Разведка высоких энергий

Долгое время это имя было известно лишь узкому кругу профессиональных разведчиков и историков спецслужб. И лишь в 1996 году, спустя полвека после завершения операции «Энормоз», Леонид Квасников был удостоен высокого звания Героя России. А спустя ещё 20 лет вышла в свет книга  директора Дома-музея И.В. Курчатова Раисы Кузнецовой «Гений научно-технической разведки. Л. Квасников на службе Отечеству». Эта книга написана на основе личных бесед Раисы Васильевны и Леонида Романовича в 1983–1993 годах. Эти никогда не публиковавшиеся ранее материалы воссоздали подлинную обстановку совместной работы советских учёных и разведчиков над созданием ядерного оружия.

Л.Р. Квасников (до 1928 года)

Интервью Квасникова 1993 года уникально в том смысле, что хронологически является первым подробным изложением сути «атомного шпионажа», сделанным одним из его участников. В открытой печати об «атомном шпионаже» впервые рассказал подчинённый Квасникова по нью-йоркской резидентуре, впоследствии также Герой России Александр Феклисов в книге «За океаном и на острове. Записки разведчика» (1994). В том же году в США вышла книга воспоминаний генерал-лейтенанта Павла Судоплатова Special Tasks (переизданная в 1997 году в России). И, наконец, в 1999 году появляется ещё одна книга Феклисова «Признание разведчика».

Большая часть полученных разведкой материалов по Манхэттенскому проекту передавалась в зашифрованном виде по радио. В июле 1995 года в США по инициативе сенатора Дэниела Патрика Мойнихена Агентство национальной безопасности (АНБ) начало публикацию расшифрованных сообщений из досье «Венона». Всего было опубликовано 49 сообщений за период 1944–1945 годов, относящихся к истории «атомного шпионажа». Упорядоченные по дате, они выложены на сайтах АНБ и ЦРУ. Кроме того, в нач. 1990-х годов СВР предоставила доступ к архивным материалам по данной теме бывшему сотруднику КГБ Александру Васильеву, который вскоре уехал на Запад, прихватив с собой восемь тетрадей сделанных им выписок. Все  они в настоящее время доступны в Интернете.

С учётом этих и других публикаций можно заключить, что общее руководство операцией «Энормоз» осуществлял начальник 1-го Управления (внешняя разведка) НКВД-НКГБ СССР, комиссар ГБ 3-го ранга Павел Фитин. Разработчиком же самой операции был начальник 3-го (англо-американского) отдела 1-го Управления комиссар ГБ Гайк Овакимян, до 1941 года работавший резидентом в Нью-Йорке и привлёкший к сотрудничеству супругов Розенберг. Ответственным за проведение операции назначили заместителя резидента в Нью-Йорке, в то время майора ГБ Леонида Квасникова, который на посту начальника 3-го отделения 3-го отдела 1-го Управления с 1939 года стоял у истоков организации научно-технической разведки. Важнейшими его источниками, в том числе в национальной лаборатории в Лос-Аламосе, были физики Клаус Фукс, Тед Холл, Мортон Собелл и Дэвид Грингласс, занимавшийся в Лос-Аламосе созданием форм для фокусирующих линз. Связь с ними поддерживали сотрудники нью-йоркской резидентуры Александр Феклисов и Анатолий Яцков, а также граждане США Гарри Голд и супруги Коэн.

18 января 1942 года из состава 1-го Управления НКВД СССР было выделено 4-е (разведывательно-диверсионное) Управление, которое возглавил старший майор ГБ Павел Судоплатов. В 1944 году именно ему поручили координацию работы спецслужб по атомной разведке, поскольку среди подчинённых Судоплатова были создатели советской нелегальной разведки Яков Серебрянский и Наум Эйтингон, а также знаменитый нелегал Вильям Фишер (Рудольф Абель). С этой целью была образована группа «С» («Судоплатов»).

 Л.Р. Квасников с товарищами по учёбе (лето 1928 года)

Действовавший в Сан-Франциско под при­крытием должности вице-консула СССР резидент Григорий Хейфец установил доверительный контакт с научным руководителем Манхэттенского проекта Робертом Оппенгеймером. Большой агентурной сетью среди американских учёных располагал работавший там с 1938 года выпускник Массачусетского технологического института майор ГБ Семён Семёнов (Таубман). Именно он установил код Манхэттенского проекта и местонахождение его главного научного центра — бывшей колонии для малолетних преступников Лос-Аламос (штат Нью-Мексико). Супруга советского резидента в Нью-Йорке Василия Зарубина майор ГБ Елизавета Зарубина познакомилась с женой Оппенгеймера Кэтрин, которая в прошлом являлась членом Компартии США, и та по просьбе Зарубиной убедила «отцов» атомной бомбы Энрико Ферми и Лео Силарда допустить к участию в Манхэттенском проекте ряд завербованных нашей разведкой специалистов.

Ещё одним важным источником информации выступала нелегальная сеть агентов, сформированная заместителем Судоплатова Эйтингоном в 1939–1941 годах во время подготовки операции «Утка» по ликвидации Льва Троцкого в Мексике. Тогда Эйтингону предоставили чрезвычайное право вербовать агентов без санкции Центра, используя родственные связи. В частности, на одного из агентов оформили аптеку в Санта-Фе (Нью-Мексико). В 1943 году резидентом в Мехико назначили Льва Василевского, хорошо знавшего этих агентов, так как он сам был участником операции «Утка». Три человека копировали наиболее важные документы в Лос-Аламосе, получая к ним доступ через Роберта Оппенгеймера, Энрико Ферми и Виктора Вайскопфа. Затем, минуя резидентуру в Нью-Йорке, материалы через аптеку в Санта-Фе пересылались с курьером в Мексику.

Через 12 дней после сборки в Лос-Аламосе первой атомной бомбы «Штучка» (Gadget), работавшей на основе распада плутония-239 и имевшей имплозивную схему подрыва, Центр получил её описание, причём по двум независимым каналам — от агентов Чарльз (Клаус Фукс) и Млад (Тед Холл, он же Персей). Первая телеграмма поступила в Центр 13 июня, вторая — 4 июля 1945 года. Через пять лет эти телеграммы были расшифрованы в ходе проекта «Венона» и использованы для ареста Фукса, но уже в Англии. Это позволило ему избежать электрического стула, на котором казнили участвовавших в передаче этих секретов супругов Розенберг.

Лейтенант ГБ Л.Р. Квасников — сотрудник 5-го (иностранного) отдела ГУГБ НКВД СССР

Испытание «Штучки» произвели 16 июля 1945 года на горе Аламогордо (Нью-Мексико). Вскоре Центр получил подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва. То же самое устройство имели бомба «Толстяк» (Fat Man), сброшенная 9 августа 1945 года на Нагасаки, и, соответственно, первая советская атомная бомба РДС-1. 11 августа 1992 года в газете «Красная звезда» было опубликовано интервью с главным конструктором РДС-1 академиком Юлием Харитоном. Он впервые упомянул о том, что немецкий коммунист, физик-теоретик Клаус Фукс, работавший с 1943 года в Лос-Аламосе, в 1945 году передал нашей разведке «достаточно подробную схему и описание американской атомной бомбы». Харитон, в частности, произнёс такие слова: «…наша первая атомная бомба — копия американской». А в статье «Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?», опубликованной в газете «Известия» за 8 декабря 1992 года, Юлий Борисович добавляет: «Это был самый быстрый и самый надёжный способ показать, что у нас тоже есть атомное оружие».

20 августа 1945 года, сразу после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, создаётся Спецкомитет по «проблеме № 1» во главе с Лаврентием Берия, на который возлагается «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Комитет получил чрезвычайные полномочия и неограниченное финансирование. Научное руководство проблемой ещё в 1942 году было возложено на физика Игоря Курчатова. Исполнительным органом Спецкомитета стало Первое Главное управление (ПГУ). При нём были образованы Научно-технический совет (НТС) и Бюро № 2. Рабочим аппаратом Бюро № 2 стал Отдел «С», образованный на базе группы «С» Судоплатова. Туда же из американского отдела внешней разведки передали наиболее важные оперативные материалы, в том числе 200 страниц из оперативного дела «Энормоз». Заместителями Судоплатова назначили полковника Льва Василевского, который, вернувшись из Мексики, в 1945–1947 годах возглавлял научно-техническую разведку НКГБ-МГБ СССР, и подполковника Якова Терлецкого, доктора физико-математических наук, который обобщал все материалы разведки и докладывал их на заседаниях НТС. Председателем НТС вначале был нарком боеприпасов, один из первых трижды Героев Социалистического Труда, генерал-полковник Борис Ванников, а его заместителем, а затем председателем — академик Игорь Курчатов, возглавлявший НТС до конца своей жизни. Кроме них в НТС входили заместители Берия Василий Махнёв и Авраамий Завенягин, а также академики Абрам Иоффе, Абрам Алиханов, Исаак Кикоин, Виталий Хлопин и Юлий Харитон.

Квасникова отозвали из Нью-Йорка в конце 1945 года,  и после отстранения Василевского в 1947 году он возглавил научно-техническую разведку, оставаясь на этом посту, несмотря на различные реформы и переименования органов, вплоть до своей отставки в 1966 году. В книге историка-архивиста, доктора исторических наук Раисы Кузнецовой, директора Дома-музея Курчатова, приводятся интереснейшие беседы с Леонидом Романовичем, позволяющие заглянуть внутрь таинственного Отдела «С», почувствовать атмосферу заседаний НТС и совместной работы разведчиков и учёных над созданием атомного оружия. «…Когда Яков Петрович докладывал материалы по атомному оружию… они (академики. — А.В.) поднимали руки и говорили: "Просим прислать этот материал". Поняли? Составлялся список желающих. Они приходили и у меня работали... Терлецкий на Совете докладывал все материалы. Пятьсот шестьдесят материалов — это тысячи, тысячи страниц информации, которые обрабатывались мною, когда я был за границей и оттуда передавал материалы в Центр. А в Центре был создан специальный отдел, которым руководили четыре генерала (помимо Судоплатова мне известны ещё двое —  Наум Эйтингон и Амаяк Кобулов. — А.В.) и один полковник (Лев Василевский. — А.В.). Он назывался Отдел "С".  Полковник работал по научно-технической разведке, а генералы — все приближенные Берии. Перед отделом стояли задачи: первое — перевести все эти материалы. Для этого существовало переводческое бюро, которое было в Отделе "С". Потом их обрабатывали физики-теоретики —  Терлецкий и Рылов. Все эти материалы в конечном итоге проходили через Терлецкого. Он их докладывал на Совете, а все, собравшиеся там, вставали и говорили: "Этот доклад запишите мне!". Они приезжали ко мне на работу, знакомились с материалами и их использовали. "Нет", — сегодня утверждают. А я говорю: "Ну как же тебе не стыдно, ты же у меня сидел, знакомился с материалами, а теперь говоришь, что ты их не использовал!"».

 С делегацией советских учёных на конференции в Лондоне (1947 год) Л.Р. Квасников (второй справа), академик А.Н. Несмеянов (второй слева)

Предыстория книги Раисы Васильевны такова. В 1983 году Леонид Романович обратился к руководству Курчатовского института с просьбой ещё раз побывать в доме Курчатова. «Всё, как когда Игорь Васильевич принимал! — воскликнул он, когда Раиса Васильевна открыла ему дверь и провела в кабинет Курчатова. — Вот и тот же кожаный диванчик, на котором я обычно сидел. А Игорь Васильевич сидел напротив, вон в том кресле». Так начались беседы с Леонидом Романовичем, но на просьбу делать записи он неизменно отрицательно качал головой… Наступил 1993 год — приближалось 90-летие Курчатова. После того как Квасников побывал на торжественном заседании учёного совета Курчатовского института, он вечером того же дня позвонил Раисе Васильевне и сообщил, что доклад Харитона и Смирнова смутил его и привёл в недоумение… «И пригласил меня с магнитофоном и видеокамерой к нему домой», — пишет Раиса Васильевна.

В интервью чувствуется, что Леонид Романович хочет донести до слушателей правду о событиях, участником которых ему довелось быть. Безусловно, нельзя не заметить его особое пристрастие к личности академика Харитона. Например, цитируя слова Харитона «ну что уж там Клаус Фукс, он же этого вообще не мог вам ничего сказать!..», Леонид Романович восклицает: «А вы, Юлий Борисович Харитон, забыли, как знакомились с материалами? И до сих пор используете это дело, благодаря этим материалам подробным! Поняли? А об этом никто не скажет вам теперь. Когда я ездил в Кыштым (на комбинат «Маяк» по производству оружейного плутония. — А.В.), возил с собой одну из работ — специально по плутонию. И спектру нейтронов. И по расширению ТВЭЛов. Это — работа целая! Он что, с ней не знаком? Он же просил, чтобы ему ее дали… Вопрос по литию. Использование лития. Вот он. Записан. Идет под таким-то номером, и есть номер тома, в который собирали, — номер такой-то. Или вот материал — технология производства атомных бомб. Вот технология идет. И по диффузии идет (показывает записи в тетради). Харитон — это руководитель одного из ряда отдельных работ. В этом плане я рассматриваю любого из академиков. Я со многими встречался и их мнения знаю. И когда говорят: "Это все делал я сам!" — я думаю: "А что вы сами делаете-то?" Я же знаю, откуда вы этот материал получили. Этот материал с фирмы такой-то, а вы его хотите воспроизвести».

Я поинтересовался у Раисы Васильевны, как она пришла к идее спустя столько лет опубликовать эти беседы. «Это связано с моей профессией, — отвечает Раиса Васильевна. — Вернуть из исторической памяти в общественное сознание важнейшую информацию, найти её, сохранить и использовать — это первоочередные задачи музейного работника, историка-архивиста. Одним из основных мотивов при этом является поиск, как мы говорим, источников фондов и коллекций из предметов музейного значения, документальных материалов, поиск людей — исторических деятелей, носителей информации о важнейших событиях, выдающихся личностей. В нашем случае — людей, работавших в Атомном проекте, знавших его научного руководителя — Игоря Васильевича Курчатова. С течением времени эта проблема — получение колоссальной энергии из явления деления атомного ядра — открывает всё большие и большие горизонты своего использования. Она всегда была международной. Об этом же говорил и Леонид Романович, подчёркивая, что его интересовал весь мир. Я сама не искала встречи с ним, но мне кажется, что в нём самом к началу 80-х годов созрело желание несколько приоткрыть завесу тайны над деятельностью научно-технической разведки, которую он создавал и в которой работал с 1938 года. И вот это его желание, видимо, и привело его к мысли снова побывать в том доме, в котором он не раз беседовал с научным руководителем Атомного проекта Игорем Васильевичем Курчатовым. Сам Леонид Романович тоже был человек незаурядный — строгий, сдержанный, с высоким чувством гражданственности и патриотизма. Судя по всему, талантливый — начинал учёбу в Московском химико-технологическом институте, окончил Московский институт химического машиностроения, затем поступил в аспирантуру, был изобретателем. Вероятно, мог бы стать учёным. Но когда его вызвали в ЦК, где предложили работать в НКВД по линии научно-технической разведки и сказали: "Сейчас и здесь страна нуждается в вас больше всего" — он сразу почувствовал, что в те годы требовалось Родине. А ведь раньше, когда говорили: "Надо Родине!" — люди понимали. Для поколения, которое создавало страну, созидало на своей земле, защищало её, — для наших дедов и отцов понятие "Родина" было святым. И когда они ходили босиком по родной траве и чувствовали под ногами свою землю, то понимали, что "не нужен им берег турецкий…". И хотя Квасников впоследствии несколько лет провёл в США, носил американскую шляпу, видел заокеанский образ жизни, но не упал же он перед ними на колени и не дал поставить на колени свою Родину, потому что считал, чувствовал, знал и верил, что прекраснее нашей земли нет. В этом с Курчатовым они были схожи. Они защитили страну, когда она была ослаблена войной, оккупацией, разрухой, а на США работал весь Запад и лучшие умы со всего мира. Более того, США засекретили все свои разработки по урановой тематике ещё до начала войны, но использовали наши, например, Флёрова и Петржака, которые в 1940 году под руководством Курчатова открыли явление спонтанного деления ядер урана. И, если бы американцы по дну Атлантического океана не получили бы сведения об этом открытии, сколько бы лет они шли к нему? А без него невозможно было осуществить Атомный проект. Насколько я помню, США ведь реализовывали английский атомный проект. Воспользовавшись всеми этими разработками, они убили население двух японских городов, чтобы показать: русские, смотрите, что с вами будет! Это как? Так что уж извините, но разведка всегда и везде решает поставленные перед ней задачи, своевременно вскрывает возникающие внешние угрозы, помогая обеспечивать необходимый паритет в ядерном противостоянии великих держав с целью торжества добра, мира и справедливости на Земле».

Полковник госбезопасности Л.Р. Квасников (июль 1949 года)

Кстати сказать, по словам Раисы Васильевны, довоенные разработки советских учёных, в том числе физиков-ядерщиков из лаборатории Курчатова в ЛФТИ, были на уровне мировых стандартов. Именно они и явились основой советского Атомного проекта, научную программу которого Игорь Васильевич подготовил и представил в правительство и Академию наук СССР в 1940 году.

Таким образом, всё в мире развивается взаимообразно, обогащая и дополняя друг друга. Поэтому, говоря о советской атомной бомбе, Квасников подчёркивает: «То, что копия американской, я не собираюсь дискутировать этот вопрос. Потому что она у меня в голове, и я знаю, так сказать, финал… Идет повторение — в точности, и сам монтаж идет в точности — повторение наших данных».

Говоря об участниках операции «Энормоз», Леонид Романович отмечает: «Кроме тех двух, которых я упоминал — Феклисов и Яцков, — был еще Барковский». И именно Анатолию Яцкову принадлежат слова о том, что бомбу создавала не разведка, а учёные и специалисты, опирающиеся на научно-технический и экономический потенциал страны. Мы все, и разведчики, и учёные, должны поклониться Игорю Курчатову и его сподвижникам за то, что они в невероятно сложных условиях, несравнимых с условиями США, сумели в короткие сроки создать атомное оружие, предотвратив непредсказуемое развитие событий.

© Фотографии предоставлены Раисой Кузнецовой