Уроки 1917 года

В чем причина социального взрыва вековой давности, кем в действительности были Ленин и Сталин и что происходит сегодня с исторической памятью? Ответы на эти вопросы журнал «Историк» искал вместе с директором Института российской истории РАН, доктором исторических наук Юрием ПЕТРОВЫМ.

Как известно, есть два подхода к тому, что дает история человечеству. Одни вслед за историком Василием Ключевским считают, что она только наказывает за невыученные уроки. Другие полагают, что некоторую пользу извлекать из исторического опыта можно и нужно, что некий рационально-прагматический смысл изучения истории все-таки есть. Историк Юрий Петров – из тех, кто уверен: уроки из прошлого мы вынести можем и должны. Особенно если речь идет об опыте 1917 года…

«Нужно прекратить войну в умах»

– Если история учит, то чему учат нас события 1917 года?

– Прежде всего 1917 год преподносит урок, что нельзя допускать, чтобы классовая, социальная, межфракционная ненависть достигла того градуса, когда она перерастает в гражданскую войну, истребляющую, по существу, саму нацию. Это очень важный урок для нас всех: его смысл в том, что мы никогда больше не должны доводить страну до того порога, за которым может произойти нечто подобное.

– Вы считаете, этот урок извлечен? Если говорить о нынешней Российской Федерации, то я, наверное, готов с вами согласиться. Но если рассматривать вопрос шире, имея в виду весь состав бывшей Российской империи, тут картина зачастую другая. Сегодняшняя Украина, например, этим опытом явно так и не воспользовалась…

– Что касается нашей страны, мне кажется, этот урок мы извлекаем. Не скажу, что уже вполне справились, но мы на верном пути, и путь этот заключается в том, чтобы в первую очередь прекратить войну в умах – войну красных и белых, коммунистов и антикоммунистов.

Если в обществе сложится некий примиренческий консенсус (а он может сложиться на признании, что эти события не должны повториться), то этого уже в принципе достаточно. Мы все отнюдь не обязаны дудеть в одну дуду и повторять одни и те же лозунги. В обществе есть и будет идеологическое разнообразие – это нормально, это признак свободы. Но главное здесь – не доходить до того самого рокового рубежа, который не так давно перешли на украинском Майдане.

Те, кто устраивал Майдан, решили вырвать историческую память о России и о родстве наших народов на почве борьбы с коммунизмом и под лозунгом сближения с Евросоюзом. Так они, по сути, объявили войну части собственного народа. Как показало время, это абсолютно тупиковый путь, это путь манкуртов – людей, считающих, что можно забыть прошлое, и лишенных адекватного восприятия ситуации в сегодняшнем мире. Поэтому, боюсь, на Украине не скоро все успокоится…

Юрий Александрович ПЕТРОВ

Родился 10 июня 1955 года в городе Загорске (ныне Сергиев Посад) Московской области. В 1978 году с отличием окончил исторический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова. С 1978 по 1985 год занимал должность заведующего экспозиционным отделом в Государственном историческом музее. В 1985–2004 годах работал в Институте российской истории РАН (до 1992 года Институт истории СССР АН).

В 2004–2010 годах – завсектором истории Департамента внешних и общественных связей ЦБ РФ. С 2010-го – директор Института российской истории РАН. Доктор исторических наук (1999, тема диссертации – «Московская буржуазия в начале XX века: предпринимательство и политика»).

– Справедливости ради надо сказать, что одной из первых на этот путь встала новая Россия. Точнее, даже поздний Советский Союз. Потому что то, с какой стремительностью в конце 1980-х – начале 1990-х менялась картина прошлого, отчасти напоминает нынешние восточноевропейские метания…

– Согласен с вами. Мы сами оказались закоперщиками в деле освобождения от коммунизма и, будучи первопроходцами, часто проваливались в бездну всеобщего отрицания.

В те годы был общий тренд, который очень точно выразил фильм Станислава Говорухина «Россия, которую мы потеряли». Тогда действительно было ощущение, что 70 лет советской власти можно как бы отодвинуть и опять вернуться туда, в Россию, «которую мы потеряли», воссоединиться с теми благословенными дореволюционными временами и, как только это произойдет, у нас снова все будет прекрасно.

Но потом наступило отрезвление. Мы убедились, что к прежней, монархической России дороги нет. Мы перестали воспринимать советский период исключительно как тупиковый путь, начали приходить к иным оценкам и пониманию, что это был очень значимый этап нашей истории, что к нему нельзя относиться как к какому-то черновику, который можно перечеркнуть, выбросить и забыть.

Иначе говоря, в чем отличие нас тогдашних от сегодняшних бесноватых деятелей того же украинского Майдана? В том, что мы вовремя поняли: попытавшись вырвать из нашей памяти советский период, мы просто погубим саму страну. В этом, на мой взгляд, серьезное различие.

Сталин, Ленин и другие официальные лица

– В либеральных кругах то и дело поднимается шум по поводу того, что в стране якобы осуществляется «ползучая сталинизация», что советское прошлое опять в тренде. Вы видите основания для таких страхов?

Беспорядки на площади Независимости в Киеве. 2014 год (Фото: Игорь Головнев/ТАСС)

– Говорить об этом как о некоем направлении государственной политики совершенно бессмысленно. Этого нет. А что касается общественной жизни, то, разумеется, есть еще достаточное число людей, которые жили в советское время и сохранили позитивное отношение к этому периоду. И с данным фактором общественной жизни нужно считаться. Действительно, Сталин до сих пор пользуется популярностью, особенно у представителей старшего поколения. Но это не повод говорить о политике «сталинизации» или о возрождении сталинизма. Государством необходимые выводы сделаны, оценки даны, все определения президентом на этот счет озвучены. И в этом смысле страхи беспочвенны.

Штурм Зимнего дворца. Октябрь 1917 года

– Взгляд либералов на Сталина понятен: «кровавый палач», «диктатор». Взгляд апологетов Сталина тоже понятен: «великий вождь», «эффективный менеджер». А как современная наука оценивает его деятельность?

– Мне кажется, при оценке этого периода истории обязательно нужно разводить понятия «Сталин», «эпоха», «народ». То, что совершил народ (я имею в виду и индустриализацию, и победу в войне, и многое другое), – это все было добыто его кровью и потом, а отнюдь не гением Верховного главнокомандующего и генерального секретаря.

То, что представлял собой сам Сталин, в двух словах, наверное, не опишешь. Одна из последних книг о нем вышла из-под пера нашего замечательного историка Олега Хлевнюка – она называется «Сталин. Жизнь одного вождя». В ней Сталин показан разносторонне: тут и личные качества, и любовь к дочери, и жестокость в вынесении расстрельных решений, и бескомпромиссная борьба в своем партийном кругу… Я просто советую ее прочитать.

Если же отвечать на вопрос кратко, я бы сказал так. Это был государственный деятель – дитя своей эпохи, безусловно. Тиран, в этом нет никаких сомнений. Но человек, бесспорно, небесталанный. Дураком и кровавым маньяком он, разумеется, не был. По поводу Сталина можно долго спорить, однако главное, повторю, не сводить всю эпоху к одной только этой фигуре и достижения СССР не связывать лишь с его деяниями.

Владимир Ильич Ленин (в центре) в Горках. Одна из его последних прижизненных фотографий

ПО МЫСЛИ ЛЕНИНА, ФОРМУЛА «СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК» МОГЛА ВМЕСТИТЬ В СЕБЯ КАКИЕ УГОДНО НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ – ОТ АМЕРИКИ ДО АВСТРАЛИИ

– А про Ленина что скажете?

– Конечно, сегодняшние его оценки – это во многом мифы, порожденные той разоблачительной литературой, которая появилась в годы перестройки и в последующий период. Что касается моего отношения к фигуре Ленина, то для меня очевидно, что он не был шпионом и не работал по заданию какой-либо разведки, в том числе и германской. Он был очень крупным политическим деятелем, который на роль платного агента никак не подходил. Кто с кем играл в 1917 году – большой вопрос. Скорее всего, это Ленин переиграл немцев, ожидая мировую революцию, которая начнется с России, а продолжится в Германии. И в этой части он, безусловно, угадал, потому что Ноябрьская революция 1918 года в Германии сразу похоронила кабальный для Советской России Брестский мир, что и предсказывал Ленин. Это первое.

Второе. То, что Ленин был человеком крайне жестоким, – это правда. Сейчас, впрочем, чересчур смакуется эта тема: пишут о расстрельных списках, подписанных им, о приказах, которые рассылал по стране вождь мирового пролетариата, и прочих «зверствах большевиков». Все это так. Но важно учитывать контекст. Посмотрите внимательно документы той эпохи: подобные приказы отдавали все – и красные, и белые. Это была гражданская война, и зверств хватало с обеих сторон.

Третье. Если затрагивать тему его политических дарований в принципе, то, на мой взгляд, переход от военного коммунизма к НЭПу был очень точен с политической точки зрения. Это не было, естественно, благотворительностью по отношению к крестьянам, равно как и признаком доброты большевиков, – в основе НЭПа лежал сугубо прагматический расчет. Ленин тем самым удержал свою власть, которая заколебалась под влиянием Кронштадта и антоновщины, и чем дальше, тем было бы хуже. Ленин это понял и перевернул политику так, что крестьянину стало легче и он примирился с новой властью, которая в конце концов дала ему землю.

Ну и четвертое – по поводу создания союзного, федеративного по форме, а не унитарного государства СССР. Я полагаю, что в этом вопросе Ленин пошел по пути, который ему навязывали местные национальные коммунистические элиты. Он пошел на это – создал союзное государство со знаменитым правом наций на самоопределение вплоть до отделения, что в то время никто всерьез не воспринимал. По принципу «записали и забыли».

– Эта формула уже потом «взорвала» Союз…

– Да, потом, когда СССР стал клониться к закату, эта формула сработала на распад того самого союзного государства, которое Ленин создавал де-факто как строго централизованное и единое. Но он не мог, конечно, предвидеть того, что случится через 70 лет – такой горизонт вообще вряд ли достижим для политического прогноза. Ленин мечтал о мировой революции, когда все остальные страны мира постепенно присоединятся к Советскому Союзу. Недаром СССР не имел никакого национального признака в своем названии. По мысли вождя, формула «Союз Советских Социалистических Республик» могла вместить в себя какие угодно национальные образования – от Америки до Австралии.

Идея как раз и заключалась в том, что все национальное постепенно отойдет на второй план и сформирует основу для наднационального, классового объединения народов. Правда, мировой революции так и не произошло, а принцип построения Советского государства, заложенный в его основу, в эпоху катаклизмов оказался неспособным обеспечить целостность Союза. Это была утопия. Такая же утопия, как «государство рабочих и крестьян»…

Фактор Первой мировой

– Как Институт российской истории, которому в этом году исполнилось 80 лет, готовится к столетию русской революции?

– Сто лет – это период, за который, пожалуй, уже можно подвести некоторые итоги, обдумать те события более-менее непредвзято, «без гнева и пристрастия». Поэтому мы весьма внимательно относимся к этой дате.

Прежде всего наш институт готовит фундаментальную работу под названием «Россия в революции 1917 года: власть, общество, культура». Мы настаиваем при этом на формулировке «Великая российская революция» по аналогии с «Великой французской» и в этой книге хотим осмыслить события 1917 года как единый революционный процесс. Мы стараемся избежать противопоставления Февраля 1917-го Октябрю, уйти от этой дихотомии. Для чего? Чтобы понять, что это действительно был один процесс. И на самом деле имевший много общего с тем, что происходило во Франции в конце XVIII века. Сходство, на мой взгляд, состоит в первую очередь в том, что динамика развития событий была той же самой – по линии радикализации политического процесса (от жирондистов – к якобинцам, от Временного правительства – к большевикам) и перехода к диктаторским методам управления (Наполеон и Сталин).

Эта книга должна выйти в будущем году к юбилею революции. В ее создании участвуют более двух десятков авторов и из нашего института, и из других институтов Академии наук. Каждой главе этой книги будут предпосланы историографические очерки, представляющие основные линии исследования революции как в нашей историографии (советской и постсоветской), так и в зарубежной. Таким образом, мы пытаемся понять, как сформировались основные тренды изучения этих событий и что мы в итоге сегодня знаем о них.

Как ответственный редактор проекта надеюсь, что эта книга станет событием в нашей историографии. По сути, это попытка полномасштабного осмысления революции, затрагивающая как ее экономические, политические, военные, так и культурные и демографические аспекты.

Второй масштабный проект, который мы готовим, – это международная конференция, которая состоится с участием лучших российских исследователей и наших зарубежных коллег в октябре 2017 года. Собственно, она будет посвящена той же проблеме – попытке осмыслить события столетнего прошлого. Отсюда и название будущего форума – «Великая российская революция: 100 лет изучения».

– Пожалуй, главный вопрос, на который, как мне кажется, ищут ответ все, кто этой темой интересуется, заключается в том, была ли революция неизбежной или эта участь Россию могла миновать.

– Этот вопрос мучает историков уже 100 лет.

– И по-прежнему существуют две противоположные точки зрения.

– Точно! В шутку их сторонников можно назвать оптимистами и пессимистами. Пессимисты полагают, что Россия в начале ХХ века неизбежно пришла бы к революции. Оптимисты же говорят, что если бы были предприняты некоторые шаги, прежде всего со стороны власти, то революции вполне можно было бы избежать. И у тех и у других громадная доказательная база, и я не скажу, что на данный момент этот вопрос наукой решен.

На мой взгляд, революции можно было бы избежать, если бы не Первая мировая война. Именно война стала катализатором, ускорила многие социально-экономические и политические процессы, обострила ситуацию внутри страны и в итоге привела к страшному государственному коллапсу 1917 года. Если бы Россия избежала участия в той войне, империя могла бы существовать и дальше – кто знает, может быть, и до сегодняшнего дня.

Импульс противодействия

– Вы согласны с мнением, что сейчас интерес к прошлому растет?

– Согласен. Это выразилось, в частности, в том, что, когда мы готовили новый, так называемый единый учебник по истории нашей страны для средней школы, эта работа вызвала самое широкое общественное обсуждение. Общество продемонстрировало, что оно хочет знать, какая история и как именно будет преподаваться нашим детям.

Другое весьма показательное явление последнего времени – это, конечно, акция «Бессмертный полк». С моей точки зрения, когда миллионы людей выходят на улицы с портретами своих предков – это и есть олицетворение интереса к прошлому: и к истории своей семьи, и к истории своей страны. Это новый уровень отношения к истории как таковой: она перестала быть делом только ученых или только преподавателей. Можно сказать, что прошлое ожило и вошло в жизнь людей как часть их семейной истории…

СТАЛИН – ТИРАН, В ЭТОМ НЕТ НИКАКИХ СОМНЕНИЙ. НО ДУРАКОМ И КРОВАВЫМ МАНЬЯКОМ ОН, РАЗУМЕЕТСЯ, НЕ БЫЛ

В.М. Молотов, И.В. Сталин, К.Е. Ворошилов (слева направо на переднем плане), Г.М. Маленков, Л.П. Берия, А.С. Щербаков (слева направо во втором ряду) и другие члены правительства направляются на Красную площадь (Фото: Фотохроника ТАСС)

– Важно же еще и то, что, прежде чем выйти на улицы с портретами своих предков, люди изучают их биографии, роются в архивах, в базах данных Министерства обороны.

– Разумеется! Я сам был удивлен, когда девочки и мальчики бойко рассказывали, где служил, в каких войсках воевал, какие награды имел их прадед. Это замечательно.

Так что интерес к прошлому, особенно к истории своей страны, сегодня действительно велик, и мне кажется, что в теперешней геополитической обстановке он еще больше возрастает, потому что вокруг России сейчас вьются самые разные темные силы, пытающиеся ее дискредитировать, сфальсифицировать ее прошлое, уменьшить ее вклад в мировую историю. Это, как ни странно, играет роль импульса, пробуждающего интерес к прошлому, если можно так выразиться – импульса противодействия.

Безусловно, важно, чтобы это противодействие не заходило за определенную черту и мы не заняли позицию изоляционизма или конфронтации со всем миром. Это, конечно, нам совсем не нужно. Но то, что интерес к истории в обществе, и у молодежи в частности, усилился, – это вполне очевидный факт.

Участники акции памяти «Бессмертный полк» во время шествия на Красной площади. Москва, 9 мая 2016 года

– Как это оценивать? Я недавно услышал немножко поразившее меня мнение, что растущий интерес к прошлому – это показатель общественного неблагополучия. Мол, общество, уверенное в сегодняшнем дне, думает о настоящем и будущем, а общество, чувствующее себя незащищенным, наоборот, оборачивается назад. Что бы вы ответили такого рода скептикам?

– Я не согласен с подобными утверждениями. По этой логике самая благополучная обстановка в хлеву, где вообще не помнят ни о чем и ни о чем не задумываются – просто мирно жуют корм… Зачем же нам уподобляться таким тварям бессловесным?!

Человека как раз и отличает от животного прежде всего интерес к своему прошлому – «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Причем в буквальном смысле: первое отличие человека от животного, которое фиксируют археологи, – это именно «любовь к отеческим гробам», то есть забота о своих покойниках. Человек перестает их бросать, кремирует, хоронит – в общем, как-то заботится о них. С этого и начинается человек, с этого и начинается собственно человеческая история…

– С памяти как таковой.

– Совершенно верно. Поэтому я и не согласен с тем, что растущий интерес к истории – это показатель общественного неблагополучия. Это критерий, отличающий человека от других живых существ, – вот и всё. Стремление человека опереться на предшествующий опыт своего и других народов, чтобы увереннее создавать настоящее и заглядывать в будущее, – это абсолютно нормально: людям хочется разобраться, что следует приумножать, а от чего стоит отказаться.

Показателем общественного неблагополучия интерес к прошлому, на мой взгляд, является лишь в том случае, когда этот интерес продиктован не желанием узнать и сберечь, а, наоборот, стремлением стереть из своей памяти те или иные периоды, «начисто» переписать свою историю.

Такой синдром мы сейчас наблюдаем и на Украине, и в Польше, и в некоторых других европейских странах, где хотят забыть ту часть своей истории, которая не устраивает нынешние политические элиты, отказаться от нее, переписать. Вот это признак в самом деле серьезной неустроенности в головах как самой элиты, так и народа, который начинает из себя, что называется, печенку выдирать, лишь бы отказаться от своего якобы «плохого прошлого».

– Как вы считаете, должна быть у государства своя историческая политика?

– Должна, она и есть. А как ей не быть? Ведь что значит «историческая политика»? Это определенная система трактовок, которая должна быть заложена уже, строго говоря, в школьном учебнике. Это нормальная практика, которая существует во всем мире.

Мое глубочайшее убеждение, что это не частное дело авторов учебника, как и о чем рассказывать детям на уроках истории. Это должна быть согласованная позиция по поводу нашего прошлого.

Ведь у нас есть, скажем, государственная национальная политика, должна быть и историческая политика тоже. Никаких признаков возрождения сталинского «Краткого курса», единомыслия в отношении прошлого, как нас часто пугают, я здесь не наблюдаю. В этом нас упрекали в период работы над единым учебником: мол, вот снова мы пишем «Краткий курс истории ВКП(б)». Это же передергивание: мы с самого начала договорились, что единый учебник – это не значит единственный.

Беседовал Владимир Рудаков