Эхо афганских гор

Давлат Мамадризобеков прошёл путь от оперуполномоченного до генерал-майора, заместителя министра госбезопасности Таджикистана. Он ветеран боевых действий в Афганистане… 

Но начнём мы издалека, с детских воспоминаний будущего чекиста. Родился он в маленьком кишлаке Манем Шугнанского района Горно-Бадахшанской области, которая расположена там, где индийская плита как шилом протыкает Центральную Азию и вздымает до небес хребты Памира. Здесь всегда поражаешься невероятным контрастам: высочайшие горные вершины, сверкающие вечным льдом, и глубокие долины с изумрудными озёрами, горячее дыхание Самарканда и бурный Пяндж на таджикско-афганской границе. Рельеф тут постоянно меняется: достаточно сделать шаг в сторону — и тебя уже нет. Соответственно, и состав населения отличается большим разнообразием и неоднородностью. Работа чекиста в этих условиях не может быть поставлена в привычные рамки и требует высочайшего профессионализма, тем более что в 1980-е годы прошлого века Таджикистан стал прифронтовой зоной, а в 1990-е сам оказался ввергнут в кровопролитную войну.
Как известно, памирские таджики относятся к самой восточной ветви европейской расы, среди них много светловолосых и голубоглазых людей. Говорят они на своём языке, но знают и таджикский. В Европе к ним ближе всего жители Альп, а в Азии — иранцы. По своим религиозным представлениям памирцы — исмаилиты: они совершают намаз лишь два раза в день, женщины не носят паранджу, имеют равные права с мужчинами, а мужчины иногда позволяют себе спиртное. Занимаются они в основном животноводством — разводят коз, овец, яков, горных архаров, в меньшей степени земледелием, выращивая пшеницу, картошку, морковь, лук, из фруктов — урюк, груши, персики и тутовник.
«В пять лет я лишился родителей, и меня отдали в детский дом, — рассказывает Давлат Ризобекович. — Это было как раз в конце Великой Отечественной войны. Советская власть тогда очень заботилась о Памире. Высокогорные районы имели особое "московское" снабжение. В детдоме нас хорошо одевали, хорошо кормили, включая колбасу, масло, конфеты, чего не всегда можно было найти в других районах республики. В Хороге ещё с дореволюционных времён стоял российский пограничный отряд, который сыграл огромную роль в культурном развитии бадахшанцев. Все местные религиозные деятели — халифы и сеиды — дистанцировались от бухарских властей и религиозных ортодоксальных суннитов того времени, но при этом поддерживали тесный контакт с русскими пограничниками. После революции 1917 года многие пограничники остались служить новой власти, а их жёны работали учителями в школах».
В дальнейшем развитие Горно-Бадахшанской области было связано именно с Россией, советскими пограничниками, которые ушли из Таджикистана лишь в 2004 году. «В этом смысле показательна моя судьба, — говорит Давлат Ризобекович. — Ведь кто я такой? Я из маленького кишлака, жители которого в основном батрачили на стороне. О том, что такое электричество, я узнал только в детдоме. Нас было 50–60 детдомовцев, и для нас создали прекрасные условия, так что многие потом стали известными людьми: народными артистами, учёными, военными».

Давлат Ризобекович окончил ФЗУ в Ленинабадской области, работал слесарем на консервном комбинате. Потом был призван в армию, служил в Ашхабаде, получив по окончании службы офицерское звание младшего лейтенанта запаса — случай сам по себе нечастый.
— Где вы оказались после демобилизации?
— Я вернулся в Душанбе. В то время была такая практика, что комсомольские организации помогали молодёжи находить работу. Я обратился в райком комсомола, и, поскольку в армии я был комсоргом и спортсменом, райком рекомендовал меня на хлебокомбинат города Душанбе. Там меня назначили на должность методиста производственной гимнастики и избрали секретарём комсомольской организации. И вот здесь произошла ключевая в моей судьбе встреча. Я познакомился с Иваном Сергеевичем Муханиным, секретарём парткома хлебокомбината. Это был замечательный человек, наставник, который заменил мне отца. Когда мы познакомились ближе, он рассказал, что работал в органах госбезопасности, в том числе и за рубежом. Примерно через год Иван Сергеевич как-то спросил: «Давлат, а не хотел бы ты работать в органах КГБ?» Я выразил сомнение, ведь там необходимы особые качества и умения. Однако он пояснил: «Это трудная, но очень важная и нужная для страны профессия. Там тебя научат многому ценному в жизни», имея, видимо, в виду, что у меня не было родителей. «Главное, — продолжал он, — самому стремиться повышать уровень своих знаний и служить честно и добросовестно». Примерно через год позвонили из КГБ и пригласили меня в кадры. Первоначально мне предложили поехать в Высшую школу КГБ СССР, но выяснилось, что я младший лейтенант запаса, а туда брали только курсантов без офицерского звания. Тогда меня послали на годичные Высшие курсы КГБ в Минске. И снова казус: там принимали на учёбу только курсантов с высшим образованием, которого у меня тогда не было.

— И что же, пришлось возвращаться?
— Нет, для меня сделали исключение с учётом моей службы в армии и работы на предприятии. Через год по возвращении нас принял лично председатель КГБ Таджикистана Семён Кузьмич Цвигун. Это был крупный мужчина, но кадровик предупредил нас не слишком жать ему руку, которая оказалась на удивление мягкой. Он встал, с каждым из нас поздоровался и спросил, где бы мы хотели служить. Мы ответили, что, конечно, в Душанбе. Он улыбнулся и сказал, что рекомендовал бы всё же начать с границы. «А через год я вас сюда заберу», — подбодрил он нас. Однако в конце 1963 года Цвигуна перевели председателем КГБ Азербайджана, а я прослужил на границе три года. Работал с местным населением по вопросам прикрытия государственной границы и по другим направлениям контрразведывательной деятельности. В 1966 году меня перевели в областное управление КГБ в Хорог, куда по направлению с Украины приехала моя будущая жена Вера Петровна, работавшая учителем в школе. Мы поженились, и там у меня родилась первая дочь.
— Когда исполнилась ваша мечта работать в Душанбе?
— В 1968 году из Душанбе прибыла следственная бригада по информации, что на Памире была попытка покушения на жизнь первого секретаря обкома партии. В течение десяти дней я работал вместе с бригадой: мы выезжали в горы, попадали под лавины, но установили все обстоятельства по этому делу. В 1969 году по рекомендации старшего офицера этой бригады меня перевели на работу в Душанбе, в следственный отдел КГБ Таджикистана, который возглавлял опытнейший правовед Николай Павлович Фирстов.
— Вам запомнилось ваше первое дело?
— Осенью того же года мне, ещё молодому следователю, неожиданно поручили расследовать одно чрезвычайное происшествие. 10 сентября в аэропорту Душанбе был задержан неизвестный мужчина, который ночью проник на третий этаж здания, где расположена диспетчерская служба аэропорта, и повредил всё оборудование управления взлёта и посадки самолётов. При нём были обнаружены географические карты территории Афганистана и Пакистана. Возникло подозрение, что это диверсант или террорист. Дело в том, что вечером 10 сентября в Душанбе пролётом из Ханоя через Индию прибыл председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Я должен был в составе группы обеспечивать его безопасность. Примерно в 11 часов вечера Косыгину по правительственной связи позвонил Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев и попросил вылететь в Пекин для переговоров с премьер-министром КНР Чжоу Эньлаем. Причиной была напряжённая ситуация на межгосударственной границе двух стран после вооружённых столкновений на острове Даманском. Приблизительно в час ночи Косыгин вылетел в Пекин, а спустя час после их вылета произошёл описанный выше инцидент. Николай Павлович Фирстов назначил меня следователем по этому делу, а сам возглавил группу расследования. Утром 11 сентября в следственный отдел доставили задержанного. При нём был паспорт на имя гражданина СССР Юрия Костюкевича, прописанного в Кировоградской области Украины. На первом допросе он заявил, что прибыл из Украины и намерен перебраться через Афганистан или Пакистан в Германию. Поскольку возникло подозрение о подготовке покушения на главу правительства СССР, то этим делом заинтересовались в Москве. Из центра прибыли два специалиста. В процессе его допроса и других следственных действий появились основания для проведения экспертизы на предмет его здоровья. Вскоре поступили документы о том, что Костюкевич страдает шизофренией. После проведения дополнительной судебно-психиатрической экспертизы в Душанбе этот диагноз подтвердился. Дело было расследовано и передано в суд. Решением суда правонарушителя отправили для лечения по месту постоянного жительства. Это моё первое уголовное дело.

— Но были и другие?
— В 1969–1971 годах я принимал участие в расследовании ещё ряда дел, как по нарушителям государственной границы, так и в рамках начатой Юрием Владимировичем Андроповым борьбы с теневой экономикой. Я имею в виду дела о крупных валютных махинациях в Таджикистане, поставках крупных партий неучтённых тканей из Таджикистана в Ригу и расследование дел в отношении нарушителей государственной границы.
— Ваша информация хорошо бьётся с опубликованными мной в только что вышедшей книге «Незримый фронт. Сага о разведчиках» сведениями о начатой в 1970-е годы Андроповым кампании по борьбе с «цеховиками». А когда вас выдвинули на руководящую работу?
— С 1972 по 1975 год я работал в инспекции при председателе КГБ Таджикистана. В 1975 году председателем стал Евгений Иванович Первенцев, легендарный контрразведчик, до этого руководивший КГБ Якутии и немало сделавший для раскрытия контрабандных махинаций с золотом. При нём я возглавил партком КГБ Таджикистана.
— Приближались афганские события…
— В конце 1980 года меня назначили начальником Управления КГБ по Кулябской области. На этой должности я проработал шесть с половиной лет. С учётом того, что эта область расположена на границе с Тахорской провинцией Афганистана, одним из главных направлений нашей работы было совместное с пограничниками Московского погранотряда обеспечение безопасности на границе. Речь идёт об охране весьма протяжённой границы в горных условиях, причём граница не везде оборудована инженерно-техническими сооружениями. Различные враждебные формирования из Афганистана пытались проникать на территорию республики и использовать её для перевозки оружия и контрабандных товаров. Для пресечения таких попыток нами были разработаны дополнительные меры по войсковому и оперативному прикрытию государственной границы. Решением правительства от каждого погранотряда на территорию Афганистана на глубину до 100 км направлялись мотоманёвренные группы (ММГ) Пограничных войск КГБ СССР, в задачу которых входили патрулирование и разведывательно-поисковые действия в зоне нашей ответственности. В 1985 году для оценки ситуации на границу приезжал председатель КГБ СССР Виктор Михайлович Чебриков, а до этого несколько раз прилетал командующий Пограничными войсками КГБ СССР генерал армии Вадим Александрович Матросов, который несколько раз посещал мотоманёвренные группы на сопредельной территории. Я и начальник Московского погранотряда Анатолий Терентьевич Чечулин докладывали им обстановку. Я также лично многократно выезжал в приграничные районы Тахорской провинции Афганистана, где действовали формирования афганской вооружённой оппозиции. Мы регулярно встречались с представителями Службы безопасности Афганистана и оперативными источниками, докладывали по инстанциям о ситуации на этой территории. Нужно отметить, что в это сложное время не было допущено ни одного серьёзного прорыва границы со стороны вооружённых бандформирований и враждебных элементов на нашу территорию. Одновременно почти половина сотрудников управления, владевших фарси и дари, участвовала в оказании интернациональной помощи спецслужбам Демократической Республики Афганистан в различных провинциях этой страны. Все они награждены боевыми орденами и медалями СССР и ДРА.

— Очевидно, и вы?
— Да, в 1982 году я был награждён знаком «Почётный сотрудник госбезопасности». Это высшая ведомственная награда. И я этим горжусь.
— Как вы попали в Афганистан?
— Это было, нужно сказать прямо, редкостное доверие — представителю Таджикистана стать руководителем оперативной группы зоны «Северо-восток» Представительства КГБ СССР в Афганистане, куда входило четыре области. Большую роль в этом назначении сыграл генерал-лейтенант Александр Титович Голубев, которого ты знаешь. Он тогда приезжал в Душанбе, изучал людей для работы по первой линии, принимал экзамены по фарси. Так мы с ним и познакомились. В Кундузе, где располагалась наша оперативная группа, мы тесно взаимодействовали с командованием 201-й мотострелковой дивизии, дислоцировавшейся в этом районе вплоть до её вывода из Афганистана в 1989 году. Командиром дивизии был полковник Владимир Викторович Рузляев. Наши войска ушли, а мы остались.
— Уже нелегально? 
— Нет, мы остались как сотрудники Представительства КГБ СССР при МГБ Афганистана. Однако обстановка постоянно осложнялась. Наша оперативная группа продолжала активно работать с руководством Управления МГБ Афганистана по Кундузской провинции, которое тогда возглавлял боевой генерал Абдулло Факирзода. Примерно через четыре месяца нашу опергруппу перевели в столицу Афганистана город Кабул. Затем я был направлен в Москву на курсы переподготовки кадров по первой линии. А осенью 1990 года назначен офицером безопасности Посольства СССР в Афганистане и выполнял обязанности помощника посла по вопросам безопасности. В середине августа 1991 года я вместе с женой находился в отпуске в Москве. Жили мы в гостинице «Пекин». 17 августа мы были записаны на спецрейс в Кабул, но вечером нам сообщили, что рейс откладывается. На следующий день вечером по телевизору сообщили о создании ГКЧП, который должен был временно управлять государством. Однако утром следующего дня из окна гостиницы мы увидели толпы молодых людей, которые шли по Тверской к центру с лозунгами и плакатами в поддержку Ельцина. К вечеру по телевизору сообщили о провале ГКЧП и возвращении в Москву Горбачёва. 19 и 20 августа мы ходили по городу, пытаясь узнать что-нибудь о происходящих в Москве событиях. При этом видели много возбуждённых людей, в том числе и на Арбате, где мы посещали книжный магазин. Некоторые говорили о победе «демократов» и радовались этому. К моему удивлению, я узнал, что среди «демократов» и сторонников Ельцина находился и бывший начальник одного из управлений внешней разведки КГБ СССР Олег Калугин.
— Который, как выяснилось позже, разваливал великую страну…
— Нужно сказать, что большинство жителей, как и мы, не понимало сущности происходящего. 21 августа мне сообщили, что вылет в Кабул состоится 22 августа. Мы улетели, оставив Москву в состоянии неопределённости. В Кабуле в посольстве нас также все расспрашивали о событиях в Москве. Оказалось, что здесь тоже толком никто ничего не знал.
— Как восприняли развал Союза афганцы?
— Представители афганских спецслужб и другие лица, с которыми мы общались, болезненно воспринимали происходящие в СССР перемены. Один из заместителей руководителя Службы безопасности генерал Фарин выразил опасение в связи с тем, что, по его информации, руководители СССР попали под влияние Запада и начали сокращать военную помощь правительству Афганистана. Он также заявил, что не исключает, что Горбачёв в угоду Западу оказывает давление на президента Наджибуллу, чтобы тот согласился на невыгодных условиях подписать соглашение о примирении с исламской вооружённой оппозицией.

— А что представлял собой Наджибулла?
— Наджибулла окончил медицинский институт в Кабуле, был активным участником революционного движения против шахского режима, несколько раз арестовывался. Преследовался также и при режиме Хафизуллы Амина. При Кармале Бабраке в 1980 году возглавил ХАД — Службу безопасности Республики Афганистан — и руководил ей до 1986 года, когда был избран Генеральным секретарём ЦК НДПА и стал руководителем страны. Доктор Наджиб, как его называли в ХАДе, был хорошо образованным, грамотным руководителем как Службы безопасности, так и государства. Он был прекрасным оратором, в совершенстве владел дари и пушту. С глубоким уважением относился к нашей стране. О нём как о профессиональном и порядочном человеке мне говорили его заместитель по Службе безопасности генерал Фарин и начальник Управления безопасности Кундуза генерал Абдулло Факирзода. В июне 1990 года Наджибулла для укрепления своей власти и создания условий для объединения страны вместо НДПА создал национально-патриотически и религиозно-ориентированную партию «Ватан» (Отечество) и стал её председателем. К этому его подталкивали и идеологи «перестройки» при Горбачёве. В том же году против Наджибуллы был поднят мятеж, возглавленный халькистом, министром обороны Шахнавазом Танаем. Мятеж был подавлен. Однако единства в партии восстановить не удалось. Кроме того, отрицательно на его политике сказалось сокращение военной и финансовой поддержки со стороны Советского Союза. А в 1991–1992 годах полностью прекратилась и поставка продовольствия в страну. Одновременно руководители Запада и ООН через Горбачёва подталкивали Наджибуллу на форсирование плана национального примирения с вооружённой афганской оппозицией. Некоторые его сторонники, не готовые идти на соглашение с фундаменталистами, стали покидать страну. Другие не соглашались с его пропуштунской политикой в отношении северных народов: таджиков, узбеков, хазарейцев и туркменов, что вносило разлад, особенно в армию. Всё это продолжало осложнять положение правительственных сил. В начале апреля 1992 года, когда ситуация продолжала ухудшаться, Наджибулла во избежание дальнейшего кровопролития подписал соглашение о мирном переходе власти к представителям оппозиции, предусмотрев ряд условий на переходный период для обеспечения безопасности ему, его окружению и сторонникам по всей территории страны.

— Сторонники Наджибуллы начали покидать страну?
— В апреле 1992 года, будучи по служебным делам в Кабульском аэропорту, я встретил там своего давнего знакомого, генерала Фарина. На мой вопрос, куда он собирается лететь, он заявил, что руководство страны заключило соглашение с вооружённой оппозицией о мирной передаче власти. И, возможно, уже в ближайшие дни они войдут в Кабул и образуют коалиционное правительство. На мой вопрос: «Какова же будет судьба силовых структур правительства, таких мощных оперативных подразделений Службы безопасности, как первое, второе, пятое и седьмое управления, их личного состава, имущества и зданий?» — он ответил: «Сегодня сила на их стороне. Вы нас не поддерживаете. Но они обещали никого не трогать. Ради мира мы согласились на такие условия». Мне стало ясно, что многие руководители силовых структур собираются покинуть страну. В эти дни также прошла информация о том, что в столице страны покончил с собой один из ближайших сподвижников Наджибуллы министр безопасности Афганистана Гулям Фарук Якуби, таджик по национальности. Хотя точная причина его смерти до сих пор не известна. Ходили слухи, что в него стреляли. Это тоже было ударом для Наджибуллы.
— Что в это время происходило в стране?
— В это время части вооружённой оппозиции, которые подчинялись Ахмад Шаху Масуду, двигавшиеся с севера, подходили к Кабулу. Наджибулла доверял им больше, чем представителям «Пешаварской семёрки». Вскоре эти части уже контролировали отдельные районы Кабула. Сам Наджибулла согласно достигнутой договорённости должен был вместе с членами своей семьи вылететь в Пакистан. Эта договорённость была закреплена под гарантии руководителей стран Запада и Генерального секретаря ООН. 16 апреля в Кабульский аэропорт прибыл самолёт ООН, чтобы забрать Наджибуллу. Однако, когда он и члены его семьи прибыли в аэропорт, контролировавшие в это время аэропорт военные подразделения узбекского генерала Дустума без каких-либо объяснений не позволили ему, его брату Ахмадзайю и начальнику его личной охраны сесть в самолёт. Вот так Дустум поступил с человеком, который присвоил ему воинское звание генерала и назначил командующим узбекскими военными формированиями Афганистана. После этого Наджибулла вместе с братом был помещён на вилле Представительства ООН в центре Кабула. Я видел это место, огороженное высоким забором. Там в заточении Наджибулла провёл долгие четыре года. В 1996 году, когда талибы (организация запрещена в России) захватили Кабул, они в нарушение неприкосновенности Представительства ООН ворвались туда, захватили Наджибуллу и его брата Ахмадзая и жестоко расправились с ним. Как пишут историки, до самого конца Наджибулла держался стойко и мужественно. Он сделал всё, чтобы его страна преобразилась и вышла из состояния войны и хаоса. Позже Абдулхади Хамиди — один из заместителей Ахмад Шаха — сообщил журналистам, что, когда талибы в 1996 году приближались к Кабулу, Ахмад Шах предложил Наджибулле уйти вместе с ним на север страны. Но Наджибулла отказался.
— А что Россия?
— Ни руководство СССР в лице Горбачёва, ни президент России Борис Ельцин даже не вспомнили о нём и не предпринимали никаких мер по его освобождению. Так же как и руководители Запада, которые были гарантами мирных соглашений 1992 года по Афганистану, они забыли о человеке, поверившем им и подписавшем эти соглашения. Мне это напоминает события наших дней, когда под гарантии Германии, Франции и Польши в феврале 2014 года в Киеве было подписано соглашение с президентом Украины Януковичем по урегулированию конфликта в этой стране и обеспечению его безопасности.
— Вы были свидетелем входа моджахедов, пришедших из Пакистана, в Кабул?
— 27 апреля 1992 года вооружённые отряды оппозиции и новое руководство страны прибыли в Кабул. Я как раз находился в центре города и видел это. Они двигались примерно на 100 грузовых и легковых автомобилях марки «Тойота». Большую часть составляли легковые автомашины с открытыми кузовами, на которых сидели вооружённые боевики с гранатомётами и автоматами. Им никто не препятствовал. В соответствии с Пешаварскими соглашениями власть перешла к оппозиции. Её передал лидерам моджахедов Хотем — вице-президент правительства Наджибуллы. Первым президентом новой власти был объявлен Себгатулло Муджадади — лидер партии «Национальный фронт спасения Афганистана». Несмотря на тревожные ожидания в эти дни, смена власти прошла без кровопролития. Руководители различных партий и группировок Исламского государства Афганистан, входивших в «Пешаварскую семёрку», договорились, что будут по очереди руководить страной — каждый по два года. Самым сильным и влиятельным из них было «Исламское общество Афганистана» во главе с таджиком Бурхануддином Раббани, которое опиралось на военную силу Ахмад Шаха Масуда и других сил «Северного альянса». Пуштун Гульбеддин Хекматияр, лидер Исламской партии Афганистана, который имел собственные военные силы и опирался на поддержку Пакистана, был назначен премьер-министром. Однако через несколько дней, недовольный расстановкой сил в столице, он ушёл с этого поста и организовал свою ставку в 30 км от Кабула. Сам Кабул был разделён на несколько секторов, которые контролировались различными группировками. Центр контролировали силы Ахмад Шаха Масуда, которого назначили министром обороны страны. Наш район — Дар-Уль-Амана, в котором располагалось российское посольство, контролировала проиранская шиитская партия «Вахдат». Первым своим указом правительство объявило, что в стране будет мир и что будут установлены порядки в соответствии с законами шариата.
— В какой степени это касалось граждан России?
— В числе первых указов нового правительства был запрет на покупку, продажу и употребление спиртных напитков. Порядок в городе обеспечивали военные подразделения Ахмад Шаха Масуда. Изымаемые у населения спиртные напитки уничтожались, и это показывали по телевидению. Нарушители подвергались различным штрафам или конфискации имущества. Примерно через месяц обстановка в стране вновь стала ухудшаться. В июне 1992 года было совершено покушение на президента Муджадади. Он остался жив, но после этого подал в отставку. Президентом на следующие два года стал Бурхануддин Раббани, лидер «Исламского общества Афганистана», после чего Хекматияр, получивший прозвище Мясник, начал обстрелы Кабула, в том числе и территории посольства России. Во время одного из них в июле погибли двое сотрудников нашего торгпредства и один был ранен. Всего на начало августа 1992 года в посольстве оставалось 180 сотрудников, включая 20 пограничников, нёсших охрану.
— А из-за чего начались новые столкновения?
— Это была междоусобица. У новых властей имелись существенные противоречия по обустройству страны. Хекматияр, лидер пуштунских сил и лютый враг Советского Союза, во время войны вёл себя жестоко по отношению к нашим военнопленным. Как правило, он казнил их. Его поддерживал Пакистан. Но Хекматияр был недоволен, что не его выбрали президентом, а Муджадади. Напротив, Масуд, который пользовался поддержкой президента Раббани, был совсем другим. Не произошло ни одного случая, чтобы он казнил пленных, в том числе советских воинов. Некоторые даже оставались у него служить добровольцами. В этих условиях наше посольство перешло в убежище, расположенное в подвальных помещениях основного здания, и стало готовиться к возможной эвакуации. 
— Да, это была целая эпопея!
— Приказ об эвакуации был получен 24 августа. После этого по поручению посла России я вместе с советником-посланником Александром Степановичем Обловым поехал к министру обороны Ахмад Шаху Масуду и попросил его взять под охрану наше посольство. Но он, сославшись на достигнутые ранее договорённости, заявил, что этот район находится под контролем военных из партии «Вахдат». Однако при этом пообещал в случае необходимости свою помощь. Нам сообщили, что 27 августа за нами пришлют четыре борта Ил-76. Время на погрузку каждого самолёта было определено не более 10–15 минут. В каждый самолёт должны погружаться по 60 человек и одна грузовая машина КамАЗ с имуществом посольства. Каждый человек мог взять с собой по два чемодана личных вещей. Большое количество имущества и автомобилей было оставлено на территории посольства. Часть секретного имущества и документы уничтожались в ночное время. Здание посольства, все находившиеся на территории дома и сооружения были опечатаны и сданы под охрану. 27 августа в 4 часа утра мы большой колонной двинулись в сторону Кабульского аэропорта. Вначале всё шло по плану. Первый Ил-76 приземлился в 5 часов 10 минут. В него по намеченному плану быстро сели 60 человек и погрузили первый КамАЗ. Самолёт благополучно взял разбег и улетел. Спустя примерно 10–15 минут приземлился второй самолёт, который тоже загрузился и готовился к взлёту. Однако в тот момент, когда экипаж шёл из здания аэропорта в направлении самолёта, с гор начался сильный обстрел реактивными снарядами типа «Сакар- 20» или «Сакар -30». Всё вокруг грохотало и дрожало. Мы укрылись в подвальных помещениях аэропорта. При этом был тяжело ранен один из пилотов, ранения получили также несколько спецназовцев, которые прибыли с этим бортом. Раненых перенесли в подвальное помещение, где им оказывалась медицинская помощь. В этот момент приземляется третий самолёт, который останавливается примерно в 500 м от здания аэропорта. Принимаем решение оставшихся 60 сотрудников посольства подвезти к этому самолёту на автомашинах. Когда первая машина подошла к самолёту и шесть человек погрузилось в него, с гор вновь начался обстрел. Один из снарядов взорвался примерно в шести метрах от самолёта, осколками было повреждено крыло самолёта, начал разливаться и гореть керосин. Лётчики посчитали это серьёзной опасностью и попросили всех отойти от самолёта. Сами тоже взяли важные документы и побежали к зданию аэропорта. Пограничники вместе со спецназовцами под моей командой отвели всех от самолёта в укрытие, и третий самолёт запылал в огне. Горел он примерно в течение четырёх часов. В перерывах между обстрелами мы загрузили второй самолёт, посадили в него тяжело раненного пилота, экипаж горевшего третьего самолёта, и второй самолёт взлетел. Оставшиеся 60 человек, включая руководителей посольства, 20 сотрудников охраны посольства, а также жену посла, мою жену и жён ещё четверых сотрудников, провели ночь в подвале аэропорта. Вместе с послом Евгением Дмитриевичем Островенко стали размышлять, что делать. Возвращаться в посольство мы не могли — там уже было отключено электроснабжение и все коммуникации. Кто-то предложил двинуться на юг страны и через Пакистан вернуться в Москву. Другие предлагали идти на север, через перевал Саланг, в сторону города Мазари-Шариф. В итоге нам удалось вступить в переговоры с заместителем командующего узбекскими силами генерала Дустума генералом Гулчином, который отвечал за безопасность района аэропорта. Он пообещал принять меры к тому, чтобы отправить нас своими самолётами на следующий день, 28 августа. Ночь мы провели в подвале аэропорта, а на следующий день тремя рейсами самолёта Ан-32 генерала Дустума прилетели в Мазари-Шариф. Там находилось консульство России, где нас накормили и отправили в Термез. Затем основная часть нашей группы вылетела в Москву, а я с женой и ещё двумя сотрудниками посольства на машине добрался до Душанбе. За эту операцию Правительство Российской Федерации присвоило двум лётчикам звание Героя России (одному посмертно). Двух лётчиков и двух сотрудников посольства наградили орденами «За личное мужество». Таким же орденом «За личное мужество» Указом президента Российской Федерации был награждён и я. Несколько лет назад по центральным каналам России был показан фильм «Операция в Кабуле», в котором рассказывается о подвиге военных лётчиков и бойцов спецподразделений, а также сотрудников Посольства России в Афганистане, которые в чрезвычайно сложных условиях, в стране, где к власти пришли исламисты, проявили стойкость, хладнокровие и мужество.