Всероссийский дедушка

Ивана Крылова уже при жизни знала вся Россия – от дворцов до дворницких. Ни один из русских поэтов XIX века не вкусил такой славы. Его басни преобразили русский язык – и литературный, и разговорный. А еще он слыл чудаком, каких свет не видывал

Портрет баснописца И.А. Крылова. Худ. П.А. Оленин. 1824 год (Legion-Media)

Ларчик крыловской судьбы открывается непросто. Известный писатель и библиограф Николай Смирнов-Сокольский назвал свою книгу о Крылове «Нави Волырк». Это перевертыш – имя и фамилия, прочитанные справа налево. Намек на то, что подлинная жизнь баснописца, который на публике существовал «под маской», была тщательно скрыта от посторонних глаз. И это притом, что в его петербургской квартире возле Гостиного двора постоянно толпились посетители…

Иван Андреевич Крылов (1769–1844) прожил долгую жизнь и начинал, что называется, «с низов». Его отец Андрей Прохорович служил капитаном в Яицком городке. Во время Пугачевского бунта, руководя обороной крепости, он едва не погиб, как и четырехлетний Иван, находившийся в осажденном Оренбурге. Спустя годы Александр Пушкин, работая над «Капитанской дочкой», записывал детские воспоминания Крылова о пугачевщине… Отец умер, когда мальчику шел десятый год. Пришлось ему трудиться писарем в уездных канцеляриях. Будущий классик русской литературы не получил системного образования, зато стихами и театром всерьез увлекся еще подростком.

Кулачный боец

Первое известное нам произведение Крылова – комическая опера «Кофейница», написанная им в 15 лет. Разумеется, в стихах. Оперное искусство в России только набирало ход: первое либретто за два десятилетия до этого создал поэт и драматург Александр Сумароков. Подражая классикам, юный Крылов сложил трагедию «Филомела». Сочинял эпиграммы, сатиры, комедии и еще робкие басни, не принесшие ему популярности…

В 20 лет он начал издавать журнал под названием «Почта духов», который представлял собой переписку выдуманного арабского философа Маликульмулька со всяческими волшебными существами. Под завесой аллегории Крылов осмеивал пороки общества, пытался выводить на чистую воду казнокрадов и льстецов. Эта литературная игра продолжалась восемь месяцев, после чего журнал закрыли – то ли из-за цензурных придирок, то ли из-за отсутствия подписчиков. Первая попытка прославиться оказалась неудачной.

У ранних театральных и журналистских опусов Крылова имелось важное достоинство: их автор хорошо знал простонародную русскую речь. Дело в том, что Крылов был рослым юношей и считался расторопным кулачным бойцом. Любовь к народным забавам он сохранил надолго и не терялся в мужицком кругу. Нередко делал ставки перед петушиными боями – и, как правило, выигрывал. Умел предсказывать победителей и в соревнованиях стенка на стенку.

Дерзость, необходимую в драке, писатель привнес и в литературу. Высмеивал не только сильных мира сего, но и, к примеру, популярнейшего драматурга Якова Княжнина, которого вывел в комедии «Проказники» под именем Рифмокрада. Его литературные опыты поддерживала любимица государыни Екатерина Дашкова, у которой имелись свои счеты с Княжниным. А еще не меньше поэзии и театра увлекал молодого сочинителя мир четырех мастей. Карты! Когда легкое перо не выручало, он добывал средства к существованию за ломберным столом.

В царствование Павла I покровителем Крылова стал опальный князь Сергей Голицын. Иван Андреевич был его секретарем, партнером по шахматам, воспитателем детей и поставщиком пьес для домашнего театра. В тихом имении Голицына он написал «шуто-трагедию» «Подщипа» – взрывоопасную сатиру на преклонение перед пруссаками, присущее императору Павлу… После вступления на престол Александра I князь получил должность лифляндского генерал-губернатора. Два года Крылов прожил в Риге, в качестве правителя канцелярии ворочая губернаторскими делами, но не забывал и творить для театра. В Петербург вернулся знаменитым драматургом: незамысловатая комедия «Пирог» покорила столичную сцену. Вряд ли тогда он мог предположить, что славу – да еще какую! – ему принесут басни, которые все чаще стал сочинять потихоньку, в перерывах между более важными занятиями.

Русский Эзоп

До Крылова к этому жанру обращались и Симеон Полоцкий, и Антиох Кантемир, и Василий Тредиаковский, и Михаил Ломоносов – однако «эзоповы» эксперименты не стали для них событием. Более плодовитым баснописцем оказался Сумароков, хотя и он предпочитал иные жанры. Мастерами же басенного творчества считались два Ивана – Дмитриев и Хемницер. Первый славился певучей поэтической речью, второй признавался отменно остроумным. Но у Крылова имелось решающее преимущество: он без натуги и фальши воплощал в басенных сюжетах русский характер. У французов таким знатоком народной души был Жан де Лафонтен. А еще Крылов писал занимательно и афористично – это сразу бросается в глаза при сравнении с другими авторами. К примеру, до него классический сюжет про ворону (ворона) и лисицу на русский язык перелагали не раз. У Тредиаковского басня завершалась так:

…Лиска, ободренна

Оною корыстью, говорит тому на смех:

«Всем ты добр, мой Ворон; только ты без сердца мех».

После Крылова это читать трудно…

В 1809 году скромным тиражом в 1200 экземпляров вышел в свет первый сборник крыловских басен, принесший писателю уже не известность, но прочную славу. В него вошли ставшие хрестоматийными «Ворона и Лисица», «Стрекоза и Муравей», «Петух и Жемчужное Зерно». Затем последовали новые книги, и каждая из них многократно переиздавалась. Крылов сделал открытие. Оказывается, басни – это не только притчи про животных и современников Эзопа. В этом лукавом жанре можно представить всю Россию – как Данте вывел всю ренессансную Италию в своей «Божественной комедии». Так, в «Воспитании Льва» сатирик критиковал швейцарца Фредерика Лагарпа, обучавшего будущего русского императора Александра I, но не знавшего России; в «Квартете» посмеивался над затянутыми и нескладными заседаниями литературного общества «Беседа любителей русского слова», в котором сам состоял на первых ролях.

Иллюстрация к басне Ивана Крылова «Квартет». Худ. А.П. Сапожников. 1834 год

В баснях Крылов приноровил поэзию к разговорному языку, к живой молве, к просторечной интонации – то саркастической, то дидактической, то открыто насмешливой. Как и положено баснописцу, он поучал. Но мог и просто посетовать вместе с читателем: «У сильного всегда бессильный виноват». И это подлинно крыловский оборот, который посильнее чеканных моралите.

Более живых сюжетов в русской поэзии не найти, они – как искры мудрой иронии в повседневном разговоре. И не беда, что многие из них восходят к Лафонтену, а то и к Эзопу. Секрет не столько в фабулах, сколько в интонации, в афористическом сочетании слов. Культура языка – не в витиеватых построениях и уж, конечно, не в точной расстановке ударений. Вот если исчезнет, выйдет из употребления «демьянова уха» – речь обмелеет. Интонация важнее грамматики. «А Васька слушает, да ест», «Беда, коль пироги начнет печи сапожник», «Слона-то я и не приметил», «Не плюй в колодезь, пригодится воды напиться», «Да только воз и ныне там» – все эти крыловские крылатые выражения до сих пор нет-нет да и слетают с языка.

Басни Крылова знали даже те, кто сроду не заглядывал ни в какие книги. Впервые у русского поэта появилась столь широкая аудитория! Впрочем, сам автор от славы отшучивался. Однажды за обедом Алексей Оленин, директор Публичной библиотеки, в которой трудился Крылов, не без зависти сказал ему: «Ни один литератор не пользуется такой славой, как ты. Твоих басен вышло более десяти изданий». Писатель скромно отозвался: «Что же тут удивительного? Мои басни читают дети, а это такой народ, который все истребляет, что ни попадется в руки. Поэтому моих басен много и выходит».

Он никогда не носил оружия, не бывал на войне. Сильные ощущения добывал, взирая на горящие здания – между прочим, регулярно. Водилась у тяжелого на подъем Ивана Андреевича такая причуда. Но в 1812 году у России было два любимых дедушки – Михаил Кутузов и Крылов. Постаревший и погрузневший баснописец, не выезжавший в действующую армию, оказался одним из главных поэтов Отечественной войны: его басня «Волк на псарне» стала гимном сопротивлению. Ее знали наизусть сотни русских офицеров. Со стихами Крылова они дошли до Парижа.

Не более ста устриц

До сих пор в ходу молва о баснословном обжорстве Крылова. Да, он знал толк в чревоугодии. Знал толк – и предавался ему исправно. Иногда притворялся сибаритом, которому наскучило все, кроме блинов с белужьей икрой. Отдавал должное щам и стерляжьей ушице, любил кулебяку, хранил верность поросенку под хреном и гусю с груздями, не говоря уж о пирожках. Все это обильно запивал квасом, а устрицы – портером. Их, по воспоминаниям впечатленного современника, Крылов уничтожал, не сходя с места, «не менее восьмидесяти, но никак не более ста»…

Иван Крылов, Александр Пушкин, Василий Жуковский и Николай Гнедич в Летнем саду. Худ. Г.Г. Чернецов. 1832 год (Legion-Media)

Его часто упрекали в лени – видимо, не вполне справедливо. Разве можно упрекать в бездействии человека, который в преклонном возрасте из бескорыстной любознательности изучил древнегреческий язык? Или, увидев факира, жонглирующего огненными шарами, решил овладеть этим искусством и преуспел? Да и лучшие свои басни Крылов написал не в юном возрасте, а на пятом десятке. Поэт и переводчик Михаил Лобанов, друживший с Крыловым, вспоминал: «Он был чрезвычайно сильного сложения и щеголял как желудком, так и здоровьем. <…> Купался весь сентябрь и октябрь месяц, наконец в ноябре реки покрылись льдом, а он все-таки, скачком проламывая лед, продолжал купаться до сильных морозов». Кто же он – изнеженный барин или натренированный морж? Пожалуй, масок было гораздо больше!

Крылов презирал гигиену, забывал о куафёрах и выглядел подчас сущим оборванцем, но оставался желанным гостем в лучших домах Петербурга как златоуст и пересмешник. На него косились словно на диковинную достопримечательность. Как-то раз, собираясь на придворный маскарад, он поделился с друзьями сомнением: каким костюмом удивить публику? Супруга Оленина дала ему дельный совет: «Вы, Иван Андреевич, вымойтесь да причешитесь, и вас никто не узнает».

В гостях литератору приходилось не только вкушать яства, но и острить. Однажды его так утомила застольная беседа о золотых рудниках, о выгоде, о государственном бюджете, что он меланхолически спросил министра финансов Егора Канкрина: «Какая разница между богачом и рудником?» – «Какая же?» – «Рудник хорош, когда его разроют, а богач – когда его зароют». Сатирик не любил слишком практичных расчетов.

Он был лицедеем по призванию. Именно Крылов оказался лучшим сочинителем и рассказчиком литературных анекдотов – про Ивана Баркова, про Дмитрия Хвостова, про своего приятеля Николая Гнедича и про собственное комическое обжорство… В этих рассказах – иногда скабрезных – Крылов выглядел шутом. Между тем они создали ему репутацию философа, который чужд суетливых устремлений, знай себе уплетает уху да изрекает мудрые мысли.

Однако есть и более достоверные мемуары. «Ни сонливости, ни внимания на этом обширном, прямо русском лице – а только ума палата, да заматерелая лень, да по временам что-то лукавое, словно хочет выступить наружу и не может – или не хочет – пробиться сквозь весь этот старческий жир… Хозяин наконец попросил его пожаловать к ужину. "Поросенок под хреном для вас приготовлен, Иван Андреевич", – заметил он хлопотливо и как бы исполняя неизбежный долг. Крылов посмотрел на него не то приветливо, не то насмешливо… "Так-таки непременно поросенок?" – казалось, внутренно промолвил он – грузно встал и, грузно шаркая ногами, пошел занять свое место за столом» – такой портрет легендарного баснописца составил Иван Тургенев, видевший его лишь однажды.

«Он баснями себя прославил…»

Далеко не все относились к нему как к идиллическому дедушке Крылову. Гурмана и сибарита укоряли в эгоизме: никого не любит, никому не сопереживает, не ведает душевных потрясений… Ловили старика и на лицемерии: сатирик, а сам побаивается блистательных вельмож, держится с ними подобострастно. Злоязычие всегда сопровождает славу. Зато Пушкин почитал Крылова без оговорок. Многие знают, что в начале «Евгения Онегина» он иронически перифразировал строку из крыловской басни «Осел и Мужик», которая вроде бы не имеет никакого отношения к метаниям Онегина и Татьяны. У Крылова:

Осел был самых честных правил:

Ни с хищностью, ни с кражей незнаком,

Не поживился он хозяйским ни листком…

Ну а у Пушкина на самом видном месте – незабываемое:

«Мой дядя самых честных правил…»

Он как будто обращается за благословением к седовласому баснописцу в завязке своего романа. Басни Крылова открыли для русской поэзии быт, житейские мелочи, которые преподносятся без нажима, как в дружеской беседе. И в этом – ключ к интонации «Евгения Онегина».

Поэт Петр Вяземский, не раз нападавший на Крылова в переписке с Пушкиным, воротил свой аристократический нос: «Да это же не басни, а драматизированные эпиграммы!» А сатирик просто не сковывал себя жанровыми предрассудками. И Пушкин защищал его, эту «преоригинальную тушу», переубедив в конце концов строгого приятеля.

В начале февраля 1838 года в Дворянском собрании в Петербурге торжественно отметили полувековой юбилей писательской деятельности Крылова. Была даже отчеканена медаль со щекастым профилем поэта и помещенной внутри лаврового венка надписью: «1838, февраля 2. С высочайшего соизволения И.А. Крылову в воспоминание пятидесятилетия литературных его трудов от любителей русской словесности». Патриарха русской басни, восседавшего напротив собственного мраморного бюста, чествовали пять министров и дюжина писателей. Кульминацией праздника стало исполнение куплетов, которые сочинил в честь виновника торжества… Вяземский:

Забавой он людей исправил,

Сметая с них пороков пыль;

Он баснями себя прославил,

И слава эта – наша быль.

И не забудут этой были,

Пока по-русски говорят:

Ее давно мы затвердили,

Ее и внуки затвердят.

Присоединился к потоку поздравлений и царь Николай I, передавший басельнику орден Святого Станислава II степени. «В лице Крылова государь наградил всю русскую литературу», – писала по этому поводу газета «Северная пчела».

Последняя басня

Ему воздавали почести – как императору российской словесности. Критик Виссарион Белинский предсказывал: «Число читателей Крылова беспрерывно будет увеличиваться по мере увеличения числа грамотных людей в России. <…> Это слава, это триумф! Из всех родов славы самая лестная, самая великая, самая неподкупная слава народная». Но силы уходили, Крылов болел и все реже покидал свой диван. После смерти баснописца возникла предсказуемая легенда, что он объелся и скончался от несварения желудка. На самом деле в гроб его свело банальное воспаление легких, и никаких раблезианских обедов накануне не было.

Прикровенной осталась личная жизнь писателя – взаимоотношения с экономкой Фенюшкой, воспитание тайной дочери Александры и внуков… Сохранились воспоминания поэта Леонида Трефолева: «Довольно равнодушный к смерти других, Крылов встретил и свою смерть безбоязненно, равнодушно. Он умер на руках Александры Петровны, рассказывавшей мне, что Крылов до последней минуты сохранил память и, умирая, не мог удержаться от шутки. "Ты, милая, не плачь, – говорил он, – я стар, утомлен, пора мне на покой. А ты и без меня проживешь, если не богато, так и не бедно, разумеется, с условием – не ездить… не ездить… не ездить… в Английский клуб"». Эта шутка оказалась последней.

Хоронили Крылова с размахом, дедушку оплакивала вся Россия. Сам Алексей Орлов, начальник III Отделения и шеф жандармов, вызвался нести гроб. Больше тысячи экземпляров последней книги крыловских басен по завещанию покойного разослали друзьям и почитателям. В траурной рамке на обложке было написано: «Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию». Забыть его и впрямь невозможно.

Что почитать?

Коровин В.И. Поэт и мудрец. Книга об Иване Крылове. М., 1996

Гордин М.А. Жизнь Ивана Крылова, или Опасный лентяй. СПб., 2008