливал, вешал и расстрелял моего брата!»

Коленберг сразу дал подробные признательные показания: «В середине этой фразы я выстрелил в Слащова, сидевшего против меня через угол стола на расстоянии одного аршина. Первая пуля попала Слащову в грудь, после чего он свалился со стула на пол. На крик Слащова и выстрел в комнату вскочила молодая женщина. Кто она такая, я не знал, и лишь потом выяснилось, что это была жена Слащова». В Нину Нечволодову он стрелять не стал.

Убийцу признали невменяемым и дело быстро прекратили – решение об этом принималось на уровне Политбюро. Потом в организации устранения генерала подозревали и бывших белогвардейцев-террористов, и советских контрразведчиков. Но наиболее очевидной остается версия о мстителе, решившем поставить точку в судьбе Слащова, которому только исполнилось 43 года.

Путь Слащова

Потомственный военный, Слащов получил образование в Павловском пехотном училище и Императорской Николаевской военной академии, преподавал тактику в Пажеском корпусе. С начала Первой мировой воевал в действующей армии, в составе лейб-гвардии Финляндского полка. Сражался доблестно. Подтверждение тому – пять боевых ранений и две контузии. Получил Георгия 4-й степени и чин полковника. В январе 1918 года без колебаний присоединился к белым. Воевал на Кубани. Командующий Добровольческой армией Антон Деникин произвел Слащова в генерал-майоры. Свой полководческий талант он проявил в зимних боях декабря 1919 – начала 1920 года, когда с 4-тысячным корпусом сдержал наступление на Крым превосходящих сил красных. Эти победы на полгода продлили существование Добровольческой армии, а генерал получил почетную приставку к фамилии, став Слащовым-Крымским. Правда, в отличие от предшественников, без титула – за неимением монарха.

Его с трудом терпели вожди Белого движения, сами далеко не старики, но офицеры и полководцы более старшего поколения. «Это был еще совсем молодой генерал, человек позы, неглубокий, с большим честолюбием и густым налетом авантюризма», – писал Деникин. Еще больше раздражал Слащов Петра Врангеля: «Неуравновешенный от природы, слабохарактерный, легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо разбирающийся в людях, к тому же подверженный болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в атмосфере общего развала окончательно запутался. Не довольствуясь уже ролью строевого начальника, он стремился влиять на общую политическую работу, засыпал ставку всевозможными проектами и предположениями… настаивал на смене целого ряда других начальников, требовал привлечения к работе казавшихся ему выдающимися лиц». Но Слащов, пожалуй, лучше своих командиров чувствовал революционный темп Гражданской войны, был способен к переменам, к быстрой эволюции. Например, земельный вопрос, ставший камнем преткновения для крестьян, он предлагал решить, не дожидаясь созыва Учредительного собрания. Кроме того, проявил себя как настоящий диктатор – беспощадно расправлялся с подпольем и среди красных заслужил прозвище вешателя.

В ноябре 1920 года Слащов покинул Россию – одним из последних в армии Врангеля. Обосновался в скромном доме на окраине Стамбула. Завел хозяйство, продавал на базаре курятину. Такое существование, конечно, вгоняло его в депрессию. Генерал открыто обвинял Врангеля в сдаче Крыма, за что был разжалован в рядовые. Он только смеялся над этим: армии нет, все мы – бывшие…

Осенью 1921 года Советская Россия объявила амнистию участникам Белого движения. Никто не ожидал, что одним из первых согласится приехать «на суд к большевикам» генерал Слащов. Но, скорее всего, к тому времени с ним уже вел заочный диалог председатель ВЧК Феликс Дзержинский, для которого это была важная спецоперация. Во-первых, Слащов немало знал о планах белых в эмиграции, во-вторых, его переход под красные знамена был сильной идейной победой, которая била по моральному духу врангелевцев. Дзержинский лично встречал генерала в Севастополе и в собственном поезде доставил в Москву. По дороге они о многом договорились. Генерал не подвел своих бывших врагов, обратившись к белым офицерам с призывом: «Я, Слащов-Крымский, зову вас… подчиниться советской власти и вернуться на родину, в противном случае вы окажетесь наемниками иностранного капитала и, что еще хуже, наемниками против своей родины, своего родного народа». Вместе со Слащовым в Россию вернулись еще несколько офицеров, его однополчан.

Он стал преподавать на курсах «Выстрел», публиковал военно-теоретические статьи. Последний труд, «Мысли по вопросам общей тактики», увидел свет уже после его гибели. Ученики – а среди них были знаменитые в дальнейшем генералы – вспоминали Слащова как дельного преподавателя. «Многие слушатели сами недавно сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал, не жалея язвительности, разбирал недочеты в своих и наших действиях. Скрипели зубами от гнева, но учились!» – писал годы спустя генерал Павел Батов.

Екатерининский дворец в Лефортове. 1905 год

Феликс Дзержинский. 1921 год

Рождение Хлудова

Пьеса «Бег» началась с того, что Михаил Булгаков увлекся воспоминаниями Слащова «Крым в 1920 году», которые вышли в Советской России. Писатель несколько раз перечитывал книгу – она во многом соответствовала его представлениям о трагедии русской смуты ХХ века. Там мелькало то самое короткое слово, которое стало для Булгакова наиболее точным определением последних месяцев Гражданской войны, – «бег». Это слащовский образ. Важно, что писатель поверил его мемуарам. О Слащове ходили разные слухи: наркоман, алкоголик, неврастеник. Булгаков не стал концентрироваться на первых двух определениях, а к третьему добавил не менее значимое – романтик. Хлудов в «Беге» – фигура демоническая и притягательная. Генерал показался Булгакову не просто талантливым и «неуправляемым» командиром и не только «карателем», который всеми силами пытался остановить продвижение красных. Писатель уловил в нем дух самой Гражданской войны, всю храбрость, обреченность и налет мистического отношения к России и к своей миссии – то, что особенно занимало Булгакова в людях. И – одиночество. Хлудов всегда один на один с собственными видениями, снами, а в них – муки совести и неприкаянность. Пьеса и состоит из «снов».

Булгаков и сам видел Гражданскую войну не из окон «с кремовыми шторами». Служил военврачом у белых, потом заболел тифом и был призван в Красную армию, тоже по специальности. В текстах он пытался «довоевать», доосмыслить те события – потому и начал писать пьесу «о Слащове».

А потом Булгаков услышал выступление генерала по радио: «Революция внутри России окончена. Единственный способ борьбы за наши идеи – эволюция». И воспринял Слащова как единомышленника: сам он тоже надеялся, что Россия постепенно «перемалывает» революцию.

Работая над «Бегом», Булгаков стремился к исторической точности. Его тогдашняя супруга Любовь Белозерская-Булгакова рассказывала: «К сожалению, я сейчас не вспомню, какими военными источниками, кроме воспоминаний генерала Слащова, пользовался М.А., работая над "Бегом". Помню, что на одной из карт были изображены все военные передвижения красных и белых войск и показаны, как это и полагается на военных картах, мельчайшие населенные пункты. Карту мы раскладывали и, сверяя ее с текстом книги, прочерчивали путь наступления красных».

Вдова двоюродного брата Булгакова Елена Митруль помогала писателю собирать информацию о генерале. Для этого она отправилась из Киева в Николаев, где встретилась с десятками очевидцев, переживших период «слащовской диктатуры». Булгаков получил свидетельства и о бессудных расправах, которые учинял генерал, и о том, как порой он мог разобраться в ситуации и пощадить невиновных. В одном из ее писем приведена интересная характеристика Слащова из разговоров с теми, кто хорошо его знал: «Тонкие черты лица, говорит тихо и без эмоций. Команды "расстрелять" и "подавать ужин" отдаются в одной эмоциональной тональности. Внешне бесстрастен, подчиняет этические понятия "справедливость", "добро" и "честность" сиюминутной военной целесообразности». Подтверждений тому, что генерал был алкоголиком и морфинистом, она не нашла.

Издание 1924 года

Михаил Булгаков. 1927 год

«Панихида по Белому движению» 

У Булгакова получился настоящий генерал Гражданской войны – не знающий страха, страдающий, несколько склонный к театральной позе, к эксцентрике. Драматург всегда придавал значение первому появлению человека, с которым связаны важные коллизии романа или пьесы. «Там, отделенный от всех высоким буфетным шкафом, за конторкою, съежившись на высоком табурете, сидит Роман Валерьянович Хлудов» – по этой замечательной авторской ремарке мы знакомимся с одним из самых колоритных героев «Бега». Эффектное начало. На Хлудова, как и на исторического Слащова, надеялись те, кто не желал оставаться «под большевиками». «Из Петербурга бежим, все бежим да бежим! Куда? К Роману Хлудову под крыло!» – говорят герои «Бега».

Многое в пьесе почерпнуто из книги Слащова – не только факты, но и эмоции. В ней есть такой эпизод: «Сознаюсь, я извелся – тут дело, а там продолжается паника – и резко отвечаю [сотнику Фросту. – «Историк»]: "Что же, ты сам сказать ему не мог? Так передай, что вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов". А Фрост, по всегдашней своей исполнительности, так и передал. Что было!.. Даже Деникин прислал мне выговор, но это выражение стало ходячим по Крыму». Из этого эмоционального сюжета родилась реплика Хлудова: «Поезжайте, господин Корзухин, в Севастополь и скажите, чтобы тыловые гниды укладывали чемоданы!» Одна из кульминаций пьесы – конфликт Хлудова с главнокомандующим (Врангелем). И снова Булгаков смотрел на ситуацию глазами Слащова…

Были ли они знакомы – писатель и его герой? Жена Слащова Нина Нечволодова (она стала прототипом героини «Бега» Люськи – не столько по судьбе, сколько по лихому характеру) заведовала театральным кружком на курсах «Выстрел» – и ставила «Дни Турбиных» Булгакова. Этот спектакль интересовал писателя: не каждый день настоящие красноармейцы играют белых офицеров. Есть сведения, что он посещал репетиции. Учитывая интерес Михаила Афанасьевича к фигуре Слащова, который преподавал на тех же курсах, мы можем предположить, что они виделись, хотя и не афишировали знакомства. Оба умели хранить тайны. Булгаков рассмотрел в своем герое печать скорой гибели. Не случайно в каждом слове Хлудова в финале пьесы чувствуется обреченность. Ее играли все актеры, воплотившие эту роль на сцене и в кино, – Николай Черкасов, Владислав Дворжецкий, Анатолий Папанов, Армен Джигарханян…

В марте 1928 года пьесу начали репетировать в Художественном театре. Максим Горький предсказывал «Бегу» «анафемский успех». И мхатовцы почти довели постановку до премьеры, но все прервалось вердиктом Иосифа Сталина: «"Бег" есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, – стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело». Критик Осаф Литовский (в романе «Мастер и Маргарита» Булгаков не без ненависти представил его под фамилией Латунский) разгадал второй план пьесы: «По форме в нем [произведении. – «Историк»] все совершенно благополучно: крах белогвардейщины представлен, можно сказать, в развернутом виде, и раскаяние Хлудовых выглядело очень жестоким. Тараканьи бега отвращали. А на деле это была инсценированная панихида по Белому движению». Словом, премьера состоялась через много лет после смерти автора – в 1957 году.

 Зато с тех пор «Бег» не забывают ни читатели, ни режиссеры, и трагическая судьба генерала Хлудова, а вместе с ним и Слащова, продолжается – на сцене и в кино.

«Я не знаю зачем»

О встрече с генералом Слащовым на дорогах Гражданской войны и в эмиграции рассказал в своих воспоминаниях поэт и артист Александр Вертинский (на фото).

«В огромном пульмановском вагоне, ярко освещенном, сидело десять-двенадцать человек. На столе – грязные тарелки, бутылки вина, цветы… Все скомкано, смято, залито вином, разбросано. Из-за стола быстро и шумно поднялась длинная, статная фигура Слащова. Огромная рука протянулась ко мне.

– Спасибо, что приехали. Я большой ваш поклонник. Вы поете о многом таком, что мучает нас всех. Кокаину хотите?..

– Нет, благодарю вас.

– Лида, налей Вертинскому! Ты же в него влюблена!

Справа от Слащова встал молодой офицер в черкеске. <…>

– Спойте мне, милый, эту… – Он задумался. – О мальчиках… «Я не знаю зачем»…

***

<…> Разговор вертелся вокруг одной темы – о Врангеле. Слащов его смертельно ненавидел. Он говорил долго, детально и яростно о каких-то приказах – своих и его, ссылался на окружающих, грозил, издевался над германским происхождением Врангеля…

Трудно было понять что-нибудь в этом потоке бешенства. Помню только, что мне было его почему-то мучительно жаль».

Что почитать?

Ганин А.В. Белый генерал и красный военспец Яков Слащев-Крымский. М., 2021

Стоякин В.А. Гражданская война Михаила Булгакова. М., 2022