Театр Революции. Мы наш, мы новый мир построим!

Как есть намоленные храмы, так бывают и «наигранные» театры. Тот, о котором пойдёт речь – как раз из таких. Его история началась задолго до официального рождения. Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева была не только известной меценаткой и благотворительницей, но и страстной театралкой. Зная о её любви к искусству, известный актёр и антрепренёр Георг Парадиз, обратился к княгине с предложением взять в аренду угловое здание её обширной городской усадьбы на Большой Никитской для устройства театра. Евгении Фёдоровне идея понравилась, и она даже дала согласие на перестройку дома в соответствии с театральными нуждами. 

Парадиз подошёл к делу основательно – проект был заказан одному из лучших московских архитекторов Константину Терскому. Разработку фасада Константин Викторович поручил самому талантливому из своих учеников – молодому Фёдору Шехтелю. От этого краснокирпичного шедевра в неорусском стиле, пусть и лишившегося помпезных шатровых крыш, и сегодня глаз не оторвать. В 1886 году здесь и обосновался театр «Парадиз», а спустя семь лет – «Театр Щукина». Для купца первой гильдии Якова Васильевича Щукина это была, можно сказать, проба пера – главным его детищем станет театр в саду «Эрмитаж», но и здесь на Никитской его стараниями будет кипеть жизнь. Здесь будут блистать звёзды первой величины – Элеонора Дузе, Сара Бернар и её, главная соперница Габриэль Режан, Бенуа Коклен, прозванный Старшим и его брат Эрнест Коклен-младший. Москвичи между собой называли театр «Интернациональным». 

В 1917-м владения княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой постигла общая для её сословия участь. Евгения Фёдоровна, несмотря на свои почтенные лета, была арестована, провела два года в заключении и после освобождения уехала в Париж. Почти три года театр простоял пустым, но осенью 1920 в него вселился «Теревсат» - Театр революционной сатиры. По стране таких было немало. Тот, о котором мы ведём речь, был создан в 1919 году в Витебске. Со своими сатирическими обозрениями труппа странствовала по городам и весям, пока, наконец, не добралась до Москвы. Артистам удалось показать свои постановки Моссовету и тот принял решение на базе труппы создать Московский театр революционной сатиры и закрепить за ним здание на Никитской. Первое представление новый театр дал осенью 1920 года. Острый и злободневный, беспощадный к старому миру, он пользовался успехом у нового же зрителя. Однако с наступлением НЭПа то, над чем смеялись, стало нормой жизни, и теревсаты один за другим либо закрывались, либо меняли репертуар, а заодно и название. 22 апреля 1922 года Московский теравсат дал последний спектакль и был расформирован... 

… чтобы всего через четыре месяца возродиться как Театр Революции. Идея сделать руководителем нового театра Всеволода Мейерхольда принадлежала наркому просвещения Луначарскому. Тот знал режиссёра лично – некоторое время Всеволод Эмильевич возглавлял театральный отдел Наркомпроса. Анатолий Васильевич, сам большой поклонник театра, был убеждён – новое революционное искусство должно искать свои пути, так что название театра было правильным вдвойне. В пользу Мейерхольда говорило и то, что он свой поиск начал задолго до октября 1917-го. Ещё в 1905-м, когда он ушёл из Художественного театра, Немирович-Данченко называл его человеком «который каждый день открывает по нескольку истин, одна другую толкающих». Но то, что для отцов-основателей МХТ было «сумятицей» и «сумрачным радикализмом», для Мейерхольда было нормальным состоянием бесперебойно работающего генератора идей. Он не мог и не умел жить иначе. 

Поначалу Всеволод Эмильевич, несмотря на занятость в собственном театре (ГОСТИМ – государственный театр имени Мейерхольда был создан в 1920 году), взялся за дело с большим энтузиазмом – первых зрителей новый театр принял уже 29 октября 1922 года,. Им предстояло увидеть спектакль «Ночь» по пьесе французского писателя-коммуниста Марселя Мартине. Этот день и станет официальным днём рождения театра, который сегодня носит имя Владимира Маяковского и в окружении преданных поклонников отмечает своё столетие. 

Последующие спектакли Мейерхольда продолжили важную для него в то время тему обречённости человека, вынужденного существовать в мире капитала. Спектакли находили искренний отклик у публики. Театр Революции обретал своё лицо. Но постепенно свой театр начал отнимать у режиссёра всё больше сил и времени, совмещать руководство двумя труппами стало невозможным и Мейерхольд, естественно, предпочёл собственное детище. Вместе с ним ушла и большая часть труппы. Вместо себя он порекомендовал своего ученика Алексея Грипича, но ни энергией, ни талантом тот со своим наставником тягаться не мог.

Театр Революции оказался в некоем безвременье. Это были непростые годы – режиссёры сменяли друг друга, репертуар всё больше напоминал лоскутное одеяло, труппа, не успев приспособиться к творческой манере одного постановщика, получала следующего, зачастую исповедовавшего диаметрально противоположные принципы, и всё начиналось с начала. Тем не менее, труппа боролась за право на существование. В середине 20-х на сцену Театра Революции выходили Мария Бабанова, Ольга Пыжова, Михаил Астангов, Сергей Мартинсон, Георгий Милляр. При театре была создана студия, участники которой называли себя юниорами – юными исполнителями ответственных ролей.  Но театру нужен был лидер, человек, способный вдохнуть в него новую жизнь, а он всё никак не находился. 

В 1930 году дирекция обратилась к выдающемуся режиссёру Алексею Попову с просьбой возглавить труппу. Прежде чем принять такое ответственное решение, Алексей Дмитриевич решил поставить один спектакль: нужно было понять – совпадают ли у них «группы крови». Пробным камнем стала «Поэма о топоре» Николая Погодина – одна из первых в советской драматургии пьес, рассказавшей со сцены о жизни рабочего коллектива. Опыт удался, Попов принял на себя руководство театром и пять лет труппа жила насыщенной и яркой творческой жизнью. Попов настойчиво и планомерно взращивал в своих актёрах людей, способных не просто принимать на веру указания режиссёра, но мыслить самостоятельно. В 1935 году на премьеру «Ромео и Джульетты» рвалась вся Москва. Это был подлинный прорыв, можно даже сказать революция в отечественной театральной шекспириане. И кто знает, как бы сложилась судьба Театра Революции, если бы Попова не «перебросили» в Центральный театр Красной Армии, который с приходом Алексея Дмитриевича вступил в свой «золотой век». 

Но жизнь не имеет сослагательного наклонения. С уходом Попова театр в очередной раз накрыл творческий кризис, продолжавшийся до тех пор, пока руководство не было поручено Максиму Штрауху, тоже, между прочим, ученику Мейерхольда. В родном театре он был занят не так много, как в кино, принесшем ему без преувеличения всесоюзную славу. Так бывает, что актёра, блистательно сыгравшему вождя, организатора и вдохновителя, выдвигают на руководящую работу. Штраух был замечательным артистом и роли Ленина – а он сыграл их три, буквально одна за другой в «Выборгской стороне», «Человеке с ружьём» и «Якове Свердлове» – действительно ему удались. Но руководить театром не то же самое, что стоять перед камерой, произнося заранее выученный текст. При театре в помощь Штрауху создали художественную коллегию, но ситуация, перестав быть отчаянно критической, к революционному прорыву не привела. 

С началом войны театр эвакуировали в Ташкент. В здании на Большой Никитской из оставшихся в столице артистов был организован Московский театр драмы. Когда в октябре 1943 года исконные хозяева вернулись в Москву, произошла очередная метаморфоза – большую постоянную труппу Театра Революции «влили» в маленький временный коллектив Московского театра драмы, оставив название последнего. Высший Промысел в этом, конечно же, был. Революционная эпоха в театральном искусстве давным-давно сошла на нет. Новые формы и смыслы рождались уже не за счёт ниспровержения классических устоев, а в поиске ответов на вызовы сегодняшнего дня в неисчерпаемой сокровищнице великого наследия прошлого. Собственно, этим путём театр, занимающий «большой красивый красный дом, похожий на дворец» на углу Большой Никитской и Малого Кисловского переулка, следует и по сей день.

Московский театр драмы возглавил Николай Охлопкова, тоже успевший в своё время поработать с Мейерхольдом. Сферой его экспериментов стали формы общения сцены и зала. Его манил своими возможностями площадной, народный театр, где зритель становится не наблюдателем, а непосредственным участником событий, разворачивающихся на сцене-арене. Классическая сцена накладывала на режиссёрский поиск Охлопкова свои ограничения, но среди всего, что было им поставлено на Большой Никитской, ближе всего к своей мечте режиссёр приблизился в инсценировке романа Александра Фадеева «Молодая гвардия», премьера которого состоялась в 1947 году. Ещё при жизни Николая Павловича театр получил имя Владимира Маяковского. Он служил в нём до самого последнего своего часа, передав эстафету Андрею Александровичу Гончарову. 

Анатолий Луначарский

В определённом смысле и его можно назвать режиссёром-революционером. Только его революция проявлялась не во внешнем. Она уходила вовнутрь, взламывала внутренние, глубинные барьеры в человеческой душе, и выпускала на свободу стихию творчества. Гончаров не только определили лицо театра, которым руководил. Он во многом сформировал тот отечественный театр, который мы знаем сегодня, но об этом в двух словах не расскажешь…