«Буча выйдет отменная»

Основоположники марксизма мечтали о русской революции. Впрочем, она была им нужна исключительно для раздувания общеевропейского революционного пожара, а заодно и для геополитического ослабления России

Сугубо негативные представления о политическом режиме Российской империи и о России в целом сложились у Карла Маркса в конце 1840-х годов и в последующем ни на йоту не изменились. Россия для него – это одна из трех (наряду с Англией и Пруссией) мощных реакционных держав, являвшихся преградой на пути грядущей общеевропейской социалистической революции. Что и доказали, с точки зрения Маркса, в первую очередь события 1848–1849 годов, когда именно вмешательство русских войск в происходящее в Австро-Венгрии привело к подавлению национально-освободительного движения венгров. Примечательно, что не только европейские социалисты (скажем, Маркс), но и консерваторы (к примеру, лорд Пальмерстон) тогда единодушно заклеймили николаевскую империю, дав ей прозвище «жандарм Европы».

Желаемое за действительное

Планы борьбы с упомянутой выше триадой реакционных держав виделись Марксу достаточно четко, но, как показало время, его расчеты были не вполне реалистичными. Особое место в этой борьбе отводилось им Польше. Он активно призывал революционеров разных стран всеми силами способствовать восстановлению независимости Польши, чья территория была поделена в конце XVIII века между Россией, Австрией и Пруссией.

Польское национально-освободительное движение, по мнению Маркса, прежде всего должно было вызвать в Российской империи общенародный бунт против царизма. Впрочем, забегая вперед, в жизни все оказалось с точностью до наоборот: антироссийское восстание в Польше, начавшееся в 1863 году, вопреки прогнозам автора «Капитала», привело к резкому росту патриотических и верноподданнических настроений, охвативших подавляющую часть русского общества. Однако даже поражение польского восстания в 1864 году нисколько не повлияло на позицию Маркса. Он по-прежнему призывал радикалов внутри России к продолжению жесткого противостояния с царизмом.

В феврале 1880 года народоволец Степан Халтурин решил взорвать императора непосредственно у него дома – в Зимнем дворце. По счастливой случайности тогда Александр II не пострадал

Сценарий же конца 1840-х годов виделся ему так: «реакционная», согласно его оценке, Пруссия в случае потери польских территорий и поддержки Петербурга постепенно растворится в «демократической» Германии, а вдохновленное польским примером и уже не опасающееся «жандарма Европы» национально-освободительное движение в Италии, на Балканах и в Венгрии разрушит лоскутную Австро-Венгрию. Когда ничего из прогнозируемого Марксом не произошло, он стал внимательно следить за ходом Крымской войны, надеясь, что ее неудачное для России завершение приведет к падению самодержавия.

Во второй половине 1850-х годов интерес Маркса к Российской империи возрос: он был продиктован прежде всего его представлением о том, что после смерти Николая I и поражения в Крымской войне страна вступила в предреволюционный период своей истории. Но судьба начавшихся Великих реформ, равно как и судьба народных масс России, волновала основоположника марксизма далеко не в первую очередь. Для него важнее было совершенно иное, а именно – внешнеполитическое ослабление империи в результате нарастающей, как он полагал, внутренней смуты. Так, в 1860 году Маркс писал: «…мы получили союзника в лице русских крепостных. Борьба, которая в настоящее время разгорелась в России между господствующим классом и порабощенным классом сельского населения, уже теперь подрывает всю систему русской внешней политики» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 635).

При этом он настойчиво предупреждал и даже провоцировал русскую революционную демократию, давая понять: если она не выступит против царизма немедленно, то Россия, соблазненная открывающимися перед ней перспективами капитализма, вскоре не захочет слышать ни о самих революционерах, ни об их социалистическом идеале. Уже в 1877 году Маркс подчеркивал: «Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 года, то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» (Т. 19. С. 119).

Вождь мирового пролетариата явно не столько заботился о победе радикалов в России, сколько подталкивал нарождавшуюся, а потому слабо организованную революционную демократию к откровенно неподготовленному выступлению против существующего режима. С точки зрения Маркса, только так можно было надеяться на ослабление позиций Петербурга на международной арене, поскольку в этих условиях русское правительство вынуждено было бы всерьез отвлечься на борьбу с внутренней оппозицией.

«На пороге переворота»

Создается впечатление, что, по мнению Маркса, как и по мнению его друга и ближайшего соратника Фридриха Энгельса, период с конца 1850-х до начала 1880-х являлся в России временем непрерывного нарастания революционных бурь и баталий. Вот и рубеж 1860–1870-х годов вновь оценивался Марксом как час безусловно грозовой, если не предреволюционный. В 1870-м в письме к своей дочери Лауре и ее мужу Полю Лафаргу он сообщал, что «в России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция» (Т. 32. С. 549). Она, как полагал Энгельс, «будет ближайшим поворотным пунктом во всемирной истории» (Т. 34. С. 344).

Стоит отметить, что чем явственнее разворачивалась борьба народничества в России с существующим режимом, тем с большим нетерпением Маркс предрекал скорое падение самодержавия. Любое затруднение, любые неудачи правительственных сил отныне виделись ему предвестником начала российской революции. Вот какие, к примеру, выводы он делал в письме к своему соратнику Фридриху Адольфу Зорге из затянувшейся и поначалу неудачной осады царскими войсками болгарской Плевны в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 годов: «Россия… давно уже стоит на пороге переворота, и все необходимые для этого элементы уже созрели. Взрыв ускорен… благодаря ударам, нанесенным молодцами турками… Переворот начнется… с конституционных заигрываний, и буча выйдет отменная» (Т. 34. С. 229).

Внешне очень похожие, Карл Маркс (слева) и Михаил Бакунин (справа) сильно недолюбливали друг друга. «Он называл меня сантиментальным идеалистом и был прав; я его называл мрачным, вероломным, тщеславным человеком и тоже был прав», – писал о Марксе Бакунин

В силу объективных исторических условий переворот в России, как считал Маркс, по своим движущим силам должен был стать крестьянским, а возглавить его призваны были радикалы-народники. Первую задачу восставших после их победы основоположник марксизма видел в уничтожении самодержавия, а далее – в справедливом решении аграрного вопроса и установлении революционной диктатуры народа. Как именно могла выглядеть эта диктатура и какие функции она должна была выполнять, Маркс не уточнял, однако без такой диктатуры, с его точки зрения, было невозможно развитие «великого творчества народа».

Головная боль марксистов

Почему же русской революции Маркс и Энгельс придавали столь исключительное значение? Напомним, что самому по себе революционному пожару в Российской империи они отводили вспомогательную роль: на первом месте для них по-прежнему стояла революция в Европе. Основоположники научного социализма были уверены, что революция в России создаст благоприятные условия для успешной борьбы и победы западноевропейского пролетариата. «Русские социалисты, – писал Маркс, – возлагают на себя высокую задачу, заключающуюся в том уничтожении военного режима, которое существенно необходимо как предварительное условие для общего освобождения европейского пролетариата» (Т. 32. С. 427).

Социалистический же переворот в Европе (а в том, что он в конце концов произойдет и станет обязательно социалистическим, у Маркса и Энгельса не было ни малейших сомнений), в свою очередь, должен был помочь России, с большей или меньшей долей вероятия, миновать капиталистическую стадию развития. Такая вот получалась перманентная революционная карусель, вовлекавшая в свою орбиту не только Европу, но и весь мир, поскольку за демократическим переворотом в Российской империи, по мнению основоположников марксизма, должны были последовать подобные же события в Китае и других странах Азии.

В свое время (1830–1840-е) социалисты Восточной Европы, в том числе и России, жили в предчувствии «света с Запада», то есть они ожидали начала социалистической революции, призванной в дальнейшем помочь освободиться и другим странам, в одной из ведущих держав континента. Теперь ситуация поменялась, и, с точки зрения Маркса и Энгельса, «свет» для всего мира должен был засиять с востока Европы.

Между тем создается впечатление, что народничество как теория и реальная политическая сила, противостоящая самодержавию, долгие годы оставалось для авторов «Манифеста Коммунистической партии» неизбывной головной болью. Дело в том, что народники делали ставку на крестьянскую общину, однако Маркс и Энгельс вовсе не видели в крестьянской общине готовой ячейки нового общества, а значит, не признавали за народничеством способности провести социалистические преобразования.

Впрочем, иных революционеров в России не существовало, а потому отталкивать народников своими сомнениями по поводу их теоретических постулатов, равно как и критикой методов их практических действий, идеологи рабочего движения не считали тактически разумным. Напротив, они всячески защищали этих «горячо преданных народу» борцов с царизмом, пусть и во многом заблуждающихся. Именно в связи с этим следовавшие один за другим в Российской империи в 1878–1881 годах террористические антиправительственные акты расценивались Марксом исключительно как защитные меры со стороны революционеров, принимавшиеся ими в ответ на «белый» террор властей. Энгельс писал: «Агенты правительства творят там [в России. – Л. Л.] невероятные жестокости. Против таких кровожадных зверей нужно защищаться как только возможно, с помощью пороха и пуль» (Т. 18. С. 198).

Не признавая индивидуального террора в качестве метода революционного действия, Маркс тем не менее видел в народовольцах борцов за свободу – «простых, деловых и героических». Сама их деятельность оценивалась им как нечто «сказочное». «Народную волю» он особенно отмечал за ее отказ от анархистских иллюзий и понимание необходимости политической борьбы с властями.

Против либералов

Одновременно с этим Маркс продолжал опасаться, что, совершая покушения, русские революционеры будут таскать каштаны из огня для конституционалистов, то есть либералов. Призрак обмана народных масс и радикалов коварными либералами давно преследовал основоположников марксизма.

Причина, видимо, заключалась в том, что парламентаризм второй половины XIX века был в их сознании неразрывно связан со становлением буржуазных порядков, а те, в свою очередь, могли разрушить крестьянскую общину, представлявшую собой краеугольный камень народнической теории. Без общины, полагали Маркс и Энгельс, народничество вынуждено будет так или иначе перерождаться, и это, вне всякого сомнения, отвлечет его от активной борьбы с царизмом.

Кроме того, история западноевропейского парламентаризма обладала наглядными примерами, как модернизация форм политической жизни (выборное начало, органы народного представительства, гражданские и политические права и свободы и т. п.) создает большие соблазны для оппозиционеров самых разных направлений. Действительно, многие социалисты Западной Европы со временем удачно вписались в парламентские системы своих государств и от революционной борьбы перешли к борьбе парламентской. Подобное развитие событий в России никак не соответствовало планам основоположников марксизма, которые возлагали большие надежды на радикализм народников, отводя им роль застрельщиков общеевропейской революции.

Учитывая все это, Маркс и Энгельс видели в «Народной воле» организацию, способную не только поднять народные массы на борьбу с режимом, но и провести при определенных условиях социалистические преобразования после переворота. Убийство 1 марта 1881 года террористами императора Александра II вождь мирового пролетариата воспринял лишь как очередной симптом назревающей русской демократической революции и, более того, выразил уверенность в том, что народовольцы продолжат дело Парижской коммуны и добьются построения коммуны Российской.

Продолжая рисовать «радужные перспективы» России, Маркс писал, что революция ознаменует собой поворотный пункт в русской истории и в конце концов «на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию» (Т. 12. С. 701). То есть цивилизацию социалистическую.

Ложь во спасение?

В этой ситуации огромное значение приобретал вопрос о будущем крестьянской общины и возможности ее сделаться фундаментом социалистических перемен. Особенно этот вопрос, естественно, волновал народников. В начале 1880-х годов знаменитая революционерка Вера Засулич обратилась к Марксу с просьбой оценить перспективы развития капитализма в России и в связи с этим судьбы сельской общины. Примерно в то же время и с такой же просьбой от имени исполнительного комитета «Народной воли» к вождю мирового пролетариата обратился известный народник Николай Морозов.

Это совпадение по времени было далеко не случайным. Незадолго до того в выходившем в Петербурге журнале «Отечественные записки» появилась статья либерального экономиста Василия Воронцова, где утверждалось, что для успешного развития капитализма в России отсутствует необходимая почва. С точки зрения Воронцова, ростки капитализма, отмечавшиеся в империи, являлись всего лишь убогим порождением социально-экономической политики правительства, а объективных условий для победы нового строя в стране не существовало. Вот когда Марксу понадобились все его не только аналитические, но и дипломатические способности!

Арест пропагандиста. Худ. И.Е. Репин. 1880–1892 годы

В письме к Засулич он заявил прежде всего о том, что анализ становления капитализма в Западной Европе, данный в его труде «Капитал», не является универсальной схемой, а потому в разных странах вполне возможны иные варианты развития событий. Что касается России, а точнее сохранившейся в ней крестьянской общины, то последняя, по его словам, имела шансы стать опорой подлинно социального переворота. Однако для этого оказывалось необходимым следование целому ряду положений.

Главное из них состояло в том, что «нужно было бы… устранить тлетворные влияния, которым она [община. – Л. Л.] подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития» (Т. 19. С. 251). Под «тлетворными влияниями» Маркс, судя по всему, имел в виду сохранение помещичьего землевладения, заметно осложнявшего жизнь селян, неослабевающий контроль над деревней со стороны царской администрации и социальное расслоение крестьянства, значительно усилившееся в пореформенной России и бесповоротно изменявшее традиционные отношения между жителями сел и деревень. Что же до «нормальных условий свободного развития», то этот пассаж звучал особенно загадочно, вернее неоднозначно.

Видимо, автор «Капитала» недвусмысленно рекомендовал русским радикалам после свержения царизма каким-то образом изменить привычный характер крестьянской общины. Сделать это можно было только при воздействии на менталитет крестьянства как такового, попытавшись превратить его из слоя по сути мелких хозяйчиков в отряд сознательных и убежденных сторонников социалистических перемен.

Задача эта, прямо скажем, из числа трудноразрешимых. Ее исполнение предполагало не столько убеждение и просвещение народных масс, сколько прямое насилие над ними. Ведь историей на подобные психолого-политические эксперименты могло быть отведено совсем немного времени, а потому пропаганду социалистических идей волей-неволей пришлось бы заменить диктатом нового правительства.

Стоит отметить, что на позиции Маркса никоим образом не повлиял даже разгром «Народной воли» силовыми структурами Российской империи. Во всяком случае, в предисловии 1882 года ко второму изданию на русском языке знаменитейшего «Манифеста Коммунистической партии» говорилось: «Теперь… Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе. <…> Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития» (Т. 19. С. 305). То есть идея перманентной революции оставалась основополагающей в планах отцов научного социализма.

Впрочем, им не суждено было убедиться в правоте или ошибочности своих прогнозов в отношении революционной России. Маркс умер в марте 1883 года, Энгельс – в августе 1895-го. Между тем российская революция 1917 года оказалась весьма далекой от предсказаний классического марксизма. После ее победы установилась диктатура не столько народа, сколько пришедшей к власти партии большевиков. Западноевропейский пролетариат не сумел поддержать усилий русских радикалов. Наконец, события 1917 года в нашей стране отнюдь не разрушили, а, наоборот, сплотили союз контрреволюционных сил буржуазной Европы.

Что же касается большевиков, то они в своей деятельности (в меньшей степени до революции, в большей – после ее победы) руководствовались не столько классическим марксизмом (хотя всячески клялись в верности ему), сколько так называемым «русским марксизмом» – политическим учением Владимира Ленина, сумевшего приспособить некоторые из идей своего идейного предшественника к местным политическим обстоятельствам.

Маркс и Энгельс возлагали большие надежды на радикализм народников, отводя им роль застрельщиков общеевропейской революции