Ветры Февраля

Февральские события 1917 года привели к крушению монархии в России. Таков был итог революционных волнений.

От хлебного бунта — к вооружённому восстанию

А началось всё с того, что в Петрограде случились перебои с поставками хлеба, вызванные снежными заносами на железнодорожных путях. Хотя есть мнение, что срыв графика был делом рук одного из руководителей Министерства путей сообщения Юрия Ломоносова. Кстати, именно он (вместе с инженером-путейцем Александром Бубликовым) приложил усилия к тому, чтобы 28 февраля остановить царский поезд, следующий из Ставки в Царское Село.

Никакого голода в результате перебоев не наступило, да и нехватка была незначительной. Однако население столицы привыкло к регулярному снабжению, и в городе начались выступления, вначале не носившие какого-либо чётко выраженного политического характера. Далее же всё покатилось как снежный ком: столицу охватили демонстрации и стачки, вспыхнули уличные столкновения с полицией и войсками. Обе стороны стали применять оружие. Наконец, 27 февраля в столице началось вооружённое восстание. Против властей поднялись войска — восстала учебная команда запасного батальона Волынского полка. Её примеру последовали другие части, и уже вечером на стороне восставших оказалось 67 тыс. солдат Петроградского гарнизона.

Февральскую революцию принято считать почти бескровной. Это совершенно противоречит действительности. Даже по официальным данным, в уличных боях погибло 1382 человека. Тогда организовали самый настоящий массовый террор в отношении чинов полиции, жандармов и строевых офицеров. Так, восставшие жестоко избили начальника Петербургского жандармского управления 70-летнего генерала Ивана Волкова, а потом выволокли его из здания управления и застрелили. В ночь с 27-го на 28-го был отдан зловещий приказ арестовать «всю полицию». Аресты сопровождались массовыми убийствами, в ходе которых уничтожили половину состава петроградской полиции. Писатель Михаил Пришвин писал тогда в своём дневнике: «Две женщины идут с кочергами, на кочергах свинцовые шары — добивать приставов».

А вот что вспоминал барон Николай Врангель: «Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да, кстати, и двух ее ребят. Меньшего грудного — ударом каблука в темя». Полицейских и жандармов расстреливали, забивали до смерти прикладами, закалывали штыками, выкалывали им глаза, кололи штыками, расстреливали, привязывали к автомобилям и разрывали на части, топили в реке Неве, сбрасывали с крыш петроградских домов.

«Прятавшихся по подвалам и чердакам буквально раздирали на части: некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками, — вспоминает начальник Петроградского охранного отделения генерал Константин Глобачёв. — Были случаи, что арестованных чинов полиции и жандармов не доводили до места заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем вываливали трупы в проруби. Одного, например, пристава привязали верёвками к кушетке и вместе с нею живьём подожгли. Пристава Новодеревенского участка, только что перенёсшего операцию удаления аппендицита, вытащили с постели и выбросили на улицу, где он сейчас же и умер» («Правда о русской революции»).

Правительство собралось на последнее своё совещание и расписалось в собственном бессилии. Стали создаваться новые органы власти — Временный комитет Государственной думы и Исполнительный комитет Петроградского совета рабочих депутатов. Посылка карательной экспедиции во главе с генералом Николаем Ивановым ни к чему не привела и закончилась отзывом. Встал вопрос об отречении царя, на котором настаивало армейское руководство. С ним были солидарны и великие князья. В условиях почти полной изоляции царь отрёкся от престола — за себя и за своего сына. В день отречения он охарактеризовал происходящее в своём дневнике следующими словами: «Кругом измена, трусость и обман».

«Заговор» кооператоров

Действительно, царю изменили практически все. К 1917 году он потерял все опоры в обществе. Против монарха и его правительства выступали левые и либеральные силы, причём ими использовались не просто политические структуры. Оппозиция сумела заручиться поддержкой массовых общественных движений, имевших экономическую направленность. И в этом отношении весьма показателен пример кооперативного движения, которое объединяло около половины самодеятельного населения России. Историк Алексей Лубков пишет: «Кооперация представляла широкое поле деятельности для налаживания межфракционных и межпартийных контактов для всех противников самодержавного режима. Так, известный общественный деятель член кадетского ЦК князь Д.И. Шаховской, являвшийся председателем общества потребителей "Кооперация" (к 1917 году — самый крупный кооператив Европы), был постоянным инициатором всевозможных межпартийных объединений и действовал в этом направлении весьма активно. К сотрудничеству в обществе ему удалось привлечь представителей различных партий. Его заместителями по правлению являлись эсер А.В. Меркулов и большевик И.И. Скворцов-Степанов. Среди уполномоченных и членов совета общества заметную роль играли меньшевики В.О. и С.О. Цедербаум — братья Ю. Мартова, П.Н. Колокольников, П.П. Маслов, A.M. Никитин, видный историк кадет А.А. Кизиветтер, а также Е.Д. Кускова и С.Н. Прокопович» («Война, революция, кооперация»).

И это при том, что царское правительство приняло ряд важных мер в поддержку кооперативных предприятий, артелей. Так, оно ограничивало деятельность спекулянтов-скупщиков, выделяло солидные средства на развитие коллективных предприятий и передавало им готовые производства. Однако верхушка кооперации всё же сумела взять верх. Этому немало способствовало то, что в царской России так и не приняли закон о кооперации. А ведь его уже одобрила Государственная дума 24 марта 1916 года. Далее его внесли на рассмотрение Государственного совета, где он подвергся существенной переработке. Из него исключили кредитную кооперацию, страховые и смешанные, трудовые и биржевые товарищества. Кооперативы предполагалось регистрировать не через суды, а в местных комитетах по делам общественного присутствия. Объединяться в союзы разрешалось только однотипным кооперативам, да и то в пределах одной губернии. Однако даже и после этого дело нещадно тормозилось, и закон приняли лишь после февральского переворота.

Фактор сектантов

К революционному движению примкнул и сектантский андеграунд. Один из видных большевиков Владимир Бонч-Бруевич вспоминает про взаимодействие с казаками из секты «Новый Израиль» во время февральских событий. Сам он тщательнейшим образом изучил сектантское движение и предложил большевикам всячески взаимодействовать с ним в деле борьбы против самодержавия. В 1904 году он даже издавал социал-демократический журнал «Рассвет», предназначенный специально для сектантов.

Во время февральских волнений Бонч-Бруевич принял делегацию казаков-сектантов из полка, стоящего в Петрограде. Они хотели поговорить с ним о «вероисповедных» вопросах. Начали же стороны с ритуальных объятий, которые были тайным условным знаком у адептов секты «Новый Израиль». После этого казаки спросили, как поступать в случае, если их пошлют на подавление петроградского восстания. Бонч-Бруевич настоятельно рекомендовал воздерживаться от стрельбы любой ценой, и его совет приняли. «Сдержанные намеки Бонч-Бруевича объясняют, как устанавливались тайные контакты между революционерами-интеллигентами и дезориентированными казаками, покинувшими свои поля и села, чтобы идти на войну, и попавшими в суматоху революции в великом Вавилоне севера, — пишет историк Георгий Катков. — Зная, каким искушенным интриганом, каким хватким политическим манипулятором был Бонч-Бруевич, можно заключить, что его контакты с казаками были не такими уж случайными, как он говорит, что именно от него шла смутительная пропаганда, объектом которой зимой 1916–1917 года несомненно стали в Петрограде казаки» («Февральская революция»).

Монархическая фронда

Власть имела широкий фронт противников, но не могла опереться на такой же фронт сторонников. У монархии отсутствовала какая-либо надёжная опора среди монархистов. Если во время первой русской революции 1905–1907 годов они сумели создать мощные политические структуры, то накануне Февраля монархическое движение представляло собой жалкое зрелище. Некогда грозная «Чёрная сотня» пережила множество расколов — по политическим и личным мотивам. Внутри монархического лагеря выделилось «левое» (точнее, либеральное) крыло в лице деятелей умеренного Всероссийского национального союза (Василий Шульгин, Пётр Демченко, Анатолий Савенко).

В 1915 году они образовали в Думе фракцию «прогрессивных националистов», которая примкнула к оппозиционному Прогрессивному блоку. Националисты-прогрессисты были настроены весьма радикально, причём настрой этот возник ещё до войны. Так, в 1913 году Савенко писал в письме к супруге: «Отныне я революции не боюсь, она, даже она, гораздо патриотичнее, чем наше гнусное правительство, чем вся эта паршивая бюрократия, совершенно равнодушная к России».

Неприятный сюрприз преподнесла царю корпоративная организация «Постоянный совет объединённых дворянских обществ», долгое время стоявшая на весьма консервативных позициях и считавшаяся важнейшей опорой трона. Неслучайно на роспуск Думы в сентябре 1915 года монарх решился только после того, как заручился поддержкой Постоянного совета. Однако накануне Февраля «объединённые дворяне» тоже занялись фрондой. Так, на своём последнем XII съезде они приняли резолюцию, осуждающую «тёмные силы» (имелись в виду Григорий Распутин и лица, связанные с ним).

Самого Распутина убили в результате заговора, одним из участников которого стал убеждённый монархист Владимир Пуришкевич, руководитель черносотенного Русского народного союза имени Михаила Архангела. Незадолго до убийства он вышел из фракции правых и выступил в Думе с весьма критической речью, в которой обличались всё те же «тёмные силы».

Разочарованные монархисты

Многие видные монархисты сохраняли лояльность к власти, но оказались разочарованы и деморализованы. На эти настроения обращает внимание Александр Репников в своей монографии «Консервативные концепции переустройства России». В большом унынии пребывал выдающийся теоретик монархизма, редактор консервативной газеты «Московские ведомости» Лев Тихомиров. Уже в конце революционных событий, 2 марта, он написал в своём дневнике: «Действительно, ужасная была власть… И то удивительно, что так долго терпели. Я приходил к полному разочарованию в России».

А вот какие мысли поверял весной 1917 года своему дневнику ведущий публицист правой газеты «Новое время» Михаил Меньшиков: «Трагедия монархии состояла в том, что, отобрав у народа его волю, его душу, монархия сама не могла обнаружить ни воли, ни души, сколько-нибудь соответствующей огромной и стихийной жизни… Великий народ обречён был на медленное вырождение, подобно азиатским соседям, от атрофии своих высших духовных сил — сознания и воли».

Конечно, фрондировали и разочаровывались далеко не все. Предпринимались многочисленные попытки активизировать деятельность монархических организаций и преодолеть их раскол. В ноябре 1915 года прошли сразу два монархических совещания — в Петрограде и Нижнем Новгороде. В конце концов удалось сформировать Совет монархических съездов, в который вошли два антагониста, лидеры двух враждующих Союзов русского народа — Александр Дубровин и Николай Марков. Однако очень скоро совет прекратил свою деятельность, а намечавшийся единый монархический съезд так и не состоялся. Любопытно, что председатель совета Сергей Левашов вёл активную деятельность даже в самые последние дни империи. Так, 15 февраля 1917 года он ратовал в Думе за решительные меры по борьбе с дороговизной и назначение общероссийского уполномоченного по снабжению.

Бюрократический саботаж

Стремительно сокращалась поддержка в армии. И здесь весьма странные вещи происходили вокруг императорской гвардии, которую относили  к мощной опоре трона — в противовес «демократическому» Генштабу. Полковник гвардии, активный участник монархического движения (позже эмигрант) Фёдор Винберг писал по этому поводу: «…Гвардию считали одним из серьезнейших препятствий для осуществления подготовлявшейся революции: всем были известны ее испытанные верноподданнические чувства и крепкие полковые традиции… Принимались все меры для парализования этой силы, и в этих видах, в течение трех лет, Гвардию выставляли вперед на почетную, но обоюдоострую обязанность постоянного участия во всех боевых действиях… В самом начале войны совершена была ошибка, когда всю Гвардию отправили в поход, не оставив половины каждого полка для охраны столицы… Я не боюсь впасть в ошибку или крайность, утверждая, что где-то, кем-то определенно проводился тайный замысел возможно скорее изжить, испепелить настоящий, опасный состав старой Русской гвардии» («Крёстный путь»).

Между тем сама гвардия существовала и могла бы сыграть важную роль в событиях Февраля. Более того, соответствующий приказ был отдан царём, который велел убрать из Петрограда ненадёжные части, заменив их гвардейскими частями с фронта. Однако ни исполняющий обязанности начальника Генштаба Василий Гурко, ни петроградский градоначальник генерал Александр Балк, ни командующий столичного округа генерал Сергей Хабалов повеление не выполнили. Они сослались на то, что в казармах нет свободных мест, запасные же батальоны вывести некуда. По сути, речь шла о саботаже, который граничил с изменой.

Самоубийственная цензура

При этом высшая военно-политическая бюрократия проявляла большую осторожность там, где это было не нужно и даже вредно. На один уровень с саботажем можно поставить информационный голод, организованный «сверху». Об этом пишет один из виднейших теоретиков монархической эмиграции, очевидец февральских событий Иван Солоневич: «…К зиме 1916 года и тем более к весне 1917-го русская армия была наконец вооружена до зубов. И об этом нельзя было писать. Нельзя было сказать и стране, и армии, и петроградским "бородачам", что теперь уж русский артиллерист имеет достаточное количество артиллерии и что он уж не подведет, что это есть все-таки лучший артиллерист в мире и что за ним где-то лежат "миллионы снарядов". В цензуре сидели, конечно, гениальнейшие генералы старого времени, и они предполагали, что обо всем этом немецкая разведка, которая пронизывала весь Петроград, не имела никакого представления. Как документально выяснилось впоследствии, немецкая разведка имела не только общее представление, но и точные цифры. А вот ни страна, ни армия, ни "бородачи" ничего этого не знали. Предыдущая же "ура-патриотическая" пропаганда подорвала всякое доверие и к тем намекам, которые все-таки просачивались в печати. Словом, сидели набитые, как сельди в бочке, "бородачи", и среди них вели пропаганду и "великосветские салоны", и Пуришкевичи, и Керенские, и большевики, и, конечно, через большевиков, немцы. И никакого противодействия этой пропаганде не было» («Великая фальшивка Февраля»).

Сам Солоневич предложил весьма оригинальную трактовку Февраля, считая «основной нитью событий борьбу против Монарха и справа и слева, борьбу, которая велась и революцией, и реакцией». Цареборчество и цареубийство рассматривались им как нечто, присущее всему «Петербургскому периоду». «Все цареубийства, кроме цареубийства 1 марта 1881 года, были организованы знатью, — отмечал Солоневич. — И даже убийство Царя-Освободителя находится под некоторым вопросом: в самом деле, почему не смогли охранить? Может быть, не очень хотели? Жалкая кучка изуверов организует семь покушений, и весь аппарат Империи никак не может с этой кучкой справиться. Особенно трагическая черточка всего этого заговора заключается в том, что и часть Династии приняла в нем активное участие. Династия — чем дальше от престола, тем больше сливалась с земельной аристократией, с ее политическими и социальными интересами. В начале января 1917 года повелением Государя Императора четыре Великих Князя были высланы из Петербурга… конечно, у Государя Императора были для этого достаточные основания при Его антипатии ко всякого рода крутым мерам».

«Незамеченный» Керенский

Наряду с армейской бюрократией свой вклад в революцию внесла и бюрократия «охранная». Так, весьма странная история произошла с завзятым оппозиционером, эсером, лидером думской фракции трудовиков Александром Керенским. Он возглавлял сугубо политизированную ложу «Великий восток народов России», которая, как отмечают исследователи, была лишена хоть каких-то намёков на масонскую мистику. Её единственной целью являлось объединение оппозиционных политиков в борьбе с самодержавием. В организацию входили такие известные политики, как меньшевик Николай Чхеидзе, левый кадет Николай Некрасов, и другие. Политическая полиция, безусловно, знала о существовании ВВНР. Однако она по каким-то странным обстоятельствам находилась вне сферы видимости российских спецслужб. Сам Александр Фёдорович писал об этом: «Изучая в Гуверовском институте циркуляры Департамента полиции, я не обнаружил в них никаких данных о существовании нашего общества, даже в тех двух циркулярах, которые касаются меня лично» («Россия на историческом повороте»).

Слабо верится, что российская охранка со всем её мощным сыском просто-напросто «проглядела» такую организацию. Как представляется, её не хотели трогать. (Показательно, что сам Керенский после Февраля занял весьма благоприятное положение. Он стал одновременно министром Временного правительства и одним из руководителей советов.)

Кадетский клуб на полицейские деньги

Странные игры вела охранка с партией кадетов. Её агент князь Давид Бебутов долгое время сотрудничал с кадетами, оказывая им разные услуги, в основном финансовые. Так, весной 1906 года он дал на организацию Кадетского клуба 10 тыс. рублей. Член ЦК Конституционно-демократической партии Ариадна Тыркова-Вильямс писала (уже в эмиграции): «Двенадцать лет, весь период существования кадетской партии, он вертелся среди нас, и нам не приходило в голову усомниться в искренности гостеприимства, которое нам оказывалось, мы встречались в Кадетском клубе, созданном на деньги тайной полиции» («На путях к свободе»).

Возникает вопрос: а зачем нужно было тайной полиции так сильно помогать оппозиционной кадетской партии? И почему кадеты целых двенадцать лет не могли понять, что же, собственно, происходит? Сама Тыркова-Вильямс предполагает, касаясь Бебутова: «Должно быть, он принимал нас за идиотов. О, как он был прав!» Однако как-то не верится в идиотизм таких прожжённых политиканов, как кадеты. Тем более что сам Бебутов практически не маскировался: «Я припоминаю еще один провокационный трюк Бебутова, гораздо более опасный. Он опубликовал за рубежом на русском языке большой иллюстрированный сборник статей под названием "Последний самодержец", в котором Николай II осмеивался, подвергался диффамации и клевете. Бебутов гордился своей причастностью к этой публикации. Мы спрашивали с наивным изумлением, как он умудрился тайно провезти такую увесистую громоздкую книгу и в таком большом количестве экземпляров. Вместо ответа он снова коварно подмигивал».

Избирательная активность

Между тем когда это ей требовалось, полиция действовала решительно, быстро и энергично. Так, она оперативно разгромила Русское бюро ЦК большевиков, созданное в 1912 году. Сильные позиции в нём занял Иосиф Сталин и близкие к нему «бакинцы» (участники подпольного движения в Баку). Они жёстко критиковали социал-демократическую эмиграцию за оторванность от России и русской действительности. Сформировали бюро в апреле 1912 года на Пражской конференции. А ответом явилась Венская конференция, одним из организаторов которой выступил Лев Троцкий, тесно связанный с «немецким социалистом» и крупным торговцем, сторонником «стирания национальных границ» Александром Парвусом.

Кстати, именно Парвус сделал Троцкого фактическим лидером Петроградского совета в 1905 году (при формальном руководителе Георгии Хрусталёве-Носаре). В результате троцкистское руководство совета выпустило «Финансовый манифест», в котором содержались призывы подрывать русский рубль, что было явно в интересах мировой плутократии. И вот занятное совпадение: почти сразу же после Пражской конференции всех трёх «бакинцев» схватила полиция. «Получалось, что, громя "бакинцев", российская полиция расчищала дорогу Троцкому и другим лицам, которые были связаны с международными кругами и могли выполнять волю внешнеполитических врагов России, — замечает Юрий Емельянов. — Однако если это так, то это был не единственный случай, вызывающий недоумение.

Трудно понять, каким образом, имея своих агентов в Боевой организации партии социалистов-революционеров… полиция мирилась с убийствами великих князей и министров, осуществляемыми боевиками эсеров… Непонятно, почему российская полиция легко пропустила в империю… Парвуса и позволила ему открывать оппозиционные правительству газеты, в то время как русским социал-демократам приходилось тайно пересекать границу и жить на родине нелегально. Неясно, почему полиция не могла в течение двух месяцев 1905 года догадаться, что один из лидеров Петербургского Совета Яновский — это разыскиваемый беглый ссыльный Бронштейн, но в считаные дни 1912 года после Пражской конференции сумела разыскать и арестовать всех "бакинцев"… Создается впечатление, что деятельность российской полиции далеко не всегда отвечала интересам самодержавного строя, но зато порой совпадала с целями влиятельных зарубежных сил, стремившихся упрочить свое положение в России, даже ценой ее политической дестабилизации» («Сталин. Путь к власти»).

Тут стоит отметить, что во время февральских волнений едва ли не самой активной являлась весьма небольшая «Межрайонная организация объединённых социал-демократов» («Межрайонный комитет»), с которой Парвус сотрудничал теснее, чем со всеми другими социал-демократами. В неё входили сторонники Троцкого, некоторые меньшевики и большевики. «Межрайонка» возникла в ноябре 1913 года и ставила своей задачей создание «единой рабочей партии». В организации состояло всего несколько сот членов, хотя активность её была довольно-таки впечатляющей. Георгий Катков замечает: «Кажется, однако, что в феврале 1917 года ни одна революционная группировка не приложила столько усилий, чтобы убедить рабочие массы выйти на улицу, как Межрайонка». Именно «межрайонцы» выпустили в массовом порядке листовки с лозунгами: «Долой самодержавие», «Да здравствует революция», «Да здравствует революционное правительство», «Долой войну» («Февральская революция»).

Да, тогдашняя полиция играла в весьма странные игры. Тут можно также привести в пример заместителя министра внутренних дел, командующего отдельным корпусом жандармов Владимира Джунковского. При нём упразднили районные охранные отделения во всех городах (кроме Москвы, Санкт-Петербурга и Варшавы). К тому же он запретил институт секретных сотрудников в армии и на флоте, ликвидировав агентуру среди учащихся учебных заведений.

В августе 1915 года Джунковский знал о сговоре Прогрессивного блока и руководства Ставки Верховного главнокомандующего с целью добиться создания «ответственного» (перед Думой) министерства, однако ничего не сообщил царю об этом. Вместо этого он пытался оказать давление на монарха с целью удалить Распутина. За это Джунковский и поплатился: его уволили с должности и отправили на фронт.

Странные и беспринципные игры расшатывали империю. «Внешние силы» делали ставку на либералов и либеральных социалистов. От них ожидали создания в России слабой, полуколониальной «демократии», предельно зависимой от Запада. Для этого пытались использовать и левых радикалов. Но в среде последних нашлась сила, которая опрокинула все расчёты международных стратегов.

Александр ЕЛИСЕЕВ