Первый день войны. Стоявшие насмерть

По воспоминаниям известного фронтового кинооператора Иосифа Вейнеровича, в ночь на 22 июня 1941 года он, откомандированный в Беловежскую Пущу для съёмки кинозарисовки жизни зубров, ожидал на вокзале в Минске поезда. Но поезд почему-то был отменён. Он вышел в город. Видел, как на перекрёстке милиционер в белых перчатках, белом мундире и эффектном пробковом белом шлеме регулировал движение редких ещё авто. Вдруг ни на что не похожий гул заставил поднять голову: с запада ярко-голубое небо было усеяно будто мушиными точками, на глазах приобретающими очертания самолётов. С запада? Значит, война?

Под грохот первых бомб оператор стал снимать рушившиеся многоэтажные дома… Подбежал милиционер в уже испачканной и разорванной форме, без шлема, гневно прокричал через грохот: «Ты зачем людское горе снимаешь?» Вейнерович тоже прокричал в ответ: «Чтобы все увидели, что они, гады, творят! Чтобы помнили внуки, понимаешь?»

И остались навсегда в кинолетописи Великой войны эти первые сжимающие сердце кадры: рушится стена многоэтажного дома, зависла между этажами кроватка с большой куклой. А маленькой хозяйки уже нет на свете. И где-то на неведомом нам «том свете» на незримом табло Смерти бешено скачут цифры безвозвратных потерь мирного населения СССР от бомбёжек, с того первого дня и до конца войны достигшие 18 млн человек — население многих стран Европы…

Первые погибшие под бомбами на аэродромах лётчики, авиатехники и аэродромная обслуга, первые погребённые под артиллерийским огнём пограничные заставы — это первые отправленные родным похоронки на бойцов и командиров Красной армии, число которых к Дню Победы во Второй мировой — в сентябре 1945-го — превысило 8 млн чьих-то отцов, сыновей, братьев, женихов, мужей… И — не родившихся от них детей… Как же мы должны и имеем полное право проклинать вероломно напавших на нашу страну врагов, нарушивших мирный договор, и удивляться тем странным особям среди нас, кто пытается искать оправдания фашистам и их главарю, потому что он, как им кажется, «свой народ не уничтожал»… Уничтожал! И, хотя точные данные потерь фашистской Германии узнать по причине корректировки их ведомством Йозефа Геббельса вряд ли когда удастся, официальная цифра потерь только военнослужащих — более 7 млн для небольшой страны Германии — слишком высокая цена гитлеровской авантюры.

Однако многие данные о потерях вермахта и особенно люфтваффе в первый день вторжения в печать просочились. Например, безвозвратные потери за 22 июня 1941 года в авиации составили, по материалам бундесархива во Фрайбурге, 78 самолётов. В боевом журнале эскадры «Эдельвейс» в тот первый день зафиксирована гибель или пропажа без вести 60 человек — 15 полных экипажей. В 111-й группе сбиты или получили повреждения ещё 14 машин. Для маломощных румынских ВВС тот первый день стал вовсе траурным: русские свалили с неба 11 их лучших машин.

Итоги первого дня для советских ВВС Адольф Гитлер счёл невосполнимой катастрофой: уничтожено бомбардировками более 1200 советских машин на земле, не взлетевшими. Такая «победа» — не велика честь…

Но в советских авиачастях, где лётчиков в тот день подняли по боевой тревоге, краснозвёздные ястребки шли навстречу фашистским бомбёрам, и свыше 200 машин со свастикой было свалено с русского неба. Причём 16 из них — неозначенным в ВВС мира и СССР приёмом штабс-капитана Петра Нестерова — воздушным тараном. Изданный в первые месяцы войны циркуляр по люфтваффе: «Не приближаться к русским самолётам ближе 100 м во избежание тарана» — бесспорное свидетельство моральной психологической победы в небе советских лётчиков. Показательно, что педантичные немцы фиксировали в журналах боевых действий день и час русского таранного удара, тип русского самолёта и судьбу немецкого пилота: такой-то сбит, погиб, долетел на повреждённом самолёте, спасся на парашюте, попал в русский плен… Хотя и в журналах наших авиаполков и донесениях с фронтов сохранились имена и подвиги героев-таранщиков.

Сегодня, в дни фальсификаций и прямой лжи о якобы «тотальном драпе» наших отцов-дедов-прадедов от гитлеровских профессиональных вояк с первого дня войны, составим краткую хронику боевых действий того дня 22 июня 1941 года — в небе, на суше, на море, которые начштаба сухопутных сил вермахта генерал Франц Гальдер охарактеризовал так: «После первоначального "столбняка", вызванного внезапностью нападения, противник перешёл к активным действиям»…

В НЕБЕ

В 4:00 по боевой тревоге звено новеньких МиГов 124-го истребительного авиаполка под командованием младшего лейтенанта Дмитрия Кокорева отогнало эскадру фашистских бомбёров от своего аэродрома у городка Высоко-Мазовец, заставив сбросить бомбы на безлюдные поля. Командир, заметив вертевшийся в стороне от бомбовозов разведчик До-215, погнался за ним, но бортовое оружие необстрелянного МиГа отказало, и Дмитрий сбил его давно продуманным на земле приёмом — разящим винтом своей машины срезал хвостовое оперение вражеской. Жене Кате в Ялту отписал в тот день: «Помнишь наш спор о твёрдости характера? И мои слова — я никогда не уступлю? Так и вышло. Дело произошло 22 июня на рассвете. Вот об этом и всё».

Герой был награждён орденом Красного Знамени.

В 4:25 (или 55), израсходовав боезапас в двух неравных боях на подступах к аэродрому в городке Млынов, винтом своего И-16 срезал хвост Хе-111 командир звена 46-го истребительного авиаполка старший лейтенант Иван Иванов. Был ранен, однако сумел посадить «ишачка». Примчавшиеся на машине товарищи повезли его в госпиталь г. Дубно, но герой от потери крови скончался. 2 августа 1941-го награждён Золотой Звездой Героя Советского Союза посмертно.

В 5:15 под Галичем сбил огнём один «Юнкерс», а второй уничтожил тараном Леонид Бутелин, погиб, однако предотвратил бомбёжку своего аэродрома. В 5:20, отражая налёт врага на Пружаны, близ Бреста, сбил один Хе-111, а второй уничтожил тараном горящего «ястребка» смертельно раненый при сшибке двух тяжёлых машин Степан Гудимов.

Между 6:00 и 7:00 в районе Долубова в Белоруссии таранным ударом сразил самолёт со свастикой Василий Лобода. Погиб… Около 7:00 с девятью самолётами врага вступил в бой старший политрук Андрей Данилов на «чайке» (И-153). Огнём сбил двоих. Расстреляв патроны, таранил третьего.

И, как сообщила газета «Красная Звезда», погиб. Награждён орденом Ленина посмертно. Однако… оказывается, его, тяжелораненого, выходили крестьяне д. Черлёна и передали отходившей санитарной части. Лечение, костыли и — возвращение в строй — до Победы!

С 7:00 до 8:30 во время патрулирования над своим аэродромом таранами ошеломили врага и обратили в бегство Анатолий Протасов и Евгений Панфилов.

В 10:00 в неравном бою четырёх наших соколов против восьми захватчиков таранил врага на «чайке» Пётр Рябцев. Наблюдавшим этот неравный бой защитникам Брестской крепости показалось, что лётчик погиб. Обнажили головы, поклялись сражаться на земле, как лётчик-герой в небе, не жалея жизни. Но Пётр Рябцев остался жив, погиб позже, защищая блокадный Ленинград.

Список героических таранов того первого дня вторжения продолжили Тарас Малиенко над г. Теребовля Тернопольской области, Александр Мокляк над Бессарабией, Николай Игнатьев в районе Харькова, Иван Ковтун над г. Стрый и в районе Львова, Александр Пачин и Пётр Кузьмин над Гродно. (Приятно удивляют украинские фамилии героев — тогда мы были заедино…)

Недавно в архивах найдены и краткие сведения о первом за войну огненном таране 22 июня 1941 года. Старший лейтенант командир звена 62-го ИАП Пётр Чиркин бросил свою пылавшую машину, чтоб не попасть в плен при спасении с парашютом, на танковую колонну, ползущую по шоссе. Застопорил её ход. На четвёртый день после вторжения такой же подвиг совершит легендарный экипаж капитана Николая Гастелло.

НА ЗЕМЛЕ

Всего полчаса отвели на подавление советских пограничных застав самонадеянные после скорых побед в Европе авторы плана молниеносного разгрома СССР — «Барбаросса».

Но на скрижали истории советских пограничных войск золотом вписаны цифровые наименования застав и имена их защитников, задержавших продвижение захватчиков на дни-недели.

В первый же день нашествия произошло и первое освобождение захваченного врагами г. Перемышля: 92-й Перемышльский пограничный отряд совместно с 99-й стрелковой дивизией быстро оправился от «столбняка», по Гальдеру, и сильным контрударом вышиб захватчиков из города. Под командованием старшего лейтенанта Григория Поливоды бойцы удерживали город до 27 июня, пока не поступил приказ отойти.

13-я застава 90-го Владимир-Волынского пограничного отряда под командованием лейтенанта Алексея Лопатина и политрука Павла Гласова одиннадцать суток сражалась в полном окружении, лишённая телефонной связи диверсией врага. Артиллерийский и миномётный огонь превратил двухэтажное здание заставы в руины, разрушил дзоты и блиндажи. Однако бойцы в зелёных фуражках продолжали откуда-то обстреливать идущие по дороге грузовики с фашистскими солдатами до 2 июля…

Пограничники 17-й заставы Рава-Русского погранотряда, окружённые двумя ротами автоматчиков, под артогнём и миномётным ливнем отбили пять атак врага. Когда гитлеровцы направили на героев танки с поддержкой пехоты, воины приняли решение дать последний смертный бой — рукопашный. По команде лейтенанта Фёдора Морина ринулись в атаку под пение «Интернационала»…

С утра 22 июня и в течение десяти часов отбивали семь атак врага пограничники 3-й заставы 86-го Августовского пограничного отряда во главе с лейтенантом Виктором Усовым. Лишь получив приказ об отходе, израненные пограничники во главе с политруком Александром Шариповым отступили на восток.

На реке Прут первой подверглась нападению 5-я застава Кагульского погранотряда: рота гитлеровцев под прикрытием артогня неожиданно прорвалась через железнодорожный мост, заняла прибрежные окопы и блокгаузы, устремилась к заставе. Бойцы и командиры отразили с 22 по 24 июня 17 вражеских атак, не раз отбрасывая захватчиков за реку Прут — госграницу СССР. Потопили и уничтожили сотни фашистов, подбили десять танков. Только на десятый день боёв по приказу организованно отошли на новый рубеж. Отличившиеся командиры — Александр Константинов, сержант Иван Бузыцков и младший сержант Василий Михальков — по представлению командования стали Героями Советского Союза.

Девятнадцать суток сражалась в кольце врагов группа воинов Кипранмякского погранотряда Карело-Финского округа под командованием Никиты Кайманова, отбив 60 атак! Когда кончились патроны и продовольствие, Кайманов вывел бойцов из окружения, преодолев путь в 160 км по лесам и болотам. Стал Героем Советского Союза.

22 июня у д. Цуцнев Волынской области зам. политрука 7-й погранзаставы 90-го погранотряда войск НКВД Василий  Петров, чтобы не попасть в плен, взорвал себя вместе с окружившими его фашистами гранатой.

Широко известен подвиг защитников Брестской крепости — 9-й заставы 17-го Брестского погранотряда лейтенанта Андрея Кижеватова и воинов 333-го стрелкового полка, державших оборону под смерчем огня, от которого плавился кирпич, более двух месяцев.

…В дневниках начштаба сухопутных войск вермахта Франца Гальдера о первых днях войны заметно уважительное к противнику замечание: «Характерно малое число пленных» (откуда тогда геббельсовское заявление: «5 млн русских пленных», которое любят повторять доморощенные ревизоры Великой Отечественной?). У Гальдера можно найти и объяснение нашим большим безвозвратным потерям: «Русские бьются в дотах до последнего патрона, но не сдаются, а взрывают себя вместе с дотами»…

Пополняя, добавим с печалью, число безвозвратных потерь…

В 7:45 того первого дня на шоссе восточнее Яворова Львовской области вступил в бой с нарушившими границу танками  63-й танковый полк 32-й танковой дивизии. Командир экипажа лейтенант Павел Гудзь в пылу боя не дал уйти одной из вражеских махин — сокрушил первым за войну таранным ударом.

НА МОРЕ

В 3:15 командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Октябрьский доложил из Севастополя по телефону наркому Военно-морского флота СССР адмиралу Николаю  Кузнецову, что немецкие самолёты совершили налёт на главную базу Черноморского флота — Севастополь. Они хотели заблокировать Черноморский флот, поставив на фарватере самые современные на то время электромагнитные мины. Но посты наблюдения обнаружили вражеские самолёты на подходе, а зенитки ПВО военно-морской базы и кораблей, которые, заметим, были в состоянии готовности (!), встретили их плотным огнём, заставив спешно покинуть небо над городом русской славы.

В этот день на шквал огня с румынского берега ответила мощным огнём Дунайская флотилия. А на Балтийском море близ Кронштадта посты наблюдения и связи заметили места сброса мин, что облегчило их траление. Беспощадным бомбёжкам и порта, и жилых кварталов подверглась Либава. Были жертвы.

Наибольшую и наилучшую готовность к вторжению в сравнении с сухопутными войсками и ВВС нарком Военно-морского флота СССР адмирал Николай Кузнецов объясняет тем, что, несмотря на договор с Германией о ненападении и успокоительное заявление ТАСС, ВМФ «трудился над освоением системы оперативной готовности… эта система позволила буквально за несколько часов до начала войны объявить на флотах тревогу, привести их к состоянию боевой готовности».

К сожалению, в конце первых суток войны на Балтике подорвался на мине и погиб эсминец «Гневный», подорвался на мине и получил серьёзные повреждения крейсер «Максим Горький».

В ответ на воздушные атаки по Либаве морская авиация Балтийского флота в первый же день войны ударила по Мемелю (Клайпеде). Аэрофотоснимки показали крупные разрушения.

В первый же день, 22 июня, созрело решение нанести бомбовые удары по нефтеперегонным заводам союзника фашистской Германии — Румынии и по Данцигу, Люблину, Варшаве, Кёнигсбергу, что и было исполнено в последующие дни.

НА КУЛЬТУРНОМ ФРОНТЕ

Вероломное нападение фашистской Германии и смертоносные бомбёжки спящих городов вызвали в среде советской художественной интеллигенции взрыв мощной протестной творческой энергии. Многочисленные воспоминания о том первом дне свидетельствуют, что из командировок, с летнего отдыха на юге, с охоты и рыбалок, с дач и из городских квартир в тот воскресный день спешат на свои рабочие места, в свои творческие союзы, в радиокомитеты, в редакции газет и журналов писатели, артисты, художники, композиторы, учёные, работники культурно-просветительных учреждений. Чтобы обсудить планы действий, понять, как перевести свою работу на военные рельсы.

Уже 22 июня к вечеру прошёл многолюдный митинг Союза писателей СССР в Москве, где выступили Александр Фадеев, Пётр Павленко, Всеволод Вишневский, Александр  Жаров и другие, призвавшие, как сообщила газета «Правда» в публикации о митинге 23 июня, «отдать все свои силы, свой талант делу народной войны».

В Центральном комитете Союза работников искусств 22 июня обсуждается повестка внеочередного завтрашнего расширенного пленума на тему: о культурном обслуживании частей действующей армии фронтовыми бригадами артистов эстрады, театра, кино и создании концертных бригад для выступлений на призывных пунктах, о формировании бригад художников для выпуска мобилизующих на отпор врагу плакатов и витрин типа «РОСТА» (и возникнут «Окна ТАСС», а в столицах союзных республик и областных центрах РСФСР — их филиалы).

Первый день вторжения вдохновляет поэта Василия Лебедева-Кумача на сотворение величайших стихов «Священная война», опубликованных уже 24 июня в «Известиях» и «Красной звезде», а прекрасный музыкант и композитор, бывший регент храма Христа Спасителя Александр Александров сочиняет для них одухотворённую, умножающую силы музыку. И она зазвучала по радио, под неё, исполняемую духовым оркестром, отъезжали с вокзалов страны на запад, где идут тяжёлые бои, бойцы и командиры.

В тот первый день художники Кукрыниксы подготовили к печати первый военный плакат с уверенным призывом: «Беспощадно разгромим и уничтожим врага!»

Издательство «Искусство» оперативно выпустило его 24 июня большим тиражом. А художник Ираклий Тоидзе, вдохновлённый всеобщим подъёмом защищать родину, создаёт плакат «Родина-мать зовёт». Издаётся он миллионными тиражами, бойцы прикрепляют его к стенам землянок, рабочие — в цехах, колхозники — на полевых станах, железнодорожники — на станциях. Всюду и всех зовёт к отпору Родина-мать.

Тогда же к гражданам СССР обратился митрополит Московский и Коломенский, глава православной церкви в России Сергий с благословением на предстоящий всенародный подвиг, на защиту священных границ нашей Родины, завершив послание твёрдой уверенностью: «Господь нам дарует победу!»

В библиотеках и домах культуры спешно перестраивают работу на военный лад, планируя создавать передвижные выставки и библиотеки, агитпоезда и агитпароходы, чтобы бывать с новостями в самых далёких, глухих местах.

Варварские, беспощадные к людям и культурным ценностям фашистские бомбёжки первого утра нападения подвигли сотрудников Эрмитажа, Русского музея и других сокровищниц Ленинграда, Москвы, Киева и других городов запада страны проверить готовность к эвакуации. Директор Эрмитажа Борис Пиотровский в воспоминаниях сообщает, что «с первого дня войны в Эрмитаже началась упаковка (согласно ранее разработанному плану) особо ценных коллекций, подлежащих эвакуации в первую очередь. На помощь сотрудникам музея пришли добровольцы-студенты, художники, архитекторы, артисты, военнослужащие… 1 июля был отправлен в Свердловск первый эшелон. Показательно, что в подвалах Эрмитажа с давних пор на случай срочного спасения эвакуацией (слишком близко, даже после зимней финской войны, отодвинувшей границу, располагалась соседняя страна — союзница фашистской Германии) имелись запасы ящиков, опилок, песка, гвоздей, досок.

…В истории Великой Отечественной войны, к сожалению, очень мало внимания отводится героической без преувеличения работе архитекторов, с первого дня вторжения мобилизованных на строительство оборонительных сооружений на подступах к городам, на срочные работы по камуфляжу бесценных памятников архитектуры и культуры, маскировке памятников великим сынам Отечества…

Все знают, что продолжали в годы войны строить московское метро, но редко вспоминают, что не останавливались работы по реставрации Покровского собора (Василия Блаженного) на Красной площади и Останкинского дворца графов Шереметевых — Музея творчества крепостных.

И к большой горечи, сегодня кажется легендой быль отечественной архитектурной и строительной мысли — передвижка зданий на десятки метров при расширении улиц вместо варварских сносов. Так, в первые дни нашествия готовился к переезду 23-й по счёту многоэтажный дом: без выселения жильцов, ночью, во время их сна, на ул. Горького (Тверской) № 11. Теперь он, украшающий Брюсов переулок, принадлежит Министерству образования, и в нём находится приёмная ВАКа.

НА ПРЕДПРИЯТИЯХ

22 июня после речи Вячеслава Молотова многие устремились в магазины, запасались жизненно необходимыми товарами: солью, спичками, мылом, керосином, мукой, крупами, подсолнечным маслом… На следующий день, понедельник, отмечены большие очереди в сберкассах — люди снимали сбережения. Однако, оказывается, большая часть трудового народа поспешила в тот первый день на свои рабочие места…

23 и 24 июня центральные и областные газеты опубликовали репортажи с митингов на предприятиях страны, прошедших 22 июня, и информацию об инициативах рабочих коллективов.

В Ленинграде на завод имени Кирова явились отпускники с просьбой допустить их к работе. В дирекцию киевского завода «Большевик» поступили заявления от жён военнообязанных мужчин с просьбой взять их на работу. На заводе «Фрезер» имени Калинина (Москва) многие служащие, имеющие в прошлом производственную квалификацию, перешли на работу в цеха, чтобы ввиду мобилизации многих резервистов и призывников заменить их на рабочих местах. Рабочие Московского автозавода выдвинули на митинге лозунг: «Каждый наш мотор — удар по врагу!»

На Московском заводе «Серп и молот» 22 июня перевыполнен суточный план по готовому прокату. Передовые смены и бригады встали на трудовую вахту.

Бойцами передовой линии объявили себя горняки и металлурги Донбасса. Первая смена горняков Макеевской шахты «Пролетарская — крутая» выдала угля вдвое больше, чем в мирный день 21 июня. Значительно перевыполнили свои производственные планы коллективы Харьковского тракторного завода имени Орджоникидзе и машиностроительного завода «Серп и молот». Тысячи тонн сверхпланового угля выдали на-гора шахтёры Караганды. Металлурги Магнитогорска выполнили 22 и 23 июня задание по всему металлургическому циклу.

На полях республик Средней Азии и Закавказья колхозы приступили к досрочному вывозу зерна, потребность в котором в связи с войной резко возрастёт.

В «ПЯТОЙ КОЛОННЕ»

Было бы странно, если бы среди более чем 190 млн населения СССР — многонационального и многоконфессионального, среднее и старшее поколения которого всего 24 года назад жили в царской России с её резким делением на господ и чернь, не нашлось людей, враждебно относящихся к Советской власти, упразднившей сословия, частную собственность, эксплуатацию. То есть уравнявшей «господ» с «чернью»…

Было бы ещё более странным, если бы среди всех бывших сословий и поколений не нашлось людей, ставящих интересы государства, кто бы в нём ни правил, выше своих личных обид и материальных потерь, готовых защищать с оружием в руках Родину и завоёванные для трудового народа первые проявления обещанного коммунизма: всеобщее право на труд, жильё, оплаченный отпуск, бесплатное здравоохранение с дешёвым санаторно-курортным лечением и бесплатное образование со стипендией в вузах, техникумах и общежитием за копейки, позволявшее при талантах и трудолюбии занять высокие посты в народном хозяйстве, в армии, в культуре, в государственных органах.

Принятое в политической и научной литературе название для недовольных властью — диссиденты (с лат. «отступник от господствующей веры») и вовсе трудное для русского уха — «коллаборационист» (с фр. «сотрудничающий с оккупантами») на нашем родном языке означает «предатель», «изменник», «враг народа». Однако сами себя они, судя по дневникам и воспоминаниям, опубликованным в последние 20 лет, к врагам народа не относили. Мало того, считали, что и весь народ думает так же, как они, живя-прозябая «во внутренней эмиграции», в ожидании освобождения от большевистской власти иностранными легионами — то французскими, то английскими, а с 1933 года — немецкими. Интересны их аргументы. Лидия Осипова — псевдоним Олимпиады Поляковой, жительницы Царского Села (г. Пушкин), выросшая в благополучной семье адвоката, получившая при Советской власти высшее образование, пишет в дневнике: «Сегодня сообщили по радио о нападении немцев на нас. Неужели же приближается наше освобождение? А что победят немцы — сомнений нет. Прости меня, господи! Я не враг своему народу, своей родине. Я не выродок. Но… мы все, вся Россия страстно желаем победы врагу, какой бы он там ни был…»

А был он, как по-детски им верилось наперекор «лживой», конечно же, советской пропаганде о злодеяниях фашистов в Польше или Франции, Бельгии, «высококультурной нацией». И другой коллаборационист Вл. Самарин (псевдоним Владимира Соколова, пособника оккупантов, бежавшего с гитлеровцами) вспоминает с опозданием свои наивные представления: «…мы не верили, что немцы придут завоёвывать, порабощать Россию»… Услышав песню призывников, уходящих на фронт: «В бой за Родину, в бой за Сталина», он размышляет: «Нет, в бой за Сталина я не пойду. За Родину? Но почему я вместе с нею должен защищать и Сталина?  Почему её нельзя защищать после того, как Сталин будет сброшен?»

И в ожидании этого «сброса» идёт служить в фашистскую прессу. Хотя вскоре поведение «освободителей от большевиков и евреев» начинает вселять страх и ужас: непременные виселицы при вступлении в «освобождаемые» города, приказы на стенах с пунктами категоричных требований, заканчивающиеся дежурной угрозой — «за неподчинение — расстрел!», грабёж ценностей не успевших эвакуироваться музеев, библиотек и домов обычных жителей. Наконец, принудительная массовая эвакуация населения на запад, в Германию — в закрытых вагонах, а то и пешком, без еды, с ночёвками при дорогах под открытым небом, болезни, смерти. И вместо них переселяться на российские просторы должны были этнические немцы — «господа» и «хозяева». Самарин, свидетель этих «культурных действий нации Гёте и Шиллера», с опозданием прозревает: «Были все признаки разочарования в немцах — и правительство русское не создали, и пленных наших голодом морят, и победить сразу не смогли»…

Эти и другие откровения коллаборационистов обличают незрелый ум авторов, ограниченный «синдромом козы-дерезы» — персонажа русской сказки. Таким и при царе жилось нехорошо — ждали революции и приветствовали поражение Родины в Русско-японской войне, совсем плохо стало при Иосифе Сталине: «Хоть бы немцы его столкнули!»

И сегодня, в XXI веке, им дурно: от внешней политики России, от воссоединения Крыма, от укрепления оборонной мощи страны… Одно хорошо: таких «коз-дерёз» в России в сравнении с защитниками Отечества всегда мизер. По разным данным, пособников Гитлера в годы Великой Отечественной войны насчитывалось от 500 тыс. до 1 млн.

Это каратели и полицаи, продажные журналисты и артисты, вступившие в армию Андрея Власова пленные, участники ложных, создаваемых немцами партизанских отрядов — для дискредитации народных мстителей, бандеровцы, «зелёные братья» и другие националисты. По освобождению оккупированных районов таких пособников, не успевших сбежать с оккупантами, ожидали строгие репрессии по 58-й ст. УК. Сегодня все осуждённые по этой статье в общественном сознании незаметно перешли в статус невинно репрессированных по политическим мотивам…

В РУКОВОДСТВЕ СССР

22 июня в 0:30 в приграничные округа была передана шифрованная директива № 1 наркома обороны Маршала Советского Союза Семёна Тимошенко, не оставлявшая времени для подготовки к отражению вражеского нападения, в запоздалости которой обычно винят главу государства Сталина и «ревизоры» истории Великой войны, и сами советские военачальники.

Маршал артиллерии Николай Яковлев, один из немногих, кто в этой связи напомнил о святом долге военных: «…Они забывают главное: приняв присягу, командиры всех звеньев — от командующих фронтами до командиров взводов — обязаны держать войска в боевой готовности. Это их профессиональный долг, и объяснять его невыполнение ссылками на И.В. Сталина не к лицу солдатам».

В тетради посещений Сталина за 22 июня зафиксировано 29 посетителей.

В 5:45 вошли Вячеслав Молотов, Лаврентий Берия, Семён Тимошенко, Лев Мехлис, Георгий Жуков.

В 7:30 — Георгий Маленков, Анастас Микоян,  Андрей Вышинский.

В 8:40 — Георгий Димитров и Дмитрий Мануильский.

Председатель Госплана, главнейшей в СССР организации, Николай Вознесенский посещал кабинет 21 июня и 23-го, вышел 23-го вместе с Молотовым в 1:25.

Среди обсуждаемых в первый день вторжения вопросов некоторые воплощены в указы и постановления первых дней войны. 23 июня — Указ Президиума ВС СССР «О военном положении» и Постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об образовании Совета по эвакуации для перемещения предприятий всех отраслей народного хозяйства, людей, материальных ценностей из прифронтовых районов в глубь страны».

Председателем Совета по эвакуации назначен Николай Шверник, заместителями — молодые члены ЦК ВКП(б) Алексей Косыгин и Михаил Первухин. Постановление свидетельствует о заблаговременной давней подготовке в стране такой чрезвычайной меры, как масштабная эвакуация, — для сбережения людей и государственного имущества. По постановлению глава семьи, работник эвакуируемого предприятия, может взять с собой 100 кг личного имущества и по 40 кг на каждого члена семьи. Главе выплачиваются подъёмные из расчёта месячного оклада, жене — четверть от него, детям — по одной восьмой. Предусматривались питание в пути, охрана и медицинское обслуживание. (Эта гигантская эпопея эвакуации потребовала полтора миллиона вагонов, заготовленных в стране, спасла от оккупации 15 млн человек из западных областей и позже 10 млн — из центральных).

Тогда же, 22 июня, было оговорено Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О вводе в действие мобилизационного плана по боеприпасам» под грифом «Строго секретно», приказывающее всем наркоматам — от наркомата боеприпасов и вооружения до наркомторга, наркоммяса и совнаркомов республик и т. д. — «немедленно ввести в действие мобилизационный план по боеприпасам и патронам, утверждённый постановлениями ещё 6 июня 1941 года: "О строительстве заводов и цехов по производству боеприпасов и патронов", "О материально-техническом обеспечении мобплана по боеприпасам и патронам"». Как мы знаем, в кратчайшие сроки многие эвакуированные заводы заработали на новых местах, и фронт стал получать все виды вооружения, боевой техники, боеприпасов, чего никак не могли даже предположить авторы плана на молниеносную победу.

24 июня вышло подготовленное в первые дни нашествия Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О создании Советского информационного бюро». Сводки Совинформбюро с главного фронта Второй мировой войны — Восточного — и о жизни в воюющем СССР слушал весь мир.

В МОЕЙ СЕМЬЕ

О дне 22 июня, предвещавшем суровые испытания, во многих семьях гигантского СССР сохранились свои воспоминания. В моей — тоже. Родной брат моей бабушки, Владимир Павлович Иванов, выпускник Ташкентского пехотного училища, вступил в командование ротой, которую в числе других отправили на учения к западной границе с холостыми патронами… На ночёвке в летнем лагере их разбудили команды окруживших лагерь немецких мотоциклистов. Ротный Иванов передал команду: «Готовиться к побегу».

Вскоре они бежали, но были выданы богатым хуторянином полицаям — за мешочек соли. В одном из лагерей истощавшему пленному Иванову довелось увидеть генерала-предателя Власова, и на его слова: «Вижу по выправке — ты офицер. Пойдёшь ко мне в армию?» — он ответил двусмысленно: «Я ещё мать хочу увидеть!» И мать, молившаяся каждый день о пропавшем без вести сыне, он увидел уже осенью 1945-го, когда прошёл фильтрлагерь в белорусском г. Радошковичи, в котором подтвердилась его стойкость в плену.

А бабушка моя, 20-летняя, похожая на актрису Людмилу Целиковскую, в то утро, 22 июня, ехала с дочкой-грудничком в Запорожье к мужу, командиру авиаэскадрильи Николаю Жукову. Узнав от проводников и пассажиров встречных поездов о бомбёжке Киева, мужчины отправлялись в обратный путь, к местам приписки. Многие женщины с детьми тоже. Бабушка упрямо продолжила путь на запад, и молодая чета Жуковых ещё две недели счастливо провела вместе, пока пограничные войска и армии Юго-Западного военного округа яростным сопротивлением давали свершаться грандиозной эвакуации на восток и срывали фашистский блицкриг.

Комэск 2-го особого авиаполка ГВФ, за славные дела получившего имя 105-го гвардейского отдельного Паневежисского, ордена Александра Невского авиаполка ГВФ, Николай Иванович Жуков тоже внёс свою лепту в Великую Победу: за 250 полётов в тыл врага к окруженцам и партизанам со взрывчаткой, вооружением, рациями, обратно вывозя раненых, больных, детей, оккупанты обещали за «его голову» в своих газетёнках и листовках 50 тыс. марок, поместье с крестьянами и Железный крест.

Вместо колыбельных он пел нам, внукам, фронтовые песни, сказки чередовал с рассказами о войне и своих товарищах-героях.

Они сорвали блицкриг, приняли на себя первый удар войны. Армии отступали, но с гитлеровцами в те часы сражались настоящие герои - под стать тем, которых в мае 1945 года видели на улицах Берлина и Вены.