Мильон терзаний

Двести двадцать пять лет назад, в январе 1795 года, родился Александр Грибоедов. Одна великая пьеса, один выдающийся мирный договор между двумя империями, одна трагическая история любви — вот всё, что успел он за 34 года жизни.

«Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны», — говорил о Грибоедове Александр Пушкин. И впрямь жизнь поэта и дипломата не уступает мушкетёрским романам Александра Дюма по обилию опасных поворотов, схваток, взлётов и падений...

Его далёкий предок Ян Гржибовский в нач. XVII века переселился в Россию из Польши в свите Лжедмитрия I. В России Гржибовские превратились в Грибоедовых. При царе Алексее Михайловиче один из представителей этого рода — Фёдор Грибоедов — благодаря незаурядным талантам достиг высокого положения при дворе. Он искусно владел пером, был одним из составителей Соборного уложения 1649 года и создал панегирическую «Историю о царях и великих князьях земли Русской».

 

Ранняя мудрость

И мать, и отец автора «Горя от ума» принадлежали к разным ветвям одного рода — Грибоедовых. Только Анастасия Фёдоровна происходила из богатой, а Сергей Иванович — из захудалой ветви. Неудивительно, что мать в семье верховодила. А отца — отставного секунд-майора — всерьёз интересовала только карточная игра. Высшим авторитетом в их доме считался брат матери Алексей Фёдорович Грибоедов — образцовый помещик и светский лев, которого будущий писатель невзлюбил с ранних лет. Дядя стал для него символом великосветской бессмыслицы, а её Александр ненавидел. Если нужно было «приложиться к ручке» какой-нибудь знатной дамы, он предпочитал сказаться больным.

Дом Грибоедовых славился музыкальными вечерами. Александр с детства считался талантливым музыкантом и композитором-импровизатором. Это увлечение он сохранил на всю жизнь. К сожалению, к записи своих музыкальных сочинений он относился небрежно, зато те два вальса, которые остались от Грибоедова-композитора, исполняются и в наше время.

Он удивлял воспитателей своей глубокой сосредоточенностью и даже ранней мудростью. В наше время Грибоедова непременно назвали бы вундеркиндом. И в Благородном пансионе, и в Московском университете он был на несколько лет моложе однокашников, но учился без натуги и выделялся блестящими знаниями. Уже в юношеские годы свободно владел французским, английским, немецким и итальянским, понимал латынь и греческий, позже выучил несколько восточных языков.

На кафедре русского красноречия в те годы царил Алексей Мерзляков — знаток риторики и поэзии, стихотворец и оратор, от которого, говоря по чести, частенько разило ромом. Его ещё мальчишкой приметила императрица Екатерина Великая. Мерзляков слагал ей оды, а прославился песнями в народном духе, одна из которых — «Среди долины ровныя» — известна и в наше время. В те годы почтенный профессор считался литературным старовером: он восхищался Ломоносовым и Державиным, к новой волне в русской поэзии относился не без раздражения. Но Грибоедову мерзляковский консерватизм оказался близок.

В то время кумиром читающей публики был молодой поэт и драматург Владислав Озеров, и не было в Петербурге более популярного зрелища, чем шедшая на лучших театральных сценах его романтическая трагедия «Димитрий Донской». Грибоедов высмеивал эту моду и даже написал пародийную драму «Дмитрий Дрянской», в которой не пощадил модные романтические увлечения тогдашних театралов.

 

Корнет и дуэлянт

Как только армия Наполеона перешла Неман, 17-летний Грибоедов добровольцем встал в воинский строй. Его приняли корнетом в ополченческий Московский гусарский полк, который формировал на свои средства граф Пётр Салтыков — внук знаменитого фельдмаршала, героя Семилетней войны. Принять участие в боевых действиях Грибоедову не удалось: вплоть до взятия Парижа русскими войсками он состоял в кавалерийском резерве. Там он сдружился с Александром Алябьевым — офицером Иркутского полка и замечательным музыкантом. В последние месяцы войны Грибоедов служил при штабе генерала Андрея Кологривова, с которым надолго сохранил добрые отношения. Как только войны отгремели, Грибоедов уволился из армии. Сменил гусарский ментик на мундир Министерства иностранных дел — чтобы служить, а не прислуживаться.

Молодой дипломат поселился в столице. В кругу литераторов и артистов к нему относились почти восторженно, хотя ничего значимого к тому времени Грибоедов не написал. Актёр Пётр Каратыгин однажды подивился: «Сколько Бог вам дал талантов! Вы поэт, музыкант, учёный, к тому же были лихим кавалеристом!» Грибоедов ответил на комплимент саркастически: «Поверь мне, Петруша, у кого много талантов, у того нет ни одного настоящего».

Во время «литературной войны» между карамзинистами и сторонниками министра просвещения Александра Шишкова молодой Грибоедов не примыкал ни к кому. Посмеивался и над прогрессистами, и над консерваторами. Единомышленника и соавтора он нашёл в Павле Катенине, который к тому времени успел прославиться переводами из Гёте и Шиллера.

Держался Грибоедов несколько заносчиво, в молодые годы не избегал салонной круговерти. Был горяч. «Он не мог и не хотел скрывать насмешки над подслащенной и самодовольной тупостью, ни презрения к низкой искательности, ни негодования при виде счастливого порока. Кровь сердца всегда играла у него на лице», — вспоминал Александр Бестужев.

И с такими замашками Грибоедов вошёл в сонм поклонников балерины Авдотьи Истоминой — той самой, о которой Пушкин писал: «Блистательна, полувоздушна, смычку волшебному послушна». Грибоедов не претендовал на сердце танцовщицы, но его забавлял любовный многоугольник, который выстраивался вокруг неё. С этим увлечением связана самая известная дуэльная история Грибоедова. Именно он однажды после спектакля привёз балерину на квартиру своего приятеля Александра Завадовского, где она провела двое суток. Этот визит привёл в ярость записного ухажёра Истоминой Василия Шереметева. По законам благородного общества им оставалось одно — поединок. Секундантом Завадовского стал Грибоедов, Шереметева — известный бретёр, корнет лейб-гвардии Уланского полка Александр Якубович, по определению современника — «храброе и буйное животное». Причём после первого поединка должна была состояться и дуэль секундантов. Но Завадовский застрелил Шереметева. Увидев, что их товарищ смертельно ранен, секунданты отложили свою схватку.

С Якубовичем они встретились в Тифлисе. Там, «на холмах Грузии», и стрелялись. Сведения об этой дуэли разноречивы, как это всегда и бывает в подобных случаях. Но, скорее всего, у обоих имелись серьёзные намерения. Якубович стрелял первым. Грибоедов отделался ранением в руку. Сам он целил обидчику в голову — и едва не попал. С тех пор раздробленный мизинец мешал Грибоедову музицировать, и он заказал специальный чехол, который надевал на покалеченную руку, чтобы по-прежнему играть на «фортепьянах».

 

Горе от ума

«Чем просвещённее человек, тем полезнее он Отечеству», — говорил Грибоедов. И старался следовать этой максиме. Когда ему предложили занять вакансию посольского секретаря в Персии, он незамедлительно согласился. Там за три года в совершенстве изучил фарси и даже научился слагать недурные стихи на языке Хайяма. Но главное — именно там он написал «Горе от ума». Комедия с московским колоритом впервые привиделась ему в стране Саади, в беседке, во время дневного сна в саду.

Быстро сложилась галерея характеров. Сам Грибоедов так объяснял Катенину план своего «Горя»: «Девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку… и этот человек, разумеется, в противоречии с обществом, его окружающим… Кто-то со злости выдумал об нём, что он сумасшедший, никто не поверил, и все повторяют… он ей и всем наплевал в глаза и был таков». Эта пьеса и в наше время остаётся загадкой, которую каждый режиссёр, каждый актёр, да и читатель пытается раскрыть по-своему. Сатирическая комедия и психологическая драма в одном клубке. Усмешка пополам со страданием, сарказм, перемешанный с исповедью. Ведь «горе от ума» и «мильон терзаний» — это то, из чего состояла жизнь самого Грибоедова.

Он прочитал в лицах свою комедию самому популярному русскому поэту того времени — Ивану Крылову. Старик выслушал всю пьесу, не перебивая, но в финале махнул рукой: «Цензоры не пропустят. Они над моими баснями куражатся. А это куда похлеще! В наше время государыня за сию пьесу по первопутку в Сибирь бы препроводила». Крылов, сам служивший цензором, не ошибся. Грибоедову так и не удалось ни опубликовать полный текст комедии, ни увидеть её на сцене. И всё-таки он познал сладость писательской славы: количество рукописных копий «Горя» превышало тираж любого тогдашнего литературного журнала. А Пушкин первым заметил, что половина строк грибоедовской комедии «должны войти в пословицу».

Ни один литературный разговор в те годы не обходился без цитат из Грибоедова. А он всё чаще ощущал себя белой вороной. Его тянуло подальше от светской суматохи — туда, где был русский дух. «Только в храмах Божиих собираются русские люди, думают и молятся по-русски. В русской церкви я — в отечестве, в России!» — признавался Грибоедов. Мало кто из его ровесников в те годы испытывал подобные чувства.

Грибоедов, к ужасу вольнолюбивого общества, дружил с Фаддеем Булгариным — ярым «охранителем» и заклятым врагом литераторов пушкинского круга. Именно Булгарину удалось опубликовать отрывки из «Горя от ума» в альманахе «Русская Талия». Ему же Грибоедов оставил свою комедию «в полную собственность», в последний раз отбывая в Персию.

После «Горя» он прожил девять лет, но так и остался классическим автором одной книги. Куда-то исчезла лёгкость стиха, не уступавшая крыловским басням. Даже в грибоедовских письмах маловато литературного блеска. Ума, иронии, прозрений там в избытке, но стиль тяжеловесен, далёк от ювелирной огранки. Это скорее эпистолии политика, который интересовался изящной словесностью, чем поэта, ставшего дипломатом. Да и его стихи — что ранние, что поздние — не идут ни в какое сравнение с «Горем». Творческое бессилие угнетало его: «Ну вот, почти три месяца я провёл в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не слишком ли я от себя требую? Умею ли писать? Право, для меня всё ещё загадка. Что у меня с избытком найдётся что сказать — за это ручаюсь. Отчего же я нем? Нем, как гроб!»

Встреча Пушкина с повозкой, везущей тело Грибоедова. Худ. М.С. Сарьян. 1936–1937 годы

Замыслы были. И главный из них — пьеса о 1812 годе, абсолютно непохожая на «Горе от ума». Он хотел написать настоящую патетическую трагедию — панегирик русской воинской славе. Действие начиналось на Красной площади и в Кремле. В Архангельском соборе «возникают тени давно усопших исполинов — Святослава, Владимира Мономаха, Иоанна, Петра». Далее — пожар Москвы и отступление Бонапарта… Воплотить столь грандиозный план так и не удалось.

Заключение мира в Туркманчае 10 февраля 1828 года. Литография с оригинала В.И. Мошкова. 1830-е годы

 

От тюрьмы до ордена

После декабрьского восстания Грибоедов оказался под следствием. Его имя неосторожно упомянул на допросе Сергей Трубецкой. Почти полгода Грибоедову пришлось провести в заключении. Говорят, что надсмотрщики — по сходной цене — частенько выпускали его из затвора, чтобы подозреваемый мог от души поужинать и поиграть на рояле.

В те дни за Грибоедова хлопотал генерал Алексей Ермолов, у которого автор «Горя от ума» служил адъютантом «по дипломатической части». В итоге его одного из немногих выпустили на волю с «очистительным аттестатом» и даже повысили в чине. Грибоедов действительно не имел отношения к восстанию, хотя дружил со многими декабристами. «Благородный образ мыслей, откровенность и чистота всех дел его и помыслов снискали ему милостивое внимание правосудного и великодушного монарха», — высокопарно рассказывал Фаддей Булгарин о встрече Грибоедова с простившим его царём.

В своей комедии Грибоедов написал злую карикатуру на «солдафонов» — полковника Скалозуба, но военные относились к нему благодушно. Даже не слывший интеллектуалом генерал Иван Паскевич, в котором многие примечали скалозубовские замашки. Он считал Грибоедова человеком «редких способностей» и доверял ему почти безоглядно.

После победной для России Русско-персидской войны Паскевич вёл мирные переговоры с представителями шаха. Грибоедов был его правой рукой. Он не только составил все параграфы договора, но и вёл протоколы переговоров, постоянно вносил коррективы в текст трактата, отвоёвывая у персов позицию за позицией.

10 февраля 1828 года в Туркманчае, под Тебризом, стороны подписали договор. Новая граница между Россией и Персией устанавливалась по реке Аракс. К России отошли Эриванское и Нахичеванское ханства, а также крепость Аббас-Абад. Кроме того, подтверждалось исключительное право России держать военный флот на Каспии. Особой гордостью Грибоедова была высокая контрибуция — 20 млн рублей серебром, которые шах обязывался выплатить Петербургу. Одновременно дипломаты подписали «Акт о торговле», защищавший права русских купцов на всей территории Персии. Это был бесспорный триумф России.

Паскевич предоставил Грибоедову честь «поднести договор» императору, прекрасно понимая, что за этим последует щедрая награда. И Николай I по достоинству оценил заслуги «вестника богов»: пожаловал ему чин статского советника, орден Святой Анны II степени, «алмазами украшенный», и 4 тыс. червонцев. Вручили дипломату и медаль «За Персидскую войну», о которой Грибоедов говорил, что она «во 100 раз дороже Анны». В одночасье он стал влиятельным политиком.

Могила Александра Грибоедова в Тбилиси

 

Павший за Отечество

Триумфатор вернулся в Персию в ранге посла и молодого супруга. Незадолго до этого в Тифлисе неприступный Грибоедов в первый и последний раз в жизни сдался без боя — юной княжне Нине Чавчавадзе. Они обвенчались в древнем соборе Сиони.

Подданные шаха воспринимали Туркманчайский мир как национальную катастрофу, и могущественных недругов у Грибоедова в Тегеране было немало. Россия как раз вступила в войну с Турцией, и персы надеялись уклониться от исполнения договора, воспользовавшись запутанной международной ситуацией. Часть контрибуции они намеревались выплатить не звонкой монетой, а шёлком, но Грибоедов получил из Петербурга чёткое предписание: бороться за каждый рубль. И был непреклонен.

Главным противником Грибоедова в Персии был Аллахяр-хан, опальный министр, пытавшийся вернуть утраченное влияние, манипулируя религиозными чувствами соотечественников. Под его влиянием богословы настраивали обывателей против русских, называли Грибоедова завоевателем и виновником новых налогов, которые тяжким бременем легли на местное население. Кроме того, Грибоедова обвиняли в укрывательстве неверных. Он действительно в соответствии с туркманчайскими предписаниями укрывал на территории посольства нескольких армян, которые обратились с просьбой переправить их в Россию.

30 января 1829 года к дому русской миссии направилась толпа, разгорячённая подстрекательскими призывами некоторых представителей духовенства. Начался кровавый погром. В тот день погибли все сотрудники русского посольства, кроме одного, самого осторожного — Ивана Мальцова. Он предлагал спасение и Грибоедову, нужно было только воспользоваться подземным ходом. Однако посол ответил горделиво: «Русский дворянин в прятки не играет». Он всегда держал шпагу ближе к ладони, больше всего боялся бесчестья и погиб как солдат, защищая знамёна своей империи.

Его оплакивал не только Петербург, но и весь христианский Кавказ. Храбрость Грибоедова сомнений не вызывала. Другой вопрос: мог ли он избежать кровавой развязки? Министр иностранных дел Карл Нессельроде докладывал шефу жандармов Александру Бенкендорфу: «Несмотря на несколько лет, проведённых в Тавризе, и беспрестанные столкновения с персами, он плохо узнал и плохо оценил народ, с которым имел дело». Это не помешало министру организовать в Тифлисе торжественную встречу гроба с телом Грибоедова — из уважения к статусу посла Российской империи. Персы побаивались новой войны и сочли за благо откупиться от северного соседа щедрыми дарами.

Грибоедов завещал похоронить его в Тифлисе, на горе Мтацминда, в монастыре Святого Давида. Его юная вдова создала одну из самых запоминающихся эпитафий на свете: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»

 

Для вечного забвения

После убийства Грибоедова и погрома русской миссии в Тегеране потребовалась вся изобретательность дипломатов, чтобы избежать вооружённого конфликта между Россией и Персией

Иранский шах Фетх Али-шах оказался в отчаянном положении. После поражения, понесённого в ходе начатой им же самим Русско-персидской войны 1826–1828 годов, его страна ещё не оправилась. Он понимал, что персидская армия к новой войне не готова. Важной проблемой для шаха оставалась и контрибуция, которую Персия выплачивала России в соответствии с Туркманчайским мирным договором 1828 года. Денег в шахской казне не хватало. Чтобы не допустить новой войны, нужно было продемонстрировать своё непримиримое отношение к убийцам русских дипломатов. Для этого шах направил в Петербург представительное посольство.

Возглавлял эту чрезвычайную миссию 16-летний принц Хозрев-Мирза — внук монарха и седьмой сын наследника престола Аббас-Мирзы. Теневым лидером персидской делегации был Мирза Мамед-хан – главнокомандующий регулярными войсками державы. Они везли в Россию не только богатые дары, но и два личных извинительных письма императору Николаю I. Первое — с извинениями и словами сочувствия от самого шаха, второе — от Аббас-Мирзы, который по праву считался наиболее энергичным и влиятельным политиком Персии.

Фетх Али-шах

Посольство отправилось в путь в нач. мая 1829 года, а первую долгую остановку сделало в Москве. Там Хозрев-Мирза не только посетил Большой театр, Оружейную палату и университет, но и нанёс визит матери Грибоедова Анастасии Фёдоровне, чтобы от имени своего народа попросить у неё прощения за гибель сына. «Принц со слезами у неё просил за них прощения её, чтоб она сказала ему, в чём он может ей быть полезен, жал ей долго руку, и в это время слёзы катились по лицу его», — говорилось в донесении, которое составили агенты III отделения, сопровождавшие персов.

В Петербург посольство прибыло 4 августа и задержалось на берегах Невы на два месяца. Для проживания Хозрев-Мирзе предоставили Таврический дворец. Многие — например, язвительно писавший об этом Денис Давыдов — считали излишними почести, которыми окружили в России иранского принца, не имевшего шансов на престол. Но таковы были резоны дипломатии.

Николай I из донесений Николая Долгорукова, нового представителя России в Иране, знал, что «шах приложил всё своё старание к поимке тех, кто участвовал в избиении чиновников нашего посольства», а «главный подстрекатель персидской черни» аятолла Мирза-Масих-Муджтехид был изгнан за пределы Ирана. К тому же весной 1829 года русская армия вела боевые действия против турок на Балканах, и Санкт-Петербург был заинтересован в тишине на русско-персидской границе. Потому персам и оказали по-настоящему царский приём.

10 августа Николай I удостоил послов аудиенции в Зимнем дворце. Хозрев-Мирза передал императору извинительные грамоты и произнёс речь, в общих чертах повторяющую их положения. Николай I, взяв за руку юного принца, ответил благосклонно: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие».

Спустя два дня после высочайшей аудиенции в письме наместнику на Кавказе графу Ивану Паскевичу-Эриванскому министр иностранных дел России граф Карл Нессельроде так оценивал произошедшее: «Наконец совершилось торжественное событие, к которому, согласно великодушным желаниям государя императора, стремились деятельные усилия вашего сиятельства. Персидское чрезвычайное посольство, допущенное 10-го текущего месяца к высочайшему присутствию, пред лицом мира засвидетельствовало невинность персидского правительства в пагубном убиении нашего министра».

После этого стороны перешли к переговорам. Николай I не избегал острых углов. «Засим, принц удостоился кратковременного разговора с государем императором, в особенной комнате <…> на сей, уже приватной аудиенции, его величество признал за благо заметить откровенно Хозров-мирзе негодование своё против двуличной политики персиян, позволившей им в самое время отправления к нам его, Хозров-мирзы, производить в Константинополе переговоры с врагами нашими», — описывал дальнейший ход переговоров Нессельроде. В ходе этой встречи император прямо дал понять персам, что увязывает снижение контрибуций с полным невмешательством Персии в русско-турецкое противостояние.

Знаменитый алмаз «Шах», преподнесённый персидской делегацией императору Николаю I

Персидская делегация привезла в Санкт-Петербург богатые дары: 20 драгоценных манускриптов, два кашемировых ковра, жемчужное ожерелье для императрицы, саблю для наследника Александра, множество женских украшений, арабских скакунов… Но даже на этом помпезном фоне выделялся уникальный алмаз «Шах» — один из самых известных в мире драгоценных камней. Огромный, безукоризненной чистоты алмаз в 88,7 карата был найден в Индии предположительно в конце XV века. Индийские мусульмане называли его «Перст Аллаха». В 1738 году персидский шах Надир захватил этот алмаз в качестве трофея. С тех пор он считался святыней Персии. Его украсили надписи, искусно выполненные арабской вязью. Этот камень и в наше время является ценнейшим экспонатом Алмазного фонда России.

Извинительные письма Фетх Али-шаха и Аббас-Мирзы русскому императору долгое время оставались неизвестными широкой публике. Их держали за семью печатями, чтобы не подвергать персидского монарха новому унижению и не вспоминать о трагедии, которая чуть не поссорила две державы. Впервые они были опубликованы в журнале «Русская старина» за 1876 год и с тех пор, насколько можно судить, не переиздавались.

*** *** ***

Фетх Али-шах — императору Николаю Павловичу

[Перевод с персидского] Единому Богу, источнику мира и тишины, ниспославшему пророков и святой закон свой, для успокоения трепетных сердец и устроения к благой цели дел земных подобает воздавать хвалу и поклонение.

Восхвалим также и святых пророков, которые по велению Творца вливают спокойствие в сердца земнородных и вещают им о воле Всевышнего.

Монарх великий, славящийся победоносным воинством, охранитель своих владений, доброжелательный, великодушный, знаменитый, великий наш брат, избранный всемогущим Богом, нить, смыкающая драгоценное ожерелье из перлов искренней дружбы, самодержец Всероссийский, от воли коего зависит творить добро и зло, повелитель над морями и сушею, владения коего ограждены со всех сторон безопасностью, коего престол подобен тверди небесной, пред зерцалом, блеском своим уподобляющегося солнцу, сердца вашего величества изображаем радость, которою преисполнились мы при получении дружеского монаршего письма вашего, вручённого нам в счастливый час полномочным министром вашего величества. Известие о том, что единственный благоприятель наш находится в вожделенном здравии и питает к нам живое чувство братской дружбы, довершило наше благополучие.

Долгое время, по велению судьбы сего мира, разные приключения пресекали нам все пути к дружеским сношениям, и мы не имели случая к изъявлению сердечных чувств наших.

И так, означенное письмо вашего величества, с новыми уверениями дружбы, исполнило сердце наше неизъяснимою радостью; оком зависти взирал мир на наше счастье, и пред ядовитым его взором затмился свет нашей звезды. Радость наша обратилась в печаль, горьким сделалось то, что прежде было так сладостно.

Грибоедов прислан был полномочным министром от Российской державы и был по сей причине дорогим гостем нашего государства. Мы оказали ему такие почести и благорасположение, каких ещё никого из посланников не удостаивали; но враждебный рок судил ужасное происшествие, коего описание стесняет сердце наше и исполняет нас живейшею горестью. Всеведущему Богу известно, сколь для нас сие происшествие горестно и сколь оно нас тронуло.

Один проницательный и блестящий ум великого императора может открыть нам путь к утешению, успокоить сердце и свеять пыль сомнения, покрывшую лицо наше. Конечно, вашему величеству известно, что никакой благоразумный человек никогда не мог покуситься на подобное дело. Милосердый Боже! возможно ли подозревать, чтобы наши визири и вельможи взяли участие в сем ужасном происшествии, в то самое время, когда новый, счастливый мир, источник радости и благополучия, венчал желания обеих держав! Хотя драка между людьми посланника и чернью, столь внезапно возникшая, что невозможно было оказать никакой помощи, была причиною сего ужасного происшествия, однако же правительство наше пред вашим покрыто пылью стыда, и лишь струя извинения может обмыть лицо оного.

Для приведения к благому концу сего ужасного дела и испрошения милостивого прощения мы признали лучшим средством отправить к вашему величеству с сим извинительным письмом возлюбленного внука нашего, эмир-задэ Хозров-мирзу, вместе с высокопоставленным Мамед-ханом, одним из приближённейших и почётнейших вельмож нашего двора, начальником всего регулярного нашего войска.

От обширного ума, украшающего вселенную, великого нашего благоприятеля зависеть будет, принять милостиво или отринуть наше извинение.

 

Пришла пора опять скрепить

Союз приязни снисхожденьем —

И всё минувшее затмить

Благотворительным забвеньем.

[Из Саади]

Аббас-Мирза — императору Николаю Павловичу

[Перевод с персидского] Воздадим хвалу и поклонение единому Богу, дарующему прощение грехов и милостиво приемлющему раскаяние наше; Богу, коего благость превозмогает гнев, а милостыня — правосудие.

Восхвалим также святых пророков, предстоящих пред ликом Всевышнего, коих житие, украшенное добродетелью, посвящено на благо земнородных, коих радение устраивает дела человеческие к высокой и благой цели.

Монарх великий, знаменитый, счастливый, могущественный, всемилостивейший, самодержец Всероссийский, коего государство с древних времён славится величием, милосердый и добродетельный наш дядя, коего священный лик уподобляется блеском своим лучезарному солнцу! Мы имеем счастье докладывать вашему величеству, что возлюбленный наш сын Хозров-мирза, по повелению великого шахин-шаха, покровителя нашего государства, коему да буду я жертвою, отправлен к высокому двору вашего величества для испрошения милостивого прощения.

Милостивое и благосклонное расположение вашего величества, коим мы имеем счастье пользоваться, побудило нас к избранию сего нашего сына для исполнения сей порученности, возложенной на него.

Хотя мы сами долгое время питали себя надеждою представиться вашему величеству и не достигли до желаемого, но мы и это считаем за счастье, что счастливый сын наш достигнет ныне своего благополучия и удостоится милостивого вашего приёма.

Мы неоднократно испытали благорасположение вашего величества и видели, как вы всегда обращали милостивое внимание на исполнение наших желаний, коих мы даже и не изъясняли; мы потому и не находим нужным обратиться с просьбою к вашему величеству, чтобы вы благосклонно приняли нашего возлюбленного сына и обратили бы своё милостивое внимание на предметы, о коих он будет иметь счастье донести лично вашему величеству.

Мы надеемся, что благосклонный приём и милостивое внимание, коих ваше величество удостоите возлюбленного нашего сына, усугубят величие наше при дворе нашем и обратят на нас милостивые взоры великого шахин-шаха.

Надеясь на благость Божию, мы предоставляем дела на произвол мудрым вельможам великого двора вашего в полной уверенности, что они возымеют неусыпное попечение о благе обеих держав.

Чистосердечная и искренняя преданность наша столь известна вашему величеству, что мы полагаем излишним утруждать министров ваших повторением чувствований живейшей горести и печали, исполнившей сердце наше, которые уже изъяснены нами в письме, отправленном чрез Мирза-Масуда, по случаю бедственного приключения, случившегося с полномочным министром вашего величества.

Единственное желание наше состоит в том, чтобы существовали между благосклонным дядею и отцом нашим теснейший союз и вечное согласие.

Умоляем всемогущего Творца, да сохранит он нас от всякой вражды и отвратит сей источник горести и печали.

Так как высокостепенному Мамед-хану, начальнику всего нашего регулярного войска и одному из приближённых и почётных вельмож нашего двора, поручено донести вашему величеству о некоторых предметах, то мы прибегаем с просьбою к вашему величеству даровать ему на то милостивое позволение и, буде случаться какие-нибудь дела или порученности, касающиеся нашего государства, удостоить его своих монарших повелений.

Да продлит Всевышний благополучное царствование вашего величества.

Раиса Костомарова

 

Что почитать?

Александр Сергеевич Грибоедов. Деятельность его как дипломата. 1827–1829 // Русская старина. — 1876. — Т. XVII. — Вып. 9–12.

Фото: FINE ART IMAGES / LEGION-MEDIA, РИА «Новости», LEGION-MEDIA, WIKIPEDIA.ORG