Джек Лондон-военкор

Ветеран американской журналистики Фредерик Палмер, в течение 50 лет освещавший вооружённые конфликты в разных частях света, назвал Русско-японскую войну первой в истории человечества, привлёкшей внимание всей мировой прессы. Британский публицист Пол Френч в нач. XXI века добавил: в ту войну репортажи с мест событий впервые уже наутро попадали на страницы газет даже на другом краю Земли.

Помимо журналистов из Японии и России на этот театр военных действий съехалось более 200 корреспондентов из Европы, Америки и Дальнего Востока: Русско-японская война воспринималась как важнейшее событие на планете. На её освещение тогдашние СМИ истратили астрономическую по тем временам сумму в 10 млн долларов (три четверти расходов пришлось на американские и британские издания).

К маю 1904 года при русской Маньчжурской армии аккредитовалось 46 журналистов, в том числе два десятка из-за рубежа. К концу сентября их число перевалило за 70, а всего за время войны в расположении русской армии перебывало почти полторы сотни военкоров: 102 отечественных плюс 41 из Великобритании, США, Франции, Германии, Италии и ряда других стран.

А что на другой воюющей стороне? К нач. марта 1904 года в Токио съехалось до полусотни иностранных корреспондентов, в основном англичан и американцев. Ныне их имена быльём поросли, кроме одного — Джека Лондона.

В юности, как большинство сограждан моего поколения, я зачитывался произведениями этого литератора и до сих пор горюю о том, что ему было отпущено всего сорок лет жизни. Надо ли говорить, что я почувствовал, недавно узнав, что очевидцем войны, в которой погиб мой прадед Афанасий Иларионович Решетников, был и Джек Лондон?

О том, что Лондон работал на той войне военкором, в нашей стране мало кто и мало что знает. Пяток соответствующих публикаций, которые я обнаружил в Рунете, содержит лишь отрывочную информацию и к тому же пестрит разного рода нелепостями. А главное — цельного рассказа об этой странице его биографии в российских источниках я не нашёл. Таким образом, то, что вы прочтёте дальше, публикуется у нас впервые и стало результатом кропотливого изучения зарубежных материалов. 

Из них я узнал, что Лондон был ещё и отменным мастером светописи. В 2010 году в США вышла книга «Джек Лондон — фотограф», где он назван «одним из ведущих фотожурналистов тех дней. Во время крупнейших международных событий его фоторепортажи попадали на первые полосы печатных изданий».

В незаурядных способностях Лондона-фотографа читатель легко убедится, разглядывая его снимки. Их я нашёл, проведя, разумеется, виртуально, целую неделю в калифорнийской библиотеке, основанной век назад железнодорожным магнатом и меценатом Генри Хантингтоном. В ней хранится 12 тыс. (!) снимков, так или иначе связанных с Лондоном, в подавляющем большинстве сделанных им самим, в том числе около тысячи фото, снятых на Японо-русской войне. Как заметил в своей статье «Джек Лондон — военкор»[1] автор ряда книг по военной истории Джон Манчини, «он первым прислал в Соединённые Штаты фотоснимки с той войны». Многие из них я использую ниже, где только возможно — с подписями самого Лондона, взяв их в кавычки.

Американские исследователи творчества Лондона до сих пор гадают, что побудило его примкнуть к компании журналистов, которые сами себя считали стервятниками (Vultures) и отправились на Японо-русскую войну — именно так многие из них её называли, наблюдая с японской стороны как на очередное шоу, сулившее деньги, славу и щекочущие нервы приключения. Кое-кого смущает то обстоятельство, что Джек, человек левых взглядов, поехал туда в качестве спецкора газеты «Сан-Франциско экзаминер». (Его мировоззрение наглядно характеризует триптих из семейного фотоальбома, где слева изображён Фридрих Энгельс, а справа — английский поэт, прозаик, художник, издатель Уильям Моррис, в 1883 году вступивший в первую социалистическую партию Великобритании.)

«Сан-Франциско экзаминер» принадлежала медиамагнату Уильяму Рэндольфу Херсту, который делил с Джозефом Пулитцером титул короля жёлтой прессы и своё кредо выразил фразами: «Моя газета должна выглядеть так, чтоб её могли и хотели читать все — полуграмотные эмигранты, невежды, жители городского дна, подростки» и «Главный и единственный критерий качества газеты — тираж».

«Мог отправиться туда [на Японо-русскую войну. — Авт.] от журналов "Харперс" или "Кольерс" либо от газеты "Нью-Йорк геральд", но наилучшее предложение мне сделал Херст», — признался Лондон в одном из писем друзьям. Незадолго до этого он ушёл от жены к Чармиан Киттредж, с которой официально оформил отношения в конце 1905 года, чтоб провести с ней остаток жизни. В своих мемуарах, изданных в 1921 году, пять лет спустя после безвременной кончины писателя, Чармиан так объяснила его решение принять предложение Херста: «Джек Лондон, заканчивавший морской роман ["Морской волк". — Авт.] и, как всегда, нуждавшийся в деньгах, принял предложение отправиться корреспондентом в Японию от газеты "Экзаминер". Он спешно закончил книгу и устроил свои денежные дела так, чтоб супруга [первая жена Бэсси Маддерн. — Авт.] и дети получали твёрдое месячное содержание».

К тому же своим убеждениям Лондон не изменил и войну Японии с царской Россией освещал как схватку двух империалистических держав за одинаково неправое дело. Да и не корысти ради он отправился на Дальний Восток. Как литератор, Лондон нуждался в новых впечатлениях и хотел доказать, что не лыком шит и в роли военного корреспондента. Двумя годами раньше он уже пытался попробовать себя в этом качестве на Англо-бурской войне, да опоздал. За пару недель до её окончания всегда готовый ехать хоть на край света Джек отправился в Южную Африку, но успел добраться лишь до британской столицы, где узнал, что англичане взяли верх, подавив сопротивление буров.

7 января (здесь и далее — по новому ст.) 1904 года вместе с группой других журналистов он отплыл из Сан-Франциско в Йокогаму на борту американского парохода Siberia («Сибирь»).

Джек Лондон — в самом центре. Третий справа — упомянутый в самом начале Фредерик Палмер, а второй слева — Роберт Данн, о котором речь пойдёт дальше

Когда Siberia бросил якорь в Йокогаме, Джек откололся от попутчиков: те отправились прямиком в столицу Японии, а он ненадолго задержался в городе, где уже побывал десятью годами раньше, занимаясь добычей морских котиков. Тряхнув стариной, он обошёл все знакомые питейные заведения, не забывая то и дело пускать в ход фотокамеру, с которой не расставался с конца предыдущего века до конца своей недолгой жизни.

Через пару дней Джек тоже приехал в Токио. Там местные власти разместили всех зарубежных военкоров в лучших гостиницах и принялись всячески ублажать: возили на экскурсии, устраивали банкеты и развлечения с гейшами, проводили пресс-конференции и интервью с членами кабинета министров. Но в Корею, где вот-вот должна была высадиться, чтоб двинуться в Маньчжурию, японская армия, журналистов под разными предлогами не пускали и держали на голодном информационном пайке. Американский посланник в Токио Ллойд Гриском впоследствии вспоминал: вся переписка работавших в Японии иностранцев подвергалась строжайшей цензуре, «о какой раньше никто даже не слышал». «Мы были под постоянным надзором японских властей», жаловался военкор лондонской «Дейли телеграф», и «нам неоднократно угрожали арестом». В свои редакции зарубежным журналистам дозволялось пересылать лишь фразу «Всё идёт по плану», — негодовал Фредерик Палмер. Японцы же тем временем эшелон за эшелоном перебрасывали войска в порты, а оттуда — на материк.

В отличие от коллег Джек Лондон не стал ждать у моря погоды и 27 января тайком сел на поезд до Кобе, откуда надеялся на каком-нибудь судне добраться до Кореи. В Кобе, однако, «попутку» он не нашёл. То же самое повторилось в Нагасаки. Наконец, в Моджи ему удалось достать билет на пароход, чтобы 1 февраля отправиться в Пусан. Перед отплытием Джек решил побродить по городу и пофотографировать. Следующую серию снимков он сделал в Корее, но я умышленно воспроизвожу их здесь: они отлично иллюстрируют то, что приключилось с ним в Моджи.

Лондон демонстрирует часовому свой «Кодак»

«Твой покорный слуга[2] и друзья»

Там он напоролся на стражей порядка, принявших его за лазутчика. «Поднялась суматоха, — говорилось в его корреспонденции "Как Джек Лондон в Японии попал в тюрьму". — Капитаны, лейтенанты и рядовые служащие полиции тараторили, перебивая друг друга, и бегали туда-сюда. Я угодил в целый рой синемундирников с медными пуговицами и тесаками. Местные жители, словно мухи, облепили двери и окна, чтоб поглазеть на "русского шпиона". Поначалу это выглядело довольно занятно».

Уже вскоре, однако, Лондону пришлось вспомнить, как в 19-летнем возрасте он отсидел 30 дней за решёткой по обвинению в бродяжничестве[3]. Не удовольствовавшись проверкой документов, японцы доставили его в полицейский участок, где подвергли многочасовому допросу. Первый вопрос звучал так: «Ваше звание?»

 «Моджи на военном положении, — описал Лондон свои злоключения в письме Чармиан. — Японская полиция: "очень жаль", — но арестовала меня. Разумеется, я упустил пароход. "Очень жаль", но они отвезли меня в понедельник вечером в город Кокура. Снова допрашивали. Держали под арестом. Во вторник судили. Оправдали. Оштрафовали на пять иен и конфисковали фотокамеру. Телеграфировал американскому посланнику в Токио. Теперь он пытается вернуть аппарат».

3 февраля в «Сан-Франциско экзаминер» напечатали новость:

«Джек Лондон в японской тюрьме», куда он попал «за использование фотокамеры»

Напомню: диппредставительство США в Японии в тот момент возглавлял Ллойд Гриском. Он апеллировал к японскому министру иностранных дел барону Дзютаро Комуре:

         — Нельзя ли вернуть мистеру Лондону конфискованный у него фотоаппарат?

         — К сожалению, это невозможно: по нашим законам всё изъятое у арестованного в момент задержания считается орудием преступления и поступает в доход государства.

         — Это касается любого правонарушения?

         — Да.

         — А если я назову преступление, которое всё-таки выпадает из общего правила, вы вернёте фотокамеру?

         Немного подумав, глава японского МИДа ответил:

         — Хорошо, я так и сделаю.

         — Как насчёт изнасилования?

         Комура расхохотался и велел отдать Джеку Лондону его «Кодак».