Взлет и падение светлейшего

В течение четырех месяцев 1727 года Александр Меншиков почти единолично правил Россией. Почему он так быстро потерял власть, к которой долго стремился?

Когда Меншиков стал фактическим регентом при 11-летнем императоре Петре II, перед ним, опытным администратором и военным, открылась перспектива самостоятельного управления страной. Светлейший князь вполне мог сыграть роль великого «министра-фаворита» в деле создания монархии Нового времени – как первый министр Французского королевства кардинал Джулио Мазарини при малолетнем Людовике XIV. Но не успел, быстро и бесславно сойдя с политической сцены.

Составленные секретарями князя «Повседневные записки…» о его деятельности, журналы и протоколы Верховного тайного совета, а также хранящиеся в архивах, но еще не опубликованные бумаги канцелярии Меншикова позволяют понять, имелась ли у него какая-либо программа и почему он не смог удержать в своих руках власть.

Портрет князя Александра Меншикова. Неизв. худ. XVIII век

«Перемена рангами»

После смерти Петра I в январе 1725 года Меншиков стал главным организатором переворота, в результате которого на трон взошла супруга почившего императора Екатерина. Это сделало его самым влиятельным вельможей при дворе: императрица вернула ему отнятые Петром Великим должности столичного генерал-губернатора и президента Военной коллегии, а в феврале 1726-го он сумел фактически возглавить новообразованный Верховный тайный совет. Французский посол Жак де Кампредон доносил в Париж, что Екатерина I питает к князю «самое глубокое чувство доверия» и что «милости к Меншикову все увеличиваются». Однако тот же проницательный дипломат приводил слова государыни, сказанные адмиралу Федору Апраксину: «Прост же ты, если думаешь, будто я позволю Меншикову пользоваться хоть единой капелькой моей власти».

Искушенная в интригах Екатерина старалась уравновесить влияние светлейшего князя с помощью других вельмож, но в подковерной борьбе с ним те поочередно терпели поражение. Сначала пост генерал-прокурора при Сенате потерял Павел Ягужинский, а в мае 1727-го, когда императрица уже находилась при смерти, Меншиков смог добиться от нее лишения титула, орденов и имущества и ссылки в Соловецкий монастырь своего ключевого соперника – недавнего главы Тайной канцелярии Петра Толстого. Последний выступал против перехода российского престола к юному Петру, отпрыску сгинувшего в тюрьме царевича Алексея (сына царя и его первой жены Евдокии Федоровны, урожденной Лопухиной), на которого сделал ставку Меншиков. Князь надеялся превратить нового императора в свою марионетку, каковой, при всей нелюбви к государственным делам, не хотела быть Екатерина. На следующий день после ее кончины, 7 мая 1727 года, собравшиеся во дворце министры-верховники, сенаторы, духовные особы, генералы и «других чинов люди» выслушали тестамент (завещание) императрицы и присягнули указанному в нем преемнику трона Петру Алексеевичу. Вслед за тем присягу принесли гвардейские полки.

Верховный тайный совет провел церемониальное заседание в присутствии императора, его сестры Натальи и цесаревен Анны и Елизаветы – дочерей Петра Великого и Екатерины. Объявленная по случаю вступления на престол Петра II «перемена рангами» принесла Меншикову новые милости: он был пожалован в адмиралы, а его 13-летний сын Александр – в обер-камергеры, то есть занял одну из первых должностей при дворе. Завещание покойной государыни гласило: «Множеством голосов вершить всегда, и никто один повелевать не имеет и не может». Но мало кто сомневался, что «вершить» отныне будет один человек – сам светлейший.

Кончина Петра I в 1725 году. Гравюра П. Шенка. 1725 год

Портрет Екатерины I. Худ. Ж.-М. Натье. 1717 год

В истории России было всего 5 генералиссимусов

воевода Алексей Шеин (звание присвоено в 1696 году)

князь Александр Меншиков (1727, лишен звания спустя 4 месяца)

принц Антон Ульрих Брауншвейгский (1740, лишен звания спустя 13 месяцев)

князь Александр Суворов (звание присвоено в 1799 году) 

Иосиф Сталин (звание присвоено в 1945 году)

Царская охота

Едва ли приближенные к трону лица не знали, что тестамент являлся сомнительным документом – небрежно сделанным «экстрактом» из составленного голштинским министром Геннингом фон Бассевичем немецкого текста завещания, подписанным не самой Екатериной, а Елизаветой уже после смерти матери. Однако правовые нюансы, похоже, никого не интересовали. Так, через несколько дней, 12 мая, Верховный тайный совет вместе с Меншиковым счел, что «государыням цесаревнам не о важных делах протоколов крепить не надобно». Тем самым Анна и Елизавета были фактически выведены из регентского совета, что являлось нарушением одного из пунктов тестамента, объявлявшего: «…во время малолетства имеют администрацию вести наши обе цесаревны, герцог [супруг Анны Петровны Карл Фридрих Голштинский. – И. К.] и прочие члены Верховного совета». При этом все они в тот же день подписали уже изданный указ Петра II о пожаловании Меншикову наивысшего воинского звания генералиссимуса, которое стояло вне «Табели о рангах» и, как гласил петровский Устав воинский 1716 года, «коронованным главам и великим владеющим принцам только надлежит».

Новый генералиссимус действовал решительно и грамотно. На первом месте для него, естественно, был контроль над юным самодержцем, которому, по замыслу Меншикова, предстояло стать его зятем и послушным орудием в его руках. Вскоре князь перевез императора и его сестру из Зимнего в свой дворец на Васильевском острове, который отныне велено было именовать Преображенским. Два-три раза в день Меншиков посещал государя, «его величество и его светлость» вместе обедали, гуляли по саду и «по пристане». 21 мая они посетили Галерный двор, где присутствовали при спуске на воду нескольких галер и ужинали «в шатрах». На следующий день князь возил мальчика «по разным местам» острова.

Светлейший понимал, что монарх не может постоянно квартировать у него, но желал расположить его поблизости. Зимний и Летний дворцы находились далеко от княжеской резиденции, на противоположной стороне Невы, и поэтому рядом со своей усадьбой Меншиков начал строительство нового императорского дворца. Старался он не зря: 23 мая Петр II «объявил» гостеприимному хозяину, что считает его дочь Марию своей невестой. 25 мая состоялся уже публичный «сговор», когда на парадной аудиенции во дворце князя новгородский архиепископ Феофан Прокопович совершил обручение «его величества со светлейшею княжною». Синод распорядился во всех церквях России поминать вместе с императором «обрученную невесту его благоверную государыню Марию Александровну».

Наутро после церемонии будущий тесть увез будущего зятя в царскую загородную резиденцию Стрельну, а затем в Петергоф. Туда же приехала «государыня невеста», и Меншиков, несмотря на недомогание (он писал Петру II, что его «по прибытии сюда жестоко вырвало, и, надеюсь, от ядения грибов»), устроил подопечному большую псовую охоту. Князь уже хорошо знал предпочтения мальчика-императора. Еще 16 мая он повелел рижскому вице-губернатору изготовить для Петра бархатное седло «самой хорошей работы» с полагающимися «уборами» (стременами, мундштуком и пр.), а потом заказал еще одно «цветное» – возможно, для сестры государя. 17 мая в Ригу поскакал гонец с наказом найти «лошадь спокойного хода, и чтоб была не шараха».

26 мая Меншиков отдал распоряжение московскому генерал-губернатору прислать в Петербург «псовую охоту всю» сосланного на Соловки Толстого, а также особо замечательную «полово-пегую собаку» отрешенного от должности и находившегося под следствием бывшего нижегородского губернатора Юрия Ржевского. Действительно, зачем добру опальных зря пропадать? Вместе с тем австрийский посол Игнац Амадеус Рабутин сообщал в Вену, что Меншикову с трудом удалось оторвать мальчика от полевых забав и вернуть в столицу. К тому времени царское пристрастие к скачкам и охоте уже начинало беспокоить опекуна. Впрочем, сочетая приятное с полезным, он успел также организовать для Петра путешествие в шлюпке в свою резиденцию Ораниенбаум и в Кронштадт, чтобы вместе провести осмотр строительных работ.

Портрет императора Петра II. Неизв. худ. XVIII – начало XIX века

Портрет княжны Марии Александровны Меншиковой, первой невесты императора Петра II. Худ. И. Г. Таннауэр (?). 1725–1727 годы

Вид Старого Зимнего дворца с каналом, соединяющим Мойку с Невой. По рис. М.И. Махаева (1750 год)

Роковая болезнь

По возвращении в Петербург все пошло по-прежнему. Князь дома «слушал дела», заседал в Верховном тайном совете, давал аудиенции цесаревнам, послам, генералам и министрам. Он регулярно навещал государя, «кушал» с ним, они гуляли по саду, а 21 июня даже «слушали пения канцертов Александро-Невского монастыря монахов».

19 июня Меншиков собрался на заседание Совета, но у него случился первый приступ болезни (с обычным лечением кровопусканием), 22-го – второй, а 26-го он слег окончательно. Консилиум из пятерых докторов, видимо, ничего хорошего не обещал: 28 июня больного причащали (через неделю – вторично), а 29-го поутру «святили елеем». В этот день отмечалось тезоименитство императора, и он со свитой трижды посетил князя, а тот нашел в себе силы принять монарха в спальне дворца, куда «изволил перейтить» из старого деревянного здания, где жил летом.

В конце июня или начале июля Меншиков составил предсмертное письмо к Петру, в котором сумел подняться до государственного уровня, указав императору на ожидающие его трудности: «Восприяли вы сию машину недостроенную, которая к совершенству своему многова прилежания и неусыпных трудов требует». Светлейший дал наказ юному царю «быть послушным обер-гофмейстеру [воспитателю. – И. К.] господину барону Остерману и господам министрам и ничего без их совету не чинить». Тогда же он написал и Андрею Остерману, обращаясь к своему «особливому и истинному благодетелю» с просьбой содержать его вдову и дом в «милостивой протекции» и «по прошениях их предстательствовать». Знать бы ему, как мальчик последует его совету и кем для него самого обернется этот «истинный благодетель»…

7 июля Меншиков смог «крепить письма». Но только 23-го здоровье позволило ему явиться в покои императора, на литургию и принять посетителей. Биографы князя отмечают, что именно в это время его противники князья Долгоруковы постарались привязать к себе юного самодержца и вывести его из-под влияния опекуна, что и завершилось падением казавшегося всесильным вельможи и фактического регента-правителя. Однако подобное объяснение несколько упрощает проблему, ведь Меншиков был опытным и ловким придворным, сумевшим сосредоточить в своих руках огромную власть в качестве командующего вооруженными силами и столичного генерал-губернатора.

Портрет графа Андрея Остермана. Неизв. худ. Конец XVIII – начало XIX века

Петр II в Петергофе. Худ. А.И. Шарлемань. XIX век

Даже разумные распоряжения Меншикова о прекращении ненужных трат на прихоти должны были восприниматься юным императором Петром II как покушение на его власть

Умножение богатства

Как же он этой властью распорядился? Вполне естественно, что князь сразу по восшествии на престол Петра II начал выдвигать и награждать своих людей. Бригадир и обер-комендант Петербурга Егор Фаминцын стал генерал-майором, а полковник Иван Колтовский – бригадиром и тут же, через неделю, генерал-майором (оба сыграли заметную роль в следствии по делу Петра Толстого и примкнувшего к нему генерал-полицеймейстера Антона Девиера). Родственника Меншикова по жене кавалергардского вахмистра и генерал-майора Алексея Шаховского в чине майора зачислили в лейб-гвардии Семеновский полк. Бывший секретарь и правая рука князя, а теперь член Военной коллегии Алексей Волков был произведен в генерал-лейтенанты; советник той же коллегии капитан гвардии Егор Пашков – в бригадиры. Награжденные не растерялись: Фаминцын и Волков тотчас подали челобитные «о деревнях», которые Меншиков представил на подпись императору 14 мая прямо в церкви на литургии. На следующий день им были пожалованы «деревни и дворы» из конфискованных имений Толстого и Девиера. Этот список можно продолжить.

В числе пожалованных отписными землями оказался и Остерман. Ему 15 мая было подарено старинное село Глумово в Суздальском уезде, но что-то не сложилось, и через несколько дней по указанию того же Меншикова эта вотчина вошла в состав дворцовых владений. В качестве утешения 17 июня канцелярия светлейшего князя подготовила высочайшее повеление о возведении Остермана в графское достоинство.

Меншиков теперь позволял себе пропускать заседания верховников. Еще 20 мая, то есть до его болезни, обер-секретарь Сената Анисим Маслов доложил «в доме его светлости» о слушавшихся в Совете делах и поинтересовался, «поволит ли закрепить» князь протоколы. Хозяин поставил свою подпись, а также дал указания, каковые вскоре были исполнены. Протоколы отсылались к нему на дом и позднее, но не все он соглашался «крепить». Например, 13 июня Меншиков не подписал три протокола, а 16-го – два. Кажется, в августе министры уже учитывали это обстоятельство и считали необходимым при решении некоторых вопросов «доложить прежде его светлости». На дом ему отправляли и реляции послов, и другие документы. Такая манера руководства, с одной стороны, говорила об исключительном положении Меншикова в Совете, но с другой – не могла не вызывать у его опытных коллег недовольства.

Военную коллегию генералиссимус почти не посещал и лишь иногда на дому подписывал ее протоколы и «определения» – с тем же результатом: даже его креатура Егор Пашков в частных письмах весьма нелестно отзывался о патроне. К тому же светлейший не находил нужным соблюдать хотя бы внешний политес. Так, он приказал отправить в «крюйсерство» эскадру под командованием вице-адмирала Томаса Сандерса и только потом известил об этом президента Адмиралтейств-коллегии Федора Апраксина.

С теми же, кого Меншиков считал своими обидчиками или противниками, он и не намеревался церемониться. Например, Верховный тайный совет по доношению Сената (сделанному по «выписке» самого князя) распорядился предать военному суду бывшего генерал-фискала Алексея Мякинина за «неправое следование» по делу об утаенных душах одной из вотчин Меншикова, завершившееся крупным штрафом в 27 тыс. рублей. Надо полагать, не без поддержки других членов Совета князь выдворил из России цесаревну Анну Петровну с мужем, на прощание сделав герцогу подарок – 20 пушек.

Чем еще было отмечено недолгое правление Меншикова? Пожалуй, разве что не слишком прикрытым стремлением к умножению собственного благосостояния и престижа. Как-то князь обратился к Верховному тайному совету с известием, что император повелел выдать ему из казны 53 679 рублей. Эти деньги светлейший в свое время потратил в счет приданого дочери Марии при ее несостоявшемся браке с камергером Петром Сапегой (тот успел занять их у Меншикова и обещал вернуть из суммы приданого, но так и не отдал). Вопрос был быстро решен: указ о выдаче денег составлен 8 июля в канцелярии князя, а к 15 июля он уже получил 30 тыс. рублей.

Другой челобитной Меншиков покорнейше просил предоставить ему якобы обещанные Екатериной 31 864 рубля 5¾ копейки. В июне на заседании Совета он озвучил просьбу выделить ему вместо отошедшего гетману Гадяцкого ключа другие имения, и присутствовавший при сем император «указал отдать светлейшему князю местечко Короб да Шептаковскую волость». К своим владениям по Петергофской дороге Меншиков присовокупил еще два «места», которыми якобы «насильно владел» Олсуфьев (кто-то из двух братьев, Василий или Матвей), и просил Вотчинную коллегию напомнить тамошним крестьянам, чтобы были ему «послушны».

Главной инициативой князя по части внутренних дел можно считать начатую еще в 1726 году чеканку гривенников «новой инвенции», что было поручено сперва обер-коменданту Фаминцыну, а затем Берг-коллегии. Специалисты коллегии в январе 1727-го усомнились в качестве новой монеты, но именной указ от 16 июня того же года повелевал все старые серебряные копейки переделывать в новые гривенники; операция изымалась из ведения коллегии и передавалась Московскому монетному двору под «дирекцию» доверенного лица светлейшего – уже упомянутого Волкова. Сразу после падения Меншикова Верховный тайный совет приказал «новоманерных гривенников не делать», а уже изготовленные изъять из обращения. Та же Берг-коллегия поясняла, что новые деньги представляют собой «непостоянное и фальшивое серебро».

Что касается внешней политики, то регента-правителя интересовало прежде всего получение им имперского владения в Силезии. Рабутин в начале 1727 года, еще до смерти Екатерины, не раз напоминал об этом министрам Карла VI и отмечал, что в интересах Вены предложить Меншикову, давно получившему титул светлейшего князя Священной Римской империи, «княжескую аренду», которую тот страстно желает ради «чести быть вассалом» императора. Правда, уже в мае хорошо информированный дипломат допускал «упадок кредита» светлейшего: по его донесению, сестра Петра II якобы говорила, что государь «внутренне питает к предлагаемой ему невесте большое отвращение». Карл VI медлил с подарком, но в личном письме поблагодарил Меншикова за опеку над юным царем и туманно намекнул: «На меня извольте быть благонадежны». В конце концов он решился: 7 июля Рабутин явился к почувствовавшему себя лучше князю, чтобы сообщить о пожаловании ему имперского лена – «в Силезии лежащего герцогства Коссель».

Портрет императора Священной Римской империи Карла VI. Худ. Ф. Солимена. Около 1707 года

Аллегорическая немецкая гравюра на падение князя А.Д. Меншикова. 1728 год. Князь изображен падающим вниз. Над ним подпись: Menzikof

Петергоф. Большой каскад и Верхние палаты. Гравюра А.И. Ростовцева. 1716 год

Портрет княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой, второй невесты императора Петра II. Неизв. худ. XVIII век

Тучи сгущаются

В отношении попечения о мальчике-императоре Меншикова, оправившегося от болезни, как будто подменили. 24 июля он дважды побывал у государя, но затем в течение четырех дней его не видел. 29-го князь гулял с Петром по саду и повел показывать наплавной мост через Неву. Далее их свидания стали еще более редкими. Даже когда Остерман 2 августа повез императора в Совет слушать «дела иностранные», Меншиков заседание проигнорировал и изволил «сидеть во весь день и кушать в Ореховой», парадном кабинете своего дворца. Кроме того, встречи князя с Петром занимали теперь не больше часа. При этом он находил время на шахматы и баню, прием иностранных посланников и осмотр строившихся на Преображенском (Васильевском) острове каналов.

17 августа Меншиков с семейством выехал в любимый Ораниенбаум, не взяв с собой государя. Он оценивал проведенные в парке и дворцовой церкви работы, ездил на плотину и в Ропшу, наслаждался трапезами, беседовал с гостями, не забывал про шахматы и словно вовсе не интересовался, чем занят юный монарх. И тем самым утрачивал в глазах мальчика авторитет и предоставлял возможность воздействовать на него иным лицам. Неудивительно, что противникам Меншикова удалось внушить непоседливому отроку отвращение к «игу» со стороны властного и честолюбивого министра.

В Петергоф, где находился Петр, князь прибыл только через неделю, 25 августа, но и там встречался с ним лишь на церковных службах и обедах. 27-го он вновь укатил в Ораниенбаум, хотя тревожные для него сигналы уже имели место. Еще 12 августа саксонский посол Иоганн Лефорт писал в Дрезден, что юный монарх «не может ни видеть, ни слышать» Меншикова, а 26-го – что на праздновании именин своей сестры Петр II демонстративно поворачивался к князю спиной и заявлял, что не собирается жениться до 25 лет. Дипломаты докладывали, что Меншиков позволял себе публично выговаривать самодержцу за ненужные траты на прихоти, тогда как сам свободно пользовался дворцовыми суммами. В таких обстоятельствах даже разумные его распоряжения по этому поводу должны были восприниматься юным императором как покушение на его власть.

Трудно объяснить подобное поведение: оно резко контрастировало с действиями искушенного царедворца в мае-июне, когда он плотно контролировал венценосного отрока. Похоже, Меншиков не допускал мысли, что император может выйти из предназначенной ему роли, доверял «благодетелю» Остерману. А тот безотлучно находился при мальчике и гордился, что воспитанник уже с утра прибегает к нему в халате.

Вряд ли осторожный Остерман по своей инициативе стал бы готовить свержение Меншикова. При всех своих талантах он был лишен лидерских качеств и всегда предпочитал прятаться за чужую спину. Едва ли на это были способны и князья Долгоруковы – гофмейстер Алексей Григорьевич и его 19-летний сын Иван, с разрешения Меншикова вернувшийся ко двору. Скорее стоит доверять сообщениям Рабутина и французского дипломата Жан-Батиста Маньяна, что против всесильного вельможи действовала целая «партия». Оппозицию князю возглавил недовольный его самоуправством канцлер Гавриил Головкин, во дворце которого неоднократно гостил император. Очевидно, как раз в это время Остерман решился заговорить с австрийским дипломатом о будущей перемене: из беседы с ним Рабутин узнал, что министры собираются «положить конец произволу», а для того объявить Петра II совершеннолетним и дать ход жалобам на Меншикова.

Сам светлейший, судя по всему, об этом даже не подозревал. Он по-прежнему был деятелен, но, как справедливо заметил Лефорт, князь все «делает только для себя». Из «Повседневных записок…» Меншикова следует, что его внимание было приковано к загородным резиденциям, особенно к строившейся в Ораниенбауме церкви во имя великомученика Пантелеймона, к освящению которой он велел выслать «басистых певчих» из московского «синодального дому». Еще 9 августа к заседанию Верховного тайного совета Меншиков подал прошение о предоставлении ему для срочного платежа 40 тыс. рублей новыми гривенниками, на что министры согласились. Деньги были выплачены накануне падения «полудержавного властелина» – 5 сентября. А 14 августа князь приказал выдать 64 тыс. рублей на содержание двора «обрученной невесты». Для его дочери был создан придворный штат камергеров, фрейлин, лакеев и пажей, во главе которого стояла свояченица Меншикова обер-гофмейстерина Варвара Арсеньева.

«Дом Меншикова» в Чаплыгине, расположенный на территории бывшей крепости Ораниенбург (Раненбург)

Недолгое правление Меншикова было отмечено не слишком прикрытым стремлением к умножению собственного благосостояния и престижа

Незамеченный переворот

30 августа князь из Ораниенбаума приказал Камер-коллегии выдать на свои именины по три чарки вина солдатам гвардейских полков. Но ни на именины к нему, ни на освящение Пантелеймоновского храма Петр II не приехал; не было среди гостей и Остермана. «Весь двор находился в ожидании перемены», – сообщил в донесении от 5 сентября прусский посол Густав фон Мардефельд. Однако журнал Меншикова фиксирует обычный распорядок дня, все тех же посетителей и любимые развлечения – игру в карты и шахматы. «Забавлялся в шахматы» он и 4 сентября, когда прибыл к императору в Петергоф. Свидание было кратким, остаться наедине с Петром ему не удалось.

На следующий день князь почувствовал недоброе и отправился выяснять отношения с Остерманом, которого назвал «атеистом», угрожая ему ссылкой в Сибирь. Градус разговора, видимо, зашкаливал: даже невозмутимый обер-гофмейстер заметил, что и он хорошо знает человека, который вполне заслужил колесование. Меншиков явно не обладал дипломатическими способностями и гибкостью, чтобы изменить манеру поведения с «неблагодарным» мальчишкой и выйти из конфликтной ситуации. Затем он сделал новую ошибку, уступив поле боя противникам и вернувшись в Петербург.

Князь явно не знал, что предпринять: он то появлялся на заседаниях Совета, то говорил о желании отойти от дел и уехать на Украину, то приказывал фельдмаршалу Михаилу Голицыну «поспешать сюда как возможно». 7 сентября Петр II переехал из дворца Меншикова в «Новый Летний дом» у Невы. На следующее утро светлейший узнал о своем домашнем аресте. На улицах под барабанный бой зачитывали именной указ: император, изволивший «от сего времени сами в Верховном тайном совете присутствовать», провозглашал «всем указам быть за подписанием собственныя нашея руки» и запрещал исполнять любые распоряжения Меншикова. Более того, государь объявлял себя вступившим «в правительство», то есть совершеннолетним. Это значило, что регентство Совета упразднялось и тем самым он становился прежним совещательным учреждением при монархе. Так был еще раз нарушен тестамент Екатерины I. Произошел государственный переворот, который, впрочем, не был замечен окружающими.

9 сентября император появился в Совете. Единогласным решением Меншиков был лишен должностей, наград и званий и приговорен к ссылке вместе с семьей в его дальнее имение Раненбург (ныне в Липецкой области). Свергнутый правитель России выехал туда в роскошной карете с целым караваном пожитков и прислуги. В дальнейшем подобные «падения» будут проходить по иному сценарию – с немедленным арестом, следствием, предрешенным приговором и автоматической конфискацией имущества. Впрочем, конфискации не избежит и Меншиков: в апреле 1728-го он уже совсем другим обозом отправится в Сибирь.

Легкость свержения могущественного регента во многом была его собственной заслугой: именно Меншиков и его сторонники обеспечили воцарение Екатерины I, а затем, вопреки ее воле, вступление на престол Петра II с последовавшим нарушением только что составленного завещания императрицы. Правовой и моральный вакуум на самом верху политической системы вел к «переворотным» методам борьбы, что в данном случае обернулось против самого светлейшего.

Что почитать?

Анисимов Е.В. Россия без Петра. 1725–1740. СПб., 1994

Курукин И.В. Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.).