Бесстрашная мирандолина

«В ХХ веке было три великих оратора: Александр Керенский, Лев Троцкий и Ольга Лепешинская», — ходила когда-то такая почти серьёзная максима. Иосиф Сталин называл эту балерину «нашей стрекозой». А в годы войны она оказалась необходимой не только на сцене Большого.

Всю артистическую жизнь она отдала Большому. Лепешинская в Большом театре родилась. Нет, физически она появилась на свет в Киеве, но как артистка, несомненно, в Большом. Её называют самой московской балериной. Галина Уланова подписала ей свой портрет: «Пламенной москвичке Лепешинской от ленинградки Улановой».

Дед первой балетной народной артистки СССР Василий Павлович Лепешинский считался вольнодумцем: участвовал в «Народной воле», за что был арестован, а позже построил в своём имении школу и обучал в ней грамоте крестьянских детей. Отец Василий Васильевич в 1905 году блестяще окончил Институт инженеров путей сообщения в Санкт-Петербурге и уехал в Харбин, где стал одним из руководителей строительства Китайско-Восточной железной дороги. Революционное прошлое стало для дворян Лепешинских охранной грамотой в трудные годы.

В России всегда любят рекорды, а уж в 1930-е годы… О рекордных фуэте и па-де-басках Лепешинской газеты рапортовали с энтузиазмом. А в балетной школе 32 фуэте ей долго не удавались! «Представляете весь ужас моего положения? Головкина может, а я не могу!» Приходилось подкупать ключника Кузьму папиросами «Казбек», чтобы он после занятий пускал Ольгу в зал. Она до позднего вечера запиралась в зале, прихватив школьные учебники и любимые конфеты «Мишка». Рисовала мелом на полу круг и в одиночестве приступала к дополнительным занятиям. «Я вылетала в сторону после шести фуэте. Потом вылетела после восьми. А потом, на спор, — шестьдесят четыре. Так же на спор, когда стоишь на одном носочке, съедаешь бутерброд. Но это всё по глупости только можно». А сорок фуэте с учётом двойных Лепешинская делала и на сцене Большого под овации, которые не уступали футбольным.

Он любил посмотреть, как революционные марсельцы разжигают в Париже пламя революции. Иногда он заглядывал в Большой только на один акт — штурм Тюильри. Эту сцену любил не только вождь: балетмейстер Василий Вайнонен поставил её изобретательно, с размахом в духе полотен Эжена Делакруа.

Жанна была богиней революционной стихии — Свободой, ведущей народ. Снова сплелись озорство и героика. Она то пародирует жеманных аристократок, то патетически ведёт французов на штурм королевского дворца. А была ещё Полина в «Кавказском пленнике» того же Асафьева — тоже озорная, кокетливая и бесстрашная.

А вот Одетта-Одиллия в «Лебедином озере» победой не стала. Лепешинская остро чувствовала, что ботичеллиевские лебединые линии ей недоступны. И обратилась к дирекции Большого с письменной просьбой освободить её от участия в «Лебедином». Между прочим, это тоже неординарный порыв — в духе Жанны из «Пламени Парижа».

Другое дело — Мирандолина. Композитор Сергей Василенко написал балет по классической комедии Карло Гольдони «Трактирщица». Эта пьеса на русской сцене прижилась, пожалуй, навсегда. Хотя как перевести на язык танца комедию, в которой на первом месте — игра слов, остроумие, репризы в диалогах? У Вайнонена и Лепешинской получился спектакль-праздник, на который послевоенная Москва ломилась, позабыв о тяготах разрухи. Лепешинская превратилась в экспансивную итальянку. Лукавая, хитрая со своими знатными поклонниками и страстная с любимым Фабрицио, она пленяла зал. Зал хохотал, как это нечасто бывало в балете: комедия состоялась! С бубном в руке Лепешинская выходила в тарантелле — и зрители с трудом сдерживались, чтобы не пуститься в пляс. Среди зрителей было немало офицеров и солдат, прошедших через госпитали: «Мирандолина» врачевала фронтовые раны.

О Великой Отечественной нужно рассказать особо. В годы сражений Лепешинская, может быть, как никто другой в артистическом мире, стала настоящим бойцом.

К лету 1941 года Лепешинская была не только депутатом Моссовета, но и ворошиловским стрелком: лёжа выбивала «десятку» и очень сожалела, что в положении стоя такой результат не получается. В начале войны она не знала, чем может помочь стране. Во время налётов вражеской авиации дежурила на крышах и чердаках, тушила зажигательные бомбы. Многие «знатные люди страны Советов» тогда занимались чёрной работой войны. Но у Лепешинской получалось на загляденье: с зарядом оптимизма, с блеском. Однако хотелось чего-то большего. Лепешинская была хорошим оратором, умела импровизировать, играть словами, потрясала аудиторию темпераментом.  Многим фронтовикам запомнились её радиообращения военных лет. Но им, конечно, хотелось не просто слышать голос балерины, но и видеть её…

Вспоминает Ольга Лепешинская: «Мы мыли полы в метро, провожали эшелоны. И вот на этом и погорела ваша покорная слуга. Почему? Как только началась война, я бросила балетные туфли за шкаф, сказала, что танцевать не буду. Только на войну! И мы вдвоем, две комсомолки — Мара Дамаева и я, пошли в райком требовать, чтобы нас послали на фронт. И очень милый полковник Гавриил Тарасович Василенко сказал: "Конечно, вы правы, но сначала вы должны пройти курсы сестер милосердия". …Он нас направил в клинику замечательного врача Петра Герцена. Мы пришли в эту клинику. Нас привели в челюстной отдел. Там находились пациенты, у которых не было половины лица. И я не помню, как я сделала шаги назад из этой комнаты, чтобы уже за дверью упасть в обморок. Я поняла, что сестры милосердия из меня не получится, надо отдавать свои силы фронту по-другому».

Однажды она выступала с речью на митинге перед бойцами, уезжавшими на фронт. Кто-то крикнул: «Лепешинская, ты лучше станцуй!». И маленькая женщина принялась отплясывать перед новобранцами. Она поняла: фронту нужно искусство. И стала инициатором создания первой фронтовой бригады Большого театра. Кроме Лепешинской в её состав вошли Асаф Мессерер, чтец Дмитрий Журавлёв, оперный бас Максим Михайлов. С этой бригадой Лепешинская прошла всю войну. Вместо сцены — лесная поляна, грунтовая площадка, кузов грузовика… На знаменитых фуэте нога ввинчивалась в землю… Но с каким восторгом смотрели на неё бойцы, многие из которых впервые видели настоящую балерину… А ещё были концерты в тылу, средства от которых шли в фонд обороны. Были съёмки для боевых киносборников. А 9 мая 1945 года, в День Победы, она танцевала в освобождённой Варшаве.

Её считали самой бесстрашной балериной и на сцене, и вне её.

На углу улицы Горького и Тверского бульвара стоит респектабельный дом с башенкой. Первоначально башенку венчала фигура балерины в танцевальной позе работы скульптора Георгия Мотовилова. Москвичи были уверены, что он лепил балерину с Лепешинской! Об этом в романе «Буря» написал и Илья Эренбург. Острословы называли этот корпус «Домом под юбкой». Балерина возвышалась над площадью Пушкина, над главной улицей страны. Началась война. Москвичи, ушедшие на фронт, писали домой: «Жива ли Лепешинская?», имея в виду не балерину, а скульптуру. И она выстояла под бомбёжками. В 1958 году скульптуру сняли «в целях безопасности». Многие москвичи огорчились: «Неужели нельзя было отреставрировать, укрепить?». Теперь Лепешинскую, взлетевшую над Москвой, можно увидеть только на старых фотографиях.

Ольга Лепешинская участвовала во всех придворных кремлёвских концертах, в том числе на юбилеях Сталина и в честь Победы в 1945-м. Возле сцены водружался стол, за которым сидели члены Политбюро, посередине восседал Сталин. Он отдавал должное таланту Марины Семёновой и Галины Улановой, но именно Лепешинская умиляла стареющего вождя молодой энергией. Он вполне обоснованно считал её первой истинно советской балериной. И покровительственно называл Стрекозой.

Некоторые эпизоды правительственных приёмов запомнились на всю жизнь: «Как-то к нашему столу подошел Иосиф Виссарионович, — вспоминала Ольга Лепешинская, — и обратился ко мне: "Как живете, стрекоза?" Когда у него было хорошее настроение, брал нас, нескольких артистов — Михайлова, Лемешева, Козловского и меня, на просмотр фильмов.

Он очень любил фильм "Волга-Волга", пересматривал его бесконечно и повторял все реплики за Ильинским. А я — за Орловой. Но потом замолкала, чтобы внимательнее его слушать. Мы все были влюблены в Сталина».

Однажды вождь посоветовал балерине в одном из спектаклей поменять пачку на юбку или платьице, что и было исполнено.

Есть и такая легенда — хотите верьте, хотите нет. Однажды на одном из бесчисленных кремлёвских приёмов балерина пила шампанское и, между прочим, сказала Сталину, что ей очень понравился бокал. На следующий же день начальник охраны вождя Николай Власик привёз ей два точно таких же бокала с гравировкой: «Попрыгунье-стрекозе от И. Сталина». Рассказывают, что Ольга Васильевна никогда с ними не расставалась! В эвакуацию в Куйбышев (ныне город Самара) шубы и драгоценности и те не брала, а драгоценные бокалы взяла. До последних дней их хранила. А после смерти балерины след исторических бокалов потерялся… Кто теперь пьёт из них шампанское? Вот вам и тайна.