Фронтовые вёрсты Александра Лизюкова

В марте 1942 года из действующей армии на имя классика советской литературы Александра Фадеева было отправлено письмо: «Дорогой Александр Александрович! Помню нашу теплую встречу и рассчитываю на дружескую помощь в подборе хорошей редакции для нашей газеты. Наш корпус прошел большой, поистине героический путь. Вы сами понимаете, какое огромное значение имеет для бойцов, командиров и политработников своевременное, правдивое описание тех подвигов, которые они совершают. <…> Писатели же о наших героических людях часто забывают. <…> Рад был узнать, что здоровье Ваше поправляется, надеюсь видеть Вас у себя в корпусе при первом же Вашем выезде на фронт. <…> Крепко, крепко жму руку. Примите мой сердечный привет. С самыми теплыми к Вам чувствами — Александр Лизюков, командир 2-го гвардейского корпуса».

Интерес Лизюкова к писателям, дружба с ними легко объяснимы: Александр Ильич был литературно одарён, писал стихи и прозу, пробовал себя в драматургии. Однако в строчках письма Лизюкова Фадееву читается что-то более важное, то, что не укладывается в мимолётный разговор о литературных пристрастиях и, пожалуй, до сих пор не может прорваться к нашему современнику из междустрочия военных лет. Не гордыня полководца, озабоченного прославлением в веках (и славы, и солдатской любви Лизюкову в те годы было не занимать), а тревога от легкомыслия забывчивой памяти и остывших чувств, за которые вновь придётся заплатить теми жизнями, что уже были отданы за Отечество.

Трагизм этого жертвоприношения очевиден на примере судьбы самого Лизюкова в её нынешнем восприятии.

Задумываемся ли мы над тем, что вклад Лизюкова в Великую Победу определяют четыре города-героя, доблесть которых явилась и личной доблестью Александра Ильича? Оцениваем ли по-настоящему то, что фронтовые вёрсты Лизюкова отмерены шестью городами российской воинской славы?

Город-герой Ленинград: в 1920-е годы Лизюков был слушателем Высшей военной автоброневой школы в Ленинграде, преподавал на Бронетанковых курсах усовершенствования РККА; в 1930-е командовал образцовой 6-й Отдельной танковой бригадой имени С.М. Кирова Ленинградского военного округа и почти два года (с февраля 1938-го по декабрь 1939-го) томился в тюрьме НКВД по ложному обвинению, более года — в одиночной камере.  В 1942 году Лизюков помогал Ленинграду выстоять, командуя 2-м гвардейским стрелковым корпусом в операциях Северо-Западного и Калининского фронтов. Именно в расположение корпуса в марте 1942 года прибыл знаменитый партизанский обоз с продовольствием, собранным в помощь голодающим ленинградцам. Встреча партизан с панфиловцами из легендарной 8-й гвардейской дивизии, которая входила в корпус Лизюкова, во многом стала возможной благодаря героическому рейду лизюковцев на линии «Старая Русса — Холм». Неслучайно за эти бои в составе корпуса Лизюкова панфиловская дивизия была награждена орденом Ленина. Впрочем, и начиналась война для Лизюкова с противостояния многократно превосходящим силам врага в родной Белоруссии, которое по законам военной науки следовало счесть безнадёжным...

Город-герой Минск: оборона Борисова Минской области в июне 1941 года. В 25-ю годовщину тех событий генерал Яков Крейзер на страницах «Военно-исторического журнала» вспоминал о «боях между Березиной и Днепром» в одноимённой статье, посвящённой 1-й Московской мотострелковой дивизии, которая 30 июня по приказу командования выдвинулась к Борисову, чтобы задержать немцев на Березине (Крейзер, тогда полковник, был командиром дивизии). Говоря о соотношении сил, Яков Крейзер указывал, что к этому времени «заняла оборону сводная дивизия, сформированная по приказу штаба фронта из числа отходивших из района Минска неорганизованных частей, подразделений и отдельных бойцов. В самом Борисове <…> находились курсанты [танково-тракторного училища]. Но их было всего два батальона (около 500 человек), к тому же недостаточно вооруженных, почти без артиллерии и с очень незначительным количеством танков».

«Сводной дивизией» Крейзер, судя по всему, назвал воинство, сформированное Лизюковым, который случайно оказался в Борисове, направляясь в поезде к новому месту службы вместе с 16-летним сыном Юрием. Конечной точкой маршрута непредвиденно стал Борисов — дальше хозяйничали немцы. И Лизюков начал действовать. Сам. Не получая приказов и не дожидаясь их. На глазах восхищённого Симонова, своего случайного спутника в поезде. Хотя приказы были, но не о формировании сводной дивизии, а об удержании рубежа «Борисов — Березина». Известен и ответ, честный до отчаяния, который последовал на директиву штаба фронта. Начальник Борисовского гарнизона (и танкового училища), корпусной комиссар Иван Сусайков в «Рапорте» от 26 июня 1941 года сообщал, что гарнизон «для обороны рубежа р. Березина и Борисова  <…> имеет сколоченную боевую единицу только в составе бронетанкового училища (до 1400 человек). Остальной состав — бойцы и командиры — сбор "сброда" из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой, следующих на поиски своих частей командиров из тыла (командировки, отпуск, лечение) с значительным % приставших к ним агентов германской разведки и контрразведки (шпионов, диверсантов и пр.). Все это делает гарнизон Борисова небоеспособным».

Однако сводная лизюковская дивизия, которую, несмотря на неполноту состава, впору назвать именно так, рубеж удержала, принимая в свои ряды всё новых и новых красноармейцев, благодаря ей выходивших из окружения живыми. В «Строевой записке», подготовленной и подписанной Лизюковым, численность группы Борисовского гарнизона по состоянию на 18:00 29 июня 1941 года составляла 7681 человек. Названия подразделений вряд ли звучали по уставу («Часть полковника Гришина», «Часть майора Мороза», «Часть майора Кузьмина»…), однако словно в назидание врагу и безверию смывали клеймо «окруженцев» и «сброда» с истинных героев Великой Отечественной войны.

Начальником штаба группы войск по обороне Борисова Лизюков проработал по 8 июля. 12 июля Александр Ильич был представлен Сусайковым к ордену Красного Знамени. К 1 июля в сражение под Борисовом вступила Московская дивизия. 12 июля её командир полковник Яков Крейзер получил тяжёлое ранение. Десять дней спустя ему присвоили звание Героя Советского Союза. Смоленские страницы истории дивизии уже связаны с Лизюковым. Александр Ильич принял командование в августе и добился побед, которые в сентябре сделали дивизию гвардейской. Однако этому успеху предшествовал подвиг Лизюкова на Соловьёвой переправе.

Город-герой Смоленск: 5 августа 1941 года отдельным Указом Президиума Верховного Совета СССР военный комендант Соловьёвой переправы полковник Александр Ильич Лизюков одним из первых в годы войны удостоился звания Героя Советского Союза. Ни дата представления к награде, ни имя того, кто это представление подписал, в архивах не сохранились. Судьба Отечества не знала субординации. Хотя не исключено, что по стечению обстоятельств ходатайство Ивана Сусайкова о награждении Лизюкова орденом Красного Знамени подоспело тогда, когда опыт Березины приумножился в подвиге на Днепре. Именно сводный отряд Лизюкова держал переправы в Соловьёво и Ратчино, обеспечивая снабжение 16-й и 20-й армий, сражавшихся под Смоленском, а в нач.  августа организовал их выход из окружения — фактически на тогдашние рубежи обороны Москвы. По предложению Лизюкова из грузовых автомобилей ЗИС со сбитыми деревянными кабинами соорудили подводный, невидимый для авиации противника мост, по которому выходили окруженцы. Как следует из открывшихся в последние годы документов, Лизюков собирал штабы армий, а значит, в сложнейших условиях решал задачи стратегического командования, успех которого был отмечен Звездой Героя. Ещё раньше командармы 16-й и 20-й армий Павел Курочкин и Михаил Лукин были награждены орденами Красного Знамени.

Город воинской славы Ельня: колыбель советской гвардии, рождённой в контрнаступательной операции Красной армии на Ельнинском выступе. Долгожданная победа явилась блестящей кульминацией тяжкой фронтовой страды, в которой будущий успех был предварён смелым отвлекающим манёвром Московской дивизии Лизюкова, завязавшей ожесточённые бои с противником.

Город воинской славы Наро-Фоминск: непреодолимый для немцев рубеж, на который дивизия Лизюкова в составе 33-й армии генерала Михаила Ефремова выдвинулась после впечатляющего разгрома немцев под украинскими Сумами и держалась там с октября 1941 года вплоть до начала контрнаступления советских войск под Москвой. Правда, в конце ноября комдиву поручили новый, особо ответственный участок: Лизюкова назначили командиром Северной группы войск обороны Москвы.

Город-герой Москва: 29 ноября решением Ставки оперативную группу Лизюкова преобразовали в 20-ю армию (второго формирования — первое полегло в Вяземском котле). Командармом назначили генерал-майора Андрея Власова. Полковник Лизюков остался заместителем командующего, хотя, по существу, продолжил не просто выполнять свои прежние обязанности как командир оперативной группы, но и руководить боевой деятельностью новоиспечённой армии. Могло ли быть иначе, если сам Власов, начштаба полковник Леонид Сандалов и член Военного совета армии Пётр Куликов в то время находились ещё в Москве и ближний к столице рубеж обороняла группа Лизюкова, переименованная в армию?

То, что предшествовало Московской победе, даже непредвзятый наблюдатель мог бы назвать катастрофой. Будущий первый председатель КГБ СССР Иван Серов, в чине генерал-полковника назначенный начальником охраны Московской зоны обороны, без утайки говорил об этом в своих записках, на десятилетия спрятанных от любых глаз в стене подмосковного гаража и  случайно обнаруженных спустя четверть века после кончины грозного автора.

Рассказывая о поездках в боевые порядки, Серов иронически берёт в кавычки слово «фронт», поскольку части Красной армии стояли в 20–25 км от Москвы, и тут же уточняет: «"Стояли" тоже следовало бы взять в кавычки, так как <…> сотни и тысячи солдат и командиров стекались в Москву под разными предлогами. Я в одном из ежедневных сообщений написал об этом в Ставку». По наблюдению Серова, «командиры полков и дивизий мало выезжали на передний край, к бойцам, а находились в 3–4 километрах от переднего края. Поэтому в этот тяжелый момент в жизни войск не могли быстро и оперативно влиять на успешный ход боя или вовремя остановить отступление. А немцы этой нашей растерянностью и пользовались». Останавливали немцев те, кто не искал убежища вдалеке от переднего края, а вместе с бойцами и подчинёнными командирами по сантиметру отвоёвывал для страны первую большую победу: Иван Панфилов, Лев Доватор, командармы, стоявшие на подступах к Москве. В решающие ноябрьские и декабрьские дни и ночи Лизюков определил себе место на линии огня, выдвинувшись со своими бригадами в район Красной Поляны — в 30 км от Кремля, чтобы, говоря словами маршала Георгия Жукова, закрыть «дырку» в нашей обороне. На круглом столе «Военно-исторического журнала» в преддверии 25-летия разгрома гитлеровцев под Москвой Жуков подчеркнёт особую роль, которую группа Лизюкова сыграла в устранении угрозы прорыва врага в столицу и в последующем развёртывании общего контрнаступления Красной армии.

Член Военного совета Западного фронта Николай Булганин прибудет в расположение 20-й армии (группы Лизюкова) с приказом Сталина вернуть Красную Поляну, которую вынуждена была оставить 16-я армия Константина Рокоссовского. Других планов тогда просто не существовало. Георгий Жуков уточнит: «Речь шла только о Красной Поляне, но не дальше». Лизюков выполнил приказ, лично возглавив наступление 1106-го полка 331-й стрелковой дивизии в пешем строю. Отсутствие превосходства над врагом, в чём честно признавался Серов («командиры жаловались, что в ротах вместо 120 человек по 50–60 солдат, боеприпасов не хватает, из-за автоматов командиры батальонов и полков чуть не дерутся»), не позволяло нашему командованию рассчитывать на глубину наступления более чем в 20–40 км. Однако героизм простого солдата, который из последних сил теснил неприятеля в одном строю с высшим командным составом, оказался сильнее военной науки и решил дело. Серов в своих записках вторит Жукову: «Контрнаступление наших войск под Москвой началось с маленьких контрнаступлений, успех которых окрылил командование более крупных соединений, и они стали планировать и проводить наступательные операции». Освобождение Красной Поляны не просто окончательно обезопасило Москву, но и двинуло фронт. В 1966 году, ещё до выхода в свет «Воспоминаний и размышлений», Георгий Жуков откровенно признал: наступление нарастало «в порядке логического продолжения». Глубина военного успеха превосходила самые смелые надежды. 12 декабря под командованием Лизюкова был освобождён Солнечногорск, и во главе боевых порядков 35-й стрелковой бригады Александр Ильич в числе первых вошёл в город.

Город воинской славы Волоколамск: 20 декабря 1941 года успешно завершилась операция по изгнанию захватчиков из города, осуществлённая под руководством Лизюкова. Военкоры «Известий» Евгений Кригер и Евгений Катаев в статье «Конец Волоколамского направления» (21 декабря 1941 года), говоря о наступлении «частей генерал-майора Власова», беседуют именно с полковником Лизюковым, «руководившим операцией по взятию города».

У Волоколамского рубежа есть ещё одно измерение, не менее важное для памяти о нашей Победе. Именно тогда Власов наконец-то появится на командном пункте собственной армии, нарушит своё уединение в гостинице ЦДКА, в которой, к слову, проживали родственники военачальников и жена Лизюкова Анастасия Кузьминична в том числе. Причины устранения Власова от участия в решающих событиях сражения за столицу обсуждаются до сих пор: болезнь? человеческая слабость? Или начало замышленного конца, который благодаря Московской победе отсрочился на полгода, хотя всё-таки грянул в июле 1942-го в разгар воронежских боёв, когда в Кремле стало известно о пленении генерала немцами? Штаб 20-й армии некоторое время располагался в Химках. Его близость к столице позволяла адъютанту регулярно наведываться к командарму в гостиницу, доставлять на подпись оперативные документы, чтобы не испытывать гнев командующего Западным фронтом Георгия Жукова, который открыто выказал недовольство отсутствием подписи Власова на армейских бумагах. По воспоминаниям фотокорреспондента «Правды» Александра Устинова, на передовую случалось добираться общественным транспортом: на троллейбусе (!) до Химок, а дальше с десяток километров пешком. Можно ли назвать это расстоянием для армейского курьера, снабжённого легковым автомобилем? Впрочем, двусмысленность положения Власова подсказала генералу единственный выход из затруднительных обстоятельств: спрятаться за истинных героев Московской победы, представив их к заслуженным наградам.

Власов подписал два наградных листа. Начальник штаба 20-й армии полковник Леонид Сандалов был отмечен за «уменье управлять войсками в бою», организацию «взаимодействия, управления и связи между соединениями» в боях за Красную Поляну, Солнечногорск и Волоколамск. В наградном листе Сандалова к ордену Красного Знамени говорилось: «Находясь неоднократно на передовой линии фронта, показал себя смелым, решительным и храбрым командиром». Заместителя командующего 20-й армией полковника Лизюкова представили к высшей государственной награде СССР — ордену Ленина. Подчеркнув личный героизм Александра Ильича и его участие в важнейших операциях, Власов в первой же строке описания подвига вынужден был без недомолвок высказаться о заслугах своего подчинённого, который фактически исполнял обязанности командующего армией: «Тов. Лизюков с 30.ХI.41 г. по І.І.42 г. всё время руководил боевой деятельностью войск 20 Армии (выделено мной. — И.А.)».

Наградные листы Лизюкова и Сандалова до Верховного главнокомандующего не дошли. Награждения не состоялись. Сам Власов получил орден Красного Знамени и в дальнейшем не утруждал себя упоминаниями о заслугах сослуживцев в спасении Москвы. Фронтовые дороги Лизюкова и Власова разошлись бесповоротно. Анастасия Лизюкова оставила свидетельства о том, что в первый день нового 1942 года Александра Ильича вызвали к Иосифу Сталину, который объявил ему о назначении командиром 2-го гвардейского стрелкового корпуса. Надо полагать, новогодняя встреча состоялась не в Кремле, а на ближней даче Сталина и по этой причине оказалась не отражена Александром Поскрёбышевым в «Журнале посещений», первые записи в котором появились лишь к вечеру 1 января. 9 января 1942 года Лизюкову присвоили звание генерал-майора.

С этой поры география нашего повествования — города воинской славы Старая Русса, Елец и Воронеж.

Удостоенная почётного звания в год 70-летия Великой Победы, Старая Русса и есть в том числе «героический путь» 2-го гвардейского корпуса, о котором Александр Лизюков писал Александру Фадееву, оставляя фактуру событий будущим летописцам. Однако командующий Калининским фронтом Иван Конев обязан был обнародовать её не только по долгу службы, но и учитывая сопротивление предыдущему наградному листу Лизюкова. Цитирую подписанное командованием фронта представление Лизюкова к ордену Красного Знамени: «Под руководством генерал-майора Лизюкова 2-й Гвардейский стрелковый корпус, преодолев трудности бездорожья в зимних условиях, в жестоких боях с противником, успешно совершил марш-маневр от Старой Руссы до Холма, уничтожая опорные пункты немецких оккупантов в районах: Пенно, Марфино, Нагаткино (южнее Старой Руссы), обеспечив тем самым безопасность левого фланга 11-й армии и подготовив плацдарм для 1-й Ударной Армии. <…> За успешные боевые действия 3-я и 4-я бригады 2-го Гвар­дейского стрелкового корпуса переименованы в Гвардейские бри­гады».

Однако путь этого наградного листа Лизюкова из приёмной Иосифа Сталина в кабинет Верховного главнокомандующего оказался непреодолимым. Можно лишь гадать, кому оказалось под силу задержать такой документ, упрятать его под сукно, низвести до ничего не значащей бумажки, дождавшись трагического развития событий, которые в июле 1942 года поставили под удар репутацию Лизюкова. Не допущенный к награждению Лизюков, начиная с апреля 1942-го, регулярно участвовал в кремлёвских совещаниях у Сталина. Верховный главнокомандующий наряду с членами ГКО и высшим руководством Красной армии привлекал к обсуждению и выработке важнейших решений человека, чей опыт и вклад в первые победы над врагом были неоспоримыми и имели для Сталина куда большее значение, нежели положение в государственной табели о рангах.

В апреле 1942 года Лизюкова назначили на должность командира 2-го танкового корпуса, который он сам же и формировал, однако много ли найдётся командиров корпусов, приглашённых Сталиным в собеседники Вячеславу Молотову, Борису Шапошникову, Георгию Жукову? И найдутся ли вообще? В мае 1942 года Лизюков приступил к формированию 5-й танковой армии и стал одним из первых танковых командармов Советского Союза. Ни о какой сталинской опале Лизюкова в то время не могло быть и речи. Странная судьба его наградных листов вынуждала задуматься о других сановных недоброжелателях, которым, быть может, Лизюков по старшинству отдавал честь в кремлёвском кабинете вождя.

То, что случилось с 5-й танковой армией и Лизюковым в июле 1942 года под Воронежем, на первый взгляд хорошо известно. Её героическая и трагическая судьба давно и прочно заручилась своей историографией, основанной на очевидных фактах: прорыв немцев к Воронежу вынудил советское командование срочно ввести армию в бой. Директива Ставки от 5 июля застала армию в движении, но предписала начать операцию не позднее 15–16 часов, не ожидая окончательного сосредоточения всех сил. Днём ранее в район Ельца Иосиф Сталин откомандировал начальника Генерального штаба Александра Василевского, которому поручалось устранить нераспорядительность Брянского фронта, не обеспечившего приём 5-й танковой армии и постановку боевых задач, а по существу, лично отдать приказ о начале наступления во фланг прорвавшемуся врагу. Возражения Лизюкова, который предлагал избежать встречных перевозок с 3-й танковой армией, своим ходом произвести скрытное сосредоточение всех сил, не допустить ввода армии в бой по частям, а нанести массированный удар, были отвергнуты. Судьбу командарма и его танкистов препоручили высшему командованию, которое проложило армии путь по штабным картам.

Лишённая необходимой авиационной и артиллерийской поддержки, 5-я танковая армия несла значительные потери. 15 июля 1942 года Ставка выпустила Директиву о расформировании армии. Лизюкова перевели на должность командира 2-го танкового корпуса с непосредственным подчинением командующему фронтом, и вскоре он погиб в бою. Картина сложилась. Судьба завершена. Ей подведён итог, которому, казалось бы, по силам отменить многое из того, что было прежде, что славно началось под Борисовом, Смоленском и Сумами (где гвардейцы Лизюкова обратили немцев в бегство) и продолжилось под Москвой и Старой Руссой…

Такой взгляд на Лизюкова и 5-ю танковую армию давно укоренился в официальной мифологии Великой Отечественной войны, но с исторической реальностью он ничего общего не имеет.

16 июля 1942 года Лизюков напрямую через головы вышестоящих начальников отправил телеграмму Верховному главнокомандующему: «Родной товарищ СТАЛИН, очень прошу временно приостановить расформирование 5-й танковой армии. У Вас односторонняя информация. Боевые действия войск определяются не количеством пройденных километров, а результатом боев. Прикажите на месте проверить все операции нашей армии. А. Лизюков». До сих пор бытует мнение, что Сталин проигнорировал обращение командарма, подтвердив опалу Лизюкова и грядущие неприятные выводы по итогам боёв. Однако это глубочайшее заблуждение, на основании которого, к сожалению, и сегодня делаются поспешные выводы о роли Лизюкова в сражении под Воронежем. На самом деле в тот же день Верховный главнокомандующий телеграфировал: «т. Лизюкову. Считаю невозможным отменить решение о расформировании танковой армии. В настоящее время целесообразнее действовать отдельными танковыми корпусами. Сталин».

Сталин даже не сделал окончательных выводов о перспективе танковой армии как таковой, а подтвердил прежнее решение, которое ещё раз обдумал исходя из целесообразности в текущий момент. Верховный главнокомандующий ответил командарму напрямую, лично, что неоспоримо доказывает: никакого недоверия Сталина к Лизюкову не было. Вскоре Сталин признал правоту Лизюкова, о чём скажем ниже.

18 июля командарм Лизюков подписал свой последний приказ по армии и вступил в должность командира 2-го танкового корпуса. 23 июля Александр Ильич погибает в танковом бою. Однако не успела армия приступить к расформированию, как Управление штаба получает срочную телеграмму из Москвы за подписью заместителя наркома обороны Якова Федоренко «об отмене ранее изданного приказа о расформировании 5 Танковой Армии» и уже с 27 июля приступает к регулярным занятиям по боевой и политической подготовке. 28 июля 1942 года Ставка выпускает специальную Директиву № 994129 командующему войсками Брянского фронта «о сохранении управления 5-й танковой армии».

Более того, 23 июля, в день смерти Александра Ильича, управление кадров автобронетанковых войск подписало представление Лизюкова на должность заместителя командующего танковой армией. Надо полагать, той, в которой будет соответствующая вакансия. О должности командующего речь не шла, поскольку все посты были укомплектованы. Однако и использование Лизюкова в должности командира корпуса командование не считало целесообразным. К моменту рассмотрения кандидатуры Лизюкова в Ставке Верховное главнокомандование вакансией командарма уже располагало бы: в самой 5-й танковой армии, отменить расформирование которой мог лишь Сталин, в конце концов оценивший опыт Лизюкова. После тяжелейших воронежских испытаний наступал желанный перелом, который проявлялся даже в настроении бывшего командарма. По воспоминаниям очевидцев последнего дня Александра Ильича, Лизюков «был в ровном, хорошем настроении, но ехать на операцию <…> ему очень не хотелось». Образ подавленного неудачами военачальника — не более чем беллетристическая выдумка, охотно поддержанная теми, кому хотелось представить Лизюкова именно таким.

В 2015 году был найден документ чрезвычайной важности: ранее неизвестные письменные свидетельства Михаила Катукова о гибели Лизюкова.

Под Воронежем Катуков командовал 1-м танковым корпусом и был «соседом» Лизюкова в полосе наступления. Обнаруженные свидетельства отчасти повторяют сказанное маршалом в его мемуарах «На острие главного удара». Однако всегда ли можно назвать мемуары прямой речью самого автора? Вдова маршала Екатерина Катукова в письме автору этих строк твёрдо настаивала, что Михаил Ефимович к помощи литературных обработчиков никогда не прибегал, писал самостоятельно. И всё же может ли что-нибудь сравниться по ощущению первичности, истинности со старой картонной папкой с завязочками из тесьмы и надписью рукою маршала бронетанковых войск: «Рукопись. Память сердца. Черновики. 1 вариант»? 381 лист, исписанный синими чернилами с попутными исправлениями, уточнениями и датой на последней странице: 17 января 1965 года.

Свидетельства Михаила Катукова необходимо привести целиком: «К т. Лизюкову приехал тов. Чибисов (генерал-лейтенант, командующий оперативной группой Брянского фронта, которому подчинялся танковый корпус Лизюкова. — И.А.) и, видя неуспех, начал оскорблять т. Лизюкова и обвинять танкистов в трусости. Это было несправедливо, дело было не в трусости, а в отсутствии средств подавления врага. т. Лизюков был глубоко оскорблен и вместе с комиссаром корпуса сел в танк и еще раз повел корпус в атаку. Рядом с ним пошел еще раз в атаку и правый фланг корпуса, где действовала тяжелая бригада т. Юрова и 1 гв. танковая бригада. Танки наши горели, но и эта атака была отбита. т. Лизюков вместе с комиссаром и остальными членами экипажа погибли в танке, и танк остался на поле боя, на территории, занятой врагом. Я приказал командиру 1-й гв. бригады т. Горелову прикрыть огнем и частичной контратакой эвакуацию танка т. Лизюкова. Это было сделано. Но все в танке были мертвы. Снаряд разорвался в танке. Вскоре приехал т. Рокоссовский и приказал прекратить бесплодные атаки. т. Лизюкова и его товарищей мы похоронили у с. Сухая Верейка».

На карте Воронежской области села с таким названием нет. Хотя известный воронежский историк и краевед Павел Попов разгадал загадку, прояснив топонимику восточной части села Лебяжье, где поблизости от Знаменского храма поисковики в 2008 году обнаружили братское фронтовое захоронение с останками Лизюкова и семи неизвестных воинов: «Это была Верейка! На карте межевания Землянского уезда конца XVIII века она подписана как деревня Верейка. В справочнике 1865 года (сведения 1859 года) — владельческий хутор Малая Верейка, в книге 1900 года "Населенные места Воронежской губернии" — сельцо "Малая Верейка (Северцево)": здесь второе название указывает на фамилию помещиков, которые владели этими дворами не только в XIX веке, а еще и при Петре I. <…> В 1932 году это было село Малая Верейка с 464 жителями. На советской военной карте 1942 года читаем: "Мал. Верейка (Сиверцово)", на немецкой карте того же времени — Mal. Wereika. Долгое время вызывало неудобства одновременное существование в нашей области двух сёл с одинаковым названием "Малая Верейка". Одно из них и поныне зовётся Малой Верейкой и относится к соседнему Семилукскому району. А другое — с Северцевой улицей (её историческое название держится веками) — было официально включено в состав Лебяжьего решением облисполкома от 1968 года.

Если маршал Катуков под Сухой Верейкой подразумевал Малую Верейку, то он был предельно точен в обозначении пусть не села, но места захоронения: мемуарист пишет "близ села Сухая Верейка", а не "в селе Сухая Верейка"».

7 мая 2009 года останки Лизюкова и семи неизвестных воинов торжественно захоронили на Мемориале Славы в Воронеже. На могиле героев в канун 65-й годовщины Великой Победы установили памятник.

В «Памяти сердца» Михаила Катукова героическая смерть Лизюкова в бою и похороны погибших товарищей «у села Сухая Верейка» — одно из самых незабываемых событий всей Великой Отечественной войны, в котором будущему маршалу бронетанковых войск довелось лично участвовать. Никакой тайны для Катукова в гибели Лизюкова не было.

Однако как тогда понять хрестоматийную реплику Сталина из разговора с одним высокопоставленным военным: «Лизюков у немцев? Перебежал?» (эпизод встречается в публицистике Александра Кривицкого и Давида Ортенберга, главного редактора газеты «Красная звезда» в годы войны).

Владимир Туманян, сын дивизионного комиссара Гая Туманяна — товарища Лизюкова и комиссара 5-й танковой армии, вспоминал: «Осенью 1942 года отец был на аудиенции у Сталина. Сталин начал разговор с вопроса о Лизюкове. Из вопросов и тона Сталина можно было понять, что он подозревает Лизюкова в том, что тот хотел перебежать к немцам. Отец отвечал, что Лизюков был лично предан Сталину, и с  жаром защищал Александра  Ильича». Защищал не от неопределённости судьбы, которая позднее возникла в пересудах об этой кремлёвской аудиенции (погиб? перебежал?), хотя о гибели Лизюкова в бою говорит соответствующая запись в «Журнале боевых действий Брянского фронта» за 24 июля. Защищал Лизюкова от подозрений в дурных намерениях. Сталин уже 24 июля (по свидетельству Александра  Василевского) знал о гибели Лизюкова, однако не мог представить себе, что опытный командир способен без злого умысла позволить себе такую беспечность, как участие в бою в качестве простого танкиста. Предположение о преступных намерениях Лизюкова Туманян опровергнул, поскольку Гай Лазаревич не мог не знать о том, что в своём фронтовом дневнике в те июльские дни 1942 года записал о выезде Лизюкова в боевые порядки другой офицер 5-й танковой армии — капитан С.Г. Столяров: «…Лизюков получил приказание Чибисова сесть в танк и на месте руководить боем. Лизюков ожидал подхода одной своей бригады и просил командующего отменить его приказание, доказывая, что до подхода бригады необходимо его присутствие на командном пункте. Чибисов подтвердил свое приказание. Лизюков в танке выехал на поле боя и скоро оказался в расположении неприятеля. Его танк был подбит, а сам Лизюков убит или смертельно ранен».

Прямой, дважды подтверждённый приказ командования предписал Лизюкову действовать так, как не мог себе представить Сталин и не планировал действовать сам Лизюков. В 1942 году  это дало повод обвинить Александра Ильича в неумении руководить войсками, а также исключить его из посмертного представления к ордену Красного Знамени в августе 1942 года. Однако уже в январе 1943 года Сталин поддерживает предложение командования бронетанковыми войсками о назначении вдове Лизюкова пожизненной персональной пенсии в размере 500 рублей в месяц, сам добавляет в решение Совнаркома Союза ССР пункт о выплате Анастасии Кузьминичне единовременного пособия и в готовом к подписанию документе собственноручно увеличивает размер выплаты в два раза: с 10 до 20 тыс. рублей. 2 июля 1943 года имя Героя Советского Союза генерал-майора Александра Лизюкова присвоили 1-му Саратовскому Краснознамённому ордена Красной Звезды танковому училищу.

Вклад Лизюкова в разгром немцев 1943 года был всенародно подтверждён. Страшно подумать, каким случилось бы наступление гитлеровцев на Сталинград без героизма Воронежа, если даже с воронежским отягощением они вышли к берегам Волги и хребтам Кавказа? Однако темпы оказались потеряны. Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Федор фон Бок был смещён Адольфом Гитлером, причём впервые унижение опалы фон Бок пережил под Москвой, командуя группой армий «Центр», которую оставил после поражения от Красной армии. И в 1941-м, и в 1942 годах на острие главного удара фон Боку противостоял Лизюков.

Четыре представления Лизюкова (одно — к ордену Ленина и три — к ордену Красного Знамени) не завершились награждением, но моральный долг история ему вернула.  22 января 2014 года Экспертная комиссия Общевойсковой академии Вооружённых сил Российской Федерации (бывшей Академии имени М.В. Фрунзе, которую Александр Ильич окончил в 1927 году), рассмотрев обращение ветеранов Великой Отечественной войны города Воронежа и Воронежской области и «изучив материалы его командирской и военной деятельности», пришла к выводу, что Лизюков достоин присвоения звания Героя России (посмертно).

Это решение продолжило славную историю 5-й танковой армии. 29 мая 1943 года, в годовщину образования армии, в летописи 5-й танковой с уважением и благодарностью были названы «основоположники» армии и «организаторы в разгроме врага»: генерал-майор Гай Туманян, полковник Павел Другов, которые находились рядом с Лизюковым, и преемники Александра Ильича на боевом посту. При этом завершал достойный список командиров тот, кто в жизни открывал его: «И СЛАВА ПАВШЕМУ ГЕРОЮ-КОМАНДАРМУ ЗА РОДИНУ ГВАРДИИ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ ГЕРОЮ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ЛИЗЮКОВУ».

Именно так, большими буквами.