Один день сержанта Калинина

Нет, наверное, в России семьи, которой не коснулась бы Великая Отечественная война. Со стороны моей матери воевали все: дед Иван Васильевич прошёл всю войну, освобождал Европу, встретил Победу в весеннем Берлине… Со стороны отца — тоже, но не так гладко: моя саратовская бабушка Александра Николаевна потеряла трёх братьев. По одному за первые три года войны.

Инвалидом вернулся дед Василий Иванович Калинин. В послевоенные годы он посвятил себя школе, преподавал русский язык и литературу, серьёзно занимался литературным творчеством. Я родился через восемь лет после его смерти: в далёком 1971 году сердце 50-летнего деда перестало биться... Остались его записи, стихи, проза, дневники...

В семейном архиве уцелел черновой набросок письма деда Василия, адресованного известному советскому поэту Илье Эренбургу, с которым он состоял в переписке… Это письмо меня сильно взволновало: незамысловатым языком дед скупо рассказывал далёкому собеседнику об одном из эпизодов своей войны...

Белоруссия, февраль 1942 года

— Добровольцы, выйти из строя… — Затянутый в полушубок старший лейтенант с улыбкой оглядел стоящих перед ним разведчиков, — замотанные частыми ночными рейдами бойцы разведгруппы сегодня успели отдохнуть...

Василий подал тело чуть вперёд, посмотрел налево. Его глаза встретились с глазами товарищей — белорусом Иваном Баборенко и стоящим левофланговым украинцем Остапом Лущаком:

— Ну что, братья-славяне, в бой?!..

Синхронно вся шеренга сделала шаг вперёд… Явно играя на публику, таджик рядовой Расул Джейкуев замешкался, сделал шаг вперёд, затем назад и потом уже под дружный смех товарищей сравнялся с ними в строю:

— А что такое? Я просто не расслышал! Я на птичка смотрел.

Смех перешёл в гомерический хохот. Смахивая с ресниц появившиеся от смеха слёзы, старший лейтенант как никто другой понимал важность и необходимость юмора — это действенное средство помогает снять напряжение, мобилизовать разведчиков:

— Младший сержант Калинин, ведите группу в землянку! Через 20 минут доложить о готовности к выполнению боевой задачи…

И спустя несколько секунд:

— Покажем немцам, почём хрен с перцем!..

***

Зимой в Белоруссии темнеет рано. Серое небо, сливаясь с заснеженным лесом, падает на землю как-то незаметно… Мгла обволакивает спящие деревья и промёрзшие кусты. Всё вокруг замирает. Только изредка лопнувшая от сильного мороза ветка выстреливает в воздух сухим резким треском.

Разведгруппе старшего лейтенанта Смирнова не привыкать к подобным прогулкам. Родная природа — она, как известно, помогает. Потому и скользили разведчики на широких, подбитых лосиной кожей лыжах по безлунному ночному белорусскому полесью практически не таясь. Да и дышится в это время суток как-то свободнее…

Линия фронта в этих местах размыта. Фашисты, справедливо опасаясь наводивших на них ужас местных партизан и прозванных «красной смертью» кадровых советских диверсантов, предпочитали по ночам не высовывать из разграбленных местных деревень обожжённые русскими холодами носы. Оккупанты лишь усилили охрану основных коммуникационных сооружений района — старого железнодорожного моста и нескольких узловых станций, полагая, что уж сюда-то вышеназванные представители странного, не покоряемого народа сунуться не посмеют… Но, впрочем, надо быть осторожнее: как докладывала разведка соседей, немцы предусмотрели в этом районе несколько сильно укреплённых дотов.

Часовая стрелка на фосфорицирующем циферблате трофейного хронометра подобралась к полуночи, когда разведчики, незадолго перед этим замаскировавшие лыжи в густом заснеженном орешнике, вплотную приблизились к намеченной цели. Железнодорожный мост, по которому в течение суток гитлеровцы перегоняли до десяти тяжёлых составов с бронетехникой, продовольствием и личным составом в сторону Союза и гнали обратно бесконечные составы с награбленным добром, был приговорён.

Группе младшего сержанта Василия Калинина поставлена задача скрытно пробраться по льду неглубокой речушки до одной из опор моста незадолго до подхода состава, благо педантичность немцев позволяла верить, что в два часа после полуночи бронепоезд будет снова считать стыки стальных рельс, — установить там взрывчатку. После чего быстро отойти.

И ждать гигантского огненного всполоха, скрежета рвущегося металла, криков и стонов врагов...

 ***

Рябой капрал, поправляя сбившийся на шее женский пуховый платок, надсадно закашлял и, царапая стальными подошвами окоченевших ботинок льдистую тропинку поста, посеменил вдоль покрытой сантиметровым слоем инея колючей проволоки... Изредка, кидая рассеянные взгляды на открытое пространство замёрзшего русла реки, баварец на ходу закрывал глаза и представлял себя дома. Где ты, милая Гретхен?! Как далеко родной отцовский домик, покрытый весёленькой оранжевой черепицей… После этого его ресницы обычно начинали непроизвольно подрагивать, и здесь не надо было мешкать — быстро протереть глаза тряпкой, иначе мгновенно застывавшая на местном морозе влага неприятно колола глаза. Проклятая Россия, проклятые холода!

— Не спать, капрал! — пронзительный голос обер-лейтенанта Гельмута фон Гросса попал точно в ухо Ганса: — Иначе партизаны наделают из твоей кожи ремней и отошлют парочку в подарок на Рождество твоей пухляшке Гретхен…

Офицер беззвучно рассмеялся, наблюдая, как часовой, смешно переваливаясь, посеменил намного быстрее, и крикнул ему вслед: — За нами Германия, солдат! Фюрер гордится тобой! Приказываю усилить наблюдение!..

Обер-лейтенант фон Гросс гордился своей службой на благо великой Германии. Отпрыск старинного знатного рода часто слышал семейные предания о том, как его предки враждовали с племенами славян. Причём в рассказах деда Отто германцы всегда становились победителями. И сейчас в лютый русский мороз подчёркнуто затянутый в чёрный кожаный офицерский плащ, фон Гросс представил себя рыцарем в холодном стальном панцире, обозревающем сквозь прищур хозяйских глаз покорённые земли…

Немец посмотрел на часы: через 15 минут очередное явление германского экономического чуда промчит на всех парах несколько десятков тонн германской технической мощи… Для фон Гросса стало своеобразным ритуалом наблюдать, как мимо проходили составы с задёрнутыми брезентом контурами танков, самоходок, гаубиц… При этом почему-то не хотелось думать, по какой причине эти машины остаются где-то там на востоке. Причём остаются навсегда…

***

Подходы к мосту немцы просвечивали авиационными прожекторами. Огромные пятна желтоватого света медленно ощупывали барханы спрессованных сугробов вдоль всего русла речушки, затем внезапно перекидывались на растущий невдалеке лесок, потом же, словно соревнуясь в яркости со звёздами, серебрили снег вдоль полотна «железки».

Сливаясь маскхалатами с молоком одного из снежных сугробов, разведчики больше часа пролежали в снегу. Опасаясь попасть под свет прожекторов, Василий дал команду товарищам — в группе минирования вместе с ним были «братья-славяне» Иван и Остап — ждать. Чего-чего, а это разведчики умеют делать хорошо.

Потянувший со стороны немецкой караулки дымок донёс до них приторный запах молотого кофе и горьковатый — палёной шерсти… В нескольких километрах раздавался лай одичавших деревенских псов. В лесочке на правом берегу реки сонно пропела свою печальную песенку совка, с левого берега ей тут же отозвался довольным уханьем оголодавший филин, видимо, поймавший в морозном зазеркалье зазевавшуюся мышь…

Для фашистов эти звуки неотличимы от окружающего мира, для диверсантов — условный сигнал. Василий понял, что группы огневой поддержки заняли позиции на обоих берегах, готовые в случае провала операции отвлечь огонь врага на себя, а в результате выполнения плана — как можно сильнее проредить свинцовым дождём ряды оккупантов…

Кстати, отметил он про себя, движение прожекторов подчинено определённому ритму: река — лес — дорога. Значит, необходимо рассчитать время, и, когда внимание «циклопических глаз» будет обращено не на реку, надо действовать…

Сантиметр за сантиметром они преодолели стометровку до массивной опоры старого моста. Каменная кладка с щербинами выкрошившихся калёных кирпичей, видимо, несколько лет назад была укреплена металлическим углопрокатом. Не спеша разведчики установили взрывчатку и, протянув за собой провод, так же по-черепашьи поползли обратно…

***

Гельмут фон Гросс ждал приближения бронепоезда с затаённой радостью. Этот состав словно доносил до него запах родных земель. Задолго до появления в воздухе стали слышны сидящие в подсознании знакомые звуки. Когда же из заснеженного леса показался тусклый глаз стального монстра, обер-лейтенант оправил кожаный плащ, выровнял козырёк офицерской фуражки и, погладив огрубевшей от мороза кожей большого пальца тяжёлый рыцарский крест — награда фюрера, — стремительно вскинул правую руку в приветствии:

— Хайль Гитлер!

Махина локомотива, обдав его своим горячим дыханием, паром и запахом трущихся деталей, пронзительно прокричала грубым гудком своё понятное лишь немногим приветствие, в котором Гельмут фон Гросс услышал голос фюрера:

— Молодец, офицер! Хайль Гитлер…

Ради этого стоило жить. И воевать.

Внезапно бронированная гусеница натуженно задрожала… Не понимая, что происходит, фон Гросс с безумной улыбкой на лице, забыв опустить руку, смотрел, как мост, который он, немецкий офицер с большим гарнизоном в подчинении, отмеченный самим фюрером, поставлен охранять, летит вместе с поездом буквально ко всем чертям…

Скрежет рвущихся вагонов заглушили мощные взрывы — сдетонировали артснаряды. Словно новогодние петарды, на десятки метров разлетелись тяжёлые бочки чистейшего авиационного керосина, уже в полёте брызгая на всё огненным дождём… Запах горящего мяса смешался с гарью растерзанного поезда… Тяжёлые железнодорожные платформы летали над путями словно щепки, опрокидывая своё содержимое на оставшихся в живых фашистов. Через несколько секунд всё было кончено.

Пошатываясь, фон Гросс сунул в рот ствол именного парабеллума.

***

Разведчики уходили быстро. Яркое зарево за спинами, казалось, грело души. Восстанавливать мост фашистам придётся очень долго. В лучшем случае на это уйдёт несколько недель. Железнодорожная ветка не сможет целый месяц питать людьми, техникой, горючим и продовольствием не одну гитлеровскую дивизию. А значит, станет чуть полегче своим…

Эйфория от удачно проведённой операции не позволила разведчикам забыть об осторожности. Через час сквозь рваную проседь облаков выглянула незваная луна. Идти путём, которым пришли, стало рискованно. Сверившись с картой, они пошли другой дорогой…

***

Кто говорит, что у человека несколько жизней? Наверное, тот, кому пришлось переродиться внутренне или в минуту смертельной опасности выжить вопреки всему. Рябой капрал, выбив пистолет из рук обер-лейтенанта, подарил ему вторую жизнь. Прибывший с карательным отрядом штурманфюрер СС Карл Лебинц первым делом сорвал с шеи фон Гросса рыцарский крест. О втором шаге старого вояки потомок старинного рода догадался сразу. Потому с готовностью возглавил остатки своего гарнизона и под контролем группы эсэсовцев перестрелял всех бродячих псов в одной из брошенных деревень…

***

…Василий полулежал, прислонившись спиной к широкому стволу старой берёзы. Изъеденная червототцами кора приятно холодила затылок. Как тихо в лесу… Звенящая тишина, вспомнил он определение… Словно очнувшись, протянул руку к лежащему рядом пистолету-пулемёту Шпагина. Погладил обжигающе холодный металл ребристого ствола… «Спасибо тебе, дружище…» В магазине есть ещё целых три патрона. Это целое сокровище! Два — врагу. Один — для себя…

Перед глазами пронеслись последние сутки. После удачного подрыва железнодорожного моста их группа стала отходить к своим… Испортившаяся погода немного спутала планы разведчиков. Наставшее утро застало их недалеко от немецкого дота. Услышав знакомую до отвращения иноязычную речь, старший лейтенант Смирнов приказал разведчикам залечь… Ведя скрытое наблюдение, они убедились, что их силы и силы противника равны. Но днём штурмовать укреплённый объект?! Это больше похоже на самоубийство…

Всё утро, день и вечер они пролежали в снегу. В полночь атаковали. Забросали фашистов гранатами. Смирнов грамотно расположил бойцов, казалось, успех гарантирован. Однако выяснилось, что метрах в двухстах у немцев был второй дот. У зажатых с двух сторон разведчиков оставался лишь один выход — отступать…

Василий, прикрывая товарищей, отходил последним. Отстреливаясь из трофейного шмайссера, он непроизвольно заставлял немцев не стрелять в его сторону. И только когда фашисты разобрались, что к чему, все стволы были обращены на него… Внезапная боль пронзила ногу… Рванув с плеча ППШ, поливал огнём… Пока были силы, бежал по рыхлому, такому неудобному снегу… Теперь оставалось только ползти…

Василий улыбнулся, встряхнул русой головой, вспоминая, как кричал друзьям, чтобы те уходили… Слава Богу, наверняка спас ребятам жизни!.. Надо же, в пылу боя и не заметил, как потерял рукавицы… Подышав на озябшие пальцы, сунул их под отворот полушубка… Рана на ноге уже не кровоточила, подёрнулась крепкой ледяной коркой.

Как же слипаются глаза… Только не спать! Сон — это смерть… Уже светает… Склонившаяся над головой ветка внезапно стала превращаться в спинку огромной кровати, в штырях которой по-домашнему отсвечивали начищенные металлические шары… Да-да — это же родная изба! Жарко натопленная горница пахнет свежеиспечённым хлебом… Да вот и сам каравай стоит на столешнице, укрытый вышитым рушником… Василий сидит на табурете у жарко натопленной русской печи… В руках старенькая балалайка. Перебирая пальцами струны любимого инструмента, он улыбается и кому-то подмигивает… «Ой мороз, мороз…» — откуда-то издалека доносится знакомый голос…

P.S. Вопреки всему младший сержант Калинин тогда не погиб. Игнорируя приказ старшего лейтенанта Смирнова, за дедом вернулся друг — тот самый Иван Баборенко. Взвалив потерявшего сознание, ослабевшего от потери крови командира и товарища он думал об одном: как донести его до своих… Через полтора часа их встретили наши…

А потом был медсанбат. Несколько месяцев на госпитальной койке. Рана на ноге зажила. А вот обмороженные пальцы на руках и ногах врачи ампутировали. Впрочем, трагедией для сильного человека это не стало. Награждённому многими орденами и медалями деду эти увечья напоминали о войне ещё целых 25 лет. Напоминали о войне и другим…

Вячеслав Калинин

Фото из семейного архива