Больше, чем меньшевик

* При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

В кипящей взаимной ненавистью политической жизни России 1917 года был только один человек, которого вечно враждующие друг с другом социалисты не просто уважали, но даже обожали. Это лидер меньшевиков Юлий Мартов.

Фото предоставлено М. Золотаревым

Он прожил короткую и весьма неустроенную в бытовом смысле жизнь. Не дожив до пятидесяти, все свои сознательные годы он посвятил борьбе. Однако победителем в этой борьбе так и не стал.

Сын турецкоподданной

Юлий Цедербаум родился в ноябре 1873 года в Константинополе, где жили тогда его родители. Псевдоним Мартов он взял себе, занявшись политикой, в честь месяца весны и революции. Он любил весну, солнце и вообще жизнь, хотя она его не баловала, наделив целым букетом болезней. Еще младенцем он сломал ногу, упав с кровати, о чем кормилица никому не сказала. Его сестра Лидия в воспоминаниях писала: «Он отказывался стоять на двух ногах и громко кричал, когда пытались ставить насильно… Стали спрашивать кормилицу, она, плача, повинилась. Кажется, ее тут же отпустили, но ребенку от этого лучше не стало, и он стоял всегда на одной ноге, "пресмешно" поджимая другую, как цапля. Потом Юлия много лечили, но он так и остался на всю жизнь хромым, невольно волоча свою больную ногу, сильно сутулясь при ходьбе. Это обстоятельство сыграло, думаю, немаловажную роль в его жизни и во всем его развитии».

Отец мальчика Иосиф Александрович Цедербаум был сыном купца, который уехал из Польши в Одессу, где, кстати, стал издавать первую в России еврейскую газету. Иосиф Александрович окончил Главное училище садоводства и получил звание ученого садовника, позволявшее покинуть черту оседлости. Однако по профессии он никогда не работал, а отправился в Турцию служить в Русском обществе пароходства и торговли. Там и встретил местную еврейку, удивительную красавицу Ревекку Розенталь, получившую воспитание в католическом монастыре. 16-летняя невеста была вдвое моложе жениха, но это не помешало их счастью. В семье родилось одиннадцать детей, из которых семеро дожили до совершеннолетия – почти все они стали революционерами.

Лидия Цедербаум (в замужестве Дан) писала: «Несмотря на разные перебои, мы, дети, никогда не нуждались и не терпели каких-либо недостатков: всегда жили в большой хорошей квартире, летом ездили "на дачу", всегда хорошо питались». Дети жили дружно, их воспитывали в духе честности и бескорыстия. Играя, они придумали удивительный город Приличенск, и, когда кто-то из них делал что-нибудь плохое, другие укоризненно говорили: «В Приличенске так не поступают». Отец пробудил у детей любовь к русской культуре. Юлий, из-за хромоты не участвовавший во многих играх, рано научился читать и почти все время проводил за книгами или шахматами. Когда младшие братья и сестры подрастали, он готовил их к поступлению в гимназию. Лидия признавалась: «Юлий был из рук вон плохим учителем – нетерпеливый, вспыльчивый, способный от нерешенной задачи прийти в ярость».

После начала Русско-турецкой войны Цедербаумы перебрались в Одессу, но и там не задержались. В 1881 году в городе случился еврейский погром, семья натерпелась страху и вскоре уехала в Петербург, где Юлий окончил гимназию. Наслушавшись разговоров отца с друзьями-либералами, начитавшись Герцена и Некрасова, мальчик твердо решил посвятить жизнь борьбе с самодержавием. Народнические прокламации, адресованные русским крестьянам, его не привлекали: куда убедительней казались марксистские брошюры, говорившие о братстве трудящихся всех стран. Горя желанием нести обретенные знания в массы, он сразу после поступления на физмат Петербургского университета создал там социал-демократический кружок и стал печатать прокламации. Кружок назывался «Освобождение труда», как и швейцарская группа Георгия Плеханова, которого студенты нахально попросили быть их представителем в Европе.

Из тюрьмы за границу

«Освобожденцы» успели выпустить две листовки и принять программу, которой предусматривалось создание рабочей партии. После этого за ними явились жандармы. Юлия Цедербаума, теперь уже Мартова, отправили в Кресты, где он провел полгода, а потом на два года выслали в Вильну. Там он включился в движение еврейских социал-демократов, но вскоре порвал с ними: они добивались счастья для евреев, а он – для всех. Вернувшись в 1895 году в столицу, он восстановил свой кружок и познакомился с представителями другого, где верховодил молодой адвокат по фамилии Ульянов. Они сразу понравились друг другу: Мартов был единственным из товарищей, к кому Ильич обращался по имени и на «ты». Уже осенью 1895-го они объединили усилия, создав «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Члены новой организации не только печатали прокламации, но и проводили агитацию среди рабочих, устроив стачку на питерских заводах. Однако скоро Ульянова арестовали, а через месяц в руках полиции оказался и Мартов.

Расследование кончилось для обоих ссылкой. Ульянова, успевшего запастись медицинской справкой, отправили на юг Сибири, где климат был еще терпимым, а вот Мартова – на самый север, в Туруханск. Проведя там три года, он заболел туберкулезом гортани: уже тогда врачи сулили ему скорую смерть, если он не уедет в теплые края. Но Мартов стремился в Москву, Петербург, чтобы делать революцию. Его освободили в начале 1900 года. Он вспоминал: «Закутанные во всевозможные меха до полной неподвижности, мы врастяжку лежали на нартах и на 11-й день въехали на окраину жалкого уездного городка Енисейска и почувствовали свое возвращение в лоно цивилизации». Мартов поспешил в Псков – к жившему там после ссылки Ульянову. Они решили выпускать за границей и тайно перевозить в Россию марксистскую газету под названием «Искра».

Туруханск в начале ХХ века. Здесь в ссылке Юлий Мартов провел три года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

ПОГЛОЩЕННЫЙ БОРЬБОЙ, МАРТОВ ЖИЛ В БЕДНОСТИ. В ЕГО КОМНАТЕ ЦАРИЛ СТРАШНЫЙ БЕСПОРЯДОК. НЕУЮТНОЙ БЫЛА ОБСТАНОВКА ЗАКОРЕНЕЛОГО ХОЛОСТЯКА

Статьи Мартова в новой газете нравились всем: они были яркими, искренними, в чем-то наивными, но заражающими оптимизмом. Весной 1901 года он приехал в Мюнхен, где присоединился к Ульянову, теперь Ленину, к работе по изданию «Искры». В следующем году, когда ими начала интересоваться полиция, друзья перенесли редакцию в Лондон, где между ними возникли споры. Мартову не нравилось, что Ленин привлекает к сотрудничеству жестоких и аморальных людей, оправдывая это их «полезностью для дела». Ему, воспитанному в правилах Приличенска, это казалось недопустимым. Разногласия возникли и вокруг членства в социал-демократической рабочей партии: Мартов считал, что в ней могут состоять не только активные участники борьбы, как предлагал Ленин, но и сочувствующие. Это мелкое вроде бы отличие таило в себе принципиальную разницу подходов. Ленин объявлял: «Кто не с нами – тот против нас», а Мартов думал совершенно иначе.

Вождь проигравших

В 1903 году на II съезде Российской социал-демократической рабочей партии в Лондоне при выборах в ЦК сторонники Ленина получили незначительное большинство и тут же гордо назвали себя «большевиками». Мартову и его товарищам пришлось согласиться с заведомо неудачным именем – «меньшевики». Между бывшими друзьями началась дуэль в прессе: Ленин обвинял Мартова в соглашательстве, тот его – в диктаторских замашках и «заезжательстве» товарищей по партии. В язвительном фельетоне «На очереди» Юлий пророчески говорил о том, что партия обречена разделиться на «заезжателей разных степеней доверия» – во главе с верховным, «права коего по заезжанию ограничены лишь естественными законами природы». Ленин в ответ писал о Мартове: «У каждого насекомого свое оружие борьбы: есть насекомые, борющиеся выделением вонючей жидкости».

Поглощенный борьбой, Мартов жил в бедности. «В комнате его царил страшный беспорядок, – вспоминал его товарищ Петр Гарви. – Круглый стол посреди комнаты был завален книгами, газетами, рукописями и густо засорен табаком. Все это было покрыто густой пылью. Неуютная обстановка закоренелого холостяка. <…> Без постороннего глаза и любящей руки комната, костюм, борода – все приобретало запущенный вид». Между тем претендентки на роль «любящей руки» имелись. К Мартову проявляла интерес сама Александра Коллонтай, напугавшая его своим напором. С юной Полиной Гордон он якобы даже назначил свадьбу, но по пути зашел в кафе, стал спорить о политике и обо всем забыл. Узнав об этом, напрасно прождавшая невеста поняла, что мужа из Юлия не выйдет. Нежные отношения связывали Мартова с женой товарища по партии, пианисткой Надеждой Кристи. Ей он писал: «Я глубоко и преданно люблю тебя, вероятно, максимальным чувством, на которое я вообще способен». Но этого влюбленной женщине было мало, и Мартов до конца жизни оставался один.

Революция 1905 года вызвала новые споры большевиков с меньшевиками. Первые предлагали взять власть путем вооруженного восстания, вторые – сделать это постепенно, мирным путем, в союзе со всеми демократическими силами. В октябре 1905-го Мартов вернулся в бурлящую Россию (куда вскоре приехал и Ленин), став членом Исполкома Петербургского совета рабочих депутатов. Через полгода, на спаде революции, его арестовали, но скоро выпустили, вынеся вердикт «опасности не представляет».

Мартов снова уехал за границу, где продолжил обличать большевиков. На этот раз его мишенью стали так называемые «эксы» – экспроприации, а точнее, вооруженные грабежи, добыча от которых шла в партийную кассу. В посвященной этому брошюре он назвал имена большевиков, участвовавших в «эксах», в том числе малоизвестного еще Сталина. Обвинениям тогда никто не поверил, но впоследствии не забывавший обид вождь сполна отыгрался на родственниках обидчика. Его братья Сергей и Владимир Цедербаумы, их жены и дети – все они были либо расстреляны, либо много лет провели в лагерях. Само имя Мартова оказалось под запретом до времен «оттепели»…

ЛЕНИН НЕ СТЕСНЯЛСЯ В ВЫРАЖЕНИЯХ, КОГДА ПИСАЛ О МАРТОВЕ: «У КАЖДОГО НАСЕКОМОГО СВОЕ ОРУЖИЕ БОРЬБЫ: ЕСТЬ НАСЕКОМЫЕ, БОРЮЩИЕСЯ ВЫДЕЛЕНИЕМ ВОНЮЧЕЙ ЖИДКОСТИ»

Владимир Ленин и Юлий Мартов (сидят справа) среди руководителей петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Надо сказать, что в отличие от прочих меньшевиков Мартов выступил против начавшейся мировой войны. На этой почве произошло его примирение с Лениным: на Циммервальдской конференции, проходившей в сентябре 1915 года, они впервые за много лет пожали друг другу руки. Однако споры продолжались: Ленин выступал за перерастание войны в пролетарскую революцию, Мартов же по-прежнему считал, что пролетариат в России должен совершить эту революцию в союзе с буржуазией, власть которой подготовит будущее пришествие социализма. Услышав в начале весны 1917 года о свержении царя, Мартов решил, что его план близок к исполнению, и засобирался в Петроград. Ему предлагали место в том самом «пломбированном вагоне», которым ехал через Германию возвращавшийся из эмиграции Ленин, но Мартов отказался: поездку спонсировал немецкий Генштаб, а правила Приличенска не позволяли принять его помощь. Однако вскоре, изнывая от нетерпения, он признал, что другой дороги домой нет, и впервые в жизни пошел на сделку с совестью. 9 (22) мая 1917 года – также через Германию – вместе с другими меньшевиками Мартов прибыл в Петроград, на Финляндский вокзал.

Его встречали не менее торжественно, чем Ленина: речи произносили лидер эсеров Виктор Чернов, меньшевистские вожаки Николай Чхеидзе и Ираклий Церетели. Их неумеренные похвалы не могли скрыть того факта, что Мартов давно стал чужим в собственной партии и делиться с ним властью никто не собирался. Возглавив фракцию меньшевиков-интернационалистов, он выступал за скорейшее прекращение войны и создание «однородного социалистического правительства». О Ленине же Мартов сказал Церетели: «Единственная вещь, которая его интересует, – это революция, а настоящей революцией он считает только ту, где власть будет захвачена большевиками». И тем не менее после того как большевики в июле попытались устроить переворот, он был против гонений на них: «Мы не царские держиморды!» Он был так порядочен, что не мог не проиграть…

Юлий Мартов, как и Ленин, возвращался в Россию из эмиграции через Германию и Швецию. На фото: Павел Аксельрод, Юлий Мартов и Александр Мартынов в Стокгольме. 3 мая 1917 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Время умирать

Когда большевики уже захватывали власть, в Смольном открылся Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. На его заседаниях Мартов упрямо предлагал найти компромисс – мирно решить вопрос о власти. Его так любили, что готовы были послушаться, но меньшевики-оборонцы и правые эсеры отказались договариваться, да и Ленин не жаждал компромисса. Участник съезда Борис Николаевский вспоминал: «В переполненном зале было шумно, и, несмотря на призыв к тишине, глухой голос больного Мартова (у него уже начался туберкулезный процесс в горле) был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далекого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова: "Это – похороны единства рабочего класса… Мы участниками не будем". При выходе из зала большевик Иван Акулов бросил упрек: "А мы меж собой думали: кто-кто, а Мартов останется с нами…" Мартов ответил: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы соучаствуете" – и устало вышел, махнув рукой».

Осудив переворот, он все же вынужден был признать, что за большевиками идет большая часть пролетариата и потому выступление против них станет предательством революции. Исходя именно из этого, он решил сотрудничать с новой властью, убедив так поступить и многих других меньшевиков. Перебравшись вместе с советским правительством в Москву, он стал членом ВЦИК и Моссовета, где произносил пылкие речи против злоупотреблений новой власти. О его выступлениях рассказывал Константин Паустовский, тогда репортер газеты «Власть народа»: «Мартов сидел ближе всех к журналистам, и мы хорошо его изучили. Высокий, тощий и яростный, с жилистой шеей, замотанной рваным шарфом, он часто вскакивал, перебивал оратора и выкрикивал хриплым сорванным голосом негодующие слова. Он был зачинщиком всех бурь и не успокаивался, пока его не лишали слова или не исключали на несколько заседаний. Но изредка он был настроен мирно. Тогда он подсаживался к нам, брал у кого-нибудь книгу и читал запоем, как бы забыв о времени и месте и совершенно не отзываясь на события, происходившие в зале».

Мартова несколько раз арестовывали. После одного такого случая друживший с ним Анатолий Луначарский позвонил Ленину, но тот заявил: «Он слишком умный человек, так что пускай посидит». Вскоре лидер меньшевиков выпустил брошюру «Против смертной казни», в которой осуждался красный террор. Заканчивалась она так: «Позор партии, которая званием социалиста пытается освятить гнусное ремесло палача!» Тогда Ленин приказал «заездить» Мартова и его друга, мужа сестры Лидии Федора Дана (тоже члена Моссовета) практическими поручениями: «Дан – санучастки, Мартов – контроль за столовыми». Однако Юлий Осипович уже не мог выполнять эти «ценные указания»: туберкулез практически приковал его к постели.

Ему не раз делали намеки об отъезде за границу. Об этом мечтали миллионы жителей Советской России, а он отказывался, объясняя, что нужен на родине. В итоге замнаркома иностранных дел Максим Литвинов прямо заявил ему: «Ленин находит, что здесь вы много вредите; будет лучше, если вы окажетесь за границей». Заодно Мартову намекнули, что на случай его возвращения Феликс Дзержинский уже подготовил приказ об аресте…

В сентябре 1920 года Мартов выехал в Германию – формально для участия в съезде левых социал-демократов. Там он сумел сказать всего несколько слов, так как из-за болезни потерял голос. Но писать еще мог и заполнял своими статьями созданный им «Социалистический вестник», орган Заграничной делегации меньшевиков. На его страницах Мартов по-прежнему обличал большевиков, однако обрадовался введению нэпа, увидев в нем возможность «мирного перехода к социализму». В своей последней статье он выражал уверенность в неизбежной смене «окопно-казарменного квазисоциализма» на «правовой режим демократии». О тяжелой болезни Ленина он не писал: быть может, и не знал. А тот, угасая в Горках, с грустью говорил: «Вот, и Мартов умирает…» До этого Ленин признавался Максиму Горькому: «Жаль, что Мартова нет с нами, очень жаль. Какой это удивительный товарищ, какой чистый человек!»

Мартов и правда умирал. В начале 1922 года он встретился в Берлине с Даном, Николаевским и другими товарищами, которых большевики после голодовки в тюрьме выпустили за границу. После этого он уже почти не покидал туберкулезный санаторий в горах Шварцвальда и все реже вставал с постели. Он скончался 4 апреля 1923 года, был кремирован и похоронен в Берлине в присутствии русских эмигрантов и того же Горького – он, как и многие, был очарован личностью Мартова. Некрологи появились в немецкой, французской, итальянской социалистической прессе и даже в «Правде»: Карл Радек назвал покойного «Гамлетом русской революции». Что неверно. Гамлет стремился мстить и властвовать, но именно эти два качества были совершенно чужды самому человечному из русских социал-демократов.

Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук