Амплуа — основоположник

Амплуа — основоположник

Александр Петрович Сумароков (1717–1777)

Родился в семье одного из деятельных младших соратников Петра I. Получил основательное домашнее образование, продолжил учёбу в Петербургском Сухопутном шляхетском кадетском корпусе. Там получил известность как поэт. После корпуса служил адъютантом у фельдмаршала Бурхарда Миниха, у дипломата Михаила Головкина, у всесильного фаворита императрицы Елизаветы Алексея Разумовского. С 1756 до 1761 года был директором Российского театра. В 1759-м издал первый частный литературный журнал в России — «Трудолюбивая пчела». Действительный статский советник. Трагедии Сумарокова «Хорев», «Димитрий Самозванец» навсегда остались в истории русского театра. Как и его многочисленные оды, эпиграммы, любовные песни…

Первый заправский драматург, первый оперный либреттист, наконец, первый русский профессиональный писатель. Неутомимый первопроходец нашей словесности, нашего искусства, он служил многим музам. Огромный том Сумарокова стоит в основании русской литературы.

Пиит елизаветинских времён славился звучными стихами, непоборимой эрудицией и буйным нравом.

Как любой большой поэт, он противоречив. Сумароков был теоретиком эстетского классицизма, любил вслед за Николой Буало писать стихи о поэтическом искусстве. И он сам же разбивал все каноны, включая в стихотворную речь простецкие словечки. В пародии, в эпиграммах, в буффонаде ёрнических «вздорных од» он был сильнее, чем в торжественных напевах.

Его чувство языка поразительно! От поэзии XVIII века ждёшь архаических нагромождений, а Сумароков и сегодня ясен как летний полдень.

Он считал, что поэзия должна быть не только «величественной» (на такие стихи мастером слыл Михайло Ломоносов!), но и «приятной», благозвучной и чувственной. До Александра Пушкина (который Сумарокова не жаловал!) у нас не было столь гармоничного поэта. Потому ему и удавались «любовные песенки», написанные без мудрёных риторических фигур, в «народном духе». Его словами кавалеры объяснялись в любви, а барышни заучивали эти строки наизусть. Оказалось, что русская поэзия может быть изящной и лёгкой.

Три поэта — Александр Сумароков, Василий Тредиаковский и Михаил Ломоносов — враждовали. Дрались за место под солнцем, отстаивая поэтическую «истину в последней инстанции». Сумароков умел цветисто браниться:

Которые стихи приятнее текут?

Не те ль, которые приятностью влекут

И, шествуя в свободе,

В прекрасной простоте,

А не в сияющей притворной красоте,

Последуя природе,

Без бремени одежд, в прелестной наготе,

Не зная ни пустого звука,

Ни несогласна стука?

А к этому большой потребен смысл и труд.

Иль те, которые хоть разуму и дивны,

Но естеству противны?

Пузырь всегда пузырь, хоть пуст, хотя надут. 

 

Так он писал о своих замечательных соперниках.

В свои лучшие годы именно Сумароков считался законодателем мод и идеологом аристократии, а последнее десятилетие провёл в нищете, загнав себя в ловушку оскорблённого самолюбия. Кроме того, как писал один мемуарист, он «был предан пьянству без всякой осторожности»… Неудивительно, что его преследовали разочарования. Сумароков считал себя самодержцем русской поэзии и театра, но пережил свою славу и умер, запутавшись в делах, осмеянный и разорившийся. Зато Сумароков оставил после себя школу. Михаил Херасков, Василий Майков считали себя его учениками. Сделанного им хватило бы на три жизни.

***

Сокрылись те часы, как ты меня искала,

И вся моя тобой утеха отнята.

Я вижу, что ты мне неверна ныне стала,

Против меня совсем ты стала уж не та.

 

Мой стон и грусти люты

Вообрази себе

И вспомни те минуты,

Как был я мил тебе.

 

Взгляни на те места, где ты со мной видалась,

Все нежности они на память приведут.

Где радости мои? Где страсть твоя девалась?

Прошли и ввек ко мне обратно не придут.

 

Настала жизнь другая;

Но ждал ли я такой?

Пропала жизнь драгая,

Надежда и покой.

 

Несчастен стал я тем, что я с тобой спознался,

Началом было то, что муки я терплю,

Несчастнее ещё, что я тобой прельщался,

Несчастнее всего, что я тебя люблю.

 

Сама воспламенила

Мою ты хладну кровь.

За что ж ты пременила

В недружество любовь?

 

Но в пенях пользы нет, что я, лишась свободы,

И радостей лишён, едину страсть храня.

На что изобличать — бессильны все доводы,

Коль более уже не любишь ты меня.

 

Уж ты и то забыла,

Мои в плен мысли взяв,

Как ты меня любила,

И время тех забав.

1759

ЭПИГРАММА

Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.

Конечно, голова в почтеньи меньше ног.

1759

 

Комментарий: адресат этой эпиграммы — балетный танцовщик Тимофей Бубликов. Восторженные зрители бросали ему на сцену кошельки с золотыми монетами. Под «профессором» Сумароков, скорее всего, имел в виду покойного к тому времени Степана Крашенинникова (1713–1755) — выдающегося ботаника, географа, путешественника. Сумароков пытался помочь его детям, оставшимся без кормильца.

 

ПЛАЧУ И РЫДАЮ

Плачу и рыдаю,

Рвуся и страдаю,

Только лишь воспомню смерти час

И когда увижу потерявша глас,

Потерявша образ по скончаньи века

В преужасном гробе мертва человека.

Не постигнут, Боже, тайны сей умы,

Что к такой злой доле

По всевышней воле

Сотворенны мы

Божества рукою.

Но, великий Боже! ты и щедр и прав:

Сколько нам ни страшен смертный сей устав,

Дверь — минута смерти к вечному покою.

1760

Комментарий: вольный перевод из погребальных песнопений.

 

ЖАЛОБА

Во Франции сперва стихи писал мошейник,

И заслужил себе он плутнями ошейник;

Однако королём прощенье получил

И от дурных стихов французов отучил.

А я мошейником в России не слыву

И в честности живу;

Но если я Парнас российский украшаю

И тщетно в жалобе к фортуне возглашаю,

Не лучше ль, коль себя всегда в мученьи зреть,

Скорее умереть?

Слаба отрада мне, что слава не увянет,

Которой никогда тень чувствовать не станет.

Какая нужда мне в уме,

Коль только сухари таскаю я в суме?

На что писателя отличного мне честь,

Коль нечего ни пить, ни есть?

Нач. 1770-х

Комментарий: стихотворение, несомненно, автобиографическое. Сумарокову непросто было добиваться финансовой помощи от императриц. Французский поэт-«мошейник», приговорённый к казни, — Франсуа Вийон.

 

О БЛАГОРОДСТВЕ

(отрывок)

 

Сию сатиру вам, дворяня, приношу!

Ко членам первым я отечества пишу.

Дворяне без меня свой долг довольно знают,

Но многие одно дворянство вспоминают,

Не помня, что от баб рождённым и от дам

Без исключения всем праотец Адам.

На то ль дворяне мы, чтоб люди работали,

А мы бы их труды по знатности глотали?

Какое барина различье с мужиком?

И тот и тот — земли одушевлённый ком.

А если не ясняй ум барский мужикова,

Так я различия не вижу никакого.

Мужик и пьёт и ест, родился и умрёт,

Господский также сын, хотя и слаще жрёт

И благородие своё нередко славит,

Что целый полк людей на карту он поставит.

Ах, должно ли людьми скотине обладать?

Не жалко ль? Может бык людей быку продать?

А во учении имеем мы дороги,

По коим посклизнуть не могут наши ноги:

Единой шествуя, вдали увидя дым,

Я твёрдо заключу, что там огонь под ним.

Я знаю опытом, пера тяжеле камень,

И льда не вспламенит и жесточайший пламень;

По счёту ведаю, что десять — пять да пять;

Но это не верста, едина только пядь:

Шагнуть и без наук искусно мы умеем,

А всей премудрости цель дальную имеем,

Хотя и вечно к ней не можем мы дойти,

Но можем на пути сокровищи найти.

1771

Комментарий: в этой сатире, написанной незадолго до пугачёвского восстания, Сумароков изложил свои политические воззрения.