Дела и судьба адвоката Ходасевича

Присяжный поверенный Михаил Фелицианович Ходасевич, родной брат известного поэта Владислава Ходасевича, родился в 1865 году в Туле. Сведения о нём достаточно скупы, однако известно, что родился он в семье выходца из польской обедневшей дворянской семьи Фелициана Ивановича Ходасевича. Его мать Софья Яковлевна была дочерью журналиста и публициста Якова Александровича Брафмана.

Михаил Ходасевич любил искусство, коллекционировал вещи Александровской эпохи; начиная с 1900-х годов  собирал и современную живопись. 

В 1895–1896 годах вместе с Павлом Малянтовичем, Василием Маклаковым и другими присяжными поверенными Ходасевич положил начало организации «молодой адвокатуры» — первому в России кружку политических защитников. 

Алексей Барановский об этом пишет так: «К концу ХIХ в. в судах сплошным потоком пошла бесконечная череда политических процессов. Благодаря этому начали складываться формальные и неформальные кружки присяжных поверенных, занимавшихся исключительно или преимущественно политическими делами. Они получили обобщенное наименование "молодая адвокатура". Одновременно, примерно с 1890 г., развивается специализированная коллективная форма организации адвокатуры в виде своего рода юридических консультаций, которые создавались в основном для обслуживания определенных социальных групп, таких как, например, рабочие. Весьма широкое паблисити приобрела так называемая "Московская пятерка": Николай Муравьев, Павел Малянтович, Василий Маклаков, Николай Тесленко, Михаил Ходасевич. Они не только не брали денег с клиентов, проходивших по политическим делам, но и тратили на них собственные средства. К 1902 г. их кружок превратился в сплоченную группу политической защиты, разъезжавшую по всей стране»[1].

Так, вместе с другими членами «Московской пятёрки» в 1899 году в качестве защитника Ходасевич принял участие в громком политическом процессе — деле о сопротивлении властям рабочих текстильной фабрики Викулы Морозова в селе Никольское Владимирской губернии  (сейчас — город Орехово-Зуево Московской области).

Волнения рабочих на фабрике начались в 10 часов утра 7 октября 1897 года.

Поводом к выступлению рабочих послужили[2]:

 — невыполнение администрацией фабрики закона от 2 июня 1897 года, согласно которому продолжительность рабочего дня не должна превышать девяти часов в сутки;

— уменьшение заработной платы в связи с понижением расценок на произведённый товар;

— жалобы на приказчиков из-за неправильной приёмки пряжи и расчёта заработка по табелям[3].

После переговоров с директором прядильного отделения Гарри Чарноком группа рабочих направилась к ткацкой фабрике и Никольской конторе, призывая очередную смену прекратить работу. Во второй половине дня волнения продолжились, накал страстей нарастал, возмущённая толпа достигла более 400 человек.

Полицейские, пытаясь прекратить беспорядки и урезонить рабочих, начавших грабить директорский дом, произвели несколько выстрелов, одним из которых был смертельно ранен рабочий Крючков. Тем временем помимо дома директора  были разграблены и подожжены ещё несколько домов руководителей фабрики. Беспорядки окончательно прекратились лишь во втором часу ночи. К утру прибыли воинские подразделения и владимирский вице-губернатор. По оценке директора прядильной фабрики, действиями забастовщиков был нанесён общий материальный ущерб более чем на 58 тыс. рублей[4].

Судебные заседания по этому делу начались 18 мая 1899 года. Они проходили под председательством старшего председателя Московской судебной палаты Александра Попова с участием сословных представителей.

Обвинителем выступал товарищ прокурора палаты П.П. Добрынин. «Московская пятёрка» защищала 95 рабочих, обвиняемых в беспорядках[5].

На процессе защитники уделили отдельное внимание вопросам основательности и справедливости жалоб рабочих, вызвавшим забастовку, доказывая вместе с тем невозможность для рабочих улучшить своё положение путём подачи отдельных жалоб, и сделали смелый вывод о том, что только в забастовке, в массовом обращении к властям и к хозяину фабрики рабочие видели решение своих проблем (следует из речи Николая Муравьёва).

Итог процесса: из 95 подсудимых 37 оправданы, один приговорён на два года в исправительное арестантское отделение, остальные — к различным срокам ареста[6].

В 1909 году Михаил Ходасевич с присяжными поверенными Аминадом Шполянским, Михаилом Мандельштамом, Петром Лидовым, С.А. Львовым также осуществлял  защиту по делу о «Каширском вооружённом восстании».

На одном из судебных разбирательств Михаил Ходасевич защищал Наталью Сергеевну Гончарову — художницу-авангардиста, представительницу движения «лучистов», флагмана русского модернизма, скульптора и декоратора, обвиняемую в кощунстве [7].

24 марта 1910 года на выставке Общества свободной эстетики Наталья Гончарова показала несколько картин с обнажёнными женщинами.

Га­зе­та «Голос Моск­вы» опуб­ли­ковала ано­ним­ный отзыв, в ко­то­ром кар­ти­ны «На­тур­щи­ца с за­ки­ну­ты­ми за го­ло­ву ру­ка­ми» и «На­тур­щи­ца с ру­ка­ми на талии» были на­званы порнографическими[8].

На сле­ду­ю­щий день эти картины и кар­ти­на «Бог», ко­то­рая, по мне­нию ав­то­ра га­зет­ной за­мет­ки, «хуже, чем пор­но­гра­фия тай­ных карт»[9], были арестованы полицией. Гон­ча­ро­вой предъ­яв­лено об­ви­не­ние в рас­про­стра­не­нии пор­но­гра­фии («явно со­блаз­ни­тель­ных кар­тин»). Аналогичные об­ви­не­ния были предъявлены и ор­га­ни­за­то­рам вы­став­ки: Валерию Брю­со­ву, Ивану Тро­я­нов­ско­му, Владимиру Гир­шма­ну, К.И. Игу­ме­но­ву, Валентину Се­ро­ву и даже Ан­дрею Бе­лому, не имев­ше­му от­но­ше­ния к вы­став­ке, од­на­ко на­пи­сав­ше­го текст, ко­то­рый об­суж­дал­ся на ней[10].

Ис­то­ри­ки на­зы­ва­ют нети­пич­ным этот слу­чай пре­сле­до­ва­ния ху­дож­ни­ка в до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии. Само пре­сле­до­ва­ние ху­дож­ни­ков, не за­ни­ма­ю­щих по­ли­ти­че­скую по­зи­цию, нель­зя на­звать рас­про­стра­нён­ным в тот пе­ри­од, а до Гон­ча­ро­вой статья о пор­но­гра­фии не при­ме­ня­лась по от­но­ше­нию к ра­бо­там, име­ю­щим ху­до­же­ствен­ную ценность[11].

В 1914 году по санк­ции обер-про­ку­ро­ра Си­но­да аре­сто­вы­ва­ет­ся 22 кар­ти­ны с пер­со­наль­ной вы­став­ки Гон­ча­ро­вой в петербург­ском «Ху­до­же­ствен­ном бюро» На­деж­ды До­бы­чи­ной[12], несмот­ря на то что кар­ти­ны были пред­ва­ри­тель­но допу­ще­ны ду­хов­ным цензором[13]. Аре­сту пред­ше­ству­ет пуб­ли­ка­ция в прес­се, кри­ти­ку­ю­щая ис­поль­зо­ва­ние авангардистских тех­ник в изоб­ра­же­нии ре­ли­ги­оз­ных сюжетов[14]: «Вы­став­лен­ные ко­щун­ствен­ные про­из­ве­де­ния должны быть немед­лен­но убра­ны с вы­став­ки: нель­зя же в самом деле до­пус­кать умыш­лен­ное обез­об­ра­жи­ва­ние свя­тых лиц в виде по­сме­ши­ща среди зе­ле­ных собак, "лу­чи­стых" пей­за­жей и по­доб­ной "ку­би­сти­че­ской" дребедени».

За Гон­ча­ро­ву за­сту­пились быв­ший ми­нистр на­род­но­го про­све­ще­ния граф Иван Тол­стой, ви­це-пре­зи­дент Ака­де­мии художеств Ни­ко­лай Вран­гель и ху­дож­ник Мсти­слав До­бу­жин­ский[15].

На судебном процессе[16], защищая Наталью Гончарову, Михаил Ходасевич говорил о «непубличности» выставки («выставка была закрытым однодневным мероприятием, не предназначенным для широкой публики»), и суд согласился с версией защиты, оправдав Гончарову на этом основании[17]. В итоге кар­ти­ны ей возвратили[18].

Были и менее успешные, но не менее обсуждаемые в обществе дела, в которых принимал участие Михаил Ходасевич.

Например, дело об убийстве Зинаиды Прасоловой, кажущееся вначале рядовым бытовым убийством (муж убил изменившую ему жену).  

9 октября 1911 года в 4 часа утра Зинаида Прасолова приехала в московский загородный ресторан «Стрельна» в компании родной сестры Марии Денницыной, купца-меховщика Дмитрия Рогаткина-Ёжикова и директора правления Московского банка Александра Кислякова.

Ресторан «Стрельна» был местом, где собиралась вся московская элита. Свободных мест в зимнем саду не оказалось, поэтому Прасолова со товарищи расположились было на террасе, но вскоре перешли в сад. А за соседним столиком по чистой случайности в компании двух мужчин и трёх женщин оказался законный супруг Зинаиды — Василий Прасолов, с которым они к тому моменту жили раздельно.

Заметив жену, Прасолов улыбнулся её сестре и ответил издали на приветствие Рогаткина-Ёжикова. При этом он сказал своему товарищу Пищулину: «А вон и моя бывшая жена». Обе компании проводили время порознь и ничего вызывающего по отношению друг к другу не допускали. Десятью минутами позже Прасолов, выпив две рюмки коньяку и попросив разрешения встать из-за стола, неожиданно направился к столику, за которым сидела Зинаида. Подойдя, он приветствовал Рогаткина-Ёжикова: «Здравствуйте, Дмитрий Михайлович», после чего обернулся к бывшей жене: «Зинаида Ивановна, потрудитесь немедленно удалиться из “Стрельны”». Получив отказ, Прасолов выхватил из кармана револьвер и выстрелил в Зинаиду… В зале после выстрела произошла суматоха. Кто-то закричал: «Оставьте, это муж с женой». Кто-то кричал, что нужно бить убийцу, на что Прасолов бросил: «Не бейте меня, я пойду и заявлю сам».

По требованию присяжного поверенного Александра Вознесенского, находившегося здесь же, Прасолов беспрекословно отдал ему револьвер, а на вопрос помощника присяжного поверенного Данцигера: «Кто стрелял?», ответил: «Данцигер, это я стрелял». Затем крикнул кому-то из публики: «Я сделал всё, что хотел». Увидев распорядителя ресторана Риттера, Прасолов сказал ему: «Господин Риттер, позовите полицию, я убил». Его проводили в контору ресторана, где его вскоре и арестовала прибывшая полиция.

В это же время тяжело раненную Прасолову перенесли в отдельный кабинет, где ей оказали первую помощь. Затем женщину погрузили на автомобиль и в сопровождении Николая Рябушинского отправили в хирургическую лечебницу. По дороге она скончалась.

Дело слушалось 21 января 1913 года в Московском окружном суде с участием присяжных заседателей. Защищали Прасолова присяжный поверенный Николай Измайлов и известнейший адвокат Владимир Бобрищев-Пушкин. Присяжный поверенный Михаил Ходасевич поддерживал обвинение вместе с товарищем (заместителем) прокурора Дмитрием Новицким.

В судебных заседаниях по данному делу всплыло много подробностей и самого факта убийства, и интимной жизни Прасоловых. Как оказалось, в этом деле «столкнулось столько интересов, что банальная любовная драма послужила поводом для общественной дискуссии о правосудии, семье и браке и даже государстве»[19].

Ходасевич, будучи представителем гражданского истца, ярко выступал в прениях: «Защитник подсудимого Бобрищев-Пушкин на процессе говорил, что "брачный союз — не скотный двор", но тут был именно скотный двор, а может быть, еще и конский завод! — негодовал он. — Прасолов — это труп! В нем ничего не живо, и, что бы ни сказали ему присяжные, он все равно уже трехдневный и смердит».

Тем не менее присяжные сочли доказанным, что Прасолов убил свою жену, правда, убил он её, по их мнению, в состоянии «умопомрачения». Экспертная оценка врачей, которые признали Прасолова вменяемым, их совершенно не смутила. Окончательный вердикт был краток: «Полностью оправдать»[20].

Михаил Фелицианович в разных жизненных ситуациях, в том числе и требующих правовой помощи, поддерживал своего брата Владислава.   

Известно, что весной 1912 года поэт Владислав Ходасевич обратился к Константину Некрасову с предложением издать перевод исторической повести «Агай-Хан» Зигмунда Красинского. На решение Ходасевича начать сотрудничество с издательством Некрасова, вероятно, повлиял Павел Муратов, который в письмах к издателю не раз упоминал поэта Ходасевича как своего приятеля.

Начало сотрудничества Ходасевича с издательством Некрасова было успешным: решено было издать не только повесть Красинского, но и приступить к подготовке его собрания сочинений в трёх томах. Однако замыслы не осуществились, а отношения Некрасова и Ходасевича закончились ультимативным письмом брата поэта от 14 августа 1914 года: «Милостивый Государь, Константин Федорович. Ко мне обратился брат мой, Владислав Фелицианович, с просьбой взыскать с Вас четыреста рублей, недоплаченных Вами ему за перевод двух томов сочинений Красинского. Не пожелаете ли Вы настоящее дело закончить миролюбиво, чем избавите меня от неприятной необходимости принятия каких-либо мер. Я бы мог лично переговорить с Вами в мои приемные часы: по понедельникам, средам и четвергам, от 3–5 час.

С совершенным почтением М. Ходасевич»[21]»[22].

Ходасевич принял Февральскую революцию и поначалу согласился сотрудничать с большевиками после Октябрьской революции.

Андрей Кокорев и Владислав Руга описывают один интересный эпизод 1917 года, связанный с именем Михаила Ходасевича: «Преобразование добровольческих отрядов по поддержанию порядка на улицах в орган государственной власти началось 9 марта 1917 года с распоряжения начальника московской милиции А.М. Никитина о регистрации всех милиционеров и всего находившегося в их руках оружия — его предписывалось выдавать только на дежурство. В те же дни были возвращены на службу сотрудники сыскной полиции, которую новая власть переименовала в "уголовную" и назначила ее комиссаром адвоката М.Ф. Ходасевича. Прежний начальник, талантливый сыщик К.П. Маршалк, был оставлен в качестве руководителя оперативно-разыскной работы»[23].

Умер Михаил Ходасевич 13 декабря 1925 года от брюшного тифа.