Константин Леонтьев и «столкновение цивилизаций»

Традиционно «отцами-основателями» теории цивилизации называют четырех человек: Николая Данилевского, Константина Леонтьева, Освальда Шпенглера, Арнольд Тойнби. Первые двое из них – русские мыслители, третий – немец, четвертый – англичанин.

Более поздние работы по проблематике цивилизаций мало что добавляют к фундаментальным идеям этой великой четверки.  Например, ставший популярным историко-философский трактат  Сэмюэла Хантингтона «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка» (The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order; 1996) является лишь хорошо раскрученным «проектом» определенных политических кругов Запада и никаких фундаментальных идей не содержит.

К сожалению, во многих отечественных учебниках по философии, социологии, политологии русских мыслителей иногда вообще забывают упомянуть, сообщая студентам, что теория цивилизации создана О. Шпенглером и А. Тойнби. Как говорится, «нет пророка в своем Отечестве». Но было бы, наверное, более справедливо «забыть» иностранных авторов, а в списке «отцов-основателей» оставить Данилевского и Леонтьева. По той простой причине, что свои идеи о цивилизациях  наши мыслители высказали первыми, еще в XIX веке. Причем целый ряд идей Данилевского и Леонтьева были почти буквально повторены их европейскими коллегами. При этом наших авторов читать и понимать легче, чем иностранцев с их достаточно тяжеловесными текстами.

Нет спора, что в паре «Данилевский – Леонтьев» приоритет в разработке теории цивилизации принадлежит Николаю Яковлевичу Данилевскому (1822-1885), который основные идеи о культурно-исторических типах (так он называл цивилизацию) изложил в своей знаменитой работе «Россия и Европа» (1871).

На фотографии: Николай Данилевский.

Коротко скажем об учении Данилевского. Признавая человечество за пустую абстракцию, Данилевский видит в культурно-историческом типе высшее и окончательное выражение социального единства. Данилевский  в рамках культурно-исторического типа выделяет четыре  основных сферы, или вида деятельности: деятельность религиозная, собственно культурная (наука, искусство, промышленность), политическая и социально-экономическая. Важным скрепляющим культурно-исторический тип началом является язык. Данилевский насчитывает  десять   типов, уже проявившихся в истории. Это: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский  (или  древнесемитический), 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитический (или аравийский),  10) германо-романский (или европейский). Данилевский не считает, что его список является исчерпывающим.  В него не попали те типы, которые не успели развиться и достичь стадии зрелости. Он упоминает два таких типа, мексиканский и перуанский, «погибших насильственною смертью и не успевших совершить своего развития». Некоторые еще только зарождаются, и их будущее неясно (скорее всего, они не сумеют развиться в нечто оригинальное, самобытное).    К таковым он относит Новый Свет (Северную  Америку).

Константин Леонтьев (1831-1891) в разных своих публикациях неоднократно повторял, что он – ученик и последователь Данилевского. Но он дополнил учение своего предшественника, при этом даже высказывает некоторые критические замечания в адрес учителя. Главное дополнение Леонтьева – теория трех стадий развития цивилизации.  Это стадии юности, зрелости и старости. В  терминологии Леонтьева - первичной простоты, цветущей сложности и угасания, ведущего к смерти. Последнюю стадию он еще называл «вторичным смесительным упрощением».  Любая цивилизация имеет временные пределы своего существования. По Леонтьеву, максимальный возраст цивилизации – 1000-1200 лет.

На фотографии: Константин Леонтьев.

Особый интерес для Леонтьева представляла германо-романская, или европейская цивилизация. На нее ориентировалась как на эталон для подражания российская элита (аристократия и интеллигенция). Леонтьев убедительно показал, что эта цивилизация, начиная с конца XVIII века (рубежом он резонно определил французскую революцию 1789 года), вступила в стадию разложения, угасания, умирания,  «вторичного смесительного упрощения». Фактически, речь идет об окончательном переходе Европы на рельсы капиталистического развития. Приведу фрагмент из работы «Византизм и славянство» (1875), где он разъясняет свою теорию трех стадий:   «Вся Европа с XVIII века уравнивается постепенно, смешивается вторично. Она была проста и смешана до IX века; она хочет быть опять смешана в XIX веке, она стремится посредством этого смешения к идеалу однообразной простоты и, не дойдя до него далеко, должна будет пасть и уступить место другим. Весьма сходные между собой вначале кельто-романские, кельто-германские зародыши стали давно разнообразными, развитыми организмами и мечтают теперь стать опять сходными скелетами. Дуб, сосна, яблоня и тополь недовольны теми отличиями, которые создались у них в период цветущего осложнения и которые придавали столько разнообразия общей картине западного пышного сада. Они сообща рыдают о том, что у них есть еще какая-то сдерживающая кора, какие-то остатки обременительных листьев и вредных цветов, они жаждут слиться в одно, в смешанное и в упрощенное среднепропорциональное дерево... Везде одни и те же более или менее демократизированные конституции. Везде германский рационализм, псевдобританская свобода, французское равенство, итальянская распущенность или испанский фанатизм, обращенный на службу той же распущенности... везде слепые надежды на земное полное равенство! Везде ослепление фаталистическое, непонятное! Везде реальная наука и ненаучная вера в уравнительный и гуманный прогресс...

Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и книжного мира, сложность в приемах самой науки — все это не есть опровержение мне. Все это лишь орудия смешения — это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса — сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего — средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже спокойных».

Почти половина всего того, что написал Леонтьев, посвящено теме, которую условно можно назвать «Закат Европы». Кстати, именно под таким названием (Der Untergang des Abendlandes – нем.)  вышла книга Освальда Шпенглера  через полвека после того, как были опубликованы первые работы Леонтьева о кризисе европейской цивилизации.  Первая часть работы Шпенглера вышла в 1918 году, вторая – в 1922 году.   Леонтьев впервые свои взгляды на всемирную историю, Европу и Россию изложил в статье «Грамотность и народность», которая появилась на свет в 1870 году. Коль скоро мы упомянули Шпенглера, то есть некоторые основания полагать, что свою знаменитую книгу немец писал, будучи знакомым с идеями русского мыслителя. В двадцатые годы Николай Бердяев в Германии тесно общался со Шпенглером. Известно, что в сфере их общих интересов находилось творческое наследие Леонтьева.

Чем же ещё представления Леонтьева отличались от канонов Данилевского? Во-первых, Данилевский, формально сделав заключение о примате религиозной составляющей культурно-исторического типа, в своей работе «Россия и Европа» основное внимание уделил таким признакам, как племенное происхождение, кровные связи, этнографический фактор. Видимо, такой «перекос» можно объяснить тем, что Данилевский был по образованию биологом. Леонтьев  рьяно отстаивал тезис о главенстве религии в структуре культурно-исторического типа, выправляя образовавшийся «перекос».

Во-вторых, Леонтьев в отличие от Данилевского проникся идеями христианской эсхатологии (учение о конечности земной истории) и видел в современной ему истории множество признаков «последних дней». Отсюда вывод, что новых цивилизаций уже нарождаться не будет. Надежды у человечества на то, что оно может пересесть с «тонущего корабля» европейской цивилизации на корабль какой-то новой, «молодой» цивилизации, нет. 

В-третьих, Леонтьев восполнил такой «пробел» в работе «Россия и Европа», как неопределенность цивилизационного статуса России. «Вписать» Россию ни в одну из десяти перечисленных Данилевским цивилизаций не получается. Не вызывает сомнения, что Россия не входит в состав европейской (германо-романской) цивилизации. Леонтьев полагает, что Россия является преемницей той цивилизации, которую Данилевский выпустил из поля своего зрения и которую можно назвать «византийской цивилизацией». Таким образом, список цивилизаций увеличивается с десяти до одиннадцати.  Россия – наследница Византии как носительницы православия.

Леонтьев уделял повышенное внимание  выяснению цивилизационной принадлежности России по той причине, что в XIX веке резко активизировалась умственная и политическая деятельность в пользу так называемого «панславизма».   Активно продвигались в разных странах Европы (в Австро-Венгрии, на Балканах) и в России идеи объединения славянских народов и создания некоей славянской федерации с Россией в качестве ее основы. Витала в воздухе идея формирования новой панславянской цивилизации.  Её сторонники даже находили нужные им аргументы у Данилевского. Распространялись искаженные представления о славянофилах, которые якобы ратовали за объединение всех славян. 

Но славянофилы на самом деле славянофилами не были, таковое название как некую кличку они получили от своих недругов или не очень грамотных наблюдателей.  Вернее было бы называть их русофилами. Для них ключевыми ориентирами их мировоззрения стала формула  министра просвещения Сергея Уварова «Православие, самодержавие, народность». На первом месте в этой формуле религия. А между славянами накопились принципиальные религиозные различия.  Среди них –  православные (русские, сербы, болгары),  католики (поляки и хорваты),  протестанты (чехи),  мусульмане (боснийцы).

А что касается последнего члена формулы – «народность», то, как справедливо указывал тот же Леонтьев, под народностью славянофилы понимали не только и не столько племенную общность, сколько общность социальную и культурную. Россия во времена славянофилов уже была многонациональным государством, где славяне были лишь одним из многих десятков народов и племен. Россию как единый народ скрепляла отнюдь не кровь, а прежде всего Православие, а также развившаяся на его основе культура.

Леонтьев – реалист. Он понимал, что хотя Россия не является частью европейской цивилизации, однако, угроза поглощения ее этой цивилизацией существует. Когда-то европейская цивилизация была «цветущей сложностью», и Леонтьев – эстет! –  этой Европой восхищался (крестовые походы, рыцарство, аристократия, ярко выраженная сословность феодального общества). Однако Европа XIX века – уже умирающая цивилизация, которая может за собой в могилу утянуть и Россию. Впрочем, и Россия как цивилизация не молода. По оценкам Леонтьева, ей никак не меньше 1000 лет. Она на пороге заката. По его мнению, предела «цветущей сложности» Россия достигла в эпоху Екатерины II. А XIX  век, особенно после смерти императора Николая I и с началом реформ Александра II – это затянувшийся и опасный кризис. Леонтьев полагал, что жизнь России как византийской цивилизации можно продлить. Для этого ее надо «подморозить», т.е. затормозить процесс умирания. Безусловно, самое главное в этом деле – сохранить «ядро» цивилизации, православие. Следовательно, необходимо всячески препятствовать всякого рода покушениям на это «ядро». А такие посягательства были постоянными. Прежде всего, со стороны Римского престола. Леонтьев в конце жизни стал непримиримым противником философа Владимира Соловьева, который носился с идеей объединения всех христианских церквей под эгидой Папы. Борясь за сохранение и укрепление «ядра», коим он считал «византизм», Леонтьев готов был пойти на определенные уступки и жертвы по части других элементов русской цивилизации.

В частности, он в качестве средства «подмораживания»  русской цивилизации в социально-экономической сфере рассматривал социализм. Речь, конечно,  не могла идти об атеистическом социализме, идеи которого уже властвовали над многими умами. У Леонтьева это принципиально иной, «охранительный», или «монархический» социализм.  При этом он предупреждал, что может возникнуть другой вариант социализма, который не дополняет религию, а замещает ее. Социализм может превратиться в религию.  

Как это ни парадоксально, но именно Константин Леонтьев на сегодняшний день лучше, чем кто-либо другой из мировых мыслителей может помочь понять всю интригу «столкновения цивилизаций», которое разворачивается на наших глазах в разных точках мира. Он, пожалуй, как никто другой, ощущал сложность и драматизм исторического процесса.