Век революций

Между событиями 1917 и 1991 годов много общего, считает председатель Императорского православного палестинского общества Сергей СТЕПАШИН.

Фото: Александр Горох

Это были самые настоящие революции, говорит Степашин. О революции 1917 года он много читал и размышлял, а о событиях 1991-го и последующих годов и вовсе знает не понаслышке. Став в 1990-м народным депутатом РСФСР, в дальнейшем Сергей Степашин каких только постов не занимал: был директором ФСБ, возглавлял министерства юстиции и внутренних дел, работал первым вице-премьером и даже председателем правительства России. И все-таки разговор мы начали с революционных событий столетней давности.

«Мне это напоминает 1991 год»

– Была ли неизбежной революция 1917 года и когда, на ваш взгляд, страна прошла ту точку невозврата, за которой уже вариантов не существовало?

– Я считаю, что любая революция – трагедия для нации, это слом, в результате которого страдает очень много в том числе совершенно невинных людей. И она не может быть и не должна быть неизбежной. Часто спорят о роли Февраля и Октября 1917 года… В этом вопросе я солидарен с нашим патриархом. В одной из бесед он очень верно расставил акценты: «Что такое Октябрь 1917-го? В октябре власть валялась – большевики ее просто подобрали. А в основе всего, что произошло потом, лежали события Февраля». Вот где, на мой взгляд, была точка невозврата.

– Что произошло в феврале 1917 года, с вашей точки зрения?

– О событиях Февраля сегодня можно говорить довольно определенно. Наряду с объективными причинами, связанными с тем, что это был переходный период в развитии страны, а в такой момент все противоречия обостряются, свою роль сыграл и субъективный фактор.

Во-первых, к сожалению, сам царь действовал достаточно непоследовательно. Особенно после революции 1905 года. Вроде бы и прошли конституционные реформы, была создана Государственная Дума, и речь шла уже о формировании конституционной монархии по английскому образцу, но многие демократические институты, увы, так и не заработали. Более того, мы можем говорить об определенной коррозии тогдашней власти. Мне это напоминает 1991 год: я, будучи депутатом Верховного Совета РСФСР, оказался непосредственным участником этих событий и то, как обрушивается целая страна, знаю не понаслышке.

А второй фактор – это, конечно, война. Не было бы войны, и совершенно очевидно, что революции бы не было. Огромный военный бюджет, снижение уровня жизни в тылу, частые неудачи на фронте…

– Так, по крайней мере, многим казалось…

– Вот именно, что казалось! К концу 1916 года общество в целом именно так воспринимало ситуацию. Хотя, если вдуматься, всем бы такие неудачи! Мы все время забываем, что война на территории самой России практически не велась. В отличие от Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны, на момент 1917 года мы воевали преимущественно на окраинах империи – в Польше, Прибалтике. И победа, скорее всего, была уже не за горами: противник выдыхался. Результат этой победы был бы, без всякого сомнения, для нас грандиозным – и с геополитической, и с экономической точки зрения. Как минимум Константинополь и черноморские проливы Босфор и Дарданеллы стали бы российскими.

Так что война, а правильнее сказать, экономические трудности, вызванные войной, – это была вторая причина. Она носила также субъективный характер. Ведь царя многие отговаривали от вступления в войну. И, не ввяжись он в эту кампанию, все было бы по-другому…

Палестинское общество

Императорское православное палестинское общество (ИППО) было основано в 1882 году. Его устав лично утверждал Александр III. Первым председателем общества стал великий князь Сергей Александрович, статус императорского оно приобрело в 1889-м. Почетными членами ИППО состояли крупнейшие государственные деятели того времени, в том числе Сергей Витте, Петр Столыпин, Константин Победоносцев.

Знак Императорского православного палестинского общества

Основной задачей общества была забота о русских паломниках на Святой земле. Ежегодно при его посредничестве Палестину посещали 9–10 тыс. человек. Кроме того, за 20 лет ИППО создало систему школ в Палестине, Ливане и Сирии. Русские школы стали очагами просвещения для нескольких поколений интеллигенции на Ближнем Востоке. К 1913 году в школах общества насчитывалось более 11 тыс. учащихся. Не менее важной была и исследовательская деятельность ИППО. Первым его научным проектом стала организация археологических раскопок в Иерусалиме.

Александр III

После 1917 года ИППО было переименовано в Российское палестинское общество при Академии наук. На некоторое время его упраздняли, но все же ученым удалось это общество сохранить. В 1928–1934 годах его председателем был весьма влиятельный в то время ученый и организатор науки академик Николай Марр. Долгие годы общество возглавлял корифей советской арабистики академик Игнатий Крачковский. С 1954 года возобновились публикации «Палестинского сборника» – основного печатного органа общества. Однако настоящее возрождение ИППО было еще впереди. В начале 1990-х общество снова стало Императорским и Православным. В декабре 2008 года России было возвращено Сергиевское подворье в Иерусалиме. Там разместился офис Иерусалимского отделения ИППО. В 2012-м открылся центр Вифлеемского отделения ИППО. С 2007 года председателем общества является Сергей Степашин.

Основной задачей общества была забота о русских паломниках на Святой земле

«Надо быть объективным»

– Тот самый случай, когда одна ошибка потянула за собой цепь тяжких последствий?

– Можно и так сказать. Хотя ошибка была не одна. Я, например, еще одной ошибкой Николая II считаю его решение, принятое в 1915 году, взять на себя функции Верховного главнокомандующего. Ведь военный из него был не очень. При этом необходимость часто бывать на фронте мешала ему заниматься внутриполитическими вопросами. Ему нужно было бы оставить на этом посту дядю, великого князя Николая Николаевича, и тогда у него самого всегда было бы поле для маневра. А так его не оставалось.

Ошибочными были и некоторые кадровые решения императора. Прежде всего я имею в виду человека, который сыграл зловещую роль в дни, когда судьба страны висела на волоске. Это генерал Михаил Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего: врученные Николаю II в роковой момент телеграммы от главнокомандующих фронтами, призывавших императора отречься, были инициированы именно им. Со стороны Алексеева это было, как говорится, больше, чем ошибка, это было предательство.

И безусловно, свою роль сыграли провокации, которые имели место в Петрограде. Сегодня это тоже очевидно. В результате на улицы вышли сотни тысяч жителей столицы. Лично мне это также напоминает 1991 год: я говорю об организованных, с моей точки зрения, перебоях с поставками продовольствия, табака, спиртного, запасы которых в стране, несмотря на дефицит, все-таки были.

Ну и плюс к этому то, о чем вы замечательно написали в январском номере журнала «Историк», – позиция так называемой «четвертой власти», тогдашних СМИ. Столь грязной атаки на власть, как в последние годы существования русской монархии, не было никогда. То же самое явление мы наблюдали в 1991-м. Один в один. Помните? Один в один…

УБЪЕКТИВНЫЙ ФАКТОР В РОССИИ, ГДЕ РОЛЬ ЛИЧНОСТИ ВСЕГДА ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВЫСОКА, ИМЕЕТ ПЕРВОСТЕПЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Владимир Ленин был великолепным тактиком, обладал необыкновенным политическим чутьем. На фото: Ленин в 1919 году (Фото: Фотохроника ТАСС)

– Тогда это была совершенно разнузданная кампания по дискредитации царской семьи. Но все-таки, я так понимаю, и сам Николай II как политик, на ваш взгляд, оказался не на высоте?

– Надо быть объективным. История, конечно, не знает сослагательного наклонения, но представьте, какое развитие получила бы наша страна, если бы отец последнего русского царя Александр III, основавший, кстати, Императорское православное палестинское общество, в здании которого мы с вами сейчас находимся, не ушел из жизни в весьма молодом возрасте, в 49 лет. Он мог бы еще прожить 25–30 лет. Вот и считайте: 1924–1925 год, а Александр III еще на троне. Поверьте, это была бы другая страна. Субъективный фактор в России, где роль личности всегда чрезвычайно высока, имеет первостепенное значение.

Но объективность заключается и в том, чтобы помнить: после отречения Николая II ждала трагическая судьба. Он вел себя безукоризненно и достойно – и как дворянин, и как русский офицер, и как христианин – и с достоинством принял смерть.

Демонтаж памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянке ознаменовал собой конец советской эпохи

«А потом из него сделали сатрапа»

– А как вы относитесь к фигуре Владимира Ульянова (Ленина), к его роли в событиях 1917 года и к его личности как таковой?

– Тактик он был потрясающий, обладал необыкновенным политическим чутьем и умением аккумулировать власть в одних руках. Конечно, Ленин был жесткий человек, если не сказать жестокий. И при этом выделявшийся необычайной политической гибкостью, умевший рисковать и выигрывать…

– Ваше отношение к Ленину с годами не менялось?

– Если вы посмотрите внимательно все мои выступления, вы нигде не найдете, чтобы я поливал грязью КПСС и Ленина. Я думаю, что Ленин – действительно выдающаяся, но при этом трагическая фигура русской истории.

Взять хотя бы эпизод с казнью брата. Представим на минуту, что его старший брат, золотой медалист, гениальный парень Саша Ульянов не пошел бы убивать царя, а стал бы известным ученым. Вполне можно такое представить, ведь он был одним из талантливейших людей своего времени. Я думаю, что и Владимира Ильича, наверное, в революцию не кинуло бы. Ведь когда мы анализируем поступки человека, надо же понимать, какие личностные обстоятельства повлияли на выбор им жизненного пути.

– Очень актуальная тема сейчас – памятники Ленину. Она стала актуальна благодаря нашим соседям…

– Моя позиция: памятники как стояли, так и должны стоять.

– Почему на Украине их сносят?

– Украину бес попутал. Это беда. И дело даже не в Ленине. Там пытаются отречься от всего, что было связано с Россией и с Советским Союзом. А по-хорошему, как раз Ленину на Украине памятник должны поставить до неба. И Сталину тоже. Ведь эти два товарища столько земли прирезали к ней и на западе, и на востоке. А сегодня там воюют с русским языком, воюют с собственным народом в Донбассе. Сносят памятники первому большевику, а сами убивают людей.

– В 1991 году в России тоже свергали кумиров. Памятник Дзержинскому снесли на Лубянке, да и Ленину, где могли, сносили…

– В большей степени это происходило в Москве. В Ленинграде, куда я вернулся осенью 1991-го начальником управления КГБ на Литейный, 4, у нас как стоял Феликс Эдмундович, так и стоит. И у Анатолия Александровича Собчака, как бы его там ни ругали разными словами за то, что он был демократом (а он действительно был демократом), ни одного памятника в городе снесено не было. А купеческая Москва тряхнула, что называется.

Борис Ельцин и Сергей Степашин (Фото: Сенцов Александр, Чумичев Александр/Фотохроника ТАСС)

– Это была ошибка, как вы считаете?

– В Москве была маленькая, но революция, сопровождавшаяся сносом памятников бывшим вождям. При этом мало кто задумывался над тем, что Ленин Дзержинского не любил, как и Сталин, впрочем. И что, не умри Железный Феликс в 1926 году, думаю, его бы расстреляли чуть позже и не было бы ему памятника на Лубянской площади. Кстати, никто всерьез не изучал его экономические взгляды. А ведь он был намного правее, чем Николай Бухарин. И лозунг «Обогащайтесь!» изначально озвучил Дзержинский. При этом он находился в жесточайшем конфликте с партийным большинством. И умер, выступив с резкой критикой правительства за бюрократизм, коррупцию, экономическую неграмотность.

– А до этого Дзержинский просился в отставку, потому что у него не получалось работать с «ленинской гвардией».

– Да, совершенно верно. Тоже трагическая судьба. А потом из него сделали сатрапа. Это совершенно несправедливо.

«Грабь награбленное!»

– Что такое, с вашей точки зрения, большевизм? Как вы понимаете это явление?

– Большевизм – это прежде всего диктатура. Это жесткая реакция на сопротивление, отсутствие каких-либо компромиссов. В ситуации 1917-го и последующих годов – это еще и кровь. В этом смысле коммунизм, социализм и большевизм – для меня понятия разные.

– Людей, которые проводили реформы в начале 1990-х, тоже часто обвиняли в применении большевистских методов. Это было справедливо?

– Абсолютно. Тот же лозунг – «Грабь награбленное!». Один в один. Анатолий Борисович Чубайс прямо сказал, что приватизация (а по сути дела – разрушение народного хозяйства, я по-другому это не назову, никто меня не переубедит в этом) нужна для того, чтобы выбить почву из-под ног социализма в России.

А почва – это «красные директора». Вот и ударили по ним наотмашь. Это и был чистейший большевизм с трагическими последствиями для нашей промышленности. Что, вместо «красных директоров» эффективные собственники пришли? Поэтому это тоже большевизм.

Посещение Мавзолея Ленина было обязательным ритуалом для советских людей (Фото: Виктор Будан/Фотохроника ТАСС)

– Чем вы объясняете дикий разгул преступности, который имел место в конце 1980-х – начале 1990-х и который в известном смысле повторял разгул криминала образца 1917 года?

– В 1917-м на воле оказались «птенцы Керенского» – тогда даже термин такой был. Благодаря амнистии, объявленной после Февральской революции, они все выскочили из тюрем. В 1991-м из тюрем особенно никто не выскакивал, но это был переходный период, когда советские законы уже не работали, а новые российские еще не были созданы. Это было безвременье. Гуляйполе. Это первое.

А во-вторых, конечно, это было связано с тем, что силовые структуры, как и в 1917-м, были дезориентированы. По ним был нанесен мощный удар. Только в бывшем КГБ и только в годы моей работы там прошло шесть реформ! Я начал работать в КГБ, а закончил – в ФСБ, а между этими аббревиатурами – шесть переименований, шесть переаттестаций. Это с ума сойти можно! Как выжили люди, я не представляю. Я уж не говорю про низкие зарплаты.

Не легче было и в МВД. Что должен был чувствовать оперативник, работавший в ОБХСС – отделе по борьбе с хищениями социалистической собственности, когда видел, как эту собственность растаскивали – вполне «законно» – новые хозяева жизни? Что он должен защищать? С чем должен бороться?

И третья причина – это все-таки общая озлобленность: за понюшку табаку могли убить человека.

«Ельцин поручал мне снести Мавзолей»

– А вас антикоммунистический запал Ельцина коснулся?

– Коснулся! Мне Борис Николаевич поручал снести Мавзолей. Это был 1998 год. Я был в командировке в Англии, мы подписывали с Джеком Стро, в то время министром внутренних дел Великобритании, соглашение о сотрудничестве в борьбе с коррупцией. Вдруг меня вызывает в Москву Ельцин, причем говорит, что вышлет за мной самолет. Я отвечаю: «Да не надо, Борис Николаевич, зачем самолет? Я рейсовым прилечу».

Прилетаю, прихожу к нему. Захожу в кабинет. Ельцин мне говорит: «Сергей Вадимович, я принял решение: сносим Мавзолей Ленина». Я уточняю: «Ну, хорошо, а МВД тут при чем?» Он объясняет, что МВД должно обеспечить порядок. «Хорошо, – отвечаю, – задачу я понял, я министр и должен выполнять приказы Верховного главнокомандующего. Единственное, Борис Николаевич, не гарантирую, что после этого акта я останусь министром, а вы президентом».

Он на меня так, оторопевши, посмотрел: «Вы что, пугаете меня?» Я продолжил: «Нет, Борис Николаевич. Я вам говорю правду. Не надо этого делать. Если вы мне доверяете, послушайте меня, я вам честно говорю: не надо этого делать. Я вас прошу. Не время. По-христиански, конечно, труп Ленина нельзя показывать. Это грех. Но сейчас не время Мавзолей убирать, не надо. Он вам мешает, что ли?» Ельцин поворчал, но мои аргументы услышал.

Михаил Горбачев стал инициатором перемен, исход которых оказался неожиданным даже для него самого (Фото: Александр Чумичев, Дмитрий Соколов/Фотохроника ТАСС)

– В этом смысле революция начала 1990-х гуманнее предыдущих?

– И сравнивать нечего! Ельцин даже Геннадию Янаеву, бывшему вице-президенту СССР и члену ГКЧП, пенсию вернул по моей просьбе. Лидеру ГКЧП! Получилось так. Я был на «Большой восьмерке» в Кёльне, меня туда Ельцин послал, сам он прибаливал, и все тогда посчитали, что я – будущий президент.

Герхард Шрёдер ко мне подходит и говорит (мы на «ты» были): «Сергей, слушай, а как поживает Янаев?» Я спрашиваю: «А ты что за Янаева беспокоишься?» – «Да я хорошо его знаю. Мы старые друзья. По Комитету молодежных организаций (КМО) еще». Шрёдер-то, оказывается, социалистическое движение молодежи возглавлял, а Янаев – КМО здесь, они были знакомы еще с советских времен. Я говорю: «Да не знаю. Приеду – узнаю».

Узнал. Он болеет, пенсии нет, живет тяжело. Я Ельцину позвонил, объясняю: так и так, тут Шрёдер беспокоится. Он говорит: «Да ну его!»

Но на следующий день мне перезванивает: «Пришлите данные на Янаева, дадим ему пенсию. Бог с ним!»

Вот вам и Ельцин. Все говорят: злопамятный, ужасный. Плохо знают человека. Он разный был. Я его не обеляю ни в коей степени. Но он был разный.

– А к Горбачеву как относитесь?

– Я хорошо знаю Михаила Сергеевича лично, мы с ним достаточно часто общаемся и даже в один день – 2 марта – родились. Как к человеку, я к нему отношусь хорошо. Он человек добрый, семьянин великолепный, любит свою страну. Он не подлец и не вор. Что бы о нем ни говорили. Но в переломный период России нужен был, конечно, новый Александр III, а вовсе не новый Николай II. Пускай Михаил Сергеевич за это на меня не обижается.

Впрочем, если говорить совершенно объективно, надо было более сдержанно проводить политическую реформу и более активно – экономическую. Горбачев же начал с удара по штабам. Выборы, перевыборы. Я не хочу защищать бывших первых секретарей обкомов, которые вчистую продули выборы народных депутатов. Но в такой огромной стране, как наша, смена элит должна проходить эволюционно. А у нас произошла настоящая кадровая революция. Сначала в Москве и Ленинграде, а потом их пример оказался заразительным и для союзных республик.

– Вы согласны с определением тех годов как «лихих девяностых»? Или это все-таки упрощение некоторое?

– Не согласен, конечно. Ну что вы?! «Лихие»… Это наши годы – девяностые. Как и 1917-й, 1918-й. Мы же не называем 1917 и 1918 годы лихими! Девяностые не лихие. Это революционные годы. Это была революция! Настоящая революция. В ХХ веке у нас было четыре революции: в 1905-м, в 1917-м – две и в 1991-м. Последняя была не менее трагической, чем в 1917 году: она сопровождалась сменой политического, экономического строя, распадом Советского Союза. Это тоже революция. Не надо принижать ее значение.

Беседовал Владимир Рудаков