Летняя прогулка графа Румянцева

Один из лучших русских полководцев граф Пётр Александрович Румянцев-Задунайский добрую половину своих побед одержал в одно-единственное лето богатого на события 1770 года. Это было 250 лет назад... 

Генерал-фельдмаршал Пётр Александрович Румянцев-Задунайский (1725–1796) (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

Спору нет, к тому моменту он уже вошёл в историю благодаря победе при Гросс-Егерсдорфе и блистательно проведённой Кольбергской операции. Тогда его противниками были пруссаки — с их лучшей для того времени армией. И всё-таки без Ларги и Кагула послужной список фельдмаршала значительно блекнет.

 

Теоретик

А начинался этот славный год с крупнейшей военно-теоретической победы Румянцева: он создал «Обряд службы» — ключевой труд в истории русской военной мысли. Пётр Александрович возжелал дополнить существовавшие уставы и инструкции и представил краткий, но действенный кодекс, учебник для офицеров, лучшее руководство по боевой подготовке. С его введением преодолевался разнобой в обучении и воспитании войск. Спустя 18 лет в ходе потёмкинской военной реформы «Обряд» станет уставом всей русской армии. В подзаголовке его сказано, что он дан для «отправления в 1-й армии ее императорского величества, вверенной в команду генерала и кавалера графа Румянцева; в главной квартире в городе Летичеве» в марте 1770 года.

Той весной накануне выступления против турок Румянцев рассылал «Обряд службы» по полкам с подробной инструкцией: «Полковым командирам рекомендую накрепко своим штаб- и обер-офицерам подтвердить, дабы мною изданный "Обряд службы" не довольно прочесть, но и всегда в крепкой памяти иметь. <…> Для лучшего же знания иметь всегда в кармане при себе». Генерал отучал офицеров от благодушного барства, от привычки окружать себя усадебным комфортом, несовместимым с походными условиями. Война — так по-военному!

К кампании 1770 года 1-я армия подошла выученной. Граф Румянцев был сыном века Просвещения и к учебным книгам, инструкциям, теоретическим рецептам относился крайне уважительно. Потому и считал «Обряд службы» одной из главных своих побед.

 

«Было войско в страшном бою»

Ну а далее — наступление по долине реки Прут. Топонимика этого края в русской военной истории представлена щедро. Вот и курган Рябая Могила памятен по походу Петра Великого. Тогдашние россияне помнили строки Феофана Прокоповича: «За Могилою Рябою над рекою Прутовою было войско в страшном бою».

Это про 1711 год, про петровские времена. А армия Румянцева подошла к кургану в июне 1770-го. Тем летом граф намеревался изменить ход кампании, проверить свои теоретические наработки, взбодрить русские войска и сломить дух османов. Первостепенная задача — предотвратить соединение турецких и крымских сил и их совместное наступление.

Корпус генерала Николая Репнина — авангард румянцевской армии — уже несколько недель держал позиции возле Рябой Могилы. Он нёс большие потери из-за эпидемии чумы, ставшей проклятием наших войск в той войне, и с трудом оборонялся.

Сражение при Рябой Могиле стало первой победой Петра Румянцева летом 1770 года (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

Противостоящие ему силы крымского хана Каплан-Гирея, насчитывавшие 70 тыс. воинов, состояли преимущественно из кавалерии. Как раз в том 1770 году Каплан-Гирей занял ханский престол (а спустя несколько месяцев после битвы при Рябой Могиле он потеряет власть и ещё через полгода скончается от той же чумы). Уже имела место краткая стычка одного из отрядов крымского воинства со вторым румянцевским авангардом под началом генерала Фридриха Вильгельма (на русский лад — Фёдора Васильевича) Баура, и крымчаки вынуждены были отступить к основным силам, сосредоточенным именно у кургана.

Румянцев прорвался к Репнину 16 июня и решил атаковать крымскую лаву несколькими отрядами, действовавшими во многом самостоятельно, но при этом оглушающими врага одновременно с разных сторон. С самого утра 17 июня кольцо вокруг лагеря Каплан-Гирея стало сжиматься. Хан быстро понял, что окружение грозит гибелью. Но ответить контратакой побоялся и предпочёл отступить, огрызаясь кавалерийскими вылазками против наступающих войск Румянцева.

Командующий 1-й армией ошарашил неприятеля новинками: прежде всего отказался от рогаток — громоздких заграждений, которыми традиционно прикрывали пехоту от вражеской конницы. Вместо этого заговорила артиллерия, отпугивая и поражая лошадей и всадников. В результате побитый хан отвёл войска к реке Ларге, потеряв около 400 бойцов. Потери русских — 46 человек. Корпус Репнина был спасён: бравый генерал проявил себя в атаке, и, что важно, способ наступления дивизионными каре продемонстрировал свою состоятельность.

Командующий подтвердил правоту своего наблюдения: «Я того мнения был и буду, что нападающий до самого конца дела все думает выиграть, а обороняющийся оставляет в себе всегда страх соразмерно сделанному на него стремлению». Летом 1770 года генерал-аншеф сумел показать всему миру, что такое стремительная наступательная тактика, в которой главное — разгром армии противника, а не позиционные успехи.

В том бою при Рябой Могиле отличился храбрый (хотя тогда ещё не всероссийски известный) генерал-майор Григорий Потёмкин: его войска захватили знамя неприятеля. Под началом Румянцева служил и будущий первый министр народного просвещения Российской империи малоросс Пётр Завадовский.

Румянцев, как говорится, ошпарил турок, но поход ведь только начинался. И девиз оставался прежним: «Искать неприятеля, уничтожить все его покушения и чрез то доставить защиту и безопасность занимаемому краю». Вообще-то Пётр Александрович не любил торопиться. Но вальяжность мигом слетала с него в экстремальных ситуациях, когда требовалось спасать армию.

 

Слава и достоинство

В это время пришла весть о Чесменской победе русского флота под командованием графа Алексея Орлова и адмирала Григория Спиридова. После разгрома турок на море удалось взять под контроль Дарданеллы, сковав османские коммуникации. Считалось, что не за горами и освобождение Греции. Генерал-аншефа Орлова прославляли тогда в Петербурге как никого и никогда. Он стал графом Орловым-Чесменским. Воевать в те дни приходилось также и в Польше, и в Грузии. И Румянцев за Дунаем не собирался уступать инициативу Каплан-Гирею, укрепившемуся на берегу Ларги.

Светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический (1739–1791) (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

Перед новым выступлением на военном совете командующий 1-й армией заявил: «Слава и достоинство воинства российского не терпят, чтобы сносить неприятеля, в виду стоящего, не наступая на него».

Турки и крымские татары расположились в четырёх укреплённых лагерях на прибрежных высотах. Конные отряды крымчаков проводили разведку. Но Румянцев решился на скрытую переправу через Ларгу и неожиданную молниеносную атаку. Свои силы он разделил на четыре группы: одной руководил сам, во главе других стояли Пётр Племянников, Фридрих Баур и Николай Репнин. Основной удар предполагалось нанести по правому крылу противника, а 6-тысячная дивизия генерал-поручика Племянникова должна была атаковать левый фланг, сковать действия неприятеля и отвлечь его от наступления главных сил. От линейного построения Румянцев снова отказался: атака производилась малыми каре, которые в бою превращались в рассыпной строй.

Под рукой у Каплан-Гирея на тот момент было 80 тыс. воинов, из них 65 тыс. — крымчаки. У Румянцева в два с лишним раза меньше. Оставив в своём лагере горящие костры, под покровом ночи с 6 на 7 июля русские войска быстро и организованно переправились через Ларгу.

Против атакующих русских Каплан-Гирей бросал лёгкую кавалерию. Орды конников пытались помешать наступающим отрядам Репнина и Племянникова, действовавшего на левом фланге. Но артиллерийские батареи своим огнём препятствовали движению неприятельской конницы, и, отбив две атаки, гренадеры Племянникова решительно пошли в штыковую и ворвались во вражеский лагерь. Турецкая пехота дрогнула первой, за ней в бегство пустились и крымские кавалеристы.

В сражении при Ларге армия Румянцева одержала победу над превосходящими её более чем в два раза силами противника (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

«ГРАФ РУМЯНЦЕВ МНЕ ДОНОСИТ, ЧТО, ПОДОБНО ДРЕВНИМ РИМЛЯНАМ, МОЯ АРМИЯ НЕ СПРАШИВАЕТ: СКОЛЬКО НЕПРИЯТЕЛЕЙ, НО ТОЛЬКО — ГДЕ ОНИ?» — ХВАСТАЛА ИМПЕРАТРИЦА В ПИСЬМЕ ВОЛЬТЕРУ.

Вся артиллерия, обоз и восемь знамён достались победителям. «Хотя неприятель <…> устремлялся давать отпор, но ни сила орудий, ни персональная его храбрость, которой в сем случае надлежит отдать справедливость, не постояли против превосходного мужества наших солдат, которые коль скоро коснулись поверхности горы, то и сделались мы победителями, а неприятель с превеликим уроном в наглой обратился бег», — отписывал Румянцев в Петербург.

В битве при Ларге окончательно подтвердилось превосходство армии Румянцева в воинской выучке. Об этом красноречиво свидетельствует статистика потерь: противник потерял более тысячи убитыми и не меньше ранеными, а русские — всего 90 человек, из которых погибшими — 29.

Сказывалось и превосходство в артиллерии — качественное и количественное. Конечно, турок и крымских татар не сравнить с немцами, сражавшимися под дланью Фридриха Великого, но у османского султана имелись и козыри: почти неограниченные мобилизационные возможности и религиозный фанатизм. Если в разгар сражения турки входили в религиозный экстаз, они бились куда упорнее, бесстрашно глядели в лицо смерти. При Ларге Румянцеву удалось стремительным натиском пресечь подобную вспышку фанатизма: Каплан-Гирей слишком быстро проиграл сражение.

Сражение при Кагуле в 1770 году. Гравюра 1770–1780-х годов (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

В Петербурге в честь этой победы палили орудия. Виват, Ларгская виктория! Но, несмотря на чувствительные потери, турецко-крымское войско не было разбито, и Румянцеву недосуг было купаться в лучах славы. Ведь русская армия оказалась в ещё более опасном положении...

 

Вальяжный противник

Теперь противник Румянцева — великий визирь Османской империи Иваззаде Халил-паша. Об этом визире можно сказать словами Гавриила Державина (посвящёнными, правда, другому человеку): «Сын роскоши, прохлад и нег».

Да, он был опытным и удачливым полководцем, хорошо знал особые качества турецкого воина и умел влиять на своих бойцов как мало кто из тогдашних военачальников. Но красиво пожить этот генерал любил пуще всего на свете! Это он окружал себя неслыханной роскошью даже в дальних походах. Это он весьма охоч был до утех плотских и гастрономических… Как-никак потомственный полководец и вельможа! Появившийся на свет в доме великого визиря Хаши Иваззаде Мехмед-паши и бывший любимцем властного отца, он никогда не ведал нужды. Богатый избалованный генерал. Именно такого соперника судьба подбросила Румянцеву в решающие дни той войны.

Генерал-фельдмаршал Николай Васильевич Репнин (1734–1801) (фото предоставлено М. Золотарёвым)

 

Халил-бей получил точные донесения о состоянии армии Румянцева — немногочисленной и изнурённой. И спешил истребить неприятеля. Каплан-Гирей гарантировал османскому военачальнику поддержку: его потрёпанная конница готова была атаковать русских с тыла.

К тому времени поход и впрямь переутомил 1-ю армию. Дело было не только в эпидемии: критически не хватало продовольствия. Голод трепал русские войска сильнее татар и турок. У Румянцева имелось немало причин для отступления, он мог прервать поход — слава победителя при Ларге не пострадала бы. Враг же у берегов глубоководного Кагула готовил ему ловушку: турки на судах переправились через Дунай, после чего поклялись не отходить до тех пор, пока не разобьют неверных. 150-тысячная турецкая армия в состоянии полной боевой готовности...

Румянцев ожидал поступления провианта. Между тем положение складывалось отчаянное: русский лагерь был зажат между двумя озёрами, с фронта и тыла наступал враг, имевший огромное численное преимущество. Но и в той критической ситуации генерал-аншеф вполне владел собой, демонстрировал спокойствие и даже несколько насмешливую уверенность.

Сохранился исторический анекдот. Перед утром, навсегда прославившим российские войска, турки переменили выгодное своё местоположение и, показывая, что приготовляются к сражению, остановились и хотели располагаться станом. Румянцев же, смотря в сие время в зрительную трубу, сказал бывшим с ним офицерам: «Если турки осмелятся разбить в сем месте хотя одну палатку, то я их в ту же ночь пойду атаковать». В то лето он был решителен как никогда — ни до, ни после 1770-го.

Румянцев чувствовал: это его звёздный час. Выстояв в бою при Кагуле, русские приучат противника к незавидной роли. А чтобы одолеть турок в войне, нужно заставить их бояться. Впрочем, нам легко рассуждать сейчас, когда мы знаем об одержанной победе, но не стоит забывать об опасной ситуации, в которую попала тогда русская армия. Тут и до бесславного разгрома недалеко, сам генерал-аншеф был под дамокловым мечом: окажись турки порасторопнее — его ждали бы гибель или плен. Если бы не Рябая Могила и Ларга, быть может, Румянцев и не решился бы на кагульское наступление. Но он уже познал науку побеждать и не сомневался: если своевременно повторять пройденное — успех никуда не убежит. А солдаты и офицеры привыкли за прошлые сражения и к рассыпному строю, и к наступлению каре.

Румянцев располагал 17-тысячной армией, ещё 6 тыс. прикрывали обоз. Но он не стал ждать турецкой атаки, назначенной на 21 июля.

 

Пулями да штыком…

Предупредив удар, в час ночи русские войска покинули позиции и приблизились к укреплениям противника на расстояние пушечного выстрела. Заметив нападающих, турки отрядили им навстречу многочисленную лёгкую конницу. Её остановили огнём. Снова сработал принцип Румянцева: сдерживать напор вражеской кавалерии не рогатками, но артиллерией, пулями да штыком.

Непрестанно гремела канонада — и русская артиллерия показала превосходство и над конницей, и над артиллерией противника. Но, когда воины генералов Петра Племянникова и Петра Олица готовились штурмовать окопы неприятеля, туркам удалось ошеломить их внезапной атакой. Янычары выскочили из лощины, пролегавшей поперёк линии окопов. Они врезались в каре Племянникова и сумели привести наступавших в замешательство. Колонна Олица едва не попала в окружение. На левом фланге, правда, дело обстояло благополучнее: Баур смог прорвать турецкую оборону и овладеть вражескими батареями.

Аллегория на победу Екатерины II над турками и татарами. Худ. С. Торелли. 1772. Фрагмент. Императрицу в виде богини Минервы, восседающую в триумфальной колеснице, сопровождают воины — ближайшие сподвижники, среди которых П.А. Румянцев, А.Г. Орлов, Н.В. Репнин и другие (фото предоставлено М. Золотарёвым)

Войска Племянникова потеряли строй и запаниковали, пытаясь укрыться среди солдат Олица. Это не входило в планы главнокомандующего, до той поры наблюдавшего за сражением в компании герцога Брауншвейгского. Румянцев невозмутимо бросил: «Теперь настало наше дело». Резво оседлал коня и поскакал туда, в самую гущу потрёпанного каре Племянникова… Одного его возгласа «Ребята, стой!» оказалось достаточно. Тут же русские герои встряхнулись, сомкнули ряды, мужество вернулось к ним — и «наши начали палить, с турок головы валить». Переломил ситуацию 1-й гренадерский полк бригадира Семёна Озерова. С зычным криком «Да здравствует Екатерина!» (который, однако, не мог перебить турецкого рёва) гренадеры бросились в штыковую и опрокинули турецкие полчища.

Про них и песня сложена:

В то же время с гренадерами

Сам Румянцев ли ударил в них;

Тут познали турки гордые

Руку тяжкую гренадерскую,

Предводительство Румянцево.

 

Генерал Баур, овладев турецкими пушками, бросил в атаку егерей. Янычары оставили укрепления и побежали. А когда увидели корпус Репнина, наступавший с тыла, бегство стало паническим и повальным. Турки и не вспомнили о клятвах драться до победы: животолюбие (так называли тогда неготовность, нежелание жертвовать собой) взяло верх над фанатизмом. Визирь с саблей в руках пытался остановить османов, заклинал их именем пророка — всё напрасно!

И подоспевший отряд анатолийских воинов, состоявший главным образом из курдов, не сумел помочь османскому генералу. Напротив, в охваченном паникой воинстве разгорелись распри между турками и курдами. В результате даже денежная казна визиря досталась победителям вместе с другими трофеями.

 

Победитель янычар

После Кагульского сражения Румянцев добился, чтобы 1-й гренадерский полк стал гвардейским. Он докладывал, что гренадеры опрокинули «с великою храбростию последние и наиопаснейшие стремления янычар и сопротивным на них ударом подали начало к одержанной победе».

А вот как этот подвиг описал поручик лейб-гвардии Николай Рославлев: «Внимая повелению своего храброго полкового командира, бригадира Озерова, и видя бегущее каре генерала Племянникова, преследуемого лютыми янычарами, бесстрашные лейб-гренадеры с редким самоотвержением ударили в штыки на громадную и стремительную атаку янычар так храбро, так дружно и отважно, с такою удивительной скоростию, что янычары в один момент были приведены из атакующего в оборонительное положение. В этой стычке можно сказать положительно, что штыки храбрых лейб-гренадер решили дело и дали перевес русским над турками. Между тем расстроенное каре генерала Племянникова тотчас оправилось, выстроилось и вслед за лейб-гренадерами устремилось на ретирующегося неприятеля…

Последствием такого неожиданного переворота было совершенное рассеяние несметных сил неприятеля и славная победа, доставшая русским весь лагерь, обоз, 140 пушек и 60 знамен. Турки бежали за Дунай, потеряв убитыми, ранеными, пленными и потонувшими в Дунае до 40 000 человек».

Сам визирь бежал сломя голову, бросая обозы. Но и преследование неприятеля удалось организовать как никогда споро. Погоня, которую возглавил Баур, несла смерть и полон сотням османов. 23 июля остатки турецких войск были застигнуты на переправе через Дунай у селения Картал. Короткая схватка показала безусловное преимущество русского оружия: турок обращали в бегство и захватывали в плен практически без потерь…

Во всей операции армия Румянцева потеряла не более тысячи человек, и это притом, что пошла в атаку, которую многие считали безнадёжной. Визирь не испытывал иллюзий: для него Кагул стал безоговорочным крахом. В России же многие сомневались в румянцевских победных подсчётах: казалось невероятным, что столь мощная турецкая армия не смогла противостоять натиску русских. Но, как говаривал Пётр Великий, и «небываемое бывает». А воинство величало Петра Румянцева по-свойски: «Ты прямой солдат».

После Кагула в Румянцеве видели вождя, способного освободить Царьград и возродить великую православную империю — от Ледовитого океана до греческих морей. Несколько раз эти смелые планы были близки к осуществлению, но, как известно, Стамбул так и остался турецким.

Весть о виктории привёз в Петербург бригадир Семён Озеров — герой наступления. В тот же день он стал генералом. Слава Румянцева достигла апогея. Даже по официальному рескрипту видно, с каким восторгом встретила Екатерина II известие о победе. Знала она и о личном подвиге Румянцева: «Одно ваше слово "стой" проложило путь новой славы, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтоб в каком-либо народе теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный единожды каре в виду неприятеля и чтоб еще в тот же час, идучи вперед, имел он участие в победе». Не менее почётным было и поздравление от Фридриха Великого, с войсками которого Румянцев ещё недавно небезуспешно сражался. «Граф Румянцев мне доносит, что, подобно древним римлянам, моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только — где они?» — хвастала императрица в письме Вольтеру.

 

Спокойный триумфатор

Некоторые проницательные вельможи не сомневались: быть Румянцеву влиятельным политиком, едва ли не первым сановником империи. В высших кругах у графа нашлись и поклонники, и сподвижники. Все отмечали, что Екатерина никогда не говорила о Румянцеве и его победах без счастливой улыбки. Да и сам Пётр Александрович, казалось бы, обладал всеми необходимыми качествами царедворца, так что стоило ему только принять почести, поселиться после побед в Петербурге — и… «это многих славный путь».

Но не манили новоявленного генерал-фельдмаршала дворцовые паркеты, а особенно угнетала его публичность…

После кампании 1770 года боевой дух турок иссяк. О широком наступлении они больше не помышляли. Великий визирь Халил-бей сделал ставку и проиграл. За такое поражение он вполне мог бы поплатиться головой, но султан из уважения к его семейству ограничился лишь отставкой и ссылкой жизнелюбивого, однако неудачливого полководца.

СПУСТЯ 18 ЛЕТ В ХОДЕ ПОТЁМКИНСКОЙ ВОЕННОЙ РЕФОРМЫ «ОБРЯД СЛУЖБЫ», НАПИСАННЫЙ РУМЯНЦЕВЫМ, СТАНЕТ УСТАВОМ ВСЕЙ РУССКОЙ АРМИИ.

Итак, за одно жаркое лето Румянцев вписал в историю русской армии три победы: Рябая Могила, Ларга и Кагул. Трубят фанфары! Но фельдмаршал, граф, позже добавивший к титулу прозвание Задунайский, после этого лета заметно постарел, как будто пресытился победами. К триумфу он отнёсся спокойно, почти безучастно.

Графу шёл 46-й год. В последующих кампаниях он постарается избегать слишком уж опасных переделок, и даже императрица будет журить его за медлительность. Да и военная удача станет порой изменять своему кавалеру. Румянцев заслужит репутацию созерцателя и осторожного мудреца. А летом 1770-го он был разящим клинком, точные удары которого многому научили и Александра Суворова, и Петра Багратиона… Такая летняя прогулка дорогого стоит.