Миф о потеплении климата

Оттепель. У многих именно это слово всплывает в памяти первым, как речь заходит о хрущевском десятилетии. Справедливо ли это? Ведь сам Никита Хрущев совсем в иных терминах описывал
«метеорологическую» ситуацию в стране. «Теперь уже не оттепель и не заморозки – а морозы», – говорил он

Хрущевское десятилетие запомнилось советским людям по-разному. Для военных это было время болезненного сокращения армии. Колхозники много лет не могли забыть, что Хрущев запретил им держать в личном хозяйстве более одной коровы. Для служителей Церкви и верующих словно вернулась эпоха преследований и довоенного закрытия и даже сноса храмов. Однако интеллигенции, и прежде всего творческой, эти годы представляются именно как хрущевская оттепель, о которой до сих пор пишут книги, снимают телесериалы и сочиняют песни. В итоге – вольно или невольно – сформировался устойчивый романтический миф о том времени, миф обаятельный и заразительный, но, по сути, крайне невразумительный. И очень похоже, весьма надуманный…

Даже не слишком понятно, какой момент считать началом этой оттепели. Кто-то полагает, что важным рубежом здесь стала смерть Иосифа Сталина (март 1953-го), но самые последовательные апологеты оттепели называли себя «детьми ХХ съезда» (это февраль 1956 года). Причем именно потому, что съезд осудил культ личности Сталина и началась массовая реабилитация жертв репрессий. На самом деле реабилитация, пусть и не массовая, началась существенно раньше – сразу после смерти Сталина, и начал ее не кто иной, как Лаврентий Берия. А в том же 1956 году на весь мир прогремели события в Венгрии, в которых СССР жестко отстаивал свое право быть арбитром всея Восточной Европы. Силовая акция за пределами своей страны – какая же это оттепель?! Да и в своей стране Хрущев действовал не в бархатных перчатках. Вспомнить хотя бы силовой разгон манифестаций рабочих в Новочеркасске в 1962-м или чуть раньше совсем не оттепельную травлю Бориса Пастернака. Много всего было в хрущевское десятилетие. Поэтому и хочется спросить: так была ли оттепель?

Пикник с потасовкой

Автор термина «оттепель» применительно к послесталинскому времени – писатель Илья Эренбург. Замысел его одноименной повести связан с настроением апреля 1953 года, когда вскоре после смерти Сталина рассыпалось «дело врачей». «Мне кажется, что я передал душевный климат памятного года», – объяснял писатель. Саму повесть – не лучшую в его наследии – вскоре забыли, но понятие «оттепель» стало расхожим определением эпохи. К слову, Хрущев неприязненно относился к этому литератору, а об «оттепели» однажды сказал, что ее «ловко этот жулик подбросил, Эренбург».

Освоившись на вершине власти, Хрущев выработал собственные методы общения с творческими кругами. Он явно претендовал на лавры идеолога, управляющего «течением мысли». Но действовал, как правило, напролом, будоража умы каскадом экспромтов. Это ярко проявилось в «исторических встречах товарища Хрущева с интеллигенцией», первая из которых состоялась 19 мая 1957 года на бывшей «Дальней даче» Сталина в Семеновском, в 100 км от Москвы. Там первый секретарь ЦК КПСС собрал главным образом писателей.

В отличие от предшественника, Хрущев, мягко говоря, не был оголтелым книгочеем. Сталин действительно штудировал книги тех, кого возвышал или критиковал. Никита Сергеевич ограничивался «общим впечатлением» и беглыми комментариями своих идеологов Михаила Суслова и Леонида Ильичева, а его представление о поэзии очерчивалось кругом популярных эстрадных и народных песен. При этом к «инженерам человеческих душ» Хрущева явно тянуло. Не только потому, что он осознавал политическую важность их работы, но и по душевной наклонности. Ему нравилось и поучать писателей, и чокаться с ними своей знаменитой «рюмкой-обманкой», в которой водки всегда помещалось меньше, чем казалось гостям.

Сервированные столы под открытым небом, солнечный майский денек… Но благодушию мешали политические циклоны: сравнительно недавно кровавой развязкой завершился политический кризис в социалистической Венгрии, да и складывавшееся отношение к культу личности Сталина требовало разъяснений.

Встреча членов партии и правительства с представителями творческой интеллигенции. Худ. Д.А. Налбандян. 1957 год (Фото: FAI/Legion-Media)

Большинству участников тот пикник запомнился прежде всего скандальной выволочкой, которую захмелевший Хрущев неожиданно устроил тщедушной поэтессе Маргарите Алигер. Писатель Владимир Тендряков вспоминал: «Он кричал на нее: "Вы – идеологический диверсант! Отрыжка капиталистического Запада!" "Никита Сергеевич, что вы говорите? – отбивалась ошеломленная Алигер. – Я же коммунистка, член партии". "Лжете! Не верю таким коммунистам!"» Все это выглядело грубо. Позже Хрущев оправдывался (разумеется, на свой манер): «Говорят, что я не проявил рыцарства к Алигер, напал на слабую женщину. Верно, я не воспитан в рыцарском духе. <…> Каплан тоже была слабая женщина, но она стреляла в Ленина».

Впрочем, куда более серьезные последствия имела другая тирада Хрущева. Именно на том пикнике он впервые заявил о своих разногласиях с Вячеславом Молотовым и некоторыми другими членами Президиума ЦК. Будущие участники «антипартийной группы» уехали из Семеновского в полной уверенности, что Хрущева пора менять… Однако он тогда удержался на капитанском мостике. И взял за правило регулярно встречаться с творческой интеллигенцией – то на госдаче, то в Доме приемов на Ленинских горах, то в Кремле. Хрущев оттачивал методику ручного управления «идеологическим сектором». Поучал, похваливал и журил.

«Осел мажет хвостом лучше!»

В хрущевские годы громко заявили о себе молодые поэты, писатели, актеры, музыканты – поколение детей войны. Никогда – ни до ни после – в Советском Союзе не было такой многочисленной плеяды совсем еще юных властителей дум и любимцев публики. Казалось, что наступило время молодых, которые то целеустремленно, то беззаботно «идут, шагают по Москве», презирают мещанский комфорт и немного подражают героям Хемингуэя. И на сцене, и на киноэкране, и в повестях слонялись «в поисках радости» мальчики – розовские, аксеновские, хуциевские. Неудивительно, что название «Юность» получили в те годы и знаковый литературный журнал, и популярная радиостанция.

Между тем Хрущева «самовыпячивание» молодежи раздражало. Когда он примечал хотя бы легкий оттенок неуважения к старшему поколению – моментально взрывался. Так, в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» его возмутил эпизод воображаемой встречи современного юноши с отцом, погибшим на войне. Отец и сын оказались ровесниками – и разговаривали на равных. Хрущев таких метафор не понимал. Да и Андрей Вознесенский нарвался на ярость партийного лидера, когда с кремлевской трибуны заговорил о проблеме поколений и, как показалось, проявил неуважение к отцам. Хрущев из президиума потрясал кулаком над головой поэта: «Ишь ты какой! Сотрем!.. Никакой оттепели. Или лето, или мороз».

1 декабря 1962 года Никита Сергеевич в сопровождении свиты заявился на юбилейный художественный вернисаж в Московском Манеже. За его спиной теснились не только Суслов и Ильичев, но и заместитель Хрущева по Совету министров Алексей Косыгин, вообще-то не любивший тратить время на досужие вопросы культуры, и амбициозный Александр Шелепин, который, по слухам, с византийским коварством подстраивал ссору «первого» с «прогрессивной общественностью».

То, что Хрущев терпеть не мог джаз и абстрактную живопись, легко объяснить закоренелым обскурантизмом пожилого человека. Увидев на полотнах странные угловатые лица и беспорядочные «абстракции», он разъярился: «Мазня! Осел мажет хвостом лучше!» И добавил несколько выражений покрепче. Скульптор Эрнст Неизвестный попытался затеять диспут, но лидер державы все твердил свое: «Народ вас кормит, а вы производите дерьмо!» Правда, упрямство скульптора ему приглянулось. Много лет спустя Неизвестный вспоминал финал того разговора с Хрущевым: «Он сказал: "Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в вас одновременно сидят ангел и дьявол. Если победит дьявол, мы вас уничтожим. Если победит ангел, то мы вам поможем". И он подал мне руку».

После вернисажа Хрущев всерьез решил привести в чувство творческую «прослойку». Не прошло и двух недель, а он уже собрал и маститых, и молодых творческих работников в Доме приемов. Многим запомнилось, как цветисто партийный лидер вразумлял Неизвестного: «Ваше искусство похоже вот на что: если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет».

Поспорить решился поэт Евгений Евтушенко, который принялся разъяснять главному коммунисту вселенной, что авангардное искусство связано с революционными традициями, что оно нравится самому товарищу Фиделю, а если художники ошибаются – они исправятся… Хрущев огрызнулся: «Горбатого могила исправит». Евтушенко сумел ответить одновременно дерзко и дипломатично: «Никита Сергеевич, прошли те времена, когда у нас горбатых исправляли только могилой». Пассаж этот Хрущеву понравился, но под занавес встречи он обратился к собравшимся с на редкость бесцеремонной тирадой: «Бывает так: заспорит полковник с генералом и полковник так убедительно все рассказывает, очень убедительно. Генерал слушает, слушает, и возразить вроде нечего. Надоест ему полковник, встанет он и скажет: "Ну вот что, ты полковник, а я генерал. Направо, кругом – марш!" И полковник повернется и пойдет – исполнять. Так вот, вы полковники, а я, извините, генерал. Направо, кругом – марш!» Какая уж тут оттепель!

Еще осенью 1958 года, задолго до Манежа, началась травля Пастернака – вскоре после присуждения ему Нобелевской премии по литературе. Поводом к опале поэта стала контрабандная публикация на Западе романа «Доктор Живаго». Тяжелое впечатление оставляла бесцеремонная риторика советских «критиков». Так, всесоюзный комсомольский вождь Владимир Семичастный сравнил поэта со «свиньей» и «паршивой овцой» и публично предложил ему покинуть СССР.

И риторикой дело не ограничивалось. На самом излете хрущевского десятилетия, в марте 1964-го, молодого поэта Иосифа Бродского приговорили к пяти годам принудительного труда в ссылке – за тунеядство. Приговорили, несмотря на заступничество таких живых классиков, как Корней Чуковский и Самуил Маршак. И это тоже отголосок хрущевских окриков: «Направо, кругом – марш!»

Судьба оттепели

После ХХ съезда некоторые властители дум (например, Михаил Ромм и Анна Ахматова) стали называть себя «хрущевцами» – конечно, с долей иронии, но с еще большей долей признательности человеку, вернувшему свободу и доброе имя сотням тысяч узников. А тут оказалось, что «царь-освободитель» держится как парвеню с диктаторскими замашками, требуя от литературы и искусства полного подчинения партии. Спустя годы, уже в отставке, Хрущев отмечал: «Решаясь на приход оттепели и идя на нее сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивалось ее: как бы из-за нее не наступило половодье, которое захлестнет нас и с которым нам будет трудно справиться… Мы боялись лишиться прежних возможностей управления страной».

Конечно, по сравнению со сталинскими временами стиль отношений власти с представителями творческой интеллигенции заметно изменился. После хрущевских взбучек художников и писателей ждала опала, возникали проблемы с организацией выставок или с выходом в свет новой книги. Но никого из тех, на кого он покрикивал, не посадили, не говоря уж о расстрелах. Все-таки прав был Евтушенко: прошли те времена, когда «исправляли только могилой».

Правда, брежневские годы в этом смысле оказались еще более вегетарианскими. Как и при Хрущеве, взаимоотношения с интеллигенцией развивались по принципу кнута и пряника. Только громких скандалов новые вожди не любили. Никто больше не тряс кулаками над головами поэтов и живописцев… Кстати, многие шестидесятники именно в «застойное» 20-летие создали свои лучшие книги, фильмы, картины, песни, а некоторым даже удалось получить ордена, премии и звания. А если у кого-то юношеский идеализм сменился цинизмом – виной тому скорее не эпоха, а физиология.

Тем не менее к середине 1980-х именно хрущевское десятилетие приобрело для многих ностальгическое обаяние. Благостная легенда об «оттепели» получила широкий резонанс в прологе горбачевской перестройки. Для повзрослевшего поколения «детей ХХ съезда» воспоминания о молодости переплелись с надеждами на политический реванш после 20-летнего «застойного» «вавилонского плена». Оттепель они трактовали как «утерянный рай», после чего, по их мнению, началась мрачная эпоха «застоя». И поэтому «свежий ветер перемен», подувший в 1985 году при Михаиле Горбачеве, воспринимался как ренессанс оттепели, наступивший после брежневских реакционных морозов.

Наивный романтизм постаревших шестидесятников оказался непригодным инструментом для решения накопившихся в стране проблем, многие из которых были порождены ими самими. «Лысые романтики» запустили процессы, воздействовать на которые уже не могли. Советский Союз покатился в пропасть саморазрушения. Впрочем, миф об «оттепели» пережил страну, в которой появился на свет.

Оттепель царя-освободителя

Первым этот метеорологический термин применил по отношению к ситуации в стране великий русский поэт Федор Тютчев. Образ оттепели характерен для него: он и задачу декабристов видел в том, «чтоб вечный полюс растопить». «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства… Всё и все отупели» – так оценивал Тютчев последние годы эпохи Николая I.

В своей коронационной речи в августе 1856-го новый император Александр II объявил амнистию политическим заключенным, включая декабристов. Вскоре были ликвидированы военные поселения. После долгой жесткой регламентации всего и вся дышать стало свободнее. Явственнее других это почувствовали журналисты и литераторы: цензурный поводок заметно удлинился. Такие перемены воспринимались как оттепель после морозов. Для свободомыслящих людей разных воззрений настало время надежд, в том числе на давно назревшую отмену крепостного права. Даже самый непримиримый критик российской действительности Александр Герцен из своего лондонского далёка приветствовал это потепление. Лишь Петр Чаадаев нашел скептический синоним понятию «оттепель» – «слякоть».

Среди противоречивых косвенных результатов той оттепели – и череда Великих реформ, и появление подпольного революционного движения, и долгая борьба либералов с реакционерами на политическом олимпе, проходившая с переменным успехом. Завершение оттепели связывали с усмирением Польского восстания (1864) и назначением министром народного просвещения консервативно настроенного Дмитрия Толстого (1866). Реформы продолжились и после этого, но цензурное давление на властителей дум снова увеличилось. Вместе с тем протестное движение радикализировалось – вплоть до появления террористических организаций. В итоге «оттепель XIX века» завершилась цареубийством. Политику Александра III, сына убиенного императора, сравнивали с «заморозками», его шаги – с «контрреформами». И это несмотря на то, что все базовые преобразования его предшественника остались в силе.

1954

19 февраля

Передал Крымскую область из состава РСФСР в состав Украинской ССР.

1956

25 февраля

Выступил перед делегатами ХХ съезда КПСС с докладом «О культе личности и его последствиях».

1957

Июнь

Отправил в отставку членов «антипартийной группы» Вячеслава Молотова, Георгия Маленкова и Лазаря Кагановича, предпринявших попытку сместить его с должности.

26 октября

Отправил в отставку с поста министра обороны СССР маршала Георгия Жукова.

1958

27 марта

Назначен председателем Совета министров СССР.

1959

Сентябрь

Первым из советских лидеров посетил с официальным визитом США, провел переговоры с президентом Дуайтом Эйзенхауэром.

1961

3–4 июня

Провел переговоры с президентом США Джоном Кеннеди в Вене.

Октябрь

На XXII съезде КПСС пообещал построение материально-технической базы коммунизма к 1980 году и добился решения о выносе тела Иосифа Сталина из Мавзолея.

1964

14–15 октября

Отправлен на пенсию «по состоянию здоровья».

1971

Скончался на 78-м году жизни (похоронен на Новодевичьем кладбище)