Уложение царя Алексея

В 1649 году в России был принят новый свод законов – Соборное уложение. Опираясь на него, царь Алексей Михайлович существенно расширил социальную базу самодержавной власти, упрочил позиции государства в целом. Это обстоятельство и предопределило долгожительство Уложения, действовавшего вплоть до 30-х годов XIX века.

Соляной бунт в Москве. 1648 год. Худ. Э.Э. Лисснер. 1938 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

История возникновения Соборного уложения неразрывно связана с началом царствования Алексея Михайловича, который вступил на престол в июне 1645 года, после скоропостижной кончины отца, царя Михаила Федоровича…

Дядька Тишайшего

В первые годы молодой государь мало занимался делами. Реальная власть перешла к человеку, которому Тишайший доверял безгранично, – его воспитателю и дядьке, боярину Борису Ивановичу Морозову. Боярин был сведущ, деловит и ловок в обхождении. Но ему не хватало широты ума.

К тому же Борис Иванович был корыстолюбив и поспешил окружить себя дельцами, по большей части нечистыми на руку. Нравственный облик этих людей в последующем станет одной из причин открытого народного возмущения.

Всевластие Морозова вызывало немало толков и нелестных слов в адрес… Алексея Михайловича. «Государь-де молодой глуп, а глядит-де все изо рта у бояр, они-де всем владеют, а сам-де он, государь-то, все ведает и молчит, черт-де у него ум отнял», – говорили в народе, разумея под боярами в первую очередь Морозова.

Между тем доверчивость Алексея Михайловича вполне понятна: он был не «глуп», а молод и неопытен. И не он один, оказавшись в юном возрасте на престоле, искал поддержки.

Так было и с его отцом Михаилом Федоровичем, первым Романовым, так будет и с его сыновьями – Федором, Иваном и Петром. Правда, традиция предполагала соправительство Боярской думы или регентского совета. Морозов же подмял всех, предпочитая единолично поддерживать скипетр – еще тяжелый, по меткому выражению одного дипломата, для руки юноши.

Морозов и его окружение осознавали, что решение основных внешнеполитических задач – прежде всего возвращение отошедших к Речи Посполитой русских земель – невозможно без обеспечения безопасности южных границ.

В этом смысле правительство готово было продолжить те титанические усилия, которые прилагались властями в прежнее царствование, – по возведению засечных черт и городов-крепостей в Диком поле. А это, в свою очередь, остро ставило проблему изыскания средств для пополнения казны.

Морозовская соль

При решении этой проблемы Морозов сосредоточился на двух направлениях.

Во-первых, он резко сократил государственные расходы. Служилым людям уменьшили денежные и кормовые выплаты. Приказным, «кормящимся от дел», урезали или вовсе перестали платить жалованье.

Особое внимание обратили на недоимки – недополученные за прошлые годы налоги с населения. Должники были поставлены на правеж в масштабах до того невиданных.

Посвист батогов вперемежку со стонами недоимщиков – вот истинная музыка первых лет царствования Тишайшего.

Во-вторых, правительство попыталось найти принципиально новые виды налогов. Так, в 1646 году была введена высокая пошлина на соль. Ее инициаторы исходили из того, что потребность в соли испытывают все слои населения и каждый, в зависимости от достатка, станет платить за нее «своею волею».

Сделав ставку на косвенный налог, правительство в ожидании денежного половодья даже отменило главные виды прямых налогов.

Однако все эти меры привели к результатам прямо противоположным. Жесткая экономия со стороны государства вызвала острое недовольство. В приказах и воеводских избах расцвели лихоимство и беззаконие. Найти «правду» стало чрезвычайно трудно, в судах торжествовала «житейская мудрость»: кто сильный и богатый, «за тем и заступы больше».

Потерпело фиаско правительство и с соляным налогом. Население резко сократило потребление соли. В итоге предполагавшееся финансовое половодье обернулось пересыхающими, жиденькими денежными ручейками.

В 1647 году был отменен новый и восстановлены прежние налоги. При этом власти потребовали с тягловых людей их уплаты за два «льготных» года. Столь беззастенчивая ревизия собственного законодательства вызвала взрыв возмущения.

Большая челобитная

Мишенью для недовольных стали Морозов и его окружение. Особую ненависть снискал у москвичей глава Земского приказа Леонтий Плещеев. Современники даже заговорили о «плещеевщине» как символе торжества беззакония и права сильного.

Все попытки пожаловаться на него царю оканчивались ничем. Плещеев и подобные ему были неуязвимы. Ненависть, хоть и копилась по капле, должна была рано или поздно обернуться взрывом невиданной силы.

Этот взрыв произошел летом 1648 года. 2 июня москвичи ворвались в Кремль, требуя наказать неправедных судей и мздоимцев. Возглавлявший Стрелецкий приказ Борис Иванович Морозов дал команду стрельцам разогнать восставших.

Но стрельцы, вкушавшие вместе со всеми дорогую морозовскую соль, отказались выступить «против народа». Это резко обострило ситуацию. У правительства не было сил справиться с «гилевщиками».

Портрет царя Алексея Михайловича Романова. Неизвестный художник. Конец XVIII – начало XIX века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Чтобы как-то унять пламя мятежа, на расправу был выдан Плещеев. Его даже не довели до плахи. Толпа растерзала окольничего, едва он оказался за кремлевскими воротами.

Пролитая кровь лишь раззадорила восставших. Народ требовал выдачи главного виновника бедствий – «изменника» Морозова. Перепуганный Алексей Михайлович со слезами на глазах «вымолил» боярина у «черни», пообещав навсегда отстранить его от дел и удалить из Москвы. Под угрозой новых выступлений Борис Иванович принужден был покинуть столицу.

Тема правды и справедливости стала для Алексея Михайловича наиважнейшей. В контексте эпохи такой подход воспринимался как зримое торжество законности

Между тем московские события стали обретать формы организованные. Инициативу перехватили посадские «миры» и примкнувшие к ним провинциальные дворяне. 10 июня царю была подана их совместная Большая челобитная с требованием наказания виновных и созыва Земского собора для разработки уложения – нового свода законов.

Алексей Михайлович не осмелился перечить челобитчикам. Тем более что известия о восстании в столице вызвали волнения в других городах. Характер и направленность этих волнений обыкновенно отражали особенности регионов.

На севере, в Поморье, где традиционно были сильны посады и существовали тесные связи с черносошным крестьянством, выступления обрушивались на «мирских кровопийц и мироедов» – на городские верхи, притеснявшие местное население.

На юге, где преобладал мелкий служилый люд, восставшие изливали свой гнев на начальных людей. Но и в том и в другом случае удар приходился и на воеводскую администрацию.

Городские восстания, волной прокатившиеся по стране, показали, что традиции самоуправления и способность выдвигать и отстаивать требования не были утрачены – «мир» и «земля» оставались грозной силой.

В годы Смуты они сумели изгнать захватчиков, обуздать «воров» и помочь возродить царство. Сейчас же – заставить власти считаться с собой.

Земский собор

Все происходящее чрезвычайно напугало верхи. В Кремле не без оснований опасались расширения и радикализации выступлений. Все те, кто стоял у кормила власти и кормился от этой власти, признали целесообразным пойти навстречу заветным чаяниям «народа», главным из которых было создание нового законодательства.

«И то всем ведомо, что Собор был не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинные правды ради», – заметил по этому поводу уже в годы своей ссоры с Тишайшим патриарх Никон.

Уложение царя Алексея Михайловича. Москва, Печатный двор. 1649. Глава «О богохульниках и церковных мятежах» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Открывшийся осенью 1648 года Земский собор сильно отличался от всех предшествующих. И не только своей численностью, уступавшей разве что Собору 1613 года, когда выбирали царя. В 1648-м в столице собралось чуть меньше 300 выборных, причем от уездного дворянства – более 170 человек, от городов – 89, от московских сотен и слобод – 12 и от стрельцов – 15.

Здесь обращает на себя внимание решительное преобладание представителей уездов и провинциальных городов. Никогда, пожалуй, за всю историю существования земских соборов правительство не сталкивалось с таким сильным и организованным давлением выборных, как в этот раз.

В этом смысле принятое Уложение 1649 года можно назвать не только следствием городских восстаний, но и детищем провинции, буквально продиктовавшей власти содержание многих статей. По нашим подсчетам, более 100 статей восходят к челобитным представителей провинциального дворянства и посада.

Особенностью поведения дворянских и посадских выборных на Соборе стала скоординированность их действий, совместное давление на правительство. Этот союз («одиначество») реализовался в рамках сословного и «чиновного» сознания, причем на самом Соборе статусные перегородки соблюдались с большей строгостью, нежели в повседневной жизни. Дворянские и посадские выборные, подкрепляя друг друга, всегда били челом раздельно, по «куриям».

Однако нет никаких оснований сомневаться в том, что взаимная поддержка двух выборных «курий» – результат понимания, что в «диалоге» с властью солидарные выступления принесут больший результат, чем раздельное «крепкостояние».

Боярин князь Никита Иванович Одоевский (ум. 1689) возглавлял приказ-комиссию по подготовке Соборного уложения (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Начав работу над Уложением, окружение второго Романова постоянно опасалось нового возмущения. Назывались даже сроки, когда следует ждать повторения «летошнего». Напряженная атмосфера потребовала создания клапана, способного ослабить силу недовольства. Им стала Ответная палата, в которой выборные люди выдвигали свои требования и обсуждали статьи Уложения.

Сам свод законов готовился в Уложенном приказе, специально устроенном для написания и координации всей работы. Возглавлял приказ-комиссию боярин князь Никита Иванович Одоевский.

В работе над Уложением активно участвовал и сам Тишайший. Иностранные наблюдатели как диковинку, не свойственную прежде царю, отмечали его удивительное усердие: тот каждый день будто бы трудился над законами. Впрочем, источники скупо свидетельствуют об этом. Разве что в одном из указов упоминается:

«[Царь], слушав челобитья [об отмене урочных лет. – И. А.], говорил с думными людьми и с дворянами всех городов, которые нам били челом о беглых крестьянех; указал и Собором уложили урочные лета отставить».

Между тем очевидно, что уроки Соляного бунта и Уложения оказались поучительными и для второго Романова. Именно с этого времени он стал не царствовать, а править, постоянно вмешиваясь в вопросы управления.

За правду, равенство и справедливость

Прозвучавшие в Ответной палате требования, наряду с прежними коллективными обращениями, дают основание говорить о существовании более серьезных причин выступления, чем просто возмущение политикой Морозова.

Конечно, и то и другое в конце концов сплеталось в тугой узел. И все же глубинные причины были куда весомее. Именно они оказали огромное влияние на Уложение, во многом определив направление развития страны и содержание нового законодательства.

Связаны были эти причины с неудовлетворенностью своим правовым статусом и социальным положением тех слоев населения, которые историк С.Ф. Платонов отнес к «средним классам». Термин не самый удачный. Но посадские люди и уездные дворяне и в самом деле занимали промежуточное положение в общественной иерархии.

Даже дворяне и дети боярские, которых марксистская историография причисляла к правящему сословию, оказывали слабое влияние на политику правительства. И это притом, что значение этой части «правящего сословия» возрастало с каждым десятилетием!

Уложение царя Алексея Михайловича. Титульный лист и форзац с портретом царя издания 1737 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Истоки неудовлетворенности своим положением служилых и посадских людей восходят к послесмутным временам.

Ведь именно эти слои населения внесли наибольший вклад в спасение страны. Соответственно, они были вправе ожидать, что новая династия удовлетворит их самые заветные чаяния. Но этого не случилось. Многочисленные коллективные обращения служилых «городов» и посадских «миров» оставались без ответа.

А если и делались уступки, то выходили они нередко урезанными и перекроенными до неузнаваемости. Подобная социальная глухота воспринималась как забвение государем обещания творить Правду, как вопиющая несправедливость, которую традиционное сознание привычно объясняло происками «государевых недоброхотов» и «изменников», отдаливших царя от «народа».

Не случайно в Большой челобитной авторы упрекали государя в нежелании «пролить гнев» на «народных обидчиков» и намекали на то, что есть предел и их долготерпению.

Авторы челобитных, а следом за ними и их выборные, подкрепленные наставлениями своих корпораций, теперь вознамерились требовать свое по самому высокому счету. Текст одного из таких наказов сохранился.

Представители владимирского дворянства должны были на Соборе «безстрашно о всяких делах и обидах говорить», «сильных и богатых встречать правдою» и заставить таковых навсегда отказаться от насилия и «душепагубной корысти».

Дворяне жаждали справедливости и равенства: чтоб «от болшаго и до меншаго чину суд и росправа была во всяких делех всем ровна». Эта фраза взята из преамбулы к Уложению, но она, как калька, повторяет то, что звучало в дворянских наказах – а там от государя челобитчики требовали, чтоб он устроил «праведный суд всем людям ровен, каков большому, таков бы и меншему».

Разумеется, речь шла о равенстве внутри сословия – уравнении, к примеру, служилых людей «по отечеству» в правах, пожалованиях и чинах. Но отсюда был уже один шаг до абсолютистского принципа продвижения и вознаграждения за службу на основе личных заслуг.

Это по сути своей антиместническое утеснение «породы», которое позднее выльется в знаменитый петровский комментарий к Табели о рангах: «Знатное дворянство по годности считать», тогда уже было заветной мечтой уездного дворянства.

Так складывалось юридическое равенство – важнейшее условие для консолидации многих слоев и групп дворянства в единое сословие.

Уложение царя Алексея Михайловича. Титульный лист издания 1776 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Конечно, требование сословного уравнения, и особенно форма его выражения в 1648 году, – дерзость. Но служилые люди – живые люди, и испуг Алексея Михайловича перед «чернью» их сильно впечатлил.

Так отчего не воспользоваться тем, что могущественные царедворцы, это истинное воплощение статусного неравенства, пошатнулись в своем влиянии? Клич улицы, что «нынеча государь милостив, сильных из царства выводит», можно поместить эпиграфом к истории всего 1648 года.

Еще дворянские выборные настаивали на полном и бессрочном закрепощении крестьян, забвении урочной практики и признании крепостнической силы самых старых крепостей – писцовых книг конца 1620-х – начала 1630-х годов.

Крепостничество уже успело настолько отравить помещиков, что они не желали поступиться ни одним беглым крестьянином.

Волновали дворян и вопросы наследования и распоряжения имениями. Их идеалом была вотчина.

Не менее глубинными оказались требования торгово-посадской части населения. Она также жаждала справедливого суда и доступного законодательства. Слабость русского города порождала стремление посадского населения и купечества к монополизации права на торгово-ремесленную деятельность и ограничению конкуренции.

Между тем в требовании ликвидации «белых слобод» (чтоб «все было кругом государево») угадывается не только желание уничтожить соперников, но и представление о справедливости: нести «тягло» равно должны все обитатели посадов.

Компромиссный вариант

Для правящих кругов горький опыт, обретенный в результате восстания, не пропал даром. Верхи осознали неизбежность и необходимость перемен, включая задачу упорядочивания законодательства и судопроизводства. Со времен Судебника 1550 года было принято множество новых указов, часто противоречивших один другому. К тому же законы оставались недоступными для населения.

Все это открывало большие возможности для лихоимства приказных, грозило подорвать феодальный правопорядок. Устанавливая единые, продекларированные нормы, будущее Уложение если и не преодолевало полностью эти недостатки, то существенно ограничивало их воздействие.

Как показало время, Соборное уложение вышло за пределы исключительно правовой нормы, потянув за собой перемены во всей внутренней политике. Однако было бы ошибочно видеть в произошедшем одну только уступку верхов – такое уложение оказалось бы слишком узким и недолговечным.

Опираясь на новый свод законов, Романовы принялись «отстраивать» и «обновлять» здание монархии, упрочивая и расширяя в первую голову свою социальную опору.

Создатели Уложения, быть может, и действовали во многом по принуждению, но в конечном счете укрепляли самодержавную власть и государство. И это главное, что предопределило долгожительство этого свода законов.

К январю 1649 года Уложение было в целом закончено. Включившее в себя 25 глав и почти тысячу статей, оно было набело переписано и склеено в столбец длиной в 309 метров, на обороте которого приложили свою руку думные и придворные чины, духовные власти и большинство выборных.

А среди думных чинов первым подписался Борис Иванович Морозов, и его подпись оказалась, таким образом, в одном свитке с подписями тех, кто еще недавно гнал влиятельного боярина из Москвы.

Именно благодаря тому, что Уложение воплотило в юридическую норму самые заветные чаяния «средних классов», у царского дядьки и появилась возможность вернуться в столицу. Стороны «помирились». В основном за счет крестьянства.

Составление Соборного уложения при царе Алексее Михайловиче. 1649 год. Худ. Н.Ф. Некрасов (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В отличие от прежних судебников, Уложение в своем стремлении регламентировать все важнейшие стороны жизни стало настоящим кодексом законов. На тот момент оно было современно так, как может быть современен юридический документ, ответивший на самые жгучие общественные запросы и нужды.

Оно же было и фундаментально, поскольку нормативно закрепило то, что определяло существо отечественного исторического процесса, – крепостничество и самодержавие. Обладая универсальным характером, Уложение обеспечило регламентирующее «присутствие» государства во многих сферах жизни, что, несомненно, повысило его значение.

Уложение 1649 года можно назвать не только следствием городских восстаний, но и детищем провинции, буквально продиктовавшей власти содержание многих статей

Уложение сделало закон доступным. Благодаря этой публичности с монополией судей и приказных на толкование юридической нормы и владение ею если и не было покончено навсегда, то, по крайней мере, такая монополия на время пошатнулась.

В этом плане показательно даже не то, что первое и второе печатные издания Уложения были быстро раскуплены и разосланы по местам и приказам, а то, что выписки из него стали неотъемлемой частью личных поместных архивов. С ними помещики чувствовали себя увереннее в отстаивании своих владельческих прав.

Испокон веков самодержавие в России – не только царь-помазанник, в руках которого сосредоточивалась огромная власть. Самодержавие – это еще и самодержавная идея как онтологическое выражение царственного священного бытия, абсолютная данность, вне которой тогдашний человек не мыслил своего существования.

Вот почему составители Уложения не испытывали никакой потребности в обосновании и определении пределов царской власти и ее институтов. Статей об этом нет.

Однако сам законотворческий зуд свидетельствовал о важных изменениях в состоянии самодержавия. Средневековая тема Правды, насаждаемой и охраняемой монархом, утрачивала в Уложении свое сакральное сияние и трансформировалась в необходимую всем, приземленную юридическую норму. К публичности добавлялась убедительная декларативность, столь нужная властям для стабилизации положения.

Преступный умысел

Было бы неправильно считать, что тема власти в Уложении совсем не отражена. Если всеобъемлемость законодательства о власти заменили принципы, которыми руководствовались творцы кодекса, то актуальные потребности получили в нем вполне конкретное воплощение. Бунт заставил особенно озаботиться вопросами защиты государства.

Покушение на власть и государя издавна трактовалось как тягчайшее государственное преступление. Но новый свод законов одним только объединением всех возможных угроз поднял эту тему на иную высоту.

Преступным был объявлен даже сам умысел покуситься на личность, здоровье и честь государя. Охране подлежало все, что заключало в себе понятие монархии: сам государь, его семейство, царский дворец, государство, служащие, сложившийся правопорядок.

Выступление против воевод и приказных квалифицировалось как «скоп и заговор». Таким образом, Уложение со средневековой жестокостью вставало на защиту существующего строя, поскольку за все – дыба и смерть.

Земский собор (XVII век). Худ. С.В. Иванов. 1907 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Активность выборных имела свои границы: никто из них не покушался на властные прерогативы монарха. Даже робко высказанные предложения о выборном суде и участии в местном управлении, прозвучавшие в июньской Большой мирской челобитной, не получили своего развития. Впрочем, едва ли такая позиция выборных должна вызывать удивление: нечто подобное произошло и по окончании Смуты, когда посадские «миры» и служилые «города» устранились от активной политической и административной деятельности.

В этом сыграли свою роль мировоззренческие установки служилого сословия, для которого даже «земское дело» к середине XVII века стало обременительным занятием, разновидностью еще одной служебной повинности.

Именно этим во многом можно объяснить отношение большинства дворян и детей боярских к земским соборам. Они смотрели на участие в них как на государеву службу и, соответственно, требовали положенного вознаграждения. Земский собор все более ассоциировался с «государевым делом» и все меньше – с «земским».

Проявлялась известная социально-психологическая установка, согласно которой царь мыслился как первый и единственный защитник служилого дворянства. В итоге острие дворянской оппозиционности обращалось не против монарха, а против аристократии, «сильных людей».

Разделение труда

В 1648–1649 годах подобный тип мышления отразился на дворянском реформаторстве, которое ограничилось социальной сферой. Подобный характер носили и требования посадов – с большим, впрочем, креном в сторону облегчения материального положения. Интерес к политике «средних слоев», таким образом, носил временный характер – до тех пор, пока она содействовала воплощению социальных чаяний.

Уложение и работа над ним выявили факт, характерный для русской истории на протяжении многих десятилетий, – своеобразное разделение сфер интересов между властью и основной массой дворян и детей боярских: для первой – абсолютное доминирование в политической сфере, для вторых, в «уплату» за аполитичность, – удовлетворение социальных требований.

Итак, события второй половины 1648 года и Уложение определили немалые перемены во взаимоотношениях власти и дворянства. По-видимому, не стоит говорить о полном сломе прежней модели взаимоотношений. Однако были внесены коррективы, и коррективы существенные. Столкнувшись с оппозиционностью провинциального дворянства, власть ощутила свою слабость и узость собственной социальной опоры.

Потребность в поддержке служилого чина, ранее больше декларируемая, нежели реальная, выступает как главное содержание обновленной социальной политики правительства.

Мысль, что следует идти навстречу служилому и торговому классу, уже не вызывает сомнений, и спор переносится на почву конкретной политики – о границах уступок и условиях их реализации.

При этом власть, маневрируя, сохраняла в известных пределах свою независимость. Формировалось своеобразное «разделение труда», когда монархия, все более уравнивая статус провинциального дворянства со статусом дворянства московского и удовлетворяя материальные потребности и того и другого, в обмен требовала и получала повиновение и политическую безынициативность служилых людей.

А это, в свою очередь, давало монархии сильное оружие против аристократических поползновений знати, мечтающей о более весомом участии в управлении государством.

Дворянство получило публичное право, о котором давно мечтало, – в надежде потеснить приказных и «сильных людей», имевших широкие возможности манипулировать законодательными нормами. Но важно подчеркнуть, что такая ситуация в конечном счете устраивала и власть, которая разворачивалась в сторону абсолютизма и объявляла, что «мимо Соборного уложенья делать ничего не велено».

Секреты долгожительства

Современники не упускали случая поставить Уложение в заслугу Алексею Михайловичу. Боярин Никита Иванович Одоевский, с явным намеком на новый свод законов, писал в 1652 году царю:

«...даровал Бог премудрость, якоже древле царю Соломону», и «возлюбил суд и правду и милость и возненавидел беззаконие».

Понятно, что боярин был лицом заинтересованным: рассыпаясь в похвалах государю, он одновременно хвалил и самого себя, главного создателя Уложения. Однако факт остается фактом: тема Правды и Справедливости – естественно, осмысленная на свой лад, в рамках самодержавной идеологии – стала для Алексея Михайловича наиважнейшей. В контексте эпохи подобное воспринималось как зримое торжество законности.

Много лет спустя Петр I поинтересовался у князя Якова Федоровича Долгорукого, в чем он сам, как государь, преуспел, а в чем отстал от своего отца. Яков Федорович мог сравнивать – за его плечами стояла долгая жизнь. Восславив многие деяния царя-реформатора, старый боярин отметил и упущения: отстал Петр «во внутренней россправе», где «главное дело ваше есть правосудие».

Крепостничество уже успело настолько отравить помещиков, что они не желали поступиться ни одним беглым крестьянином «В сем отец твой больше, нежели ты, сделал», – резюмировал Долгорукий, намекая прежде всего на Уложение. В самом деле, страна и при Петре, и после Петра – вплоть до 30-х годов XIX века – жила по этому кодексу. И все потому, что Уложение стало юридической основой всего, образовав каркас русского права. Однако это была своеобразная жизнь!

Нельзя не заметить, что многие статьи и даже главы Уложения стремительно старели и выпадали из обращения. Не случайно во второй половине того же ХVII столетия появился целый ряд так называемых «новоуложенных» указов.

По форме все они оставались частными случаями, поправками к Соборному уложению, без которого и то слабое единство русской цивилистики, что существовало в XVIII веке, было бы немыслимо. Реально же они часто отступали от Уложения и даже противоречили ему. Неудивительно, что вскоре в верхах вызрела идея о необходимости нового свода законов.

Первая серьезная попытка была предпринята при Петре I. Следующие попытки пришлись на время правления Елизаветы Петровны, а после – Екатерины II, которая даже написала знаменитый «Наказ» и созвала Уложенную комиссию, этот парафраз Земского собора эпохи просвещенного абсолютизма. Но и эта комиссия не дала стране нового кодекса.

Чем же объяснить подобное долгожительство?

Известный парадокс заключается в том, что чем больше статей Уложения теряло свою силу, уступая место новым нормам, тем большими становились шансы Уложения… на долгожительство. Связано это было с особенностями функционирования права в России в XVII–XVIII веках. Закон и применение закона являлись одним из самых уязвимых мест российской государственности.

Всякая попытка кардинального изменения законодательства была чревата появлением таких скелетов, запрятанных в шкафу самодержавия, что власти в испуге отказывались от своих намерений.

Куда безопаснее было опираться на принципы, восходящие к Соборному уложению. Со временем они обрели статус той неприкасаемой старины, святость которой не требует доказательств. Иными словами, безобиднее было сослаться на Уложение и дополнить его нужной новацией, нежели пытаться перетряхнуть всю существующую систему права. Каждый откладывал это занятие, передавая задачу, как эстафетную палочку, своему преемнику. Но даже у марафонской дистанции есть свой предел.

Игорь Андреев, кандидат исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Андреев И.Л. Алексей Михайлович. М., 2003 (серия «ЖЗЛ»)Томсинов В.А. Соборное уложение 1649 года как памятник русской юриспруденции // Соборное уложение 1649 года. Законодательство царя Алексея Михайловича. М., 2011