«Глупость или измена?»

1 ноября 1916 года лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной Думе ставшую знаменитой речь, которая, по мнению многих историков, и запустила драматический процесс революционного слома действовавшей в то время власти.

П.Н. Милюков выступает в Четвертой Государственной Думе. Петроград, 1916 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Как случилось, что носившая вполне ситуативный характер и тактически приуроченная к остроте текущего момента речь лидера легальной думской оппозиции оказалась своеобразной прелюдией событий февраля 1917 года?

«Идти дальше и выше»

Милюков писал речь специально «к открытию Думы». Ее главный удар был направлен на премьера Бориса Штюрмера, однако лидер кадетов, по его собственному признанию, рискнул «идти дальше и выше фигурантов "министерской чехарды", вскрыть публично "темные силы", коснуться "зловещих слухов", не щадя и того источника, к которому они восходят», то есть императрицу Александру Федоровну и царскую чету как таковую. Он понимал, что его речь могла вызвать резкую реакцию верховной власти, повлечь за собой роспуск Думы и т. п., но был твердо намерен не отступать от своих замыслов, приурочивая их исполнение к наступавшему «решительному часу».

Сессия Думы открылась 1 ноября 1916 года (здесь и далее даты приводятся по старому стилю) речью председателя Михаила Родзянко, говорившего об армии, союзниках и войне до победного конца. Штюрмер и члены его правительства заранее знали о предстоящей обструкции и, не дожидаясь ее, покинули зал сразу после речи Родзянко.

Последующие прения поначалу носили рутинный характер. С критикой либералов выступали социал-демократы (меньшевики), свою неутомимую борьбу «с немецким засильем» продолжали правые, витийствовал Александр Керенский. Даже очередная декларация Прогрессивного блока, озвученная октябристом Сергеем Шидловским, оказалась скучной и невыразительной, в ней были опущены все «острые места». Декларация обвиняла министров в «неосведомленности», «некомпетентности» и враждебном отношении «к общественности», требовала скорейшего суда над бывшим военным министром Владимиром Сухомлиновым, которому вменялось в вину плохое снабжение армии, жаловалась на притеснение печати.

Милюкову пришлось в буквальном смысле спасать положение: сознавая, что беззубые и невнятные выступления ведут к утрате общественных симпатий, и не желая уступать голоса своих избирателей крайним левым, о чем он откровенно говорил за два дня до начала сессии французскому послу Морису Палеологу, лидер кадетов ринулся в бой.

«Это будет отвратительная Дума»

Фото предоставлено М. Золотаревым

За день до открытия осенней сессии Думы, 30 октября 1916 года, императрица Александра Федоровна простодушно заметила в письме к мужу: «Это будет отвратительная Дума, но не надо ее бояться: если она окажется слишком уж плохой, ее можно будет закрыть». Отношения между правительством и Думой она прямо называла «войной»: «Это – война с ними, и мы должны быть тверды».

«Слухи о темных силах»

Милюков начал речь, сообщив депутатам о своем «тяжелом чувстве», и посетовал на потерю «веры» в способность власти «нас привести к победе». Назидательно поставив России в пример державы Антанты, которые «призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий» и тем самым заручились всеобщим «доверием», лидер кадетов обрушился с уничтожающей критикой на русское правительство. Оно, по его словам, действовало с точностью до наоборот: не желало опираться на «доверие» думского большинства, лишилось почти всех «сколько-нибудь» заслуживающих этого «доверия» министров (здесь подразумевались прежде всего военный министр Алексей Поливанов и министр иностранных дел Сергей Сазонов) и в результате не имело «ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты». Милюков заявил, что «пропасть», разделяющая власть и общество, «расширилась и стала непроходимою».

Кроме того, он обвинил русское правительство в дезорганизации страны, в провоцировании «брожения и беспорядков». Свое утверждение Милюков подкреплял не чем иным, как ссылками на расползание по России «темных слухов о предательстве и измене», каковые «забираются все выше и никого не щадят». «Зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел», – подчеркивал оратор.

«Как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами?» – восклицал он. Милюков не испытывал затруднений в поиске доказательств. Лидер кадетов вооружился недавней статьей под названием «Мануйлов, Распутин, Штюрмер» из германской газеты Berliner Tageblatt от 16 октября 1916 года, из которой следовало, что замена Сазонова на посту министра иностранных дел летом 1916 года произошла при участии Ивана Манасевича-Мануйлова, Григория Распутина и близких к нему лиц – митрополита Петроградского и Ладожского Питирима (Окнова) и князя Михаила Андронникова, то есть тех самых «темных сил».

Лидер кадетов цитировал не только германскую прессу. Обвинив Штюрмера в германофильстве, вождь главной либерально-оппозиционной партии, как заправский националист, припомнил немецкие корни премьера и зачитал выдержки из передовицы венской газеты Neue Freie Presse от 25 июня 1916 года: «Как бы ни обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех)».

Страшным приговором русскому премьеру и одновременно, напомним, главе МИД стали следующие вольные рассуждения австрийского журналиста (разумеется, в интерпретации Милюкова): «Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, – господа, заметьте, – что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие, которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску».

При этом Милюков отметил «помешательство» кабинета министров на «идефикс революции, грядущей со стороны левых», подчеркнув, что «этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам».

Досталось и правящей династии. Как потом признавался Милюков в мемуарах, он решился вслух назвать «имя императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи». Однако во избежание наказания за такую вольность он «замаскировал» дерзкое утверждение цитатой из все той же венской Neue Freie Presse, где назначение Штюрмера министром иностранных дел было преподнесено как успех «партии мира, группирующейся вокруг молодой царицы».

Подводя итог разговору о Штюрмере, Милюков выразил уверенность, что «сюда» (в Думу) этот премьер «больше не вернется». Этим он сорвал новые аплодисменты, а также крики «Браво!».

ФАКТЫ БИОГРАФИИ ПАВЛА МИЛЮКОВА

Черный шар от Ключевского

В 1892 году 33-летний Милюков защитил 700-страничную магистерскую диссертацию «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформы Петра Великого». Многие члены ученого совета Московского университета были за то, чтобы ее зачесть сразу как докторскую. Но неожиданно резко против выступил любимый учитель Милюкова – Василий Ключевский. По распространенной версии, будущий лидер кадетской партии был оскорблен настолько, что решил не защищать докторской диссертации.

Надпись царя Самуила

В 1898 году во время поездки в Македонию историк Милюков сделал важное научное открытие. У входа в небольшую церковь на берегу Охридского озера лежала плита правильной формы без каких-либо надписей. Велев перевернуть ее, Милюков на обратной стороне обнаружил древний текст, относящийся к эпохе Первого Болгарского царства. Это была надпись, датированная 993 годом и сделанная по приказу болгарского царя Самуила (ум. 1014). Она была признана одним из древнейших дошедших до нас кириллических текстов. С тех пор надгробная плита хранится в Национальном историческом музее Болгарии в Софии.

Квартирный ценз

Будучи основателем и признанным лидером кадетской партии, Милюков не был допущен к выборам в Первую и Вторую Государственную Думу по формальному основанию – несоответствию требованиям квартирного ценза: больше года не проживал в квартире, принадлежавшей ему по контракту. Тем не менее Милюков ежедневно посещал Таврический дворец и, как говорили, «дирижировал Думой из буфета».

«Вашингтонский обком»

В рождественские каникулы 1908 года Милюков посетил США и выступил там с лекцией о политической ситуации в России. В его честь был организован пышный прием. Однако на родине этот его визит, а особенно те оценки, которые давал Милюков положению дел в стране, были встречены очень неодобрительно. В русской крайне правой прессе появились статьи типа «О чем докладывал г. Милюков вашингтонскому правительству». Правые думские фракции, считая его поведение за границей «изменой Родине», устроили Милюкову настоящий бойкот, трижды сорвав его выступление в Думе.

Стакан воды

Владимир Пуришкевич

На одном из заседаний Думы в 1908 году депутат от монархистского Союза русского народа Владимир Пуришкевич, во время своего выступления заметив на лице Милюкова ироничную улыбку, бросил в него с трибуны стакан с водой. Стакан разбился у ног лидера кадетов. В том же году председатель Думы октябрист Александр Гучков вызвал Милюкова на дуэль, посчитав, что тот обвинил его во лжи. Шансы Милюкова убить опытного дуэлянта Гучкова оценивались как минимальные. Впрочем, секундантам удалось уговорить их уладить дело миром. Конфликт широко обсуждался в прессе, и вечером следующего дня лидеру кадетской партии все-таки досталось: по дороге домой он был жестоко избит неизвестными. Интересно, что в марте 1917 года оба – Милюков и Гучков – оказались членами Временного правительства: первый стал министром иностранных дел, второй – военным министром.

Милюков-Дарданелльский

С самого начала Первой мировой войны Милюков выступал за ведение ее до победного конца – прежде всего для того, чтобы Россия получила контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, соединяющими Черное и Средиземное моря. За это он получил ироничное прозвище Милюков-Дарданелльский, которым сам впоследствии очень гордился.

Министр-рекордсмен

Став министром иностранных дел Временного правительства, Милюков установил своеобразный рекорд: он пробыл на этом посту меньше остальных глав внешнеполитического ведомства за всю историю России – два месяца и один день, с 1 марта по 2 мая 1917 года. Его преемник во Временном правительстве Михаил Терещенко занимал эту должность почти полгода. Кстати, вторым с конца после Милюкова по длительности пребывания на своем посту оказался последний советский министр иностранных дел Борис Панкин (28 августа – 19 ноября 1991 года).

Гибель Набокова

28 марта 1922 года на Милюкова было совершено покушение. В полном зале Берлинской филармонии он прочел полуторачасовую лекцию «Америка и восстановление России», по окончании которой раздались выстрелы. Милюкова успели бросить на пол, но террорист с криком: «Я мщу за царскую семью!» – вскочил на сцену и продолжил стрельбу. Ему преградил путь однопартиец Милюкова Владимир Набоков (отец писателя), которого в следующее мгновение смертельно ранил второй преступник. Покушавшиеся были задержаны толпой: ими оказались офицеры белой армии, желавшие отомстить Милюкову за отказ от вооруженной борьбы с большевиками. Бывший лидер кадетов после этой трагедии долгие годы помогал семье Набокова, в том числе и его ставшему впоследствии знаменитым сыну.

«Правда о большевизме»

Навсегда покинув Россию в декабре 1918 года, Милюков поначалу оставался непримиримым противником большевиков. Однако впоследствии его позиция стала меняться. «Есть случаи, когда Советская власть действительно представляет Россию», – говорил он. Милюков отказался от идеи вооруженного свержения власти большевиков и настаивал на признании основных результатов Октябрьской революции: республиканского строя, федеративного устройства, решения земельного вопроса путем распределения земли между крестьянами. В 1943 году после победы над фашистами под Сталинградом историк написал последнюю в своей жизни статью «Правда о большевизме», в которой отмечал, что «народ не только принял советский режим как факт, он примирился с его недостатками и оценил его преимущества».

«Мне жаль финнов…»

До самой смерти Милюков выступал за восстановление России в ее исторических границах. Поэтому в 1939-м он поддержал подписание советско-германского пакта, а также вхождение в состав СССР Западной Украины, Западной Белоруссии и прибалтийских государств. Он сожалел лишь о том, что к Союзу не была присоединена Варшава с окрестностями, ранее тоже являвшаяся частью Российской империи. Поддержал Милюков и действия СССР во время Советско-финляндской войны. «Мне жаль финнов, но мне нужна Выборгская область», – писал он. В годы Великой Отечественной войны, живя в оккупированной немцами Франции, бывший лидер кадетов горячо приветствовал победы Красной армии.

Киса Милюков

Похожим на Милюкова сделали своего героя Ипполита Матвеевича (Кису) Воробьянинова советские писатели Илья Ильф и Евгений Петров. «Очков он не носил. Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена… нашла, что в очках он вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием». Интересно, что Анатолий Папанов, сыгравший роль Кисы в экранизации романа «12 стульев» (режиссер Марк Захаров, 1976 год), также внешне очень напоминал Милюкова.

«Дурак, но не изменник»

Впрочем, вовсе не этими грозными заявлениями запомнилась публике речь Милюкова, а знаменитым рефреном про «глупость или измену». Накануне выступления лидера кадетской партии один из министров (по-видимому, военный министр Дмитрий Шуваев), услышавший, что Дума «собирается говорить об измене», воскликнул: «Я, может быть, дурак, но я не изменник». Улучив момент, Милюков, которому передали эти слова, повторил их во всеуслышание и поднял министра на смех: «Разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?»

Развивая свою мысль, Милюков сначала в качестве примера привел ситуацию неготовности России своевременно поддержать вступившую в войну Румынию, которая терпела поражение от австро-германских войск. «Как вы назовете это: глупостью или изменой?» – вопрошал он. «Одно и то же!» – вторили ему единомышленники из зала.

Затем лидер кадетов напомнил, что исполнение намерения «умного и честного министра» Сазонова обещать Польше автономные права было отсрочено правительством и это дало возможность кайзеру начать формировать из поляков «полумиллионную армию». «Глупость или измена?» – снова спросил Милюков думцев. «Измена!» – послышались голоса. «Выбирайте любое. Последствия те же», – отчеканил вождь либералов.

Сентенция о нежелании правительства, «сознательно» предпочитавшего «хаос и дезорганизацию», внять призыву Думы «организовать тыл для успешной борьбы» из опасения, что это «значит организовать революцию», дала оратору основания опять повторить вопрос: «Что это, глупость или измена?» В разразившейся шутливой дискуссии мнения оппозиционеров разделились. Одни кричали: «Измена!»; другие, смеясь: «Это глупость!»

После этого Милюков обвинил полицейских провокаторов в намеренном разжигании протестов рабочих на заводах, обратившись к думцам: «Что это делается, сознательно или бессознательно?»

Фото предоставлено М. Золотаревым

МИЛЮКОВ ОБЪЯВИЛ О НЕОБХОДИМОСТИ БОРЬБЫ С ПРАВИТЕЛЬСТВОМ: «ЭТО НАШЕ ГЛАВНОЕ ЗЛО, ПОБЕДА НАД КОТОРЫМ БУДЕТ РАВНОСИЛЬНА ВЫИГРЫШУ ВСЕЙ КАМПАНИИ»

Намекая на обстоятельства отставки Сазонова, оратор говорил про него как про «единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников», а виновной в его увольнении объявил «придворную партию». Однако произнести свой сакраментальный вопрос: «Глупость или измена?» – не успел. Милюкова перебил один из лидеров правых Николай Марков (Марков Второй), выпаливший: «А ваша речь – глупость или измена?» В ответ вождь либералов без ложной скромности назвал ее «заслугой перед родиной».

Заканчивая речь, Милюков, по сути, поставил перед Думой не входивший в круг ее полномочий вопрос о вотуме недоверия правительству. «Добивайтесь ухода этого правительства», – призывал он депутатов. А чтобы у тех не возникло ни малейшего сомнения, уместна ли такая борьба с верховной властью в условиях тяжелой войны с грозным врагом, оратор подчеркнул: «Да ведь, господа, только во время войны они [действующий кабинет министров. – В. В.] и опасны».

Обращаясь к правительству, он фактически сжигал мосты: «Мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете».

Главной причиной занятой им непримиримой позиции Милюков назвал «неспособность и злонамеренность данного состава правительства», пояснив: «Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании».

Борьбу с правительством надлежало вести, по его словам, «во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал». Итогом же этой борьбы должно было стать формирование кабинета, ответственного перед депутатами, и торжество трех провозглашенных Прогрессивным блоком принципов, каковыми являлись «одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы».

Приговор старой системе власти, противившейся парламентскому правлению, был четко и недвусмысленно сформулирован под «шумные аплодисменты» в самом конце речи: «Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти».

«Наполненный гноем пузырь»

Лидер парламентской оппозиции сходил с трибуны под овацию большинства. Он был доволен собой и даже годы спустя, находясь в эмиграции после своего полного политического краха, с удовлетворением вспоминал: «Впечатление получилось, как будто прорван был наполненный гноем пузырь и выставлено напоказ коренное зло, известное всем, но ожидавшее публичного обличения».

Заседание Государственной Думы четвертого созыва в Таврическом дворце (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Успех речи превзошел все ожидания. Прогрессивный блок обеспечил себе абсолютное доминирование в Думе, а Милюков закрепил за собой непререкаемое политическое лидерство. В свою очередь, кабинет Штюрмера, ошельмованный в Таврическом дворце, был практически обречен. Премьер некоторое время помышлял об отпоре и поднял в Совете министров вопрос о наказании строптивого думца, однако не нашел поддержки. Министры предложили своему председателю просто-напросто судиться с Милюковым по поводу его «клеветы», но Штюрмер принял решение «благоразумно воздержаться». Он также добивался роспуска оппозиционной Думы на «каникулы», но и в этом не преуспел.

Цензура запретила публиковать «крамольную» думскую речь Милюкова, как и некоторых других депутатов, но тексты выступлений перепечатывались на пишущих машинках и ротаторах в различных министерствах, штабах, общественных учреждениях и частных домах и миллионными тиражами распространялись по стране. При этом прозвучавшие в Таврическом дворце слова нередко дополнялись и «усиливались» разными доброхотами. Народная «молва» передавала из уст в уста: «Член Думы Милюков доказал, что царица и Штюрмер предают Россию императору Вильгельму».

Впрочем, по иронии судьбы лидер кадетов вообще ничего не утверждал, за исключением правильности программы своего политического блока. Во всем, что касалось конкретных фактов, Милюков лишь предполагал, вопрошал, намекал и недоумевал. Поэтому его невозможно было судить за «клевету», которой он, опасаясь нежелательных для себя последствий, предпочел ряд таинственных и многозначительных «инсинуаций».

Знаменитый публицист Владимир Бурцев – Шерлок Холмс русской революции, многие годы занимавшийся разоблачением агентов охранки в рядах революционеров, назвал это выступление в Думе «исторической речью», которая «вся построена на лжи». Сам Милюков, который, стоя на трибуне, всем своим видом давал понять, что знает гораздо больше того, о чем может открыто заявлять, впоследствии признавался, что все было с точностью до наоборот: сказал он намного больше, чем «на самом деле» знал.

Неожиданные последствия

Между тем последствия произнесенной Милюковым речи, по справедливому замечанию историка Сергея Ольденбурга, сына одного из лидеров кадетов – Сергея Федоровича Ольденбурга, «далеко превзошли истинные намерения оратора».

Во-первых, сразу после скандальной речи русская дипломатия должна была срочно устранять результаты этого швыряния камнями в стеклянном доме. Чтобы восстановить поколебленный престиж России, Министерство иностранных дел разослало правительствам союзных держав циркулярную телеграмму с опровержением слухов о сепаратном мире. Однако семена раздора и взаимного недоверия уже были посеяны и могли в перспективе дать самые неожиданные и пагубные всходы.

Во-вторых, царские министры стали откровенно побаиваться Милюкова и думской оппозиции, что, несомненно, радовало последних, но побуждало верховную власть наказывать провинившихся за отсутствие «надлежащего тона». Так, 4 ноября 1916 года военный и морской министры Дмитрий Шуваев и Иван Григорович в благожелательном и отчасти заискивающем ключе отчитались перед Думой в том, что война по воле императора будет доведена до победы. Депутаты тепло встретили обоих министров, а Милюков, взяв слово, по-своему истолковал их речи: «Военный и морской министры – на стороне Государственной Думы и народа». После заседания Шуваев, подойдя к Милюкову, пожал ему руку и сказал: «Благодарю вас».

П.Н. Милюков (сидит второй справа) с товарищами по Государственной Думе во время поездки парламентской делегации за границу. 1916 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Данный эпизод, о котором стало известно Александре Федоровне, возмутил императрицу. Она сочла, что «Шуваев поступил хуже всех», и просила мужа заменить его на министерском посту генералом Михаилом Беляевым – «настоящим джентльменом». Царь исполнил просьбу жены: назначение Беляева состоялось в начале 1917 года.

В-третьих, «министерская чехарда» приобрела еще более спонтанный и хаотичный характер. Судьба Штюрмера была предрешена. Несмотря на все попытки Александры Федоровны сохранить на посту председателя Совета министров «такого преданного, честного, верного человека», Николай II был вынужден уволить государственного деятеля, к которому «никто не имеет доверия». Но выбор преемников оказался довольно скудным и в результате неудачным. Александр Трепов, назначенный премьером 10 ноября 1916 года, находился в непрерывном конфликте как с Думой, так и с императрицей, демонстративно отказавшей ему в доверии за враждебное отношение к близким ей Григорию Распутину и Александру Протопопову. За полтора месяца пребывания у руля Трепов неоднократно просил об отставке, пока наконец не получил ее. Новым (как выяснилось вскоре, последним) председателем Совета министров Российской империи, согласно выбору императрицы, в конце 1916 года стал князь Николай Голицын – пожилой и заурядный сановник. Никогда ранее он не занимал высоких постов и не имел необходимого опыта, но был во всем лоялен царской чете. Милюков считал премьера Голицына «полным ничтожеством в политическом отношении», а его двухмесячное пребывание во главе правительства впоследствии окрестил не иначе как «самоликвидацией старой власти».

В-четвертых, патовая ситуация, чреватая крушением всей системы управления, сложилась в ключевом ведомстве, ответственном за внутреннюю политику империи. Министр внутренних дел Александр Протопопов был полностью дискредитирован в глазах общественности и лишился доверия царя. Николай II отмечал его несостоятельность, элементарную неспособность «держаться определенного мнения» и с грустью писал жене, что «рискованно оставлять в руках такого человека Мин[истерство] внут[ренних] дел в такие времена!». Однако Александра Федоровна категорически возражала против увольнения Протопопова, который, как утверждала императрица, «будет на месте», «все наладит» и уже дал «стране» почувствовать свою «твердую руку». В итоге Протопопов был оставлен на посту только из опасения, что его уход будет воспринят «как полная капитуляция» перед Прогрессивным блоком и побудит оппозицию к началу нового «штурма власти».

В решающие дни февраля 1917 года, когда судьба трона во многом зависела от слаженности и эффективности действий подчиненных министра внутренних дел, последние не проявили ни того ни другого. Да и сам Протопопов, вопреки ожиданиям императрицы, так и не повел страну той «твердой рукой», которая смогла бы навести порядок в восставшей столице.

Наконец, громким отголоском речи Милюкова «Глупость или измена?» явилось убийство Распутина, олицетворявшего собой «влияние темных безответственных сил» и бесконечную «министерскую чехарду», в петербургском особняке князей Юсуповых в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года. Но убийство «отца Григория», вопреки расчетам высокопоставленных организаторов и участников покушения, лишь усугубило ситуацию, привело к новой волне отставок и беспрецедентному падению престижа правящих верхов императорской России. Да и сам Милюков, назвавший это злодеяние «безобразной драмой», был далек от его одобрения. «Ничего» не меняя по существу, оно к тому же еще больше озлобляло «русского мужика». Народную молву о «мужике», добравшемся «до царских хором – говорить царям правду» и убитом «дворянами», было нетрудно предугадать, равно как и желание «коллективного русского мужика» отомстить всем без разбора «дворянам» за «гибель своего брата».

«Штурмовой сигнал к революции»

В какой-то момент либерал и оппозиционер Милюков, стремившийся всего лишь запугать верховную власть и заставить ее пойти на новые политические уступки, внезапно для себя узнал, что его речь приобрела «репутацию штурмового сигнала к революции». Такая характеристика озадачила его. «Я этого не хотел», – признавался он в мемуарах.

Когда весь последующий ход событий («победа» над премьером Штюрмером, нежелание верховной власти даровать «ответственное» правительство, рост общественной активности, получившая популярность «болтовня» о «дворцовом перевороте» и др.) стал подталкивать Милюкова и руководимую им политическую оппозицию к смелым и решительным действиям, он неожиданно для себя обнаружил, что находится отнюдь не в авангарде начатой им борьбы (или даже «войны»). В особенности после того, как его традиционно более умеренный соратник – правый кадет Василий Маклаков – выступил в кадетском кружке с докладом «о предстоящей революции».

Лидеру кадетской партии вовсе не хотелось «популяризировать» эту тему. Однако и он вскоре был застигнут врасплох, услышав «вполне конкретный вопрос: почему Государственная Дума не берет власть?». Милюков, как ему казалось, проявил находчивость и отшутился: «Приведите мне два полка к Таврическому дворцу – и мы возьмем власть».

Между тем в действительности так оно и вышло – в феврале 1917-го. «Я думал поставить неисполнимое условие, – резюмировал много лет спустя свой рассказ об этом эпизоде бывший лидер бывшей кадетской партии. – На деле я невольно изрек пророчество»…

А уже через девять месяцев после февральских событий – 28 ноября 1917 года – Совет народных комиссаров Российской Советской Республики объявил кадетов партией «врагов народа».

Всеволод Воронин,доктор исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

МИЛЮКОВ П.Н. Воспоминания. В 2 т. М., 1990

ЧЕРНЯВСКИЙ Г.И., ДУБОВА Л.Л. Милюков. М., 2015 (серия «ЖЗЛ»)