Памяти учителя

Легендарный Андрей Анатольевич Зализняк. Для меня, студента, было открытием, когда оказалось, что в соседнем со мной доме он возобновил чтение курса, да не простого курса, а санскрита. Он учит лингвистической интуиции, в которой главное — осмыслить, что именно ты не понимаешь. Ответ, пожалуй, это чересчур скучно, интереснее уяснить, что же именно ты всё-таки не понял, и пуститься в поиски, погружаясь в медленное прочтение космографических гимнов Ригведы. Ученик мэтра Рену, Зализняк как структуралист дал мне метод, мерило строгости и трепетное чувство осторожности в вопросах этимологии.

Казалось бы, русское «вякать» и санскритское vac однокорневые, но, возвращаясь в течение нескольких лет многократно к предлагаемому из аудитории родству, он не освещал это предположение своим авторитетом. А в другой раз, приводя как пример опасную схожесть (при отсутствии какого-либо подлинного родства), сравнивал английское mad и mad санскритское. Внешнее «совпадение» семантики и формы, ан нет: не могло такого быть, диахрония английского языка не дала бы. В те годы выходили книги, в которых люди записывали сны на санскрите, выдавая это за истинное откровение. И был Зализняк и его сияющая макушка как маяк в безбрежном океане языков. Его супруга рассказывала, как она познакомилась с ним в пионерском лагере, где застала его за чтением французского словаря. Спустя ещё несколько лет он составит «Краткий русско-французский учебный словарь».

«Летом в Новгороде у меня не было доступа к почте. Теперь я вернулся. Отвечаю на вопросы», — подобными словами обычно начинались письма в начале учебного года. На последнее письмо от 6 ноября я так и не ответил. Письмо длинное, и каждое слово, как обычно, отчеканенное. Я обдумывал формулировки ответа, но чересчур долго. Когда Зализняк согласился быть моим научным руководителем, я ведь тоже тогда затянул, и вместо года (как он просил) защита состоялась через восемь лет.

Я планировал издать его «Очерк грамматики санскрита» и среди прочего вёл переписку насчёт указателя к нему. Теперь уже посмертное издание. ААЗ писал: «Мой очерк стоит вовсе не в ряду с Уитни или Рену, а в одном ряду с замечательной 90-страничной книжечкой Майрхофера. И в этом ряду он достаточно хорош. А при претензии на вхождение в один ряд с Уитни и Рену он немедленно становится убогим».

Я неспешно подбирал фотографию, с которой закажу гравюру, и подумал: буду проездом в Москве и сделаю новую при случае, ведь 120 лет — это самое малое, что может прожить ААЗ. Месяц назад под руку попали его правки к моему переводу Наля красной ручкой, и я снова вспомнил занятия с Андреем Анатольевичем, разные аудитории в МГУ, где проходили занятия древнеперсидским, санскритом, арабским и древнерусской акцентологией.

Он заново открывал величие Руси посредством извлечённой из глины берёзовой коры, которая пролежала в земле тысячу лет. Пришла осень, и теперь он может ответить современному Опанасу. Глина пережила ещё на два тысячелетия шумеров. Зализняк обучал меня клинописи. Переживёт ли наша с ним переписка хоть полвека? Я не знаю, не уверен. Магнитные носители и облачные хранилища не внушают доверия. Однако есть надежда. Бетон раскрошится, но берёста-то сохранится.

Только вчера у Зализняка студенты должны были сдавать зачёт по спецкурсу «История русского ударения» в МГУ. На прошлой неделе, в субботу, те, кто выступал в течение семестра у доски, получали зачёты автоматом. Дочитаны отрывки из «Космографии» Мартина Бельского. Зализняк раздаёт три разворота поздней акцентированной рукописи XVIII века. Слушатели спецкурса должны разгадать, что это за произведение. Перед нами «Хождение за три моря», почти самое начало путевых заметок: «Кони же кормят нофутом, да варят кичирис с сахаром, да кормят кони, да с маслом, порану же дают им шешни. В Ындейской же земли кони у них не родят, въ их земле родятся волы да буйволы, на тех же ездят и товар, иное возят, все делают.  Чюнерей же град есть на острову на каменом, не сделан ничем, Богом сотворен. А ходят на гору день по одному человеку: дорога тесна, а двема пойти нелзе.  В Ындейской земли гости ся ставят по подворьем, а ести варят на гости господарыни, и постелю стелют на гости господарыни, и спят с гостми. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь ек житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут; а любят белых людей.

Зиме же у них ходит люди фота на гузне, а другая по плечем, а третья на голове; а князи и бояре толды на себя въздевают порткы, да сорочицу, да кафтан, да фота по плечем, да другою опояшет, а третьего голову увертит. А се Оло, Оло абрь, Оло ак, Олло керем, Олло рагим!»

То есть снова Ындия. Зализняк уезжает в Тарусу подлечить сердце в санаторий — и вдруг… Князь Олег умер от укуса змеи. Академик Зализняк умер от израненного сердца. Внешне он полон сил, но силы покидают его. Через призму древнерусской литературы Андрей Анатольевич Зализняк всё равно возвращается к Индустану, хотя и временно не ведёт спецкурс по санскриту. Русисты потеряли звезду. Санскритологи обрели созвездие. Да станет Зализняк нашей путеводной звездой!

Супруга оберегала его от внешнего мира, но не смогла. С внучкой на руках и в тесном своём кабинете-библиотеке — таким я его запомню. Царство Небесное.