Пять дней войны

Военная судьба Георгия Юрасовского была не из простых. Он попал во вражеский плен на пятый день войны и был освобожден лишь весной 1945-го. Спустя годы он рассказал о пережитом в письме, направленном в ЦК КПСС

Георгий Александрович Юрасовский (1921–2002), видный отечественный связист, долгие годы занимал должность заместителя начальника Специального проектно-конструкторского бюро Минсвязи СССР. Он был сыном известного русского композитора Александра Ивановича Юрасовского. Однако отец умер, когда мальчику было чуть больше трех месяцев, и Георгия воспитывала мать – Варвара Константиновна Юрасовская (урожденная Галахова), работавшая впоследствии научным сотрудником Института психиатрии Министерства здравоохранения СССР.

Осенью 1939 года Георгий Юрасовский поступил в Московский институт инженеров связи, откуда уже в октябре, прежде достижения 18 лет, был призван в Красную армию. Напомним, что только-только началась Вторая мировая война и к СССР были присоединены территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Георгий Александрович проходил службу на вновь присоединенных территориях: на конвертах его писем матери значатся Станислав Львовской области (нынешний Ивано-Франковск) и Черновицы (Черновцы). Затем части, в которых служил Юрасовский, перебросили в вошедшую в состав СССР Прибалтику. Войну он встретил вблизи города Калвария в Литве, у самой границы с Германией.

Колонна 100-й легкой пехотной дивизии вермахта на марше по дороге на Украине

Его воспоминания о первых днях и часах войны уникальны. О том, что мы не были готовы к войне и не ждали ее, знают, наверное, все. Но оказывается, могло быть и так, что воинская часть, расположенная в нескольких километрах от границы, в течение 15 часов (!) после начала войны, то есть до вечера 22 июня 1941 года, вообще не понимала, что происходит, и, более того, принимала все происходящее за… наступление Красной армии! А немцы, воодушевленные своими первыми успехами, не обращали никакого внимания на советское подразделение, охранявшее, между прочим, важный железнодорожный мост через реку Шешупе (левый приток Немана)…

Для Георгия Александровича и его товарищей война продлилась всего пять дней. Только к вечеру 22 июня командир гарнизона дал наконец приказ отступать на восток – в расчете на то, что в ближайшие дни Красная армия начнет контрнаступление. Иллюзия, однако, сохранялась недолго. А на пятый день при переправе через Неман в районе литовского города Алитус группа, в которую входил Юрасовский, нарвалась на немецкий патруль и попала в плен.

Плен продолжался почти четыре года, то есть до самого конца войны. Уже в начале июля 1941-го Юрасовский оказался в Германии, в печально знаменитом лагере для советских военнопленных Stalag XD (шталаг 10Д) в Витцендорфе. Ему повезло, и он не умер от голода, болезней и невыносимых условий жизни (в общей сложности от голода, холода, издевательств и болезней в этом лагере погибло более 16 тыс. военнопленных). Согласно таблице, составленной им самим и хранящейся в его архиве, до августа 1943 года Георгий Юрасовский работал в составе команды от лагеря XD в местечке Хайдкатен, затем на короткое время его перевели на шпальный завод в город Любек, а с сентября 1943-го включили в рабочую команду при заводе в Ноймюнстере, где он и был освобожден английскими войсками.

Можно только гадать, как сложилась бы судьба Георгия Александровича, попади он к нашим – без документов и без оружия – в июне 1941-го. Но в мае-июне 1945 года отношение к нему оказалось на удивление терпимым. Он прошел специальную проверку в 218-м запасном полку, где и продолжил военную службу в качестве стрелка. А в августе 1945-го был переведен в полевой подвижной госпиталь № 476 на должность заведующего складом. Сохранился любопытный документ – справка от 11 мая 1946 года о том, что красноармеец Г.А. Юрасовский за безупречную службу премирован… велосипедом.

В июне 1946-го Георгий Александрович был демобилизован и вернулся в Москву. Он восстановился в институте, который окончил с красным дипломом; в 1961 году защитил диссертацию; спустя несколько лет вступил в партию. Карьера складывалась вполне успешно. Но воспоминания о войне жгли его и до конца жизни не давали покоя…

Советские военнопленные выходят из барака на выдачу пищи в лагере Stalag XD в Витцендорфе

Письмо в ЦК КПСС было написано Юрасовским в июне 1981-го, в сороковую годовщину начала Великой Отечественной войны. Причина, заставившая его взяться за перо, обозначена им в самых первых строках: может ли он, человек, переживший ужасы первых дней войны и затем многолетний плен, считаться полноправным участником войны? И это был совсем не праздный вопрос. Да и далеко не он один оказался после войны в такой ситуации!

Надо полагать, что ответ Георгию Александровичу поступил однозначный. Именно 1981 годом датируется его удостоверение участника войны (которого прежде у него не было). В дальнейшем он получал награды, полагавшиеся ему как ветерану, в том числе орден Отечественной войны 2-й степени (1985) и знак «Фронтовик» (2000).

Умер Георгий Александрович Юрасовский в 2002 году и был похоронен на Измайловском кладбище в Москве.

Архив ветерана был сохранен его вдовой Раисой Ивановной Юрасовской (урожденной Мишиной). Текст письма, который мы предлагаем вниманию читателей, приводится по черновику из этого архива. Фразы, зачеркнутые автором, обозначены в публикации угловыми скобками.

***

<В ЦК>

36 лет со дня Победы, 40 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Эти даты невольно возвращают людей моего поколения к суровым дням войны, а неизгладимые воспоминания требуют расстановки всех обстоятельств жизни в этот период по соответствующим «полочкам».

Справка, выданная красноармейцу Г.А. Юрасовскому, о премировании его за безупречную службу велосипедом. 11 мая 1946 года

Каждый год 9 мая мои сослуживцы, домашние, друзья поздравляют меня с Праздником Победы. В то же время во всех анкетах, военном билете и других документах я писал и пишу, что участником Великой Отечественной войны не являюсь. <Среди моих друзей и знакомых много фронтовиков с орденами во всю грудь; есть и тыловики, которые, как говорят, и не нюхали пороха, но и первые, что вполне заслуженно, и другие, что не всегда очевидно, носят знаки ветеранов войны.>

Прошу понять меня правильно – не ради получения каких-либо льгот и преимуществ взялся я писать это письмо. Уже на склоне лет мне искренне хочется знать, на какой же «полочке» находятся обстоятельства моей жизни в 1941–1945 годах.

Родился я в 1921 году, после окончания школы в 1939 году поступил в Институт связи, откуда уже через полтора месяца после начала учебы был призван в РККА (18 лет мне исполнилось в армии), в войска НКВД по охране железнодорожных сооружений. Забылись многие обстоятельства тех лет, фамилии даже близких друзей, забылись отдельные даты, но первый день войны – он до сих пор в памяти до мельчайших подробностей.

Служил я в то время в 84-м полку войск НКВД по охране железнодорожных сооружений. В маленьком гарнизоне, в составе 14 человек, мы охраняли железнодорожный мост через реку Шешупе в Литве (полустанок Лакинскай вблизи Калварии – города, упомянутого в первой военной сводке Совинформбюро). Я имел воинское звание замполитрука. Утром 22 июня меня будят товарищи (накануне я был в ночном патруле) и говорят, что над нами летают самолеты с черными крестами на крыльях, слышится бомбежка. Вместе с начальником гарнизона мы начали срочно составлять шифровку в штаб батальона. Еле-еле добились связи, но шифровку от нас не приняли, просили объяснить, в чем дело, открытым текстом. На наши объяснения последовал ответ: «Ничего особенного, продолжайте охранять и оборонять объект; в случае чего мы вас уведомим».

Немецкие самолеты продолжали летать, сбрасывать бомбы где-то в направлении Калварии и дальше на восток.

С высокого берега реки открывался вид на хутора среди полей, вплоть до границы с Германией, до которой было всего 8–10 км. Бинокля у нас не было, и пользовались мы перископом. Что же мы видели? Километрах в двух-четырех от нас по дороге шли колонны автомашин, капоты которых были закрыты красной материей (мы тогда еще не знали, что белый крест со свастикой на фашистском флаге располагался сверху – как ориентир для своих самолетов), раздавались пулеметные очереди, горели дома. Поскольку государственная граница в нашем районе была расположена полукругом, мы были убеждены, что то, что мы видим, – это наши войска, наступающие в направлении Германии.

Часов в 8–10 утра по нашему мосту прошла группа солдат из строительных батальонов, работавших в укрепрайоне вблизи границы. Они рассказали, что немцы перешли нашу границу и началась война, и предложили уходить вместе с ними на восток. Мы их успокаивали, основываясь на сообщении нашего командования и на собственных представлениях о якобы наступлении наших автоколонн в сторону Германии. Стройбатовцы ушли без нас.

К полудню обстановка не изменилась. Мы продолжали спокойно находиться на месте. Позже местные жители, приходившие к нам, с волнением уверяли, что видели немцев-мотоциклистов в районе железнодорожной станции Калвария и других местах. Мы, со своей стороны, успокаивали их, объясняя, что это наши бойцы в новой форме (о введении новой формы в то время в солдатской среде ходили упорные слухи) и что раз мы на месте, то им бояться нечего! (Велика же была уверенность у 14 человек, служивших вблизи границы, через 12 часов после начала войны в невозможности немецкого наступления!)

Часам к 5–6 вечера появились наши самолеты-бомбардировщики. Большое число их летело в сторону границы, где зенитным огнем несколько самолетов было сбито. К одному летчику, спустившемуся недалеко от нас на парашюте, мы послали вожатого служебной собаки, но возвращения его мы не дождались. Часов в семь нас обстреляли с железнодорожной дрезины, которая шла с тремя-четырьмя человеками со стороны Калварии (т. е. с востока). И тут мы окончательно поняли, что и рассказы стройбатовцев, и волнение местных жителей – горькая правда, а наши представления о войне «на чужой территории» – не более как иллюзия и мы уже достаточно далеко находимся в тылу немецких войск. Начальник гарнизона дал команду срочно заряжать гранаты, диски ручного пулемета и отходить на восток. Практически весь наличный боезапас был взят с собой.

Первое время мы шли по ночам все вместе, днем отдыхая, иногда заходя на хутора, где удавалось получить немного еды. Местные жители рассказывали нам о взятии Каунаса и Вильнюса, бомбежках Киева, Минска, Москвы. Понимая, что эти сообщения могли быть преувеличенными, мы в то же время вспоминали и наш «оптимизм» первого дня войны. Так или иначе, начальник гарнизона принял решение закопать оружие, разделиться на группы в 2–3 человека и продолжать попытки дойти до своих. Тогда трудно было в полной мере оценить разумность такого решения. На него оказали свое влияние и своеобразный нервный шок первых дней войны, и во многих случаях не очень благожелательное отношение к нам хуторян и связанная с этим трудность с получением еды для большого числа людей, и представление о возможности мелкими группами легче перейти линию фронта. Причем была абсолютно твердая уверенность в скором контрнаступлении Красной армии, поэтому и оружие, и боеприпасы, и документы <в том числе и комсомольский билет> были тщательно упакованы в плащ-палатки и замотаны. Было отмечено это место, сориентированное на местности.

Я вместе со своими товарищами, Шляпниковым из Саратовской области и Бондаревым из Белоруссии, <уже без оружия> продолжал свой путь, и на пятый день войны при попытке перейти реку Неман мы, нарвавшись на немецкий патруль, попали в плен. Что такое немецкий плен, наверное, объяснять не надо. Скажу только, что буквально через неделю-полторы я был уже в Северо-Западной Германии, <недалеко от Гамбурга> в базовом лагере XD (Stalag XD) в Витцендорфе, и получил там номер – 1214, который заменил мне фамилию на весь период плена.

В плену находился в нескольких лагерях в том же районе Германии.

В мае 1945 года в городе Ноймюнстере я был освобожден английскими войсками и с первым маршрутом прибыл в расположение советских войск. В 1946 году я был демобилизован, окончил институт, защитил диссертацию и сейчас работаю заместителем начальника Специального проектно-конструкторского бюро Минсвязи СССР. В октябре мне стукнет 60.

Давно забыта настороженность в отношении меня как к бывшему военнопленному, которая была очень заметна до известного постановления ЦК по этому вопросу; уже 15 лет как я в партии, много раз бывал в командировках за рубежом; но каждый раз во второй мой день рождения, которым я считаю 9 мая, я задаюсь вопросом: так как же, участник я войны или нет?

Общий вид лагеря для военнопленных Stalag XD в Витцендорфе. 1941 год

Прошу простить за длинное письмо. Оно рождалось не один месяц – мне надо было выговориться, а это не так просто.

Г.А. Юрасовский

3.06.1981

Фото: ПРЕДОСТАВЛЕНО АЛЕКСЕЕМ КАРПОВЫМ, LEGION-MEDIA, ПРЕДОСТАВЛЕНО АЛЕКСЕЕМ КАРПОВЫМ