Москва большевистская

Реконструкция середины 1930-х годов оказалась самой грандиозной в истории Москвы. О том, с какими трудностями столкнулись создатели «новой советской столицы» и почему, несмотря на наличие Генерального плана развития города, строительство зачастую шло довольно хаотично, «Историку» рассказала старший научный сотрудник НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства, кандидат архитектуры Юлия Старостенко

Фото: Наталья Львова

Советская власть хотела создать новый город, который отвечал бы представлениям о столице государства с самым передовым общественным строем. Однако четкого понимания, что именно нужно для этого сделать, на какие средства и в какие сроки, не было ни у партийных вождей, ни у архитекторов.

«Идеалом был Петербург»

– На Москву до реконструкции есть два полярных взгляда: что она была самобытна, прекрасна, уникальна и, наоборот, что это был типичный, ничем не примечательный провинциальный город, абсолютно не соответствовавший требованиям времени…

– Я думаю, что каждый из этих взглядов имеет право на существование. Да, с одной стороны, Москва была очень самобытной. Это ценилось, культивировалось, охранялось. Этим занималась Комиссия по изучению Старой Москвы.

Но, конечно, европейским стандартам, предполагавшим наличие водопровода, канализации, благоустройство территории, Москва не соответствовала. Правда, и Петербург тоже. В дореволюционном Петербурге не было канализации, и это, кстати, приводило к жутким вспышкам холеры, которые уносили тысячи жизней. И тем не менее стараниями деятелей культуры, прежде всего членов объединения «Мир искусства», формировалось представление о Петербурге как о некоей идеальной модели столицы, как об образцовом европейском городе. У истоков, среди прочих, стояли братья Бенуа – Леонтий, автор одного из первых проектов масштабной реконструкции Петербурга, и Александр, который воспел город в знаковых, широко разошедшихся статьях «Живописный Петербург» и «Архитектура Петербурга». Однако это был не реальный город, а классицистический идеал: очень правильный, не разнохарактерный, а стилистически единый, застроенный ансамблями зданий – таковы образцовые его черты.

Москва же представлялась непонятным хаосом, стихийным городом с кучей маленьких домиков и кривыми улочками. Она не соответствовала определенному эстетическому идеалу.

При этом до революции, к сожалению, в России не было специалистов, знакомых с градостроительством и имевших хоть какой-то практический опыт реализации больших проектов. Тогдашний максимум – это какие-то крупные доходные дома, больничные комплексы, а опыта реконструкции городов или строительства новых не существовало. Все эти задачи были знакомы в лучшем случае по трудам иностранных мастеров: немцев, англичан.

И сейчас уже понятно, что очень многие проблемы, которые описывались в работах иностранцев, – скученность, плотность населения, болезни и так далее – хотя и имели место в дореволюционной Москве, но не носили такого катастрофического характера, как в Европе.

Революция и Гражданская война нанесли непоправимый урон в том числе и городам. Ведь в первые годы советской власти люди перестали платить за жилье и пользование коммунальными услугами. Это был социальный эксперимент в рамках «военного коммунизма». Но в итоге жилой фонд попросту начал разрушаться. Именно в этот момент проблемы, о которых писали до революции зарубежные авторы, материализовались и стали очень актуальными: Москва столкнулась с жилищной, транспортной проблемами, проблемой коммуникаций.

– Советская власть сразу же начала интересоваться вопросами градостроительства?

– Не могу сказать, что в 1920-е годы государство уделяло много внимания развитию Москвы. То есть какие-то деньги на это выделялись, какие-то мероприятия в сфере коммунального хозяйства проводились, но все это решалось максимум на уровне Моссовета – не выше. Строилось жилье – в основном на свободных участках.

Впрочем, мечты о некоей реконструкции – проложить параллельно существующей новую Мясницкую, проложить новую Тверскую, замкнуть Бульварное кольцо в Замоскворечье – появлялись уже тогда. Подобное предлагал, например, архитектор Алексей Щусев, и он даже встречал поддержку на уровне московского руководства коммунальным хозяйством, но до реализации этих идей дело не доходило.

Важность этой проблемы стали осознавать, только когда началась индустриализация. Приступили к строительству промышленных гигантов, в столицу хлынул поток людей. И тогда все нерешенные вопросы – с водопроводом, канализацией, жильем – стали обретать необычайную остроту. Население города росло, жить было толком негде, коммунальные сети не выдерживали увеличивавшейся нагрузки. Нужно было что-то решать…

Реконструкция улицы Горького (ныне Тверская). Снос на участке между Малым Гнездниковским переулком и Тверским бульваром. 1930-е годы

Холодная зима 1931 года

– Был ли какой-то непосредственный повод, заставивший государство обратить внимание на городские проблемы?

– Судя по всему, зима 1931 года выдалась очень холодной. В ЦК шли письма с жалобами на то, что нет освещения, что холодно, что все очень плохо. 20 февраля Политбюро обсудило проблемы Москвы, а 15 июня вышло постановление Пленума ЦК ВКП(б) «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства СССР». Началась подготовка к реконструкции города.

Проблем было очень много. И решить их попытались все сразу. И жилищную, и транспортную, и одновременно изменить облик столицы. Так, в одном из вариантов вышеупомянутого постановления содержалась формулировка о превращении Москвы «в европейский город». В итоге от нее отказались, но очевидно, что сама идея подспудно подразумевалась.

– Понимание, как решать эти проблемы, возникло с самого начала?

– Нет, наоборот, подходы менялись очень часто. Пробовали одно, срабатывало – хорошо. Нет – искали другое. В 1931 году еще не было опыта даже близких по масштабам работ. Имелось весьма смутное представление о том, в какие сроки их можно выполнить. Пытались искать решения наиболее благоприятные экономически и самые быстрые по срокам.

На первом этапе казалось, что ситуацию спасет надстройка зданий. Принцип был понятен: улицы трогаем и расширяем только в крайнем случае, если совсем узкие, а так просто надстраиваем этажи и используем старые коммуникации. Думали, что это позволит решить сразу множество задач, а самое главное – появится новая жилая площадь при минимальных капиталовложениях.

На деле же оказалось, что все эти надстройки требуют довольно сложной подготовки и имеют свои издержки. Нужны были обследования фундаментов, выдержат ли они. Кроме того, когда стали проводить работы, крыши часто снимали в неудачное время: начинались дожди, нижние этажи протекали, их приходилось ремонтировать. Подчас не выдерживали коммуникации, которые не были рассчитаны на то, что одноэтажный дом вдруг превратится в трехэтажный. В результате трест «Моснадстрой» не справлялся с поставленными задачами. Работы по надстройке зданий продолжались, но как панацею их уже больше не воспринимали.

Проект застройки магистрали Новый Арбат (проспект Конституции). Перспектива Ново-Дорогомиловской магистрали. Архитекторы Д.Н. Чечулин, А.Ф. Жуков, А.К. Ростковский. 1940 год

И появилась идея собственно перестраивать центр Москвы. Сносить старые дома и использовать старые коммуникации при строительстве новых. Экономия на коммуникациях была на этом этапе приоритетной задачей, пока не стало понятно, что проще и выгоднее оставить в покое старый город в пределах Садового кольца и застраивать все, что вокруг. Расселять людей, прокладывать уже там коммуникации и заодно создавать новый облик города, потому что все-таки за рамками Садового кольца капитальной застройки было меньше.

И только потом приниматься за центр. А он должен был стать, естественно, парадным. Строился Дворец Советов. Намечалось, что он будет функционировать уже в 1934 году. В реальности же в 1934-м лишь утвердили итоговый проект. При этом он представлял собой всего-навсего эскиз, а технический проект приняли еще позже, в 1937 году.

С чем в итоге столкнулись? С отсутствием специалистов, имеющих соответствующий задачам опыт. И одновременно с довольно абстрактным представлением у государственного заказчика, какой результат он хочет получить. Все-таки архитектор нормально работает в условиях, когда ему говорят, что надо сделать, за какие сроки, на какие средства. А тут получалось, что архитектор спроектировал, заказчик посмотрел, ему не понравилось – и приходится все начинать сначала. Такой способ приближения к цели путем многократных перепроектирований был очень характерен для тех лет.

– Проблема заключалась во взаимной некомпетентности?

– Я бы сказала, в неопытности. Как известно, на рубеже 1931–1932 годов был проведен конкурс на разработку Генерального плана развития Москвы. Очень странный конкурс: скорее просто собрали мнения отдельных специалистов о том, как вообще развиваться городу. В итоге эти проекты были сильно раскритикованы. Прежде всего потому, что в большинстве своем они предусматривали коренную реконструкцию, а значит, мощные капиталовложения. Насколько я понимаю, государство отдавало себе отчет, что брать на себя такие обязательства было в какой-то степени безумием.

Но что интересно: в 1935 году Лазарь Каганович, в течение нескольких лет возглавлявший комиссию по составлению Генерального плана реконструкции Москвы, ругал архитекторов уже за несмелость. Таким образом, в период с 1931 года, когда государство заинтересовалось проблемами города, до 1935-го, когда Генплан был наконец утвержден, произошла довольно мощная эволюция представлений – от желания минимальными средствами реконструировать исторический центр до понимания того, что новое строительство по-хорошему надо вынести за пределы центра и сначала застроить периферию вокруг него. То есть, по сути, сначала построить новый город, который бы соответствовал всем идеалам, а потом уже принимать решение, что делать с историческим центром.

Работы по передвижке здания Моссовета (бывшего дома генерал-губернатора). 1938 год

Показательно, что если сегодня мы видим крупный дом, построенный в центре Москвы в первой половине 1930-х годов, то наверняка раньше на этом месте был или храм, или что-то совсем уж ветхое и маленькое. Потому что существовала глобальная проблема: некуда было выселять людей. И то жилье, что уже было в наличии, активно эксплуатировалось до последней возможности.

Если посмотреть на немецкую аэрофотосъемку Москвы 1941–1942 годов, то там видны фундаменты, в том числе Дворца Советов, и отчетливо прослеживается вот это центральное ядро, а вокруг вся жилая застройка сохранена, все дома, даже те, которых сейчас уже нет.

«Историки и архитекторы смотрят на Генплан по-разному»

– Как шла работа непосредственно над Генеральным планом?

– 20 февраля 1935 года, то есть ровно через четыре года после того, как государство заинтересовалось реконструкцией столицы, на заседании в отделе планировки Моссовета Каганович выдвинул идею, что к Москве надо присоединить юго-западный район – новую территорию, где можно было бы вести строительство. Так изначальный подход, согласно которому реконструировался центр, а экономия происходила за счет того, что сохранялись старые коммуникации, был официально отвергнут самим же заказчиком.

И очень важно, что к тому моменту, как мне кажется, заказчик осознал, что дело это очень небыстрое. Потому что само постановление о Генплане от 10 июля 1935 года включало в себя часть, где работы были рассчитаны на три года, и часть, где расчет шел на десять лет.

Архитекторы готовили к этому проекту свои предложения: они прописывали, какие улицы будут реконструировать, каким образом, в какие сроки и прочее. И сохранился экземпляр предложений, где поверх красивых и больших прожектов рукою Кагановича было написано, что за десять лет этого выполнить нельзя – можно только начать работы.

Думаю, что на формирование нового подхода к реконструкции повлиял опыт строительства метрополитена и проектирования Дворца Советов, который заставил смотреть на процессы перепланировки города более трезво. Если архитекторы все еще были уверены, что перестроят Москву буквально за десять лет, то заказчик в лице государства и лично товарища Кагановича уже понимал, что это невозможно.

При редактировании проекта Генплана Каганович очень аккуратно убрал из текста конкретные цифры и сроки архитектурно-планировочных работ. Прописывалось, что они будут начаты, а вот их завершение в определенные сроки не гарантировалось. Остались лишь конкретные объемы работ по асфальтированию улиц, прокладке канализации, водопровода, то есть в тех случаях, когда проекты были реально осуществимы и по которым Каганович потом смог бы отчитаться.

Здание Моссовета на улице Горького (ныне Тверская). 1970 год (Фото: РУНОВ/РИА НОВОСТИ)

– В каком объеме Генплан был в результате реализован?

– Сложилась довольно интересная ситуация, когда для Кагановича и руководства страны Генпланом был непосредственно утвержденный текст постановления, а для архитекторов – скорее схема, которая прилагалась к этому тексту. И как ни парадоксально, такое «раздвоенное» понимание сохраняется по сей день. Вот почему, когда о реконструкции Москвы пишут историки, получается, что Генеральный план в целом выполнили, поскольку заявленные показатели были достигнуты, но, с точки зрения архитекторов, он выполнен не был, потому что схема, приложенная к тексту постановления, так никогда и не была воплощена. Иными словами, вопрос о том, реализовали Генплан или нет, до сих пор остается открытым.

– Тем не менее после утверждения постановления работа стала более планомерной?

– Нет, все продолжало меняться по ходу дела. Однако параллельно с самим Генеральным планом реконструкции сразу была написана история того, как «мы создавали Генплан». Представлялся официальный взгляд заказчика на то, как шел этот процесс. И все выглядело довольно логично и последовательно: существовали проблемы, выдвигались какие-то предложения по их решению, ЦК принял постановление, после чего начались работы по реконструкции, было организовано проектное дело в Москве и, наконец, благодаря этому удалось достичь результата. В 1934 году, согласно этой версии, Генплан рассматривался в первый раз. Год спустя, после того как его отредактировали в соответствии с указаниями и замечаниями партии и правительства, он был утвержден. И в дальнейшем реализовывался. О чем и сообщала изданная в 1936 году толстая книга «Генеральный план реконструкции города Москвы». И эта схема событий потом воспроизводилась на протяжении многих лет. Оказалось, что постоянных поисков, дискуссий, которые велись, как и изменений, которые вносились в Генплан между 1931 и 1935 годом, словно и не было вовсе. Но самое главное в том, что в реальности и с появлением постановления ЦК ничего не закончилось.

Панорама Москвы. 1930-е годы

– То есть?

– Осенью 1935 года была проведена еще одна реорганизация проектного дела в Москве. Проект стали дорабатывать, детализировать. В 1936-м он был представлен снова. Его обещали рассмотреть. Я читала архивные материалы, из которых следует, что этот детализированный проект и через десять месяцев после его представления не был утвержден. И возникает закономерный вопрос: а на основании каких документов застраивалась Москва?

Далее. Чем ближе дело подходило к реализации всех этих грандиозных планов, тем очевиднее становилось, что в целом ряде случаев возникала необходимость сноса зданий, которым нет еще десяти лет, и экономически это было, мягко говоря, нецелесообразно.

Например, если внимательно посмотреть на схему Генплана, то комплекс жилых домов на Усачевке подлежал сносу при прокладке проспекта, который должен был идти от Дворца Советов до Лужников и дальше на Воробьевы горы. Но ведь эти дома только что построили!

Кроме того, в Москве существовала системная проблема ведомственных территорий. Если какое-то ведомство владело землей, оно не было заинтересовано в том, чтобы эта земля отчуждалась. Возьмем наркомат путей сообщения. Железные дороги занимали неприлично большой процент городской территории – около 10%. Любые попытки вывести за пределы столицы сортировочные, товарные станции, уменьшить территории отвода, какие-то ветки вообще ликвидировать ни к чему не приводили.

Иногда банально не хватало средств. Если почитать публикации 1930-х годов, то зачастую можно увидеть, что были выделены участки под застройку, а у застройщика ресурса хватило только на то, чтобы поставить забор, как максимум – спроектировать объект, который должен быть построен.

План Большой Москвы. Приложение I к книге С.С. Шестакова «Большая Москва». 1925 год

Опять же, решая жилищную проблему, ведомства очень часто вообще без всякого утверждения строили так называемое жилье облегченного типа – бараки на окраинах Москвы. И такое строительство приобрело довольно большой масштаб, если верить докладным запискам архитекторов, забивших тревогу. Ведь если поселок уже построен, он затрудняет планировку. Такие решения отвечают нуждам конкретных структур, но не развития города в целом.

Или показательная история с ВДНХ. Пока разрабатывался и утверждался Генеральный план, параллельно искали место и для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ) – нынешней ВДНХ. Удивительно, но ВСХВ в Генплане нет. Решение о том, что она будет там, где она расположена сегодня, приняли уже после его утверждения. В результате магистраль Север – Юг, которая должна была проходить по этой территории, специальным решением Моссовета была фактически смещена на трассу нынешнего проспекта Мира…

В общем, где-то к 1939–1940 годам изначальный проект, представленный в Генеральном плане реконструкции Москвы, был существенно доработан и изменен: многое пришлось корректировать исходя из того, что можно реализовать с минимальными дополнительными затратами.

– Можно ли было избежать всех этих проблем?

– Не уверена. Город – очень сложно прогнозируемый организм. Постройка одного крупного здания может изменить весь расклад. И не случайно Генеральный план постоянно дорабатывался: все время возникали новые архитектурные проекты. Это, конечно, требовало пересмотра планов, а просчитать долгосрочные последствия не могли. Просто не было соответствующего опыта.

И потом, хотя я абсолютно научный человек, мне кажется, что каждый город имеет свои законы развития, свою природу. Так вот, Москва всегда немного хаотична. Сколько было попыток ее реконструкции (начиная с пожара 1812 года), но все равно удавалось их осуществить только до определенного момента. Дальше начиналось слабо контролируемое, «точечное» строительство.

Схема планировки Москвы. 1935 год

«Это был бы совсем другой город»

– А какой бы стала Москва, если бы Генплан был реализован в полной мере?

– Это был бы совсем другой город, более масштабный.

– Он рос бы в ширину или в высоту?

– Высоток тогда никто не планировал. Москва стала бы довольно ровным по своему силуэту городом с доминантами типа Дворца Советов. По всей столице были бы выстроены дома, подобные тем, что мы видим сейчас в центре: с длинным фасадом и аркой, за которой скрывается большой переулок. Кварталы получались очень крупными, выходящими прямо на широченные магистрали. Появлялись гигантские площади. Причем сегодня, поскольку в ряде случаев многое снесли, а проекты масштабной застройки по какой-то причине так и не реализовались, эти площади довольно размыты, как, скажем, Таганская. Ее сложно назвать площадью – это скорее огромная развязка.

– Масштабная застройка была в принципе реализуема?

– Возможно, но в другие сроки. Мы не знаем, что было бы, если бы не война. Потому что к 1941 году какие-то отдельные участки уже начинали более или менее последовательно застраиваться. Может быть, при определенных условиях что-то удалось бы реализовать. Проложить тот же Новый Арбат, который, кстати, проектировался как раз на рубеже 1940–1941 годов. И поскольку отдельные дома перед войной все-таки построили, сейчас можно представить, на что он был бы похож.

– На Кутузовский проспект? На Тверскую?

– На Кутузовский – да. На Тверскую в меньшей степени. Дома с большим числом вертикальных членений, подобные зданию, где расположен выход станции метро «Проспект Мира» по кольцевой линии, или зданию МГТУ имени Баумана, например, – таким был бы Новый Арбат в довоенном исполнении.

Строительство Московского метрополитена. 1933 год

– Что стало бы с историческим центром города?

– Предполагалось проложить магистраль – проспект Ильича или проспект Дворца Советов (названия были разные). Она начиналась бы от Китай-города, нынешней Славянской площади, огибала бы Кремль, проходила бы там, где сейчас стоит гостиница «Москва», далее следовала бы через Театральную площадь до Дворца Советов и устремлялась бы на юго-запад. Это должна была быть парадная магистраль города, к которой привязывалась и Красная площадь.

И вне всякого сомнения, это должна была быть монументальная магистраль. Но идея монументальности вступала в противоречие с теми объектами, которые хотели сохранить. Так, трогать Манеж, Большой театр считалось грехом, поскольку они «правильной» архитектуры – классицизм.

При этом напротив Большого театра, на площади Свердлова [ныне Театральная площадь. – «Историк»], в соответствии с проектом конца 1936 года должен был появиться гигантский Большой академический кинотеатр с залом на 3 тыс. мест. И этот проект подразумевал оформление всей площади в целом. Впрочем, вскоре стало ясно, что такая крупномасштабная новая застройка подавит своей грандиозностью этот бедный, несчастный, маленький Большой театр. Его надо было сохранить как доминанту, и объявленный конкурс на лучший проект кинотеатра был раскритикован практически сразу, еще до того, как архитекторы представили варианты.

– А как вообще определялся канон: что можно сносить, а что нет?

– Вот что категорически не любили все архитекторы, вышедшие из петербургской Академии художеств, так это псевдорусский стиль. Поэтому к сносу был определен ГУМ. И эта задача не снималась с повестки вплоть до 1936 года, когда просто решили, что на данный момент по экономическим соображениям сносить его нецелесообразно. Кроме того, приговаривали к сносу здания Исторического музея и бывшей Городской думы (там разместился Музей В.И. Ленина) – это все не любили и вообще за что-то стоящее не считали.

О московских древностях, постройках XVII века, классицизме спорили. По представлениям архитектора Ивана Жолтовского, правильной была вся та архитектура, к которой приложили руку итальянцы, то есть Кремль. В то же время, хотя ценность собора Василия Блаженного у архитекторов сомнения не вызывала, появлялась идея снести и его.

Некоторые церкви уцелели только потому, что, лишенные религиозной атрибутики, использовались кем-то под склад. Опять-таки из чисто финансовых, экономических соображений, ведь есть объект, который можно эксплуатировать. В ряде случаев церкви сохранялись не как памятники архитектуры, а как объекты декоративно-прикладного искусства – из-за фресок. Выжить им помогла монументальная живопись.

"Успели только начать"

– Те проблемы, которые стояли перед Москвой до реконструкции, были решены?

– Я бы сказала осторожнее: эти проблемы начали решаться. Но некоторые вещи трудно оценить. Скажем, линии метро далеко от центра провести не успели, а какова была доля его пассажиров в общегородском пассажиропотоке – статистики нет. Что касается жилищной проблемы, то как нам здесь давать оценку, когда мы знаем, что люди продолжали ютиться в кельях бывших московских монастырей вплоть до 1970-х годов? О строительстве первых 700 метров первого в Москве коллектора нового типа где-то в конце 1930-х отчитывались как о грандиозном успехе. И так далее.

Впрочем, задача масштабной технической реконструкции города по большому счету не решена до сих пор. Но она действительно сложнейшая. Мечта о том, что коммуникации будут как в некоторых районах Парижа (помещенные в коллектор, если что – зашел внутрь и все починил), так и остается мечтой.