Ленин в 1917 году

В преддверии 100-летнего юбилея Великой русской революции журнал «Историк» запланировал проведение серии круглых столов, посвященных событиям 1917 года. Первый круглый стол из этой серии прошел в «колыбели русской революции» – Санкт-Петербурге – и был посвящен теме «Ленин и революция». Предлагаем вниманию читателей наиболее интересные фрагменты из выступлений участников состоявшейся дискуссии.

Приезд В.И. Ленина в Петроград 3 (16) апреля 1917 года. Худ. К.Н. Аксенов (Фото: М. Филимонов/РИА Новости)

СТРАТЕГИЯ ИЛИ ТЕХНОЛОГИЯ?

Фото: Наталья Львова

Владимир Рудаков, кандидат филологических наук, главный редактор журнала «Историк», член Экспертного совета ИСЭПИ

«Главный субъект разрушительной стихии»

Одним из ключевых моментов революции 1917 года был приезд Ленина в Россию. Прежде всего потому, что его возвращение из эмиграции стало рубежом в определении позиции большевистской партии относительно происходивших тогда событий. Ведь именно эта партия на протяжении 1917 года была одной из главных движущих сил революционного процесса.

Несмотря на споры по поводу оценок деятельности Ленина, в научном сообществе есть консенсус относительно того, что, не появись он в апреле 1917 года в Петрограде, позиция большевистской партии была бы совершенно иной, а значит, иным был бы и ход русской революции 1917 года. Здесь мы можем сослаться на одного из главных партнеров Ленина по борьбе – Льва Троцкого. По его утверждению, непонятно, какое развитие получили бы революционные события, если бы Ленин не доехал до России в апреле 1917 года.

Приехав в Петроград, Ленин обнародовал знаменитые «Апрельские тезисы». Чего в них было больше – стратегии революционной борьбы или тактики? Думаю, хватало и того и другого. Были там и наметки того, что сейчас мы бы назвали «технологией захвата власти».

Во-первых, большевики на тот момент были небольшой политической силой, силой в какой-то степени маргинальной. И Ленин очень талантливо нащупал ключевые вопросы (прежде всего аграрный и вопрос войны и мира), апелляция к которым сделала партию большевиков весьма популярной.

Во-вторых, Ленин знал, что в стране есть политическая сила, которая, в отличие от социалистов, ориентирующихся на западные идеи пролетарской революции, лучше других понимала потребности аграрной России. Это была партия эсеров. Аграрная программа эсеров отвечала чаяниям абсолютного большинства крестьянского населения. Ленин раньше многих понял: кто эту программу осуществит, тот и будет «властителем умов», а если быть более точным, хозяином положения в стране. То есть здесь тактика захвата власти, выдвинутая Лениным, состояла в том, чтобы сыграть на опережение, перехватить популярную в крестьянской массе программу и попытаться ее реализовать.

Так что «Апрельские тезисы» – это, конечно, стратегия, сформулированная только что вернувшимся в страну политиком, но это еще и предложенные им тактика и технология революционной борьбы. Контуры этого курса – радикализация повестки дня, игра на опережение, использование «запрещенных приемов» в политической схватке.

Можно смело утверждать, что в апреле 1917 года сошлись два мощных фактора: с одной стороны – революционная стихия, которая начала разворачиваться в России еще до приезда Ленина, и с другой – Владимир Ильич Ульянов (Ленин), который, прибыв в Петроград, тут же стал одним из главных субъектов этой великой по своему разрушительному потенциалу стихии.

Фото: Наталья Львова

Владимир Калашников, доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ» им. В.И. Ульянова (Ленина)

 «Догнать Запад или погибнуть»

Главное в «Апрельских тезисах» – обоснование нового стратегического курса партии большевиков: взять власть и начать переход к социализму. Прежняя стратегия, принятая в 1905 году, исходила из того, что в результате демократической революции в России власть в лучшем случае окажется в руках мелкобуржуазных партий, опиравшихся на крестьян, которые составляли большинство населения. Почему Ленин считал возможным курс на взятие власти в условиях 1917 года? Он дал такой ответ: Временное правительство не даст народу мира и земли и тем самым откроет путь к власти большевикам, готовым выполнить радикальные требования масс. Дальнейшие события показали, что Ленин точно просчитал потенциал всех политических сил и заранее подготовил свою партию к вероятному развитию событий. Из сказанного легко сделать вывод, что технология взятия власти должна опираться на точный анализ политической ситуации.

Новая стратегия Ленина была основана на учете опыта 1905 года, а также особых условий мировой войны. Осмысливая опыт Первой революции, Ленин был потрясен наказами, которые крестьяне прислали тогда в Государственную думу: они требовали не просто раздела помещичьей земли, а в принципе выступали против сохранения частной собственности на землю. Такие требования выводили русскую революцию за рамки буржуазной. Уже в марте 1917 года Ленин писал: пролетарская революция в России возможна только на базе крестьянской революции при условии, что крестьяне будут верны своим аграрным требованиям 1905 года. Это главная посылка, определившая появление стратегии «Апрельских тезисов».

Посылка базировалась на смелом предположении: партия эсеров, которая еще в 1906 году сделала крестьянские наказы своей аграрной программой, не выполнит эту программу в условиях 1917 года, поскольку сам факт мировой войны будет толкать эсеров на коалицию с буржуазными партиями. Такая коалиция закрывала возможность осуществления радикальной аграрной программы. Конечно, ни в апреле, ни позже нельзя было со стопроцентной надежностью предсказать линию поведения эсеров. Они могли взять власть и дать крестьянам землю в любой момент. Иными словами, успех большевиков зависел от действий их главных соперников. Ленин это понимал, но видел шанс – и не ошибся.

Та же ситуация возникла и в отношении вопроса о мире. Эсеры и меньшевики уже в марте сделали лозунг «Мир без аннексий» своим официальным требованием, но в блоке с кадетами требование оказалось невыполнимым: кадеты не смогли отказаться от борьбы за Константинополь и Черноморские проливы и стремились продолжить войну. В итоге большевики стали единственной партией, готовой дать крестьянам землю и покончить с войной.

Захват власти давал большевикам возможность начать переход к социализму. Необходимость такого перехода вытекала из особенностей эпохи империализма – эпохи войн за передел мира. В 1917 году Ленин был единственным политиком, который четко сформулировал императив для России ХХ века: «догнать Запад». И обозначил альтернативу: «догнать или погибнуть». В социализме Ленин видел инструмент ускорения – возможность сконцентрировать в руках государства основные средства производства и развивать их по плану на основе социального единства общества, свободного от эксплуататоров.

А как строить социализм в условиях отсталой страны? «Апрельские тезисы» предлагали концепцию переходных шагов. Первый и главный шаг – отмена частной собственности на землю. Далее – национализация банков и синдикатов, рабочий и советский контроль над производством и распределением. Эти шаги к социализму были реально осуществимы в условиях России.

Стратегия была рассчитана на внутренний потенциал, и в этом заключен ответ на вопрос, делал ли Ленин ставку на победу мировой революции как условие победы пролетарской революции в России. В «Апрельских тезисах» об этом ни слова. А сентябрьский тезис «догнать Запад или погибнуть» вообще имел смысл только в одной ситуации: если мировой революции не будет. На мировую революцию Ленин ставил как на фактор, который позволял Советской России выжить в условиях враждебного окружения. Эта ставка оказалась верной: революции в Германии, Австрии, Венгрии не победили, но они произошли и создали обстановку, при которой Запад не сумел подавить победившую революцию в России.

«Апрельские тезисы» вооружили партию стратегией, которая позволяла решить ключевые задачи, стоявшие перед страной в ХХ веке. В советский период Россия – единственный раз в своей истории – резко сократила отставание от Запада, став одной из двух сверхдержав в сфере обороны, науки и культуры.

ФАКТОР ЛЕНИНА

Фото: Наталья Львова

Алексей Лубков, доктор исторических наук, советник при ректорате Московского института открытого образования

 «Для него пространства человеческого духа просто не существовало»

Что для Ленина стояло на первом месте? Иными словами, Россия для революции или революция для России? И что такое революция 1917 года для России? Площадка для продвижения мирового эксперимента, «дрова», «топливо» для всемирной революции или забота о чаяниях народа, трудящихся, рабочих, крестьян, матросов, солдат?

Риторические вопросы, потому что на самом деле проект Ленина, если так можно выразиться, с 1917 года и вплоть до его болезни в 1922 году прежде всего предполагал развитие мирового революционного процесса. И России, и русскому народу в этом процессе отводилась лишь подчиненная роль.

Большевики были интернационалистами, космополитами и, в нашем сегодняшнем представлении, в значительной степени русофобами. Хотя я согласен, что нельзя наше современное представление переносить на тот период, но их негативные характеристики России, их нигилистическое отношение и к русской культуре, и к русскому народу общеизвестны.

Не будем отрицать: Владимир Ильич Ленин был не только выдающимся политическим тактиком, но и выдающимся политическим мыслителем. Однако его беда заключалась в том, что для него пространства человеческой души, человеческого духа просто не существовало. Для него, как и для Маркса, человек представлял собой «некую сумму производственных отношений». Это сугубо социологический проект, социально-экономический: как мы его – человека – нарисуем, как мы его сформируем, таким он и будет. И все богатство русской культуры, все дискуссии о слезе ребенка для него не стоили ничего, и в этом было не просто заблуждение, а роковая ошибка и самая главная предпосылка того, что наш выдающийся советский проект в итоге рухнул.

Именно недооценка, неумение осмыслить пространство человеческого духа и погубили советский проект. Даже на ментальном уровне большевики не имели представления о тех сложных проблемах, той внутренней борьбе, которая происходила в обществе, в том числе и на уровне элиты. А элита, у власти ли она или в оппозиции к власти, должна нести ответственность за судьбу страны. В середине 1980-х советская элита этой ответственности не выдержала…

Фото: Наталья Львова

Александр Елисеев, кандидат исторических наук, публицист

«Я не верю в демократическую альтернативу»

Поскольку у нас обсуждаются вопросы, касающиеся технологии захвата власти, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что первым делом по возвращении в Россию Ленин был вынужден бороться за власть в своей же собственной партии. Потому что его «Апрельские тезисы» изначально были встречены в штыки.

Большинство в партии Ленина сразу их не одобрило. Когда он представил свои тезисы, это вызвало бурю непонимания и возмущения. Даже Григорий Зиновьев, который прибыл с Лениным, и тот, увидев реакцию соратников, подумал, как бы ему от Ленина откреститься, отмежеваться, дистанцироваться. Против Ленина выступил и тогдашний триумвират, который руководил партией до его приезда, – это Сталин, Каменев, Муранов, а с ними вместе и многие выдающиеся деятели партии большевиков того времени, включая Дзержинского, Калинина и других.

В этой ситуации Ленин развивает мощную работу по убеждению своих соратников. Он апеллирует к низовым массам партийцев. К тем, кто вступил в партию уже после Февраля, к тем, у кого не было восторга в отношении той партийной интеллигенции, которая возглавляла партию и настаивала на том, что все должно быть по Марксу: «До конца пройдем капиталистический путь и только потом будем делать социалистическую революцию». Эта партийная масса Ленина активнейшим образом поддержала.

Борьба шла недолгое время, но отличалась очень энергичным воздействием Ленина на партийных руководителей. Большинство вскоре заняло его сторону: первым – Сталин, за ним остальные. Пожалуй, только Каменев упорствовал дольше других, но потом все-таки и он пошел за Лениным.

Именно тогда, в апреле 1917-го, Ленин совершил очень мощный переворот не только российского, но и международного значения. Потому что если бы не его позиция, если бы он не навязал свои «Апрельские тезисы», то большевики как были, так и остались бы левой социал-демократической партией. И, только приняв его тезисы – о советской власти, о необходимости дальнейшего развития революции, они превратились из левых социал-демократов в настоящих коммунистов.

Ну а потом уже развернулась борьба за власть с опорой на партию большевиков: создание партийной прессы, формирование Красной гвардии, работа с разными общественными организациями и т. д.

Возникает вопрос: а может, было бы благом для России, если бы не было этого поворота? Остались бы большевики левыми социал-демократами, объединились бы с другими социалистическими партиями. Кстати, этот процесс шел очень активно до приезда Ленина: в начале апреля уже было создано бюро по объединению социалистических партий (большевиков, меньшевиков, национальных социалистических партий). Ведь если бы не Ленин, то с большой долей вероятности возник бы этот демократический блок социалистических партий и, может быть, появилась бы та самая демократическая альтернатива, о которой у нас часто говорят.

Честно говоря, я в эту альтернативу не верю, потому что Февральская революция, как к ней ни относись, разбудила такую огромную социальную энергию, что эта энергия должна была найти какой-то радикальный выход. И уж никак она не могла бы реализоваться в рамках парламентской буржуазной демократии – слишком это был хрупкий сосуд, чтобы ее в себя вместить.

Не приняли бы большевики план Ленина, остались бы на позиции социал-демократии – появилась бы другая радикальная сила. Кстати, анархисты уже наступали большевикам на пятки, они пользовались большой популярностью, причем не только среди армейцев и деклассированных элементов, как часто считается, но и среди рабочих.

Так что если бы не большевики, то обязательно возникла бы другая радикальная сила. Вопрос лишь в том, насколько она сумела бы управлять государством. Но энергия все равно высвободилась бы и приняла бы форму отнюдь не демократическую – в том понимании, которое сейчас вкладывают в слово «демократия».

 РОССИЯ И ВНЕШНИЕ СИЛЫ

Фото: Наталья Львова

Алексей Мартынов, публицист, соавтор книги «Идеальный штормъ. Технология разрушения государства»

 «Налицо консенсус внешних игроков»

Заинтересованность неких зарубежных сил в том, что произошло 99 лет назад в России, а именно в разрушении государства, безусловно имела место. Так было всегда, когда Россия четко демонстрировала свой суверенитет и независимые от внешних игроков тренды развития. Всегда эти игроки с удовольствием поддерживали те или иные деструктивные силы внутри страны – и финансово, и методологически, и на уровне предоставления убежища активистам и лидерам. Всегда крупнейшие державы имели интересы в России и пытались влиять на ее внутреннюю и внешнюю политику. Наша многовековая история перенасыщена подобными фактами.

Возвращение Ленина в Россию я рассматриваю как результат состоявшегося, несмотря на войну, консенсуса британских, немецких и, насколько я понимаю, американских спецслужб.

Не нужно искать за этим высказыванием какой-либо конспирологии: дескать, Ленин – немецкий шпион и т. д. Конечно, он не немецкий шпион. Он просто не считал зазорным брать деньги у всех. Это абсолютно ленинский подход: если наши пути временно совпадают, то почему бы и не взять деньги у потенциального врага?

Порой говорят, что Ленин, дескать, рвался на родину после Февраля, искал возможные пути – хоть в гриме, хоть пешком… Я вас уверяю: никуда он не рвался. Буквально в январе 1917 года он выступал на собрании в Швейцарии и объяснял, что вот мы, сидящие за этим столом, не увидим революции в России, а дети наши, может быть, и доживут. Он не верил, что это случится так скоро. Лидеры оставались за границей и не собирались участвовать активно в происходившем в России. Они позволили использовать сети своих активистов во всероссийской стачке в феврале – и все. И эти сети были использованы.

Вдруг в марте-апреле в России объявляются сами лидеры. Большевики, меньшевики, эсеры, бундовцы. Я думаю, что эта реэмиграция в массе своей происходила не по их воле, а вопреки ей. И вряд ли многие вернувшиеся в Россию очень этого хотели. Они жили себе, причем неплохо, довольно комфортно, в разных милых местах Европы, им оплачивалась их жизнь, публикация их изданий. Ленин очень много писал, это известно. Если бы он жил в наше время, то был бы своего рода топ-блогером. Сейчас тоже есть энное количество таких людей, которые живут где-то за границей, их труд оплачивается тамошними структурами, а они сидят и пишут разные «интересные» вещи про свою страну. Только средства доставки информации изменились и формат. А смысл остался тот же.

Безусловно, Ленин был одним из мощных и гениальных политтехнологов своего времени. Базируясь всего лишь на карликовой партии, у которой имелись только сети, но не было массовости, он сумел за полгода все так смоделировать, что к концу 1917-го стал практически единоличным руководителем огромной страны.

Для нас сегодня очень важно понимать эти механизмы. Я отдаю себе отчет в том, что с позиций академической науки, вероятно, спорные мысли озвучиваю, но я смотрю на те события прежде всего как политолог, сквозь призму нынешнего дня и современных политтехнологий. Дело не только в большевиках. Мы говорим обо всех активистах радикально-революционного плана, которые так или иначе поддерживались извне.

Надо помнить, что мы добровольно, сами дважды в ХХ столетии разрушали собственное государство. Да, потом нам дважды удавалось его восстановить. Но я не уверен, что, разрушив в третий раз, мы сможем восстановить его снова. Любая революция – это плохо. Государства должны меняться, соответствовать вызовам времени, но для этого не нужно их разрушать.

Фото: Наталья Львова

Олег Назаров, доктор исторических наук, обозреватель журнала «Историк»

 «Понятен их интерес к смене власти в России»

До начала Первой мировой войны Запад рассматривал Россию как свою полуколонию – как рынок сбыта своих товаров и источник сырья. А когда началась война, главный интерес Великобритании и Франции состоял в том, чтобы вклад союзной им России в эту войну был максимальным. Чтобы гибли в первую очередь наши прадеды.

1915 год оказался очень тяжелым для России. В результате отступления Русской императорской армией была оставлена Галиция. Потери убитыми, ранеными и пленными составляли 500 тыс. человек.

В том же 1915 году англичане и французы предприняли операцию с целью захвата Черноморских проливов. Эта операция имела и геополитическую подоплеку. С начала войны союзники стремились избежать ясности в определении будущего Константинополя и проливов, что вызывало большую обеспокоенность российского МИДа. Дарданелльская операция продолжалась до конца 1915 года и завершилась крупной неудачей союзников. Англичане и французы понесли большие потери и были вынуждены уйти восвояси. Под новый год неожиданно для турок в наступление перешли русские войска на Кавказском фронте. В феврале 1916 года они взяли Эрзерум, а затем и Трапезунд.

На волне этого успеха активизировалась и дипломатия России. Министр иностранных дел России Сергей Сазонов в «Воспоминаниях» писал, что 27 марта 1916 года британский посол Джордж Бьюкенен вручил ему «меморандум, составленный им на основании инструкций из Лондона, в котором подтверждалось согласие английского правительства на присоединение Россиею проливов и Константинополя под условием, что война будет доведена до победного конца и Великобритания и Франция осуществят свои пожелания за счет Оттоманской империи и "некоторых областей, лежащих вне ее"…»

Далее Сазонов отмечает: «Разработка и уточнение территориальных приобретений наших союзников за счет Оттоманской империи были произведены позже, в личных переговорах между мною и их особыми уполномоченными, сэром Марком Сайксом и г. Пико. В апреле 1916 года, по окончании этих переговоров… я сообщил в письме к союзным представителям в Петрограде о согласии императорского правительства на предъявленные ими требования о присоединении Англией Месопотамии и Францией – Сирии и Киликии под условием приобретения Россией в Малой Азии Эрзерума, Трапезунда, Вана и Битлиса вплоть до пункта на Черноморском побережье, который должен был быть определен при проведении новых границ. Часть Курдистана, лежащая на юг от Вана и Битлиса, должна была равным образом отойти к России…»

Итак, обращаю ваше внимание на дату: 100 лет назад, в апреле 1916 года союзники согласились передать России проливы, Константинополь и все перечисленные выше турецкие территории. Нетрудно догадаться, что англичане и французы дали такое обещание без большого желания. В этой связи понятен их интерес к смене власти в России. В случае прихода к власти других людей вопрос о территориальных приобретениях можно было бы обсудить заново. Показательно, что в 1916 году активизировались контакты англичан и французов с либеральной оппозицией. Но это тема отдельного разговора.

Я же обращу внимание на следующую дату. Позиция Запада в полной мере проявилась 1 (14) марта 1917 года. Еще до отречения Николая II и образования Временного правительства английский и французский послы в России заявили председателю Государственной думы Михаилу Родзянко, что правительства Великобритании и Франции «вступают в деловые сношения с Временным исполнительным комитетом Государственной думы – выразителем воли народа и единственным законным временным правительством в России».

Очевидно желание официальных Парижа и Лондона избавиться от Николая II, а вместе с ним от тех обещаний, которые были даны российскому императору.

Временное же правительство в своей политике стремилось соответствовать всем пожеланиям Запада. Вот только сделать это ему было непросто. Как и предрекал русский монархист Петр Дурново, «оппозиционно-интеллигентные партии» оказались «не в силах удержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые». В течение 1917 года в стране и на фронте влияние Временного правительства стремительно падало. В итоге, когда большевики пошли на штурм Зимнего дворца, желающих защищать «выразителя воли народа» не оказалось.

Как отреагировали на очередную смену власти в России англичане и французы, лучше всего показывает третья дата, на которую обращаю ваше внимание. 23 декабря 1917 года представители Франции и Великобритании Жорж Клемансо и Роберт Сесиль подписали тайную конвенцию о разделе юга России на сферы интересов и районы будущих операций британских и французских войск. В английскую «сферу действий» вошли Кавказ, казачьи области Дона и Кубани, Средняя Азия, а во французскую – Украина, Бессарабия и Крым. Таким образом, официальные Лондон и Париж сошлись на том, что отныне будут рассматривать Россию не в качестве союзника по Антанте, а как территорию для реализации своих интервенционистских замыслов.

С советских времен начало иностранной интервенции принято датировать весной 1918 года. Однако этой периодизации противоречит как факт заключения англо-французской конвенции, так и вторжение в Бессарабию войск Румынии – другого нашего «верного союзника» по Антанте.

Это потом Запад стал оправдывать свое вмешательство во внутренние дела России Брестским миром и необходимостью борьбы с Германией. Но последовательность событий была иной. Брестский мир был заключен в марте 1918 года, а подписание англо-французской конвенции и вторжение румын в Бессарабию произошли на два с половиной месяца раньше. Тогда, в декабре 1917 года, переговоры большевиков со странами Четверного союза только лишь начинались…

СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ?

Фото: Наталья Львова

Александр ЦИПКО, доктор философских наук, член Экспертного совета ИСЭПИ

«Мы расплатились за то, что у нас было две нации в одном народе»

Ленин – это особый тип профессионального революционера. Троцкий описал этот тип в «Моей жизни» примерно так: «Откуда у нас подобная страсть? Мы просто так мыслим. Если мы не убьем, то нас убьют. Жизнь или Смерть».

При этом Ленин, конечно, был русофобом. Помните статью о продналоге? Он утверждает: мы должны вернуться в государственный капитализм, как у немцев; Россия варварская, ленивая, нет дисциплины, труда, порядка. Это его взгляд, но эта особенность восприятия русских, России прослеживается не только у большевиков.

Посмотрите на представителей российской общественной мысли разных направлений: отношение к русскому человеку у них абсолютно одинаковое. Вот что говорит о русском человеке Алексей Хомяков: трагедия. Федор Степун: китайская недооценка ценности человеческой жизни, поразительная жестокость. Константин Леонтьев замечает: «Достоевский мне говорит, что я должен любить человека. За что я его должен любить?! Как трудится – да. Но взгляните в быту – жесток, хитер».

Мне кажется, мы часто не учитываем, что в этом смысле – в смысле отношения ко всему русскому – Ленин был типичным представителем российской интеллигенции. И отсюда его повышенный критицизм к русскому человеку.

Кроме того, нужно иметь в виду, что Ленин – интернационалист. И это проявляется во всем, в том числе и в его плане создания СССР. Он конструирует систему Союза, которая сможет обеспечить дальнейшее развитие всемирной пролетарской революции. Прямо говорит, что устройство Союза, которое обеспечит право наций на самоопределение, как раз и отвечает стоящим перед мировым пролетариатом задачам.

Я полностью согласен с тем, что в стране, где 90% безграмотных людей и очень узкая прослойка элиты, все гибнет, как только падает сильная центральная власть (в данном случае самодержавие). И если бы не пришли большевики, пришли бы другие экстремисты. Но Ленин никогда не победил бы, никогда не победили бы большевики, если бы русские сформировались как нация, как единство элиты и народа. А вот этого как раз не произошло. По сути, мы расплатились за то, что у нас было две нации в одном народе, и этот трагический раскол, на мой взгляд, откликается и в наши дни.

Фото: Наталья Львова

Алексей ПЛОТНИКОВ, доктор исторических наук, профессор НИУ ВШЭ

 «Революция никогда не бывает бессмысленной»

Как и всякая революция, Февральская – хотя была она, как известно, сугубо буржуазно-демократической революцией – у нас сегодня не очень в чести. Видимо, поэтому в последнее время я не встречал более-менее профессиональных публикаций, которые давали бы представление о том, что это за явление было на самом деле. Чаще всего пишут, что был бунт из-за хлеба, из-за перебоев с его доставкой в столицу, давая понять, что, если бы этого не случилось, не было бы и всего остального.

Мы очень любим это «если бы». Но история не знает сослагательного наклонения, и я считаю, что Февральская революция произошла именно потому, что революция в России объективно назрела. Назрела и перезрела. И дело тут не в хлебе и очередях в питерские булочные, а в той общей массе противоречий, которые накопились к началу 1917 года в обществе – и в отношениях между правящим классом и широкими народными массами, и в отношениях внутри самого правящего слоя.

Наверное, в силу менталитета мы очень любим держаться до последнего за какие-то старые, уже отжившие институты. И это, к сожалению, часто приводит к тому, что социальная ситуация достигает точки кипения, выходит из-под контроля и протест вырывается наружу.

В результате мы получаем, немного перефразируя классика, «бессмысленную и беспощадную» революцию. Хотя, если разобраться, в отличие от бунта, о котором писал Пушкин, революция никогда не бывает бессмысленной. Беспощадной – да, в первую очередь потому, что все слишком долго копится и слишком долго на уровне власти идет по линии «тащить и не пущать». Но не бессмысленной, поскольку в результате кровавых и беспощадных решений, ценой невероятных потерь страна преодолевает те барьеры, которые она, увы, не могла преодолеть иначе – эволюционно и мирно – и которые долгие годы тормозили ее развитие в предшествующий период.

Забегая вперед, я хотел бы отметить, что, с моей точки зрения, абсолютно объективным и закономерным был и второй этап революции, который в нашей историографии традиционно называется Великой Октябрьской социалистической революцией. В последние годы употребляемый всуе – по незнанию или сознательно – термин «переворот» совершенно не соответствует характеру и, самое главное, масштабу того явления, которое мы с вами сейчас обсуждаем.

Есть еще один довольно сложный вопрос: кем был Ленин – государственником или революционером? Безусловно, в первую очередь он был революционером. При этом признание права наций на самоопределение у него всегда сопровождалось абсолютно твердым убеждением в том, что сознательные пролетарии должны объединяться.

Фото: Наталья Львова

Дмитрий ЧУРАКОВ, доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета

«Россия представляла собой узел противоречий»

Что можно назвать характерным для того периода, который завершился революцией 1917 года? В этот исторический момент обозначился переход России от традиционного аграрного общества к современному индустриальному. Отсюда раскол между ориентированной на гражданское общество интеллигенцией и традиционалистским большинством населения, которое не восприняло этот переход.

Я согласен с ленинским определением, что Россия того времени представляла собой узел противоречий.

Первое – это разрыв между темпами экономического развития страны, которые на тот период были достаточно высоки, с одной стороны, и сохраняющимися довольно архаичными политическими и социальными институтами – с другой.

Монархия в начале XX века все больше превращалась из самодержавной в бюрократическую. Она уже не могла играть ярко проявлявшуюся в прошлом роль общенационального центра, выразителя интересов различных слоев населения. Царь фактически был отодвинут от принятия важнейших политических решений бюрократией. Господствующее в стране политическое меньшинство ставило свои интересы, часто корыстные, выше национальных интересов.

Вторая коллизия назревала между быстрым внутренним развитием России и серьезным ее отставанием от наших геополитических противников на международной арене. Процесс трансформации России рубежа XIX–XX веков, который часто называют модным, но не всегда подходящим к российским условиям термином «модернизация», осложнялся необходимостью учитывать угрозы, исходящие как со стороны возможной внутренней нестабильности, так и со стороны нарастающей нестабильности внешней – на международной арене.

Сложно было консолидировать средства для решения крупных национальных проектов. Здесь достаточно вспомнить столыпинскую реформу, когда правительству приходилось по крохам собирать ресурсы для осуществления своих целей. На психоментальном уровне это вело к повышенному чувству социальной справедливости и порождало эгалитаристские ожидания. В ходе революции 1917 года они вылились в очень серьезные антибуржуазные настроения, которые сокращали возможности какого-то компромисса в духе социального партнерства.

Кроме того, стояла задача найти решение обострившегося в ходе перехода от аграрного общества к индустриальному социального вопроса с учетом национальной специфики, национальных традиций. И необходимо было ускорять происходившие уже процессы переустройства, с тем чтобы ни у кого извне не возникало соблазнов поучить нашу страну уму-разуму. В силу этих и множества других обстоятельств рубеж XIX–XX веков стал критическим для Российской империи.

Сценариев решения всех этих проблем было много, какие-то были вероятны, какие-то – лишь умозрительны. Теоретически можно обозначить три главных сценария: консервативный, либеральный и социалистический.

Однако возникает вопрос: неужели к февралю 1917 года была пройдена важная развилка и никакой альтернативы революционным потрясениям уже не существовало? Мне представляется, что в начале 1917 года глобальная историческая развилка еще не была пройдена и многое зависело от поведения верхов. А верхи-то как раз оказались не на высоте. Известно, что не только думская оппозиция, но и духовенство и некоторые члены императорской фамилии были активно вовлечены в различные заговорщические антиправительственные выступления. Большая часть правительства разделяла убеждения оппозиционного Прогрессивного блока. И только два-три министра были верноподданнически настроены по отношению к верховной власти. А после отречения Николая II развилки могли носить лишь локальный характер, меняя облик, но не общий вектор развития «второй русской смуты».

Фото: Наталья Львова

Владимир БУЛДАКОВ, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН

«Во многом события работали на Ленина»

За счет чего Ленин выиграл в 1917 году? Фактически за счет Апрельского кризиса, который, казалось, непосредственного отношения к ленинским установкам не имел. Спровоцировал кризис давний противник Ленина – лидер кадетов Павел Милюков, тем самым невольно оказав ему громадную услугу.

Милюков имел в ЦК своей партии негласное прозвище «гений бестактности». Порой он в критический момент ухитрялся совершить нечто такое, что меняло ход событий отнюдь не в его пользу. Если бы Милюков не вылез с ответом союзникам по Антанте о готовности России воевать до победного конца, не случилось бы Апрельского кризиса. К тому времени было ясно, что значительная часть населения, прежде всего солдаты, стоит уже не за войну до победы, а за мир во что бы то ни стало, мир любой ценой. Иную альтернативу развитию событий массы не представляли. Бестактность Милюкова подтолкнула ход истории.

Нечто подобное произошло и в августе того же года в результате так называемого «Корниловского мятежа». Тогда, как говорил Ленин, «два кандидата в диктаторы поссорились между собой». На сей раз Александр Керенский спровоцировал на выступление Лавра Корнилова. И тотчас стало понятно, что за генералами солдаты уже не пойдут. События нельзя повернуть вспять.

Самое удивительное, что многие это предчувствовали. Некоторые кадеты после Апрельского кризиса говорили: «Следующим премьером будет Керенский, а там, глядишь, и до большевиков дойдет». Неясен был лишь темп развития событий.

Ленину помогали его противники. В сентябре 1917 года на Демократическом совещании, созванном умеренными социалистами, разгорелся схоластический спор: какая комбинация власти будет «правильной» – то ли коалиция с буржуазией, то ли нет; то ли включать в нее кадетов, то ли нет. Тем временем набирала обороты аграрная революция, росло забастовочное движение. Своим словоблудием социалисты развязали руки Ленину. В итоге соратники, сомневавшиеся в правильности его лозунгов, стали задумываться: «А он ведь был прав, настаивая, что большевики должны взять власть».

Второй Всероссийский съезд Советов был явно нелегитимным по сравнению с Первым. Но вспомним: меньшевики с эсерами покинули его, также подтолкнув тем самым ход событий, о чем впоследствии горько сожалели.

Получается, что Ленин скорее шел на поводу событий, нежели управлял ими. Он выиграл, сделав ставку на прогрессирующий общественный раскол, хотя заявлял о необходимости спасти страну от неминуемой катастрофы с помощью «передового класса». На него работал хаос развала империи, а не логика ожидаемой мировой революции.

Если бы в России к 1917 году существовало гражданское общество, все могло бы пойти по-другому. Но гражданского общества в сословной империи при сохранении черты оседлости не могло быть по определению. Сознание людей не было отформатировано под демократию. Так называемый «коммуникативный разум» был блокирован авторитаризмом. Массами двигал ближайший социальный инстинкт. Ленин тем и отличался от прочих политиков, что на него рассчитывал, именуя его, правда, «революционным творчеством»…