Настройки

Вождь красной Реформации

№64 апрель 2020

Беседовал Арсений Замостьянов

«Пантократор солнечных пылинок» – так называется недавняя биография Владимира Ленина. О судьбе и характере вождя рассказал «Историку» автор этой книги – писатель Лев Данилкин

Еще три десятилетия назад Ленин для миллионов советских людей был, пожалуй, самой бесспорной исторической личностью. В наше время трудно найти более противоречивую и полемическую фигуру. И чтобы разобраться в этом феномене, необходим неожиданный ракурс, парадоксальный взгляд. «Сначала я подбирал к Ленину простые ключи, понятные для нас образы: турист, спортсмен, шахматист, любовник, – рассказывает Лев Данилкин, – но всякий раз терпел поражение. Его логика, повороты судьбы удивляли меня».

«Опубликуйте мою тетрадку…»

– Кто для вас Ленин? Дайте определение: что это за явление?

– У меня есть иероглиф, которым можно передать, что такое Ленин, – это название моей книги. Оно непонятное, но не такое уж бессмысленное, каким кажется. Ну или, если вас не смущают упрощения, так: одержимый научными идеями русский интеллигент, который делал все, чтобы общество перестало быть сословным, чтобы люди получили равный доступ к образованию и со временем уничтожили государство как машину насилия, то есть чтобы общество стало самоуправляемым.

– Как оценивал сам Ленин свою роль в истории? Что он о себе думал? И вообще размышлял ли о таких материях?

– Что касается размышлений о роли в истории, то ему, пожалуй, нравилась статистическая сторона: он был горд, что советская власть продержалась половину времени Парижской коммуны, потом – столько же, затем – вдвое дольше и так далее. Это был эксперимент, и «спортивный» аспект имел место. И конечно, Ленин осознавал, что эксперимент, который он и его товарищи проводят, исторический, небывалый; и это в какой-то степени служило ему индульгенцией, давало лицензию на ошибки, развязывало руки. Потому что когда еще можно будет повторить такой опыт? Не исключено, что никогда, значит, надо пробовать, чтобы преемники могли изучить промахи и пойти дальше.

Что до себя самого… У Ленина не было склонности делать селфи на фоне исторических обстоятельств и вообще публично размышлять на манер Уинстона Черчилля о своей роли в истории. Лидер большевиков был выходцем из интеллигентской среды, где ценилась скромность. По воспоминаниям Надежды Крупской можно понять, насколько дикой ему показалась бы, например, идея мумифицировать его тело по типу Тутанхамона. Ленина раздражали разного рода попытки отмечать его юбилеи, вся эта болтовня… И хотя он в принципе понимал, что в эпидемии переименований есть смысл (люди должны почувствовать, осознать, что мир изменился, что они начинают, как Адам, с нуля), но был против того, чтобы города и улицы называли его именем. Соглашался разве уж совсем в крайних случаях.

Я думаю, Ленин хотел бы, чтобы от него осталась не слава как таковая, не статус селебрити, а тексты, мысли, которые он продумал. Летом 1917-го Ленин черкнул Льву Каменеву: «Если меня укокошат…» Он не писал: «Если меня укокошат, назовите моим именем следующую открытую галактику или новую модель "форда"». Нет, он завещал: «Опубликуйте мою тетрадку с текстом "Государства и революции"».

Колдовство ленинизма

– Внес ли Ленин что-то новое в учение марксизма, философию и политэкономию или ленинизм – это всего лишь выдумка советских пропагандистов?

– Я бы не сказал, что монополия на термин «ленинизм» принадлежит советским пропагандистам. Так получилось, что этим понятием определяют несколько разных феноменов. По Иосифу Сталину, например, ленинизм – это марксизм эпохи капитализма в поздней стадии, империализма, и пролетарских революций. И действительно, Карл Маркс не дожил до начала этой стадии, а Ленин увидел и описал устройство современного ему мира в марксистских терминах довольно точно.

Ленинизм можно понимать и как теорию политического управления, удержания власти через практики влияния, культурного строительства, как отчасти синоним «гегемонии» итальянского философа и коммуниста Антонио Грамши. Ну или как аналог «Государя» Никколо Макиавелли, но на новой платформе. Собственно, почитайте «Детскую болезнь "левизны" в коммунизме» – это макиавеллизм в чистом виде.

Согласно американскому философу-неомарксисту Иммануилу Валлерстайну, ленинизм есть мобилизующий ответ на ситуацию отсталости и стыда за отстающую страну. Термин «ленинизм» может подразумевать и религиозный аспект Русской революции, которая, несомненно, была еще и запоздалой религиозной Реформацией. А сам Ленин невольно оказался в сознании масс еще и эрзацем Христа, который нес коммунизм как учение о справедливости. Это тоже ленинизм.

Есть и более сомнительные толкования. Так, существует достаточно популярная в наше время гипотеза, что ленинизм – это ранняя стадия сталинизма, то есть политическая практика, неизбежно подразумевающая попрание базовых принципов демократии. На мой взгляд, деятельность правительства Ленина, особенно на первых этапах, это опровергает.

– А какая гипотеза близка вам?

– Для меня ленинизм – не просто практика применения марксистской теории «в поле». Это способ предсказывать события на основе философского анализа. Это же самое интересное! Вы разглядываете предмет или явление и ищете в нем не подтверждения его цельности, а какие-то внутренние противоречия. При каких условиях явление превращается в свою противоположность и как можно использовать этот объективный процесс?

Вы можете увидеть, как, допустим, капитализм превращается из прогрессивного явления в тормоз общественного развития. Как социал-демократ, сущность которого быть интернационалистом, превращается в лакея национальной буржуазии. А если вы революционер, то получаете возможность вычислить уникальный момент, когда у революции появляется шанс стать успешной. Таким образом Ленин понял, что нужно делать в начале Первой мировой войны. Или вычислил, что Февральская революция только первая и неизбежно откроется возможность для второй.

Другое дело, что неумелый диалектический анализ сплошь и рядом ведет к ошибкам. Чтобы «практиковать ленинизм», надо обладать очень цепким глазом и мощным интеллектом. И из-за того, что порог доступа к этой научной методологии довольно высок, посторонним это может показаться родом колдовства. Наверное, поэтому люди чаще предпочитают ленинизм игнорировать.

Рациональный авантюрист

– Могла ли победить революция в России, если бы ее не возглавил Ленин?

– Февральская победила без него. Октябрь, мне кажется, тоже случился бы и без Ленина. Но вот если бы пресловутый кирпич упал ему на голову вскоре после 25 октября, то, думаю, большевики не сумели бы удержать власть. А вообще, трагически ранняя смерть Ленина и есть ответ на этот вопрос. Он был тем живым мозгом, компьютером, который координировал физические механизмы, обеспечивал баланс и задавал направление деятельности. Когда этот мозг выключился, движение стало более автоматичным – и многие тенденции, которые Ленин сдерживал, усугубились. Кончилось это победой контрреволюции.

– Как вы считаете, революция – это была авантюра Ленина?

– По-моему, это бессмысленно – объяснять феномен Русской революции чьей-либо авантюрой. Ленин многое предсказал в апреле 1917 года, он указал на объективно существовавшие общественные противоречия, которые должны были привести к революционной ситуации. Лидер большевиков придумал амбициозный план, отталкивающийся от того, как воспользоваться кризисом, но не он создал условия для этого кризиса. Ленин, как известно, был уверен, что восстание должно опираться не на заговор и не на партию, а на передовой класс, на революционный подъем масс. В этом отличие марксизма от бланкизма. Авантюра – это плюхнуться в кресло премьер-министра, чтобы проверить: быстро меня оттуда вытащат или помучаются? А революция со своим ярким дизайном – это когда происходит пробуждение масс, когда они вдруг начинают верить в свою способность освободиться.

– Был ли авантюристом он сам – по характеру, по духу?

– По сравнению с большинством из нас – безусловно. Это проявлялось, например, в склонности к «экстремальному туризму», к переодеваниям его шпионским и вообще подпольному образу жизни. Видимо, Ленин получал от этого удовольствие. Как вот про него Григорий Зиновьев рассказывал, он мог на велосипеде поехать за сто километров в другую страну, Венгрию, чтобы бутылку вина купить. То есть в бытовом или спортивном, если можно так выразиться, отношении он, вне всякого сомнения, был авантюристом.

Но в политическом? Скорее нет, как ни странно, несмотря на его любовь к цитированию Наполеона («Ввяжемся, а там посмотрим») и Дантона («Дерзость и еще раз дерзость»). Ленин не шел на риск без крайней необходимости, был достаточно осторожен и рационален.

Даже «щупанье Польши штыком» в 1920 году имеет вполне рациональное объяснение. В этом смысле показательно сравнение со Сталиным. Вот тот был настоящим авантюристом: массовая принудительная коллективизация с 1928 года, массовый террор в 1930-х, явно ослабляющий страну перед неизбежной войной, крайне рискованный пакт с Адольфом Гитлером, неподготовленная война с Финляндией. Это классические политические авантюры, каких у Ленина, пожалуй, не встретишь. Другое дело, что авантюризм иногда дает не вполне компетентному политику некоторые преимущества. Так, Сталину очень повезло, что одновременно с его отменой рыночной системы в аграрном секторе начал раскручиваться кризис на Западе и на выкачанные из крестьянства средства ему удалось относительно дешево провести индустриализацию и вместе с тем получить полный контроль над классом, который мог свергнуть его власть.

Трудоголик и харизматик

– Ленина часто называют гениальным тактиком, но плохим стратегом. Был ли у него в революционные дни план дальнейшего развития страны или он действовал по принципу «возьмем власть, а там будет видно»?

– Не было никакого разработанного плана. Да и быть не могло в условиях военной катастрофы и развала всех общественных институций. Но у Ленина, в отличие от его коллег, было четкое представление о политических табу (например, он не принимал парламентскую республику в любой форме) и был очерк конечной цели революции, политическая утопия – «Государство и революция». В этой его работе объясняется, что цель революции не диктатура пролетариата и вообще не диктатура какого-то прогрессивного класса над реакционным, а создание общества, где классов нет и, соответственно, нет государства, которое есть машина насилия, обеспечивающая подавление одних классов другими. Иными словами, план заключался в том, чтобы не просто занять телефон и телеграф, а создать такую администрацию, которая подготовит условия для отмирания государства, будет настроена не на выполнение приказов сверху, а на демократическое самоуправление. Можно сколько угодно пенять Ленину, что все вышло с точностью до наоборот, но факт в том, что деятельность аппарата Совнаркома в первые месяцы после Октября была образцовой в этом смысле.

Первый коммунистический китайский отряд, сражавшийся в России в рядах Красной армии, перед отправкой на фронт. Петроград, 1918 год

– Стал ли он, придя к власти, выдающимся управленцем? Как можно оценить его работу в качестве первого лица партии и государства?

Занятие в кружке по ликвидации неграмотности. Петроград, 1920 год

– Конечно, Ленин был вынужден становиться и бюрократом. Виновен ли он в том, что его государство быстро превратилось в бюрократического монстра? Было ли ошибкой то, что Совнарком по факту являлся одновременно и законодательной, и исполнительной властью? На все эти вопросы есть несколько ответов – в зависимости от того, о Ленине какого периода мы говорим. Иллюзия 1918 года, что коммунизм будет построен сравнительно быстро и сообща с европейскими народами, исчезла под влиянием политической реальности. Тактика поменялась. После Гражданской войны Ленин энергично выстраивал аппарат. Но, в отличие от сталинской модели, сильное государство в долгосрочной перспективе не было для него самоцелью – к этому он относился как к временной мере. От идеи постепенного отмирания государства Ленин не отказывался.

Не приходится сомневаться и в его лидерской компетентности. Он был юрист, трудоголик, харизматик, на сто процентов не коррупционер и, судя по нескольким эпизодам вроде Брестского мира, опытный философ-практик, который лучше всех своих современников умел предсказывать будущее. Это хорошая комбинация для претендента на должность руководителя любой организации. Уж в этом-то отношении России точно повезло с ним.

– Чего же было больше в Ленине – стремления к диктатуре или демократии, к свободе или догматизму?

– Важно, что он был модернизатором и западником. Просто свобода, вероятно, ассоциировалась у него с русской безалаберностью и хаосом. И ей Ленин не поклонялся, но при этом он верил в способность образованных людей к самоорганизации и самоуправлению. Отсюда его наследственная, интеллигентская одержимость вопросами образования: людей надо выучить, тогда они обретут способность к самоуправлению без всякого государства, смогут не поступаться своей свободой ради навязанного извне «орднунга».

Что до терминов «диктатура» и «демократия», то сам Ленин, скорее всего, вообще отказался бы отвечать на этот вопрос без обязательных дополнений: диктатура – кого? Диктатура – ради чего? Демократия – в чьих интересах?

– В советское время о Ленине говорилось как о «самом человечном человеке», а позднее много писали о его жестокости. Каким, с вашей точки зрения, он был в действительности?

– Мне кажется, очень важна ленинская смешливость – странная для политика. Эту особенность его характера подчеркивали десятки мемуаристов. И это был не сатанинский смех психопата. Ленин часто смеялся над собой, у него была способность к самоиронии, что значимо для политика, ведущего нескончаемую войну за лучшее будущее. Это свидетельствует о том, что, несмотря на умение одновременно играть на трех шахматных досках вслепую, Ленин не только интеллектуальный автомат, не только машина.

Заседание Совета народных комиссаров под председательством В.И. Ленина (Последнее заседание Совнаркома с В.И. Лениным). Худ. Д.Н. Кардовский. 1927 год

Я потому и взял эпиграфом к своей книге и в заглавие вытащил слова из ленинских конспектов Гегеля: «Душа есть солнечные пылинки», что Ленин, конечно, являлся великим модернистом и готов был много чего спалить и своего, и чужого, чтобы улучшить мир «по науке», но в нем, безусловно, было нечто человеческое – способность к состраданию и пониманию другого, даже если это политический враг.

Щи или буйабес?

– Можно ли считать советский вариант коммунизма и самого Ленина чисто русским явлением?

– Несомненно, российский антураж – и экономический, и политический, и ментальный – скорректировал практическую реализацию марксистской идеи. Но можно ли считать все это чисто русским явлением? Наверное, нет. Все-таки Ленин и его окружение были западниками, они пытались на свой лад вестернизировать империю, которая нуждалась в догоняющем развитии, чтобы продолжать участие в конкуренции и не быть колонизированной более успешными соперниками… Издержки этой быстрой модернизации вынуждены были оплачивать классы, которые оказались «несовременными». Большевики сыграли на том, что крестьянство боялось капитализма и потому неожиданно для всех стало союзником пролетариата. Примерно то же самое произошло затем в Азии.

– Любил ли Ленин Россию? Что для него было важнее – национальное, интернациональное, классовое?

– Я не знаю, как это можно оценить, по какой шкале. Щи или буйабес? Ленин был – и осознавал это как часть своей идентичности – продуктом русской среды, и в этом качестве ему была приятна национальная культура – в диапазоне от классической оперы до кухни. Но Ленин не фетишизировал национальную культуру крупных народов, у которых, грубо говоря, и так все хорошо. Гораздо любопытнее казались ему проблемы идентичности малых народов, угнетаемых крупными нациями. Вот тут он настаивал на необходимости поддержки «с марксистской точки зрения» всего национального, уникального, самобытного – даже в ущерб классовому.

– Как вы думаете, если бы Ленин прожил дольше, как развивалась бы ситуация в стране?

– Наверное, он бы придумал способ, как ограничивать власть и коррупцию спецслужб, которые за годы Гражданской войны почувствовали себя отдельной кастой, неподконтрольной и неприкасаемой. Ленин умел бороться с такого рода перекосами – как юрист. Отсюда его проекты начала 1920-х годов, связанные с реформой ВЧК и прокурорского надзора. Он знал, что надо соблюдать баланс, поднимал партийные органы, но не уничтожал ради них советские. Предпочитал пользоваться разными инструментами с той целью, чтобы само по себе общество стало лучше, а не просто лучше управляемым.

Ему пришлось бы действовать в условиях неизбежной после Версаля новой мировой войны. Изобретать, как от этой войны уклониться и как извлечь из нее максимум политической прибыли. Возможно, он бы стравливал Англию и Германию, всячески давая понять, что если кто-то из них захочет поживиться за счет Советского Союза, то ему не поздоровится. Именно этим занимался и Сталин, но Ленин был куда изобретательнее, остроумнее и незашореннее своего «ученика». Словом, я думаю, с Лениным – по-настоящему великим шахматистом – шансы СССР избежать ужасов Второй мировой были бы гораздо выше.

– Смог бы он, по-вашему, не допустить массовых репрессий и войны с крестьянством?

– Ленин еще в «Развитии капитализма в России», первой своей большой книжке, показал, что крестьянство разнородно и по сути больше не является единым классом. Соответственно, главная ошибка Ленина по отношению к крестьянству состоит не в попытке его уничтожить, а в попытке разжечь внутри этого горючего политического материала в 1918–1919 годах классовую борьбу. Это была крайне неблаговидная деятельность, от которой он в какой-то момент отказался. Однако сталинский проект уничтожения крестьянства не имел вообще никакой рациональной подоплеки: известно, что повальная коллективизация не повысила эффективность сельского хозяйства. Ленин бы, безусловно, просчитал все это. В отличие от Сталина, он никогда не делал что-то «просто так», у него были разные – хорошие и плохие – идеи, но не идеи фикс.

И потом, опять-таки в отличие от Сталина, который рассматривал крестьянство как политически враждебный класс, Ленину – судя по известным эпизодам его общения в Кокушкине, Алакаевке, Шушенском, да и в Горках – не была свойственна «нутряная» ненависть к крестьянам.

Завещание, которого не было

– Насколько правдива версия, что Ленин не видел в Сталине своего преемника и готовил его отстранение от руководящей должности в партии?

– Это не было наследование, как в королевской семье или как сейчас в деспотических режимах. При Ленине режим не был деспотическим и очень многие решения принимались коллегиально, хотя он и понимал, что эффективность такого рода модели управления ниже. Ленин не был монархом, который кровь из носу должен был найти себе преемника, чтобы обеспечить неприкосновенность близкого круга. У него имелась длинная скамейка запасных, с большим опытом: Николай Крестинский, Валериан Оболенский (Осинский), Алексей Рыков, Николай Бухарин, не говоря уж об очевидных Льве Троцком, Григории Зиновьеве, Льве Каменеве, Иосифе Сталине.

– Неужели он рассматривал столь широкий круг кандидатов на первую роль?

– Да, отчасти потому, что не придавал этой роли «царского величия». Сталин считался весьма перспективным, был покладистым и деловитым, хотя при этом, прямо скажем, без теоретической хватки. Ленин не был зациклен на Сталине, ему не приходило в голову готовить его на должность «красного монарха», которым тот в итоге стал. Если говорить о том, что мы привыкли называть «Политическим завещанием Ленина» (оставляя в стороне вопрос о его подлинности), то надо иметь в виду, что на самом деле это были всего лишь очередные заметки о текущей ситуации. Статус «завещания» им придали гораздо позже, задним числом. Соответственно, романтические представления о том, что Ленин углядел или, наоборот, прошляпил «злодейскую» сущность Сталина, – это все ерунда.

И такая ситуация, кстати, была признаком здоровья того режима: когда проблема трансфера власти важная, но некритичная – это хорошо.

– На ваш взгляд, в последние годы жизни Ленин чувствовал себя победителем или хотя бы просто счастливым человеком?

– Мне, конечно, кажется, что я здорово освоился в ленинской голове, но все же не думаю, что биограф имеет право транслировать свои представления о внутреннем мире «клиента». Я могу судить только по документам и воспоминаниям и историческому контексту. Сам Ленин про свои эмоции предпочитал вслух не распространяться, и вообще категория счастья – какая-то немарксистская, поскольку ненаучная, неизмеряемая.

Может быть, он писал летом 1921 года: «Я устал так, что ничегошеньки не могу», а на самом деле был весел и доволен. Не знаю. Как всякий сложный человек, Ленин говорил одно, думал другое, а делал третье. Я полагаю, что, как всякий способный к самоиронии трудоголик, он относился к себе и своим достижениям скептически. Что-то, конечно, сделано – но еще больше предстоит сделать. Стала ли жизнь вокруг него справедливее и рациональнее? Где-то да, где-то нет.

«Токсичное наследство»

– Насколько Ленин сегодня популярен в мире?

– По-моему, не слишком – уж точно меньше Билли Айлиш или Греты Тунберг. Вряд ли бы сейчас Энди Уорхол воспринимал его как такой же объект поп-культуры, преодолевший границы собственно политики, как 50 лет назад, когда Ленин был как Микки-Маус. Маркс – тот да, вечнозеленый, а Ленин, пожалуй, нет.

Это связано с его некоторой неочевидностью: все-таки сложно Ленину навязать такой же определенный образ «плохого парня», как Сталину. В академическом сообществе Запада консенсус о Ленине выглядит примерно так: это один из великих модернистов ХХ века, трагедия которого в том, что он, увы, не понял, что человеческая натура сложнее, чем созданная фундаментальной наукой модель, якобы дающая политикам, освоившим «верное учение», право на социальную инженерию.

Что касается «народного» консенсуса, то тут Ленин – жертва ложных идентичностей, навязанных публицистами и поп-культурой. На Украине он – по нелепой ошибке – воспринимается как лицо российского империализма. В России он «не государственный деятель, а революционер» или «немецкий шпион», «гриб», «красный палач». Факт тот, что Лениным сейчас проще манипулировать в политических целях, чем предлагать обществу «договариваться» о нем.

– Возможен ли ренессанс ленинских идей в будущем?

Шествие и митинг КПРФ, посвященные столетию Октябрьской революции. Москва, 2017 год

– У нас, увы, сложился самый карикатурный, полицейский, описанный в «Незнайке на Луне» вариант капитализма – с сословным, кастовым почти обществом, где элита обеспечивает себе доступ к ресурсам и потреблению посредством силового давления на плебс. И вот здесь в распоряжении того, кто окажется могильщиком такого капитализма, есть целых «два Ленина». Один – Ленин «Что делать?»: про то, как создать идеальный инструмент, чтобы творить «искусство восстания». И второй – Ленин «Государства и революции». На мой взгляд, особенно актуальным и ценным сегодня является именно «второй Ленин», который марксист и анархист разом, Ленин, озабоченный «отмиранием государства». Для России такой Ленин – это антидот от чудовищного, утрированного разрастания государства, которое может выдавать себя за что угодно, но сущностно все равно является машиной насилия.

Верю ли я, что Россия снова станет «лениноцентричной»? Наверное, нет. Про это хорошо было сказано в одном романе писателя Владимира Маканина: тут как с христианством. Евреи дали миру Христа, но христианство в их среде не особо прижилось. Так, похоже, и с русскими. Мы отказались от Ильича как от «токсичного наследства». Однако это не значит, что сама идея Ленина умерла. Мир – это не только Россия. И потому «еще, конечно, впереди освобожденье гроба Ленина». Так что я отвечаю на ваш вопрос: возможен.

Лента времени

10 (22) апреля 1870 года

Родился в Симбирске, в семье инспектора народных училищ.

Май 1887 года

Старший брат Александр Ульянов казнен как участник народовольческого заговора с целью покушения на жизнь императора.

Июнь 1887 года

Окончил Симбирскую гимназию с золотой медалью.

Август 1887 года

Поступил на юридический факультет Казанского университета. В декабре того же года арестован за участие в студенческих волнениях и исключен из университета.

Ноябрь 1891 года

Экстерном сдал экзамены за курс юридического факультета в Санкт-Петербургском университете.

Декабрь 1895 года

Стал инициатором создания политической организации «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

Май 1897 года

Прибыл в трехгодичную ссылку в село Шушенское Енисейской губернии.

Июль 1898 года

Вступил в брак с Надеждой Крупской.

Июль 1900 года

Отправился в Швейцарию, где началась первая эмиграция, продлившаяся пять лет.

Июль-август 1903 года

Участвовал в работе II съезда РСДРП в Брюсселе и Лондоне, на котором произошел раскол партии на большевиков и меньшевиков.

Ноябрь 1905 года

Вернулся из эмиграции в Санкт-Петербург.

Январь 1908 года

Началась вторая эмиграция, растянувшаяся почти на 10 лет.

22 апреля (5 мая) 1912 года

В Петербурге вышел первый номер большевистской газеты «Правда».

Сентябрь 1915 года

Участвовал в социалистической конференции в Циммервальде, где призвал «превратить империалистическую войну в гражданскую».

Апрель 1917 года

Прибыл на Финляндский вокзал в Петрограде, проехав в «пломбированном вагоне» через враждебную России Германию.

Октябрь (ноябрь) 1917 года

Возглавил революционное правительство – Совнарком РСФСР – после захвата большевиками власти в Петрограде. II Всероссийский съезд Советов одобрил ленинские Декреты о мире и о земле.