Восток – дело тонкое
№25 январь 2017
Едва ли не самым известным свершением Ивана IV стало покорение Казанского ханства и дальнейшее расширение границ Московского царства на восток. О восточной политике царя «Историку» рассказал главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук Вадим ТРЕПАВЛОВ.
Фото: Наталья Львова
Завоевание одного из наследников Золотой Орды – Казанского ханства – воспринималось современниками как одно из самых знаковых событий эпохи. Не случайно оно укрепилось в народной памяти и нашло отражение в русском фольклоре.
«Казань брал, Астрахань брал»
– Почему Иван Грозный предпринял поход на Казанское ханство? Каковы были отношения Москвы и Казани к тому моменту?
– Казанское ханство, как и все наследники Золотой Орды, занимало особое место в русской геополитике и общественном сознании той эпохи. В Московском государстве жило уже второе и третье поколение людей, не плативших ордынской дани. Но историческая память о столетиях подчинения еще сохранялась: татары воспринимались как былые угнетатели. Так что для начала завоевания татарских ханств, и прежде всего ближайшего из них – Казанского, идеологическая почва была давно подготовлена.
Между тем реальная причина походов на Волгу иная. Иван III и Василий III щедро раздавали своим сторонникам земельные владения – поместья с крестьянами. Получилось так, что наиболее плодородные угодья к середине XVI столетия практически закончились и возникла необходимость в экспансии. Кстати, для любого молодого государства того времени экспансия была совершенно естественным процессом, в этом аспекте Московское царство не являлось уникумом. Но на западе – сильная польско-литовская держава и Ливонский орден. На юге – Крымское ханство и османские владения. На фоне таких соседей Казанское ханство было все-таки слабее.
Существовали, конечно, и экономические причины. В первую очередь здесь надо упомянуть о необходимости контроля над Волжским торговым путем: сильное Московское государство нуждалось в активно действующей торговле на этом пути, а Казань, как самостоятельный субъект экономических отношений, препятствовала русской торговой монополии на Волге.
– Присоединение военным путем тут было единственным возможным способом решения?
– Нет, имелась альтернатива: превратить Казань в послушный организм, полностью покорный воле московского сюзерена. Этот вариант рассматривался при Иване III, когда над ханством был установлен русский протекторат. Но в 1520-х годах к власти в Казани пришли ханы из крымской династии Гиреев, враждебно настроенной к Руси, и возможность мирного подчинения ханства стала таять. Несколько раз московской стороне удавалось сажать в Казани своих ставленников, но горожане их изгоняли. В начале 1550-х годов они пригласили на трон сына астраханского хана – относительно нейтральную фигуру, однако к тому времени московское правительство уже пришло к мысли о необходимости завоевания Казанского ханства.
– Какое значение для современников имело присоединение Казани?
– Очень большое, так как Казань была неким символом царского статуса и ранга. На протяжении двух с лишним столетий для русских существовал только один царь – ордынский хан. Византия с ее «царем» («цесарем», «василевсом») в ту эпоху значительно ослабла, а вот правитель Золотой Орды, непосредственный сюзерен русских земель, считался сильным государем. Не случайно в литературных памятниках позднейшего времени фигурирует идея, что истинное царское достоинство Иван IV приобрел лишь после завоевания Казани и Астрахани, где были резиденции ханов. Специалисты заметили, что в более поздних вариантах некоторых народных песен там, где изначально упоминался Царьград, произошла замена на Казань.
– Астрахань рассматривалась как-то иначе?
– Нет, с Астраханью сюжет похожий. Но если Казань первоначально была окраиной Золотой Орды и лишь затем приобрела особое значение, то Астрахань – это ханский домен со столицей в Сарае. Присоединение данной территории в источниках проходит как обретение Московским государством «царева места». Ведь завоевание Астрахани не могло быть оправдано теми же причинами, которые действовали в отношении Казани. Ханство находилось очень далеко, общих границ у Московского царства с ним не было, для раздачи земель помещикам оно не подходило, так как Астрахань окружена полупустынями и солончаками. Поэтому его покорение также включалось в символическую парадигму обретения царского достоинства: все ханские резиденции тем самым оказывались во власти московского царя.
Однако нужно было придумать и идеологический мотив для покорения ханства. В то время знатоки летописей обратили внимание, что князь Мстислав Владимирович (сын великого князя Владимира Святославича, крестителя Руси) владел Тмутараканью. И была пущена идея, что Астрахань (по-татарски Хаджитархан) – это и есть древняя Тмутаракань (что на самом деле не так, Тмутаракань находилась на Таманском полуострове), а стало быть, по законам династической преемственности она является вотчиной московских государей. Окончательное покорение Астрахани традиционно датируется 1556 годом, когда оттуда бежал последний хан и русские воеводы вошли в город, однако еще двумя годами раньше там был посажен вассальный хан.
Когда оба государства оказались во власти Москвы, стало очевидно, что царь заменил собою прежних ордынских правителей. Теперь в Казань к русским воеводам ехали за ярлыком на свои земли башкиры. Это было в природе вещей для тех народов, у которых еще жива была память о золотоордынских порядках: меняется правитель – нужно обновлять полномочия, получать новый ярлык. То же самое произошло с ногаями: в 1557 году они впервые заключили шерть (договор) в качестве младших партнеров московского государя, взяв на себя обязательства перед ним.
– Почему же Астрахань, в отличие от Казани, была мирно интегрирована?
– Это стечение обстоятельств. В последние годы появились исследования историка Ильи Зайцева, который разобрался в том, что собой представляла тогда Астрахань. Речь идет о двух небольших поселениях, огороженных едва ли не плетнями – так называемой городней. Население было немногочисленным и не очень боеспособным. Однажды ногаи, подойдя к городу, чтобы не проливать свою и чужую кровь, просто подожгли нефть – и все горожане оттуда бежали, как сказано в источнике, «от дыму». Что это за город такой, если из-за дыма его может покинуть все население? Так вот, когда русская рать в 1556 году подошла к Астрахани, весь народ во главе с ханом оттуда бежал, войска вошли в безлюдный город – так и получилось мирное присоединение.
Следует отметить, что Казанское и Астраханское ханства вовсе не были полностью уничтожены. Они номинально сохранялись, но уже под властью московского царя, который подчеркивал это в своем титуле. В структуре государства эти «подразделения» в том или ином виде теплились вплоть до эпохи Петра, до 1708 года, когда страна была разделена на губернии. Лишь тогда ханства окончательно ушли в прошлое.
Вступление Иоанна IV в Казань в 1552 году. Худ. П.М. Шамшин. 1894 (Фото предоставлено М. Золотаревым)
Колонизация Сибири
– Почему после Астрахани процесс присоединения новых земель стал вялотекущим?
– Сейчас нередко пишут, что у Ивана IV были претензии на все ордынское наследие, чем и обуславливались его действия на востоке, однако это вовсе не так. На востоке от Казани и Астрахани начинались неплодородные степи с кочевым, зачастую враждебным населением. Они Москву не интересовали. В то время перед московским правительством было более перспективных два пути: либо идти на юг (Кавказ и Крым), либо обратить взор на запад. Имела место даже борьба двух позиций в правительственной элите: воевать дальше с татарами и, следовательно, с турками или пробивать путь к Балтийскому морю.
Я убежден, что дальнейших перспектив для интенсивной восточной экспансии на тот момент не было. Текущие задачи на востоке оказались решены, поэтому правительство и обратило взор на запад. Как я уже говорил, были те, кто предлагал идти на юг, на Крым, но это означало полномасштабную войну с османами. Этого Иван Грозный, судя по всему, не хотел. В Москве прекрасно осознавали военный и экономический потенциал Османской империи, что и стало одной из главных причин, почему экспансия в южном направлении не продолжилась. Крым являлся вассальным владением османов, война с которыми Москве была вовсе не нужна.
Вообще Московской Руси повезло, что в военных планах Османской империи XVI века она занимала третьестепенное место: у турок были интересы на Балканах, в Персии, на морях они воевали с Габсбургами и португальцами. Если бы султан двинул свои войска на север, неизвестно, как бы повернулась русская история.
Западные соседи были менее мощными, особенно Ливонский орден, значительно ослабевший к тому времени. Он быстро развалился под ударами русских войск. Но, конечно, никто в Москве тогда не предполагал, что это выльется в долгую и разорительную войну с целой коалицией европейских государств, с окрепнувшей Речью Посполитой.
– А как же завоевание Сибири? Ведь оно хоть и медленно, но происходило?
– Туда первоначально двинулись не правительственные силы, а купцы, промышленники, казаки, причем последние были наняты Строгановыми. Когда границы Московского царства сомкнулись с Сибирским юртом в районе Уральских гор, то на первых порах отношения между государствами были в целом дружелюбными. Правители Сибири даже заключили шертный договор, обязались выплачивать дань. Но непосредственно интересов московского правительства в общем-то не нарушали и начавшиеся позднее конфликты с сибирцами. Там находились частные владения купцов Строгановых, которые более всего страдали от набегов и должны были заботиться об охране земель, включавших их соляные и пушные промыслы.
В то время головной болью для правительства и всех окрестных народов была казачья вольница на Волге: казаки часто грабили посольства, шедшие в Москву и переправлявшиеся через Волгу. В 1577 году Иван IV даже послал карательную экспедицию стольника Ивана Мурашкина против волжских казаков. В результате большинство их поселений были разгромлены, казаки разошлись в разные стороны, в том числе покинул эти места и отряд Ермака. Он двинулся в земли Строгановых, которым было сложно содержать такую трудноуправляемую ватагу, и казакам нашли военное предприятие. Так началась знаменитая экспедиция Ермака в Сибирь.
Как известно, военная удача оказалась на стороне казаков. Хан Кучум оставил свою столицу, и сибирско-татарское государство стремительно развалилось. Ни в каких планах московского правительства присоединение Сибири и тем более война с Сибирским ханством не значились. Но потом, когда посольство Ермака прибыло в Москву и «поклонилось» государю Землей Сибирской, царь, конечно, послал туда военный отряд, там стали строить города, началось освоение территорий. При этом, как и в случае с Казанью и Астраханью, Сибирское ханство еще долго сохранялось номинально, символически.
Российское государство во второй половине XVI века
– Можно ли сравнить это движение на восток с процессом колонизации, который в то же время развернули западноевропейские державы?
– В России четко различались два вида колонизации. Первый – крестьянская, стихийная и мирная колонизация: крестьяне самостоятельно шли на новые земли и угодья, осваивали их, налаживали добрососедские отношения с коренным населением. Другой вид – колонизация государственная, целенаправленная: на новые территории посылались гарнизоны, там основывались острожки – небольшие крепости. С экспедициями конкистадоров это сложно сравнивать, потому что кроме откровенного поиска новых источников доходов, драгоценных металлов у испанцев и португальцев была не менее значимая для людей Средневековья задача – распространение христианства.
– В нашем случае этот вопрос не был одним из первостепенных?
– Нет, для русской администрации это никогда не являлось главной задачей. Хотя, безусловно, церковь играла большую роль в колонизации, причем не только в связи с идейным обоснованием. Характерная для России черта: у нас была очень активная и плодотворная монастырская колонизация. Монахи основывали скиты, около них появлялись поселки. Это тоже было одним из способов освоения новых территорий – в Поволжье, на Русском Севере и в других регионах. При колонизации Америки ничего подобного не происходило.
– А идейная, как вы выразились, сторона колонизации все-таки присутствовала?
– Непримиримость к исламу сохранялась вплоть до екатерининских времен. Церковь видела свою миссию в том, чтобы язычников и мусульман обратить в православие. Действовали при этом жестко: уничтожались языческие капища, сносились мечети. Только Екатерина II провозгласила в Поволжье и других регионах веротерпимость.
Сама христианизация шла неровно, приливами и отливами. Зачастую это зависело от личности и убеждений местных церковных иерархов. Естественно, разрушение мечетей и языческих святилищ коренным населением воспринималось очень негативно, были возмущения и попытки мятежей, но сила государства уже превалировала. Когда крестили, загоняя в реку целыми чувашскими или мордовскими деревнями, рапортовали о массовом переходе в православие. Во многом это было искусственно, на низовом уровне еще очень долго сохранялись старые верования.
«Белый царь» всех объединил
– В чем заключалась ассимиляция населения новых земель, как оно включалось в жизнь Московского царства?
– Я бы вообще не называл этот процесс ассимиляцией: если говорить о XVI веке, то до нее было еще далеко. Скорее можно говорить о первоначальной адаптации. Насколько эти народы воспринимали себя частью одного огромного организма – России? Это восприятие шло через призму подданства «белому царю». Первые ростки такой идентичности проявились примерно через 50 лет после Казанской войны, когда представители поволжских народов (чуваши, марийцы, мордва и другие) участвовали в составе русских отрядов в ополчении, сражались в годы Смуты против поляков. У них уже сформировалась идея солидарности с иноэтничными соотечественниками. Так Россия постепенно трансформировалась в многонациональную страну.
В историческом масштабе русское государство распространилось по Евразии в очень короткий срок. Московскому правительству вскоре стало ясно, что для управления таким колоссальным пространством у него нет ни опыта, ни средств, ни кадров. Нужно было наладить такую систему отношений с местным населением, чтобы как можно безболезненнее адаптировать его к порядкам российского государства (и это серьезно отличает русский путь от процесса колонизации в Америке). Поэтому практически повсеместно сохранялся ряд элементов прежней жизни. Во многом эти порядки были унаследованы от Золотой Орды, поскольку были привычными для местного населения. Например, элементы налоговой системы. Иван IV одним из первых указов по присоединенным казанским территориям повелел платить ему подати так же, как прежде ханам.
– То есть просто меняется сюзерен, а быт народов остается в целом таким же?
– В том-то и дело! Именно поэтому к Ивану Грозному поехали за ярлыком: да, в глазах этих народов он был «неверным», не мусульманином, но он занимал «царево место». Сохранялось и прежнее административное деление: роды и племена, которые там жили, образовывали теперь низовые административные звенья в структуре воеводств и разрядов, установленных в Московском государстве. Русские судебники действовали лишь в отношении наиболее серьезных правонарушений, в то время как бытовые ситуации продолжали регулироваться исконными традициями и обычаями местных народов.
Одним из основных принципов национальной политики России было сотрудничество с этническими элитами. Для этого использовался в том числе разнообразный символический арсенал: награды, почетные звания, принятие при царском, а затем императорском дворе посольств и депутаций, выслушивание их просьб. Все это зародилось во времена Казанской войны и продолжало жить и совершенствоваться вплоть до падения императорской России.
– Как бы вы в целом оценили восточную политику Ивана Грозного?
– Если смотреть в контексте истории России, то я считаю восточную политику Ивана IV чрезвычайно успешной, особенно на фоне провалов на западном направлении. Эти действия обошлись небольшими потерями, привели к серьезному территориальному расширению, увеличению ресурсов государства, которые впоследствии позволили стране «продержаться» в ходе Смутного времени.
Беседовал Никита Брусиловский
ЧТО ПОЧИТАТЬ?
ЗАЙЦЕВ И.В. Астраханское ханство. М., 2006
ТРЕПАВЛОВ В.В. Степные империи Евразии. Монголы и татары. М., 2015
Никита Брусиловский