Путешествие в революцию

* При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

Самодержавие свергли, конечно же, не большевики. Большевики в этом были повинны разве что косвенно, подтачивая устои режима. Стать сколько-нибудь активными деятелями Февраля они не могли просто потому, что почти все видные партийцы на тот момент были рассеяны по миру: кто-то отбывал ссылку, кто-то отсиживался в эмиграции.

Они не только не могли участвовать в большой политике – многие из них даже не имели возможности толком следить за ходом событий. Это относилось в первую очередь к ссыльным.

Туруханская компания

«Четыре с половиной тысячи верст провезли меня по железной дороге, то есть везли 10 дней подряд до города Красноярска, затем 2 дня везли на пароходе по реке Енисею до города Енисейска и 14 дней ехали без останова на лодках, и за эти 14 дней проехали 1100 верст», – писал большевик Сурен Спандарян, сосланный в Туруханский край.

Там, в Туруханске, собралась примечательная компания. Помимо Спандаряна и его гражданской жены Веры Швейцер, также большевички, в 1913 году туда были сосланы Яков Свердлов, Иосиф Джугашвили (Сталин), Филипп Голощёкин (в июле 1918-го он станет одним из организаторов расстрела царской семьи). В 1915 году к ним присоединились Лев Каменев, бывшие члены социал-демократической фракции Государственной Думы четвертого созыва Григорий Петровский, Алексей Бадаев и другие. В Туруханский край их отправляли именно потому, что оттуда было сложно бежать. Сообщение с Красноярском, через который проходила железная дорога, было возможно лишь по Енисею: в период навигации – пароходом, зимой – по льду, в ледостав и ледоход – никак.

Ссыльных распределяли по селам и станкам (так называли небольшие поселения) Туруханского края, однако многим удавалось остаться в селе Монастырском, игравшем роль центра вместо захиревшего города Туруханска. Там находились единственные на весь край почта, телеграф, торговые и административные учреждения. Как бы то ни было, всем ссыльным разрешалось посещать это село, ведь нельзя было отказать им в возможности получить посылки и переводы на почте, закупить элементарные припасы. И они пользовались этим, чтобы повидаться.

К примеру, летом 1915 года, после прибытия думских депутатов, ссыльные большевики под разными предлогами съехались в Монастырское и провели там собрание, на котором выслушали и обсудили рассказы о судебном процессе. Иногда наезжали друг к другу погостить. Так, в сентябре 1913 года у Свердлова, жившего тогда в станке Селиваниха, примерно в 30 верстах к северу от Монастырского, с неделю гостил Сталин, поселенный в деревне Костино, в 150 верстах южнее Монастырского.

Весной 1914 года, после того как полиция получила сведения, что они готовят побег, обоих перевели в самую глушь – в отдаленный станок Курейка, располагавшийся в 180 верстах к северу от Монастырского и в 80 верстах за полярным кругом. Вместе они не ужились. Сталин так и остался в Курейке, а Свердлов к осени того же года получил разрешение вернуться в Монастырское. Летом 1915-го, отбыв собственную ссылку на Урале, к нему приехала жена Клавдия Новгородцева с двумя детьми.

Пельмени от Свердлова

Жене будущего председателя ВЦИК удалось устроиться заведующей (а заодно и единственным сотрудником) на метеостанцию, благодаря чему была решена насущная для ссыльных проблема заработка. Требовалось несколько раз в сутки проводить нехитрые измерения температуры воды и воздуха, силы ветра, количества осадков. Эта работа наряду с несколькими уроками и редкими гонорарами Свердлова за статьи обеспечивала семью не самым худшим образом. К тому же жить можно было в домике при метеостанции, а не в съемной квартире. Они даже корову купили. Яков Михайлович взял на себя утренние метеорологические измерения и львиную долю домашних дел: колол дрова, убирал за коровой и задавал ей корм, топил печку, готовил завтрак, умывал и одевал детей. По словам жены, еду тоже готовил он, и «готовил превосходно»; один из ссыльных даже утверждал, что Свердлов «перещеголял в этом "искусстве" всех туруханских хозяек».

Группа ссыльных большевиков в селе Монастырском Туруханского края летом 1915 года. Среди них – Иосиф Сталин, Яков Свердлов, Лев Каменев, Сурен Спандарян

Будто бы его пельмени «славились далеко за пределами Монастырского, и немало товарищей с дальних станков собирались в Монастырское на свердловские пельмени». После обеда супруги идиллически занимались штопкой и стиркой вещей, а к вечеру в их доме собирались гости из ссыльных. «Вечера проходили в шумных беседах, спорах, обсуждениях последних событий» и часто заканчивались прогулками с возней, снежками и пиханием друг друга в сугроб. Собравшиеся любили петь хором. Часов в девять-десять все расходились по домам, а Свердлов садился за работу. «…Поздним вечером и ночью для него наступала самая напряженная часть суток. Не менее четырех-пяти часов он сидел над книгами и материалами. Читал, конспектировал, делал выписки и заметки, писал», – рассказывала Клавдия Свердлова в воспоминаниях.

Читая свидетельства о таком умственном труде Свердлова, да и его соратников, нужно помнить, что эта среда состояла из людей далеко не блестяще образованных (у самого Свердлова за душой было неполных пять классов нижегородской гимназии), плохо представлявших себе настоящий научный, интеллектуальный труд и вообще не слишком привычных к систематической работе, ведь жизнь революционера-нелегала ей не способствовала. Будущий председатель ВЦИК трудился как самоучка, слушали его такие же, кое-как образованные товарищи.

Авторское наследие Свердлова показывает, что на самом деле итоги его ночных бдений были довольно скромными. В 1915 году он написал материал об английской экспедиции по изучению Сибири (его напечатала газета «Сибирская жизнь»), статью «Туруханский край» (обзор географического положения, природы, экономики и народонаселения края, который был опубликован в «Вестнике Европы»), очерки о ссылке в Туруханском крае; в 1916-м – довольно объемную статью о сибирской ссылке, брошюры «Раскол в германской социал-демократии», «Крушение капитализма», «Очерки по истории международного рабочего движения», около двух десятков корреспонденций о положении коренных народностей и ссыльных для той же «Сибирской жизни». Это типичные посредственные тексты, выходившие из-под пера социал-демократов того времени, скучно и вяло написанные, совсем непримечательные по мысли. Примеры из местной жизни встроены там в обыкновенную марксистскую схему.

Свердлов читал некоторые легальные толстые журналы, в письмах он иногда делился впечатлениями от той или иной статьи. Периодику и книги в Монастырском получали, но в небольшом количестве – это было дорого, а ссыльные вечно страдали от безденежья. Известия о последних событиях доходили до Туруханского края, конечно, с запозданием и наверняка не в полном объеме. Нередко новости узнавали из писем: так, в начале января 1917 года из Петрограда Свердлову сообщили о забастовках и он со всеми подробностями рассказал об этом одному из ссыльных товарищей.

Конспиративная переписка существовала, но не могла быть интенсивной. Ссыльные варились в своем кругу. С местными обывателями налаживались чисто бытовые контакты: у тех, безусловно, были совсем другие интересы. Жителям отдаленных сибирских сел гремевшие где-то большие исторические события представлялись посторонними, их не касающимися. Свердлов в письме к жене от 2 октября 1914 года заметил, что в Монастырском «проявляют некоторый интерес к войне», но исключительно в связи с падением цен на пушнину.

Никакой революционной работы в Монастырском, разумеется, не велось и вестись не могло. Разве что при случае дразнили полицейского пристава, заявляли протесты по мелким поводам, а в самом конце 1916 года при активном участии Свердлова затеяли организовать в селе потребительскую кооперацию. К близкому падению царского режима все это не имело ни малейшего отношения.

Осип Виссарионович

Оставшийся в Курейке Сталин оказался еще более изолирован. Он был там единственным ссыльным, и к нему специально приставили полицейского стражника, то есть практически сослали вместе с поднадзорным. Ближайшая почта, магазины – в Монастырском. Сталин наведывался туда редко и неохотно. Жил на небольшое казенное пособие (его выдавали ссыльным, не имевшим других средств пропитания – ни работы, ни помощи родных), писал немногим, просил прислать книг. Разойдясь со Свердловым, Сталин поселился в доме сирот Перелыгиных. По рассказам односельчан, это был самый бедный и убогий дом во всем станке. Сирот было семеро: пять братьев и две сестры. Со старшей из них, Лидией, девочкой лет четырнадцати или пятнадцати, Иосиф Джугашвили вступил в связь, и она родила от него сына. В отличие от Свердлова он не делал попыток вернуться из Курейки в Монастырское и так и прожил у Перелыгиных почти до конца ссылки. Вообще, похоже, что он там прижился.

Мемориальный дом-музей Якова Свердлова в Туруханске (прежде село Монастырское) (Фото: Игорь Виноградов/РИА Новости)

В начале 1940-х годов директор музея Сталина в Курейке записал воспоминания о нем местных жителей. Все рассказы звучат удивительно безмятежно: Осип (как звали его там) жил тихо и мирно, дружил с соседями, был приветлив, привечал инородцев, завел аптечку и оказывал примитивную медицинскую помощь (один из соседей поведал, как Сталин перевязал ему пораненную топором руку и остановил кровотечение). Он помогал сельчанам в работе, научился охотиться и ходить на лыжах, особенно полюбил рыбную ловлю, с удовольствием наблюдал за играми местной молодежи, пел с ними, забавлялся с ребятишками. Рассказчики в один голос утверждали, что Осип был веселый, часто смеялся.

С присматривавшим за ним полицейским Михаилом Мерзляковым у Джугашвили сложились занятные отношения, скорее приятельские. Мерзляков учил его хитростям рыбалки и плавания на местных легких лодках. В общем, складывается картина сплошных длинных каникул. В редких письмах за границу Владимиру Ленину или Григорию Зиновьеву Сталин обещал новые статьи по национальному вопросу, но тексты их неизвестны: вероятнее всего, он так ничего и не написал. Позднее Сталин любил в застольных беседах говорить о туруханской ссылке, развлекая сотрапезников живописанием сибирских морозов и охотничьими рассказами (которые Никита Хрущев и, по его словам, также Лаврентий Берия считали чистейшим хвастовством). В 1939 году первый секретарь ЦК Компартии Грузии Кандид Чарквиани увидел на столе у вождя в Кремле удивительное блюдо – крупного замороженного сырого лосося, с которого Сталин «острым ножом ловко срезал тоненькие стружки», сказав, что привык к такой пище в Курейке.

Вроде бы странно на первый взгляд, что жизнь в туруханской ссылке оставила не самые плохие воспоминания. Но на самом деле это вполне объяснимо, если задуматься о повседневности профессионального революционера. Он годами должен был скрываться, думать о конспирации, оглядываться, нет ли слежки, скитаться, менять квартиры. По сравнению с этим Курейка была тихой гаванью. Что же до бытовых сложностей, то жизнь нелегала Джугашвили никогда не отличалась обустроенностью и комфортом.

«Старались не стучать»

Сталин прожил в Курейке до середины декабря 1916 года, когда группу ссыльных, и его в том числе, направили в Красноярск с целью призыва на военную службу. Из Монастырского выехали двумя партиями, двигались не спеша, задерживались на остановках, по пути встречались с товарищами. В Енисейске, например, повидали Алексея Бадаева. До Красноярска добрались к новому году. Иосиф Джугашвили был признан негодным к военной службе. И поскольку срок его ссылки истекал в начале июня 1917-го, он получил разрешение не возвращаться обратно в Туруханск, а отбыть оставшиеся месяцы в Ачинске.

Помешкав еще в Красноярске, где жили не только ссыльные, но и местные товарищи по партии, Сталин отправился в Ачинск только 20 февраля. Ачинск был городом небольшим, зато располагался на Транссибирской магистрали. Там уже находился ссыльный Лев Каменев, кроме того, незадолго до Сталина приехала Вера Швейцер, в минувшем сентябре похоронившая в Красноярске Сурена Спандаряна. Сталин захаживал в гости на чай к семейному Каменеву, а к самому Сталину вечерами частенько приходила Швейцер. «Она не стучала в дверь, – рассказывала спустя годы квартирная хозяйка, – выходили они тихо, старались не стучать, но я слышала. Они шли через мою комнату, мимо моей койки. Сидели долго».

В ТУРУХАНСКИЙ КРАЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ ССЫЛЬНЫХ ОТПРАВЛЯЛИ ПОТОМУ, ЧТО ОТТУДА БЫЛО СЛОЖНО БЕЖАТЬ. ДО КРАСНОЯРСКА, ГДЕ ПРОХОДИЛА ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА, МОЖНО БЫЛО ДОБРАТЬСЯ ЛИШЬ ПО ЕНИСЕЮ

В городе было еще несколько большевиков, преимущественно ссыльных, наладивших контакты с рабочими-железнодорожниками и солдатами местного гарнизона. О произошедшей в Петрограде революции узнали неожиданно. «Когда мы получили телеграмму о февральском перевороте, мы не были организованы и не успели собраться. После мы устроили собрание в доме Долина. В день, когда мы получили телеграмму, был базарный день. Я решила, что крестьяне с базара разъедутся и ничего не узнают, побегу к ним и скажу, что царя нет, царя свергли, – вспоминала большевичка Александра Померанцева. – На пути я встретила товарища Сталина. Товарищ Сталин посмотрел на мое возбужденное лицо и спросил: "Куда вы бежите?" Я говорю: "Бегу на базар, надо сказать крестьянам о перевороте". Он одобрил, и я побежала скорее известить крестьян». Похоже, сам Сталин именно в этот момент узнал о революции.

«Вероятно, нужно избрать царя»

Настала сумятица. Большевики выступали на митинге перед солдатами, их было целых два полка. Сначала слово взял полковник, затем большевистский оратор Матвей Муранов. Потом произнес речь Каменев. Он будто бы сказал, что «царя нет, есть теперь временное правительство, к которому депутатам надо обращаться. Он говорил, что, вероятно, нужно избрать царя, и предложил Михаила Романова. Он сказал, что нашему собранию нужно с таким призывом обратиться и депутаты должны послать какую-то телеграмму». Тут появился Сталин, «отозвал Каменева за кулисы и там ему что-то крепко сказал», а присутствующим «объяснил вредность позиции Каменева, объяснил, что революцию надо двигать дальше и поднимать ее на высшую ступень». Все это старые большевики рассказывали уже после того, как Каменев был объявлен «врагом народа», так что о степени достоверности эпизода судить сложно. Если в описанной сцене есть толика правды, то интересна картина смятения, в том числе теоретического, охватившего большевиков перед лицом неожиданной революции.

Из Ачинска заторопились в столицу. Сталин, Каменев, Муранов и Швейцер выехали, по воспоминаниям последней, 7 или 8 марта и 12-го были уже в Петрограде. По пути из Перми отправили приветственную телеграмму Ленину и Зиновьеву.

Когда известие о революции достигло Монастырского, представлявший власть полицейский пристав растерялся и поначалу даже попытался скрыть новость от ссыльных, да куда там. Свердлов получил приветственную телеграмму из Красноярска от солдат и офицеров стоявшего там 14-го Сибирского стрелкового полка. Из Енисейска телеграфом пришло распоряжение, что ссыльный большевик Александр Масленников назначается комиссаром края и надо сдать ему дела и ценности, а Якова Свердлова отправить в Красноярск. Стоял март, на Енисее со дня на день мог вскрыться лед и прервать сообщение месяца на два. Свердлов с Голощёкиным решили рискнуть и успели проскочить. 20–21 марта они были в Красноярске, где Свердлов выступил на пленуме Красноярского совета, а на следующий день большевики отбыли в Петроград, куда добрались 29 марта.

Владимир Ленин, как известно, ехал через Швецию в пломбированном вагоне вместе с Надеждой Крупской, Инессой Арманд, Григорием Зиновьевым и еще двумя десятками однопартийцев, включая писателя Давида Сулиашвили. Высадившись на Финляндском вокзале в Петрограде, в ночь с 3 на 4 апреля Ленин выступил с «Апрельскими тезисами».

Еще в Выборге их встретил Сталин. «Десять-двенадцать лет я не видел Сталина. Его лицо, высокий лоб покрылись морщинами. Ушедшие вглубь глаза горели подобно свече, зажженной во мраке. Не изменилась его одежда. Блуза и пиджак на худом теле, как всегда длинные и широкие брюки и выцветшая кепка на хохлатой голове», – вспоминал Сулиашвили.

Лев Троцкий прибыл месяц спустя: он ехал из Нью-Йорка и по пути в канадском Галифаксе был интернирован английскими властями. Действующие лица нового акта революционной драмы постепенно собирались и вступали в игру. Времена рыбной ловли, лепки пельменей и статеек в эмигрантской прессе закончились.

Ольга ЭДЕЛЬМАН,кандидат исторических наук

«Будет на нашей улице праздник»

Вряд ли кто-либо из лидеров русских политических партий в начале 1917 года мог представить себе, что до революции остались считанные дни. Это в полной мере касалось и вождя большевиков Владимира Ленина.

В Швейцарии в начале ХХ века находили прибежище многие революционеры, в том числе большевики

Владимир Ленин, Надежда Крупская и Григорий Зиновьев встретили новый, 1917 год в эмиграции в Швейцарии. За полтора месяца до начала февральских событий, 9 января 1917 года, в 12-ю годовщину Кровавого воскресенья, выступая в Народном доме в Цюрихе перед молодыми швейцарскими социалистами с докладом о революции в России 1905–1907 годов, Ленин назвал ее «прологом грядущей европейской революции», которая освободит «человечество от ига капитала».

«Мы, старики, может быть, не доживем»

Завершая продолжительное выступление, он обронил фразу: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции».

Не эти слова были в докладе главными. Толкуя их однозначно и не вполне корректно, критики Ленина утверждают, что вождь большевиков оценивал перспективу революции крайне пессимистично и полагал, что его поколение революционеров «зарю новой жизни» уже не увидит.

На самом деле такой предопределенности во фразе не было: Ленин сказал лишь, что так «может быть». Значит, не исключал, что может быть и по-другому. В том же докладе он предостерег: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией». И здесь Ленин, который, по замечанию философа Николая Бердяева, «обладал исключительной чуткостью к исторической ситуации», не ошибся.

Критики Ленина не только выдергивают из доклада десяток слов, но и игнорируют другие заявления вождя, сделанные зимой 1916–1917 годов. А ведь в конце января он констатировал: «Революционная ситуация в Европе налицо. Налицо величайшее недовольство, брожение и озлобление масс». Внимательно следил он и за событиями в России, написав тогда же, что в случае революционных перемен в стране придется «иметь дело с правительством Милюкова и Гучкова, если не Милюкова и Керенского». И как в воду глядел: уже в марте три названных им политика вошли в состав Временного правительства.

В преддверии революции в феврале 1917-го в письме Инессе Арманд Ленин сообщил: «Получили мы на днях отрадное письмо из Москвы… Пишут, что настроение масс хорошее, что шовинизм явно идет на убыль и что наверное будет на нашей улице праздник».

«Праздник» разразился уже через несколько дней, но не в Москве, а в Петрограде. Впрочем, о самой революции в России Ленин узнал с опозданием – 2 марта. События на родине развивались стремительно, и надо было спешить домой. Пока решался вопрос, каким путем добираться до Петрограда, вождь большевиков разрабатывал стратегию партии в новых условиях. Он изложил ее в четырех «Письмах из далека», которые написал с 7 по 12 марта. Определив текущий момент как переходный от первого ко второму этапу революции, Ленин призвал не оказывать поддержку буржуазному Временному правительству и активизировать борьбу за прекращение империалистической войны. Он утверждал: «Правительство октябристов и кадетов, Гучковых и Милюковых, не может, – даже если бы оно искренне хотело этого (об искренности Гучкова и Львова могут думать лишь младенцы), – не может дать народу ни мира, ни хлеба, ни свободы». А потому каждый, кто призывает к поддержке Временного правительства, – «изменник делу пролетариата, делу мира и свободы». Союзниками российского пролетариата в начавшейся революции, по его мнению, были многомиллионная «масса полупролетарского и частью мелкокрестьянского населения в России» и пролетариат всех стран. Анализируя выдвинутую Лениным стратегию борьбы за власть, американский историк Роберт Слассер признал, что «нельзя не восхищаться широтой ленинских идей, емкостью выражений и дерзостью перспектив».

Тем временем не имевшие оперативной связи с Лениным петроградские большевики действовали на свой страх и риск. Члены нелегально работавшего в Петрограде Русского бюро ЦК РСДРП Александр Шляпников, Вячеслав Молотов и Петр Залуцкий самостоятельно сформулировали позицию по двум ключевым вопросам текущего момента. По вопросу о войне их позиция была близка ленинской. А вот по вопросу об отношении к Временному правительству единства среди петроградских большевиков не наблюдалось.

Американский историк Алекс Рабинович сложившуюся в их среде ситуацию описал так: «В самых общих чертах позиция Русского бюро ЦК под руководством Шляпникова почти смыкалась с категоричным отрицанием Временного правительства Лениным, тогда как подход большинства членов Петербургского комитета почти ничем не отличался от занятой ранее позиции социалистического большинства в руководстве Совета [Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов заявил, что станет поддерживать Временное правительство постольку, поскольку его политика будет соответствовать интересам народа. – О. Н.]. Но вместе с тем Выборгский районный комитет большевиков занимал позицию более левую, чем Ленин и Русское бюро ЦК. По собственной инициативе он начал призывать рабочих к немедленному захвату власти».

«Каждый остается на своем боевом посту»

12 марта в Петроград из ссылки прибыли Лев Каменев, Иосиф Сталин и бывший депутат Государственной Думы четвертого созыва Матвей Муранов. Они вошли в редакцию газеты «Правда» и в состав Русского бюро ЦК (кроме Каменева). Редакционная политика главного печатного органа большевиков сразу же изменилась. В опубликованной 15 марта программной статье Каменева «Без тайной дипломатии» говорилось:

«Солдаты, крестьяне и рабочие России, пошедшие на войну по зову низвергнутого царя и лившие кровь под его знаменами, освободили себя, и царские знамена заменены знаменами революции. Но война будет продолжаться, ибо германская армия не последовала примеру армии русской и все еще повинуется своему императору, жадно стремящемуся к добыче на полях смерти.

Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечая пулей и на снаряд – снарядом. Это непреложно. <…>

Мы не должны допустить никакой дезорганизации военных сил революции. Война должна быть закончена организованно, договором между свободными народами, а не подчинением воле соседа-завоевателя и империалиста. <…>

Не дезорганизация революционной и революционизирующейся армии и не бессодержательное "долой войну" – наш лозунг. Наш лозунг: давление на Временное правительство с целью заставить его открыто, перед всей мировой демократией, немедленно выступить с попыткой склонить все воюющие страны к немедленному открытию переговоров о способах прекращения мировой войны.

А до тех пор каждый остается на своем боевом посту».

Александр Шляпников вспоминал: «Позиция т. Каменева вполне удовлетворяла буржуазию, так как он призывал солдат, что "до тех пор каждый остается на своем боевом посту…" – а это было для нее самое существенное. К этому призывала солдат и рабочих вся буржуазная печать.

День выхода первого номера "преобразованной" "Правды" – 15 марта – был днем оборонческого ликования. Весь Таврический дворец, от дельцов Комитета Гос. Думы до самого сердца революционной демократии – Исполнительного комитета, был преисполнен одной новостью: победой умеренных, благоразумных большевиков над крайними. В самом Исп. комитете нас встретили ядовитыми улыбками. <…>

Вячеслав Молотов

Когда этот номер "Правды" был получен на заводах, там он вызвал полное недоумение среди членов нашей партии и сочувствовавших нам и язвительное удовольствие у наших противников. В Пет. комитет, в Бюро ЦК и в редакцию "Правды" поступали запросы – в чем дело, почему наша газета отказалась от большевистской линии и стала на путь оборонческий? Но Пет. комитет, как и вся организация, был застигнут этим переворотом врасплох и по этому случаю глубоко возмущался и винил Бюро ЦК. Негодование в районах было огромное, а когда пролетарии узнали, что "Правда" была захвачена приехавшими из Сибири тремя бывшими руководителями "Правды", то потребовали исключения их из партии».

Однако Каменев, Сталин и Муранов продолжили гнуть свою линию. Получив два первых ленинских «Письма из далека» от прибывшей в Петроград Александры Коллонтай, Каменев и Сталин обошлись с ними бесцеремонно, опубликовав только первое письмо. Причем из него была выброшена критика Временного правительства и лидеров меньшевиков, с которыми у Каменева и Сталина на тот момент складывались неплохие отношения.

Таким образом, в Петрограде в рядах большевистской партии начинался разброд, пресечь который мог только ее создатель и вождь. 27 марта в 15 часов 10 минут Ленин выехал из Цюриха в специальном вагоне с правом экстерриториальности в составе группы из 30 политэмигрантов и двух детей. Им предстояло проехать через Германию, на шведском пароме переправиться в Стокгольм и затем через Финляндию добраться до революционного Петрограда.

Ленину, который еще в январе сомневался в том, что он доживет до «решающих битв», судьба все же предоставила возможность принять участие в революции. Упустить шанс побороться за власть он не мог.

Ленин прибыл в Россию 3 апреля и быстро расставил все точки над «i»: страна медленно, но верно покатилась к Октябрю 1917 года…

Олег НАЗАРОВ,доктор исторических наук