Грозный и уродивый

Старший современник Шекспира, Иван Грозный, конечно, не считал себя служителем муз. И в отличие от англичанина писал не для читательской аудитории и не для театральных постановок. Однако все это не мешает нам видеть в нем великого русского писателя.

Царь Иоанн Васильевич Грозный. Скульптор М.М. Антокольский. 1875 (Фото: Юрий Каплун/РИА Новости)

Иван IV – не первый и не последний писатель среди правителей нашей страны. Памятниками древнерусской литературы по праву считаются сочинения Владимира Мономаха. Слагал вирши и формулировал правила соколиной охоты царь Алексей Михайлович. Прилежно выводила пьесы и стихи императрица Екатерина Великая. Владимир Ленин писал о себе: «Род занятий – литератор». Иосиф Сталин в юности сочинял недурные стихи; не отставал от него и Юрий Андропов. Но и в этом ряду Иван Васильевич – первый среди равных по исповедальности и эмоциональному накалу своих, вне всякого сомнения, незаурядных произведений.

Конечно, сам он себя в писателях не числил. О такой профессии в XVI веке в Москве никто и представления не имел. К тому же у Грозного имелась другая ответственная миссия: быть пастырем врученного ему Богом «духовного стада» – богоизбранного народа. Впрочем, помимо самодержавных амбиций ему не было чуждо и авторское самолюбие.

Свободное творчество

Исследователи и ценители древнерусской словесности произнесли немало громких слов о писательском даровании Грозного. Нет ли тут преувеличения? Безусловно, нет. Он взорвал литературный этикет, открыл в писательстве новые пространства, показал в своих сочинениях самого себя – своенравного, буйного. Такая свобода высказывания его современникам и не снилась.

Для политика в своих текстах он был чудовищно прямодушен. Где же лицемерие, эта главная доблесть государственных деятелей, оградившая человечество от стольких неприятностей? Иван Васильевич не маскировал своих намерений, даже самых честолюбивых, не пытался скрыть от современников свои прегрешения. Должно быть, он считал, что самодержавная власть освобождает его от необходимости юлить и притворяться. И рубил правду-матку так, что летели клочки по закоулочкам. Это и выделяет его из череды почтенных русских писателей того времени. Грозный – вне приличий, вне канонов. Свободное творчество! Речь его текла без преград, смешивая стили.

«Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически приподнятый (как, например, в своем завещании 1572 г.), мастер "кусательного" стиля, всегда принципиальный, всегда "самодержец всея Руси", пренебрегающий всякими литературными условностями ради единой цели – убедить своего читателя, воздействовать на него, – таков Грозный в своих произведениях»… Эту оценку дал порфироносному литератору академик Дмитрий Лихачев – кстати, отнюдь не поклонник политической линии Грозного.

Царская писательская кладовка – это два послания Андрею Курбскому, несколько писем английской королеве Елизавете I, письма шведскому королю Юхану III, польскому королю Стефану Баторию, протестантскому проповеднику Яну Роките, гетману Яну Ходкевичу, русско-татарскому князю Симеону Бекбулатовичу, игумену Кирилло-Белозерского монастыря Козьме с братией, князю Александру Полубенскому, опричнику Василию Грязному…

Самый известный и пространный блок в литературном наследии царя Ивана – переписка с князем Курбским, которая велась с 1564 по 1579 год. Древнейшие версии писем Грозного и Курбского дошли до нас в списках первой трети XVII века. Это настоящий эпистолярный роман XVI столетия, не имеющий аналогов в русском контексте. Кроме того, это политическое выступление царя, адресованное не только князю Курбскому.

Недавнему соратнику, ставшему врагом, Грозный изложил целую семейную сагу, приправив ее своеобразным психоанализом. В риторическом запале он искусно находил оправдания своей жесткой политике. Главный довод – гибель царицы Анастасии. Он обвинял окружение Курбского в ее убийстве: «А и з женою вы меня про что разлучили? Толко бы вы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было». Древнегреческий языческий бог Крон (Кронос), чтобы сохранить свою власть, уничтожал собственных детей. Иван Грозный осознавал, что действует подобным образом по отношению к неверным подданным.

Переписка Ивана Грозного с опальным князем Андреем Курбским. Издание 1833 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Пушкин называл его «гневом венчанным». Царь легко переходил к «разговору на повышенных тонах» и не умел сдерживать ярость. «Что же, собака, и пишешь и болезнуеши, совершив такую злобу? К чесому убо совет твои подобен будет, паче кала смердяй?» – в таких выражениях он «ставит на место» мятежного князя. Но главная страсть Грозного – спорить, выстраивать шеренги эгоцентрической аргументации. Эрудиции ему хватало: самодержец легко находил доводы в Священном Писании и Предании, а также в античной и русской истории.

Грозный явно испытывал потребность в теоретическом обосновании собственной неограниченной власти. Всякий, кто на нее посягает, – не просто враг, но и кощунник, преступник перед Богом. Это излюбленная тема царя, к ней он клонит в любом монологе. Вот он пишет Стефану Баторию, польскому королю, с которым вел долгую войну с переменным успехом, и снова от смирения перед Господом молниеносно переходит к самовозвышению перед соседним монархом. От насмешек – к серьезным признаниям, к амбициозной политической программе.

В таких тезисах он крайне недипломатичен: «И не потому ли ты надеешься быть величественнее нас, что отвергаешь наше происхождение от Августа-кесаря? Так поразмысли о своих предках и о нашем ничтожестве. Всемогущий Бог благоволил ко всему нашему роду: мы государствуем от великого Рюрика 717 лет, а ты со вчерашнего дня на таком великом государстве, тебя первого из твоего рода по Божьей милости избрали народы и сословия королевства Польского и посадили тебя на эти государства управлять ими, а не владеть ими. А они люди со своими вольностями, и ты присягаешь величию их земли, нам же всемогущая Божья десница даровала государство, а не кто-либо из людей, и Божьей десницей и милостью владеем мы своим государством сами, а не от людей приемлем государство, только сын от отца отцовское по благословению приемлет самовластно и самодержавно, а своим людям мы креста не целуем». В раздражении царь прибегал к узорчатой «кусательной» речи, с изобилием бранных оборотов. «Собака», «пес смердящий» – это еще не самое резкое, как и определение «пошлая девица», которым он в переписке с английской королевой наградил Елизавету I.

Грозный – Грязному

На особом счету – послание Грозного Василию Грязному, именитому опричнику, угодившему в крымский плен. Крымский хан готов был обменять царского любимца на своего полководца Дивей-мурзу, кроме того, предлагал выкупить Грязного за фантастическую сумму – сто тысяч рублей. Об этом Василий самолично известил своего государя в письме. Но Грозный ответил посланием насмешливым, даже неумолимым, хотя и дружеским по форме.

Он подтрунивал над крымским пленником: «Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен; так надо было, Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал, не надо было спать, как при охотничьей поездке: ты думал, что в окольные места приехал с собаками за зайцами, а крымцы самого тебя к седлу и приторочили. Или ты думал, что и в Крыму можно так же шутить, как у меня, стоя за кушаньем? Крымцы так не спят, как вы, да вас, неженок, умеют ловить; они не говорят, дойдя до чужой земли: "Пора домой!" Если бы крымцы были такими бабами, как вы, то им бы и за рекой не бывать, не только что в Москве». Вот такой урок «военно-патриотического воспитания». Какие там сто тысяч! Правда, в ответном письме Грязной сумел оправдаться: рассказал, с какой отвагой он сражался с супостатами. Царь смягчился и через три года все-таки выкупил Грязного… за две тысячи.

К своему опричнику Грозный обращался без церемоний, без историко-философских отступлений. Расхристанно. В этом письме как будто звучит хмельной хохоток Ивана Васильевича. Он подначивает своего слугу, поддразнивает его. Чувствуется, что он хоть и бранит Грязного, но доверяет ему, потому и ведет речь по-свойски, в простонародном духе.

«Умоли о мне грешнем…»

Вся жизнь первого русского венчанного царя была пронизана религиозным переживанием. Не умиротворенной, но исступленной молитвой. Ему не чуждо покаяние, самоуничижение – часто притворное, но временами искреннее. Ученые приписывают ему авторство церковных текстов, написанных под псевдонимом Парфений Уродивый (Юродивый), а также ряда других произведений, например стихир на Сретение Владимирской иконы Божией Матери, на преставление митрополита Петра…

Это вполне соответствует артистической натуре Грозного. Он, считавший себя великим грешником, решил примерить монашеские ризы, да еще и с именем Парфений, которое с греческого переводится как «девственник». Тут вам и покаяние, и гордыня, и поза. И, быть может, самоирония. Что-что, а путать следы опричный игумен умел! Несколько веков никто не знал, что наш первый царь слагал церковные гимны. Сегодня большинство исследователей склонны видеть в некоторых стихирах и канонах XVI века царскую руку. Первым высказал такое предположение известный знаток древнерусской письменности архимандрит Леонид (Кавелин) в 1880-е годы. «Творение царя Иоанна, деспота Российского» – так пояснялось в изданиях того времени.

Стихира, сочиненная Иваном Грозным. Рукопись конца XVI – начала XVII века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В XVI столетии едва ли не все дороги на Руси вели к храму. Статус самодержца, Божьего помазанника, воспринимался главным образом в религиозном контексте. Но церковная жизнь Грозного – напряженная, взвинченная – удивительна даже для богомольной Московской Руси. Без осознания этой особенности нам не понять природу литературного таланта Иоанна.

Литературовед и фольклорист Иван Жданов (1846–1901), первым исследовавший писательское наследие Грозного, так объяснял его психологию: «…государство – что-то вроде большой монастырской общины, царь – какой-то главный общеземский игумен. После этого не будет удивительно, если в том, как изображает Иван отношения государственной власти к гражданам, откроется много сходного с теми отношениями, какие установились между настоятелем и братией в общежительных монастырях».

Грозный не сомневался, что избран свыше для укрепления православного царства. Именно это и придавало сил яростному самодержцу: он считал себя последним христианским государем. Он не слишком увлекался охотничьими потехами, не любил монотонных повседневных занятий. Только две стихии были близки царю – богослужение и наступательная политика. Его тянуло к исповеди. «Аз брат ваш недостоин еси нарещися… А мне, псу смердящему, кому учити и чему наказати и чем просветити? Сам повсегда въ пияньстве, в блуде, в прелюбодействе, въ скверне, во убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе», – писал царь братии Кирилло-Белозерского монастыря. Где здесь заканчивается лицедейство и начинается искренняя экзальтация – трудно определить, но, продемонстрировав способности к самобичеванию, он переходил к вполне рациональным тезисам против влияния бояр на монастырскую жизнь.

Молитва для Грозного, как правило, была связана с тем или иным важным эпизодом истории Московской Руси. Так, в стихире на Сретение Владимирской иконы Божией Матери он вспоминал о том, как этот чудотворный образ спас Москву от нашествия войск Тамерлана. Завоеватель повернул в сторону от православной столицы. Это произошло во времена великого князя Василия Дмитриевича, прапрадеда первого русского царя. Современники Грозного воспринимали эту историческую притчу как близкую реальность. Царь слагал стихиры по ранее существовавшим образцам, но вкладывал в них и собственное молитвенное чувство: «Веселися преименитыи град Москва, приемля чюдотворную икону Владычица; воспоимо верении со архиереи и со князи: Обрадованная, радуися, с Тобою Господе, подаяи намо Тобою велию милость». В этих строках – суть царского служения, религиозный смысл его власти.

Вся жизнь первого русского венчанного царя была пронизана религиозным переживанием. Иван Грозный в молельне. Худ. В.В. Пукирев. 1884

Противники не зря сравнивали Грозного с Нероном – необузданным императором, наделенным яркими артистическими наклонностями. Да, царь московский был актером и поэтом на троне. Откроем «Канон Ангелу Грозному, воеводе и хранителю всех человеков, от Бога посланного по вся души человеческие», подписанный именем Парфений Уродивый. В первой же песни звучит прозвище царя, оставшееся в истории: «Прежде страшнаго и грознаго твоего, Ангеле, пришествия умоли о мне грешнем о рабе твоем имрек. Возвести ми конец мой, да покаюся дел своих злых, да отрину от себе бремя греховное. Далече ми с тобою путешествати».

Ангел Грозный, воевода – это Михаил Архангел, по имени он в «Каноне» не назван. Автор молит его о спасении «от очию злых человек и от напрасныя смерти» и о сокрушении врагов. Царский характер не спрячешь: у Грозного и «Канон» получился несколько неканоническим. Он подчеркивал «нещадность» ангела смерти. Дмитрий Лихачев заметил: «Многократно повторяется, что ангел – "грозный воевода", что "возхождение" его за душой умирающего "грозно". Грозный говорит о нем: "несть сильнее тебя и крепчайши во брани". Он просит "весело" взглянуть на него: "да не ужаснуся твоего зрака"».

Мы не знаем точно, когда грозный царь «переоделся» в монаха Парфения и восславил Грозного воеводу, но Лихачев предположительно указал 1572–1573 годы, то есть дело было после походов на Новгород. Иван Васильевич тогда болел, впадал в отчаяние, почти непрестанно молился. Душа его металась от планов переселения на берега Туманного Альбиона до ненависти ко всему неправославному миру.

В те месяцы он много думал о смерти и о своей посмертной судьбе. В послании в Кирилло-Белозерский монастырь Иван Грозный писал: «Предстанет бо ти напрасно все пагубство, и люта, яко же буря, приидет ангел немилостив, отводя с нуждею, влекий душю твою, связану грехми, часто обращающуюся к здешним и рыдающу без гласа…»

Это не ритуальная риторика – он действительно боялся Страшного суда. С таким же покаянным настроем создавал и свой «Канон»: «Святый Ангеле, да мя напоиши чашею спасения и весело теку во след твоему хождению и молюся – не остави мене сира». Нет, тут дело не только в скоморошестве с переодеваниями. Это поэзия, но это и молитва.

Арсений Замостьянов

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993

ЮРГАНОВ А.Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998