Защитник "мудрости хранительной"

Первый русский историограф, писатель, журналист и поэт Николай Михайлович Карамзин вполне может считаться и первым русским консерватором

Взятие Бастилии 14 июля 1789 года

Николай Михайлович Карамзин происходил из крымско-татарского рода Кара-Мурзы(известного с XVI века). Детство он провел в имении отца Знаменском Симбирской губернии, а затем воспитывался в частном пансионе француза Пьера Фовеля в Симбирске. В 1778 году отец отправил егов Москву, определив в пансион профессора Московского университета Иоганна Матиаса Шадена. Там Карамзин освоил французский и немецкий, учил английский, латынь и греческий. Известно,что он посещал такжеуниверситетские лекции масона И.Г. Шварца. В 1782-м Карамзин поступил на службу в лейб-гвардии Преображенский полк. В это же время начинается его литературная деятельность.

Масон из Симбирска

После смерти отца Николай Карамзин вышел в отставку в 1784-ми уехал на родину в Симбирск, где вступил в масонскую ложу «Золотого венца». Но уже через год он вновь оказался в Москве, где сблизился с масонами из окружения знаменитого просветителя Н.И. Новикова, под влиянием которых и формировались его взгляды и литературные вкусы, в частности интерес к идеям французского Просвещения, энциклопедистам, а также трудам Монтескье, Вольтера и других властителей дум того времени. Масонство привлекало Карамзина просветительской и благотворительной деятельностью, но отталкивало своей мистической стороной и обрядами.

В 1789–1790 годах он совершил 18-месячное заграничное путешествие, одним из побудительных мотивов к которомустало желание написать книгу о Европе – «царстве просвещенного разума». Николай Карамзин побывал в Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Оказавшись в охваченной революцией Франции, он неоднократно посещал Национальное собрание, слушал речи Робеспьера и завел знакомства со многими политическими знаменитостями.

Николай Михайлович Карамзин (1766–1826)

По возвращении Карамзин испытывал все нарастающий скепсис по отношению к идеалам Просвещения, однако в целом оставался на западнических и космополитических позициях, будучи уверенным в том, что путь цивилизации един для всего человечества и что Россия также должна ему следовать. «Все народное ничто передчеловеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами» – таковы известные его слова из «Писем русского путешественника».

Как литератор, Николай Михайлович Карамзин стал родоначальником русского сентиментализма, осуществил масштабную реформу русского литературного языка, с одной стороны, ориентируя его развитие на французские модели, а с другой – приближая к разговорной речи; при этом писатель полагал, что русский литературный язык еще предстоит создать. Сентиментализм в России явился, по сути, одной из разновидностей западничества.

«Как не иметь народного самолюбия?»

В 1791–1792 годах были опубликованы «Письма русского путешественника», принесшие молодому литератору всероссийскую известность. В этом произведении он в целом придерживалсявзглядов гуманистического космополитизма и апеллирующего к универсальному прогрессу просветительства. Космополитические и западнические мотивы задавали тон карамзинским«Письмам»: «Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Благоразумно ли искать, что сыскано?»

Будучи основоположником и безусловно наиболее видным представителем сентиментализма в России, Карамзин в то же время не стремился чрезмерно офранцузить русский язык и культуру. В тех же «Письмах» он утверждал: «В нашем так называемом хорошем обществе без французского языка будешь глух и нем. Не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе? Наш язык и для разговоров, право, не хуже других…»

«Кто сам себя не уважает,того, без сомнения, и другие уважать не будут. Русский должен по крайней мере знать цену свою»

Тогдашний космополитизм Карамзина сочетался со своеобразной литературной борьбой за возвращение к «русским истокам». В 1790-е годы в его творчестве непрерывно рос интерес к родной истории, сопряженный с романтическим конструированием «русскости». История, считал он,должна пробуждать чувство патриотизма. Во вступлении к повести «Наталья, боярская дочь» (1792) писатель, обращаясь к читателям, вопрошал: «Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали?»

Одновременно с изданием «Писем» Карамзин сблизился с Г.Р.

Державиным и порвал с масонством, что вызвало решительное осуждение и раздражение со стороны многих недавних его друзей-масонов. А восшествие на престол Александра I положило начало новому периоду в идейной эволюции Карамзина. Он критически отнесся к либеральным проектам императора. Так, в 1802-мвышло в свет созданноеим годом ранее «Историческое похвальное слово Екатерине II», представляющее собой наказ новому царю, в котором будущий автор «Истории государства Российского» сформулировал монархическую программу. Здесь онразделил все аргументы в пользу самодержавия, данные в «Наказе» Екатериной Великой. Однако теперь, с его точки зрения, их подкрепили результаты Французской революции. «Народ многочисленный на развалинах трона хотел повелевать сам собою: прекрасное здание общественного благоустройства разрушилось; неописанные несчастия были жребием Франции, и сей гордый народ, осыпав пеплом главу свою, проклиная десятилетнее заблуждение, для спасения политического бытия своего вручает самовластие счастливому Корсиканскому воину», –отмечал Карамзин. Соответственно, для России благодетельно самодержавие, а главная задача воспитания – «вкоренение» благоговения к монарху.

«Век просвещения! Я не узнаю тебя!»

В первые годы XIX векаважнейшимиз всех начинанийКарамзина стало основание толстого, выходившего два раза в месяцжурнала «Вестник Европы» (1802), в котором он выступал в роли политического писателя, публициста, комментатора и международного обозревателя. В его статьях на страницах этого издания прослеживается острая полемика со всей просветительской традицией – от энциклопедистов до Жан-Жака Руссо. Впрочем, еще раньше, в 1795 году, в «Переписке Мелодора и Филалета» Карамзин уже ярко выражалрезкое неприятие и шок от реализации идей Просвещения на практике в ходе Великой французской революции: «Век просвещения! Я не узнаю тебя – в крови и пламени не узнаю тебя – среди убийств и разрушения не узнаю тебя!..»

О нарастании консервативных акцентов в мировоззрении бывшего западникасвидетельствует и то, что он во все большей степени обращал внимание на феномен традиции. Для просветительства одной из основополагающих установок было противопоставление новаторства, олицетворенного Просвещением, и косности, воплощенной в традиции. Карамзин же убежденно заявлял: «Учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума».

Николай Иванович Новиков (1744–1818)

Он четко сформулировал и свою государственническо-монархическую позицию (ранее государство представлялосьему «чудовищем»): «Гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих,<…> власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства, <…> разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий…»

В свете вышесказанного нет ничего удивительного, что бывший космополит в эти годы резко выступил против галломании, воспитания детей за границей, западной моды и подражательства всему иностранному и т. д.; тем более что такое отрицание было уже достаточно укоренено в российской интеллектуальной традиции. Безусловно, наиболее яркое произведение Карамзина той поры, в котором развиты подобные мотивы,– «О любви к отечеству и народной гордости» (1802).

Патриотический пафос в этом произведении чрезвычайно силен: «Мне кажется, что мы излишнесмиренны в мыслях о народном своем достоинстве, – а смирение в политике вредно. Кто сам себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут. Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше; но русский должен по крайней мере знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещеннее: ибо обстоятельства были для них счастливее; но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского; станем смело наряду с другими, скажем ясно имя свое и повторим его с благородною гордостию». Оценить подобное изменение общественно-политических и культурных установок можнолишь зная о том, что в «Письмах русского путешественника» Карамзин утверждал: после России для него нет земли «приятнее Франции» и французы – «самый любезный из всех народов».

Французский философ - просветитель Жан-Жак Руссо

В статье «О любви к отечеству и народной гордости» он призвал прекратить безоглядное заимствование опыта Запада: «Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках. Хорошо и должно учиться; но горе народу, который будет всегдашним учеником!» Карамзин сознавал необходимость национальной самодостаточности и самостоятельности: «Как человек, так и народ начинает всегда подражанием; но должен со временем быть сам собою».

Его немало беспокоило то обстоятельство, что большую часть учителей и воспитателей в России составляют иностранцы, и он не раз предлагал заменить их «природными русскими»: «Никогда иностранец не поймет нашего народного характера и, следственно, не может сообразоваться с ним в воспитании. Иностранцы весьма редко отдают нам справедливость. Мы их ласкаем, награждаем; а они, выехав за курляндский шлагбаум, смеются над нами или бранят нас <…> и печатают нелепости о русских».

В статьях Карамзина в «Вестнике Европы» его консервативные убеждения впервые сложились в относительно стройную систему взглядов.

«О древней и новой России»

Еще в 1790-х обозначился интерес писателя к русской истории, тогда им было создано несколько небольших исторических работ. В 1803 годуон обратился в Министерство народного просвещения, к попечителю Московского учебного округа М.Н. Муравьеву с просьбой о назначении его историографом, которая вскоре была удовлетворена именным указом императора. В период с 1803 по 1811 год Карамзин написал пять томов «Истории государства Российского», в ходе работы над которыми открыл и впервые использовал ценнейшие исторические источники.

Уже к 1810-му под влиянием занятий русской историей он становится последовательным консерватором-патриотом. В начале этого года Николай Михайловиччерез своего родственника Федора Васильевича Ростопчина познакомился в Москве с лидером тогдашней «консервативной партии» при дворе – великой княгиней Екатериной Павловной – и сталчастобывать у нее в Твери, где ее супруг, принц Ольденбургский, был генерал-губернатором. Салон великой княгини являлся тогда центром консервативной оппозиции проводимому либерально-западническому курсу, олицетворяемому фигурой М.М. Сперанского. Здесь Карамзин читал отрывки из своей «Истории» в присутствии великого князя Константина Павловича, тогда же произошло его знакомство и с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, которая с того времени стала одной из его покровительниц.

«История государства Российского» только на протяжении второй четверти XIX столетия переиздавалась шесть раз

По инициативе Екатерины Павловны историограф написал и подал императору Александру Iв марте 1811 года, во время чтения в Твери очередного фрагмента из «Истории», «Записку о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Наряду с обзором русской истории и критикой государственной политики в «Записке»заключалась цельная, оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанного с православием и православной церковью.

По мнению Карамзина, самодержавие представляло собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была «великим творением князей московских» – начиная с Ивана Калиты. Она возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции единовластия, восходящей к Киевской Руси, и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большое влияние на нееоказало также сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи.

Возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом, самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку оно ликвидировало не только иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. «Рабство политическое» не казалось в этих обстоятельствах чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

Монархический стержень

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавиепредставлялось ему предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, как, например, в удельный период или в Смутное время. Самодержавие встраивало аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности.

Исключительную роль в данной системе, считал Карамзин, играла православная церковь. Она являлась совестью самодержавной системы, задавала нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена и в особенности тогда, когда происходили их «случайные уклонения от добродетели». Историограф подчеркивал, что власть духовная действовала в тесном союзе с властью гражданской и давала ей религиозное оправдание. В «Истории государства Российского» Карамзин писал: «История подтверждает истину, что Вера есть особенная сила государственная».

Самодержавная система политической власти, по мнению Карамзина, зиждилась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках – на том, что он обозначал как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному».

Триумф русской армии в Париже. Худ. С.Н. Трошин

Николай Михайлович Карамзин категорически отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией и произволом. Он полагал, что подобные отклонения от нормы были делом случая (Иван Грозный, Павел I). Традиция же «мудрого» и «добродетельного» монархического правления была столь мощной и эффективной, что даже при резком ослаблении или полном отсутствии верховной государственной и церковной власти (как во время Смуты)она в течение короткого исторического срока приводила к восстановлению самодержавия.

В силу всего вышеперечисленного самодержавие явилось «палладиумом России», главной причиной ее могущества и процветания. С точки зрения Карамзина, основные принципы монархического правления должны сохраняться и впредь, лишь дополняясь надлежащей политикой в области просвещения и законодательства, которая вела бы не к подрыву самодержавия, а к максимальному его усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения рассматривалась как преступление перед русской историей и русским народом.

«Шумят о конституциях. сапожники, портные хотят быть законодателями, особенно в ученой немецкой земле. Покойная французская революция оставила семя,как саранча: из него вылезают гадкие насекомые»

Знаменательно, что Карамзин одним из первых поставил вопрос о негативных последствияхправления Петра I, поскольку намерение этого императора преобразовать Россию по образу и подобию Европы подрывало «дух народный», то есть самые основы самодержавия, «нравственное могущество государства». Стремление Петра «к новым для нас обычаям переступило в нем границы благоразумия». Историограф фактически обвинил императора в насильственном искоренении древних традиций, роковом социокультурном расколе народа на высший, «онемеченный» слой и низший, «простонародье», в уничтожении патриаршества, что привело к ослаблению веры, в переносе столицы на окраину державы, причем ценой огромных усилий и жертв. В итоге, утверждал Карамзин, русские «стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России».

Кроме всего прочего, в «Записке»были обозначены классические принципы русского консерватизма: «требуем более мудрости хранительной, нежели творческой», «всякая новость [новация. – А.М.] в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости», «для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу».Продолжая «Историю»Работа Карамзина над «Историей государства Российского» была временно прервана Отечественной войной 1812 года. Историк готов был сражаться в московском ополчении и только в последние мгновения перед вхождением Наполеона покинул древнюю столицу. Некоторое время он провел в эвакуации сначала в Ярославле, а затем в Нижнем Новгороде. В Москву Карамзин возвратился в июне 1813-го и продолжил написание «Истории», несмотря на точто в московском пожаре сгорела его библиотека.

В начале 1816 года он приехал в Петербург просить об издании первых восьми томов «Истории» за казенный счет. Александр I удостоил его высочайшей аудиенции, и не обходимые средства были выделены. В том же годуисториографполучил титул статского советника ибыл награжден орденом Святой Анны I степени. А главное – император отдал распоряжение печатать «Историю государства Российского» без цензуры. Успех был огромным: все 3000экземпляров первого издания разошлись в 25 дней.

Значение этого грандиозного труда точно выразил поэт П.А. Вяземский: «Творение Карамзина есть единственная у нас книга, истинно государственная, народная и монархическая». Высокую оценку многолетней работе дал и А.С. Пушкин: «Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. «История государства Российского» есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. Россия слишком мало известна русским; сверх ее истории ее статистика, ее законодательство требуют особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве». Труд Карамзина – это безусловно консервативная версия российской истории,и объективно интерпретировать ее в отрыве от процесса развития русского консерватизма невозможно.

В 1816 годуКарамзин оставил Москву и переехал в Петербург, где и прожил 10 лет до самойсмерти, тесно общаясь с В.А. Жуковским, А.С. Пушкиным, С.С. Уваровым, Д.Н. Блудовым, П.А. Вяземским и многими другими выдающимися людьми того времени. По предложению Александра I каждое лето он проводил на дачев Царском Селе, где все более усиливалась его близость к императорской фамилии. Государь часто беседовал с Карамзиным во время прогулок по царскосельскому парку, писатель несколько раз в неделю обедал у него, Александр Павлович читал в рукописи «Историю государства Российского», выслушивал мнение Карамзина по поводу текущих политических событий. Разговоры между ними были содержательными и откровенными. Император до такой степени доверял Карамзину, что, по свидетельству историка М.П.Погодина, «сказывал еще осенью 1823 годаему и Екатерине Андреевне [жене Карамзина. – А. М.] о распоряжении касательно наследства[то есть о передаче престола после его смерти невеликому князю Константину Павловичу, а Николаю Павловичу, третьему сыну Павла I. – А.М.], о котором не знал никто в России, кроме митрополита Филарета и князя А.Н. Голицына: один писал манифест [о тайном отречении Константина. – А.М.], другой переписывал».

«Либералисты! Чего вы хотите?»

Несмотря на определенное сближение с либеральным кругом членов литературного общества «Арзамас», противостоящего «Беседе любителей русского слова», сам Карамзин, несомненно, оставался убежденным консерватором. Среди его записей последних лет жизни были и такие:«Либералисты! Чего вы хотите? Счастья людей? Но есть ли счастие там, где есть смерть, болезни, пороки, страсти? Основание гражданских обществ неизменно: можете низ поставить наверху, но будет всегда низ и верх, воля и неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание. <…>Если государство при известном образе правления созрело, укрепилось, обогатилось, распространилось и благоденствует, не троньте этого правления: видно оно сродно, прилично государству и введение в нем другого было бы ему гибельно и вредно».

Восстание 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Худ. В.Ф. Тимм. 1853

Важным элементом монархических и консервативных взглядов Карамзина был антиконституционализм. В письме к брату Василию Михайловичу от 22 мая 1817 года он выразил свои мысли об этом совершенно определенно: «…шумят о конституциях. Сапожники, портные хотят быть законодателями, особенно в ученой немецкой земле. Покойная французская революция оставила семя, как саранча: из него вылезают гадкие насекомые. <…> Хмурю брови на дерзкую глупость, на бесстыдное шарлатанство, на подлое лицемерие…»

«Хорошо и должно учиться; но горе народу, который будетвсегдашним учеником!»

Особенно показательна была реакция Карамзина на события 14 декабря 1825 года. В письме к поэту И.И. Дмитриеву, датированном 19 декабря, он рассказывал об «ужасных лицах», «ужасных словах» «безумцев с «Полярною звездою», Бестужевым, Рылеевым и достойными их клевретами». «Я, мирный историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятеж. Ни крест, ни митрополит не действовали. <…> Вот нелепая трагедия наших безумных либералистов! Дай Бог, чтобы истинных злодеев нашлось между ими не так много! Солдаты были только жертвою обмана». Такова финальная оценка деятельности русских либералов, оставленная Николаем Михайловичем Карамзиным.

Смерть Александра I потрясла его, а восстание 14 декабря окончательно надломило физические силы: в этот день Карамзин простудился на Сенатской площади, болезнь перешла в чахотку и весной 1826 года он скончался.

Автор: Аркадий Минаков, доктор исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ

Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011