Польский вопрос

Как решали «польский вопрос» в Брест-Литовске и в США сто лет назад?

«Польский вопрос» на переговорах в Бресте являлся отнюдь не главным, но и он фактически решился уже там.

«…Между организованными народами не может и не должен быть прочным такой мир, который не исходит из принципа, что правительство заимствует все свои справедливые полномочия только из воли народа и что никто не имеет права передавать народы от одного государства к другому, как будто бы они были просто вещью. Если взять отдельный пример, то я могу утверждать, что всюду государственные люди согласны в том, чтобы Польша была единой, независимой и самостоятельной, и что впредь тем народам, которые жили под властью государства, исповедующего иную веру и преследующего иные, даже враждебные этим народам, цели, что всем этим народам должна быть обеспечена свобода существования, веры, промышленности и общественного развития…» [1].

Такими словами, обращёнными к сенаторам, президент Соединённых Штатов Вудро Вильсон практически впервые за время войны сформулировал своё видение «польского вопроса». Впоследствии в знаменитых «14 пунктах» президента Вильсона Польше почему-то достанется «несчастливый» 13-й пункт. Однако уже сам факт выделения «польского вопроса» в американской «хартии мира» навсегда сделал Вудро Вильсона кумиром поляков, едва ли не таким же, как до того был Наполеон.

То, что американский президент специально выделил «польский вопрос», проще и удобнее всего было бы объяснить усилиями польского лобби в США. Одни имена Игнация Падеревского или Генрика Сенкевича чего стоят. Нельзя сбрасывать со счетов и французские усилия в пользу «старого соратника» по борьбе. По борьбе, впрочем, в основном с Россией — теперь тоже союзницей. Стратегически желание воссоздать Польшу тем более понятно — в качестве клина, ослабляющего заодно и Россию, и Германию, лучше и придумать трудно. При этом главное — не позволить самой Польше стать настолько сильной, чтобы превратиться в ещё одну европейскую головную боль. Для «великих держав» с тогдашним имперским мышлением идеальным был бы, конечно, вариант наподобие бельгийского, но поляков по миру так много, даже в самих США несколько миллионов, что он в те годы точно не прошёл бы.

Между тем появление 13-го «польского» пункта в числе четырнадцати нельзя рассматривать в отрыве от контекста программного выступления президента США, и прежде всего в той его части, которая адресована России. По этому поводу надо помнить, что споры историков относительно «русской политики» Вильсона не прекращались и в советское время, а в настоящий момент стали, пожалуй, предметнее и острее. Русские исследователи по-прежнему ищут противоречия в целевых установках и отдельных действиях Вильсона. Тут и приверженность «высоким принципам», и проявления «тайной» войны против России, хуже того — прообраз будущей «холодной войны» [2].

Пуританский «вильсонизм» как идеология, похоже, действительно представлял собой нечто вроде антитезы России, и не только красной России. И царский абсолютизм, и либеральный «империализм» Временного правительства, и претензии большевиков на пролетарскую диктатуру априори противоположны представлениям американского президента о «новом мире» [3]. Пусть читателя не удивляет несколько завышенная оценка «русского фактора», но «14 пунктов» — это не попытка сорвать или затянуть переговоры в Брест-Литовске. Декларация смотрится, скорее, как принципиальный ответ на вызов большевиков, которые не скрывают, что готовят мировую революцию. Вильсон сам начинает строить мир «по-американски», и ему надо сдержать растущее большевистское влияние на мир. Неслучайно сотрудники Комитета по общественной информации приложили такие усилия к распространению в России «14 пунктов». В дело были пущены газеты с их миллионными тогда тиражами, листовки, брошюры, публичные выступления лояльных политиков. Эдгар Сиссон сообщал своему президенту, что только на стенах домов в Петрограде за первые десять дней после выступления Вильсона в конгрессе было расклеено около полумиллиона копий текста его послания [4].

А ведь сразу после октябрьского переворота в Петрограде Вильсон не выступал против внешнеполитических принципов большевиков как таковых. Он выразил протест лишь против их тактики в отношениях как с противниками, так и с бывшими союзниками, противоречащей всем традициям мировой дипломатии. Хотя, по мнению главы довольно молодого американского государства, нельзя рассчитывать на мир до тех пор, пока не сломлено могущество ещё более молодой Германской империи, способной в любой момент разрушить этот мир «с помощью интриги или силы». И поэтому Вильсон обязан был что-то противопоставить переговорам в Брест-Литовске. Это не мешало президенту не раз публично выражать свою солидарность с новой российской властью. Даже в той самой речи перед конгрессом, впоследствии получившей название «14 пунктов» (8 января 1918 года),  Вильсон заявил об «искренности» и «честности» советских представителей в Брест-Литовске. «Их концепция справедливости, гуманности, чести, — подчеркнул он, — была высказана с такой откровенностью, широтой взгляда, душевной щедростью и таким общечеловеческим пониманием, которые не могут не вызвать восхищения всех, кому дороги судьбы человечества».

В 6-м пункте, где речь шла о России, американскому президенту пришлось проявить особую деликатность. Восточный фронт не должен был пасть, от позиции новой России зависела судьба Запада. Вильсон, готовясь к речи в конгрессе, так определял свою позицию: «Эвакуация иностранных войск со всей русской территории — таково решение всех вопросов, касающихся России, которое обеспечит получение ею возможности независимого определения своего собственного политического развития, проведения национальной политики; обеспечение приглашения ее в сообщество свободных наций, на условиях гарантии независимого выбора своих политических институтов» [5]. России, причём вне зависимости от того, кто там находится у власти, обещано ни много ни мало освобождение всех земель и приглашение в единую всемирную «семью народов». «Обращение, которому Россия подвергнется со стороны своих сестер-наций в грядущие месяцы, будет убедительным испытанием их доброй воли, их понимания ее нужд» [6]. Складывается впечатление, что «14 пунктов» написаны не под угрозой срыва переговоров в Брест-Литовске, где немцы почти диктуют поверженному противнику свои условия, а за считаные дни накануне предрешённой победы. Да, уверенности в победе после присоединения к Антанте США у союзников прибавилось, но ведь немецким солдатам в отличие от русских обывателей в Петрограде не было никакого дела до «14 пунктов».

Итак, 6-й пункт речи Вильсона давал большевикам надежду на вероятное признание их режима, поскольку президент подчеркнул право России «принять независимое решение относительно её собственного политического развития и её национальной политики». Кроме того, он высказал и гарантии её «радушного приёма в сообщество наций при том образе правления, который она сама для себя изберёт» [7]. Есть исследователи, считающие, что логика данного послания покоилась не только и не столько на стремлении американского президента сохранить Россию в войне. Однако с таким выводом плохо стыкуется выбор времени для выступления с 14-ю пунктами — слишком уж чётко оно совпало с перерывом в брестских переговорах. Вяжется с такой оценкой и присутствие в послании Вильсона наравне с 6-м «русским» пунктом 13-го «польского», фактически опровергающего «благие порывы» США и их союзников в адрес новой России.

Есть и другая точка зрения, которая сводит всё к довольно обычному для американца непониманию ситуации в Европе. Да, нельзя игнорировать и абсолютно новую на тот момент идею глобального лидерства США, хотя для самого Вильсона нарочитый панамериканизм вряд ли являлся приоритетным. Всей своей общественной деятельностью он доказывает приверженность глобализму совсем иного рода — на основе некоего «всемирного консенсуса». Это, между прочим, изрядно раздражало его главного советника полковника Эдуарда Хауза.

[1] Из послания президента Соединённых Штатов В. Вильсона сенату о принципах мира. — Вашингтон, 22 января 1917 года.

[2] Дэвис Д.Э., Трани Ю.П. Первая холодная война. Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях. — М., 2002. — C. 408.

[3] Levin N.G. Woodrow Wilson and World Politics. America’s Response to War and Revolution. — N.Y., 1968. — P. 7.

[4] G. Creel to W. Wilson, Jan. 15, 1918 // Ibid. — Vol. 45. — P. 596.

[5] Wilson W. War and Peace, v. 1. p. 160.

[6] Там же.

[7] An Address to a Joint Session of Congress. Jan. 8, 1918 // Ibid. — Vol. 45. — P. 534–537.