Легенда разведки

В 1937 году Михаила Батурина направили на учёбу в Москву в Институт востоковедения имени Нариманова, в турецкий сектор Особого факультета, а в 1939 году перевели в 5-й отдел ГУГБ НКВД СССР — во внешнюю разведку

Штрихи к биографии Михаила Матвеевича Батурина

Михаил Батурин в Таганроге, но вскоре семья переехала на заработки в Баку, который встретил удушливым запахом нефти, дымом и копотью нефтеперегонных заводов. Стояла невыносимая жара, горячий ветер гонял по улицам клубы пыли.  Первая мировая война принесла переполненные госпитали, острую нехватку продовольствия и рост цен. Оставшиеся без кормильцев женщины подняли «Бабий бунт», стали громить магазины, воздух сотрясали возгласы «Хлеба!», «Долой войну!». Забастовали рабочие нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов. А 2 марта 1917 года, в день отречения царя, над городом разнеслось многоголосие заводских и пароходных гудков. На улицы высыпали толпы людей с флагами, они обнимались и поздравляли друг друга. Вооружённые отряды громили полицейские участки, освобождали из тюрем политзаключённых. В ходе последовавшей Октябрьской революции Бакинский Совет по инициативе Бакинского комитета большевиков первым в Закавказье вынес постановление о переходе власти в руки Совета. Против выступили местные буржуазные националисты в лице партии Мусават, которые 30 марта 1918 года подняли в Баку антисоветский мятеж. В ответ 25 апреля на заседании Бакинского Совета был образован Бакинский Совет народных комиссаров (СНК), вошедший в историю под названием Бакинской коммуны. Термин «коммуна» восходит к примеру Парижа 1871 года («Парижская коммуна») и означает диктатуру пролетариата в местном масштабе, но в союзе со всей Россией, которая в условиях экономической блокады остро нуждалась в бакинской нефти. Были изданы декреты о национализации нефтяной промышленности, 80% которой до революции принадлежало иностранным компаниям, а также банков, Каспийского торгового флота, о реформе судебных учреждений, конфискации беко-ханских земель и передачи их крестьянам. Со своей стороны мусаватисты провозгласили 28 мая в Тифлисе Азербайджанскую Демократическую Республику, которая 4 июня заключила договор с Турцией. На основе этого договора турки при поддержке Германии направили в Баку Кавказскую исламскую армию под командованием генерала Нури-паши.

Развернулась борьба за бакинскую нефть. 19 июля в Баку из Царицына по приказу Владимира Ленина прибыл хорошо вооружённый отряд Григория Петрова в составе эскадрона конницы, роты матросов, команды конных разведчиков и батареи шестиорудийного состава. Однако, когда турки приблизились к Баку, правые эсеры, меньшевики и армянские социалисты (дашнаки) 25 июля на чрезвычайном заседании Бакинского Совета провели резолюцию «О приглашении в Баку англичан», находившихся в иранском порту Энзели. Это был чистой воды удар в спину. Четверть фракции большевиков находилась в войсках, и 31 июля 1918 года Бакинская коммуна после 97 дней героической борьбы пала. 4 августа 1918 года Баку был оккупирован английскими войсками из состава экспедиционного корпуса генерал-майора Лионеля Денстервиля, которые, однако, вскоре бежали, и 15 сентября в город вошла исламская армия Нури-паши. Бакинские комиссары, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, а также Григорий Петров, попытались уйти морем в Астрахань, но были остановлены англичанами и их приспешниками и расстреляны в закаспийских песках. Вместе с ними расстреляли и охранников Шаумяна и Джапаридзе — Ираклия Метаксу и Ивана Николайшвили, которых хорошо знал Миша Батурин.

Дело в том, что наш герой, которому тогда не исполнилось и 14 лет, успел стать порученцем самого Прокофия Апрасионовича Джапаридзе — комиссара внутренних дел и одновременно продовольствия Бакинской коммуны. Миша окончил начальное училище именно в тот день 28 мая, когда в Тифлисе провозгласили Азербайджанскую республику и турки при поддержке немцев начали поход за бакинской нефтью. И, хотя отец хотел, чтобы Миша и его брат продолжили учиться, брат сказал:

— А где учиться? Идёт война. Надо защищать город.

На следующий день Миша с братом вступили в Красную гвардию. Брату выдали винтовку, удостоверение и послали патрулировать город. А Мишу с запиской отправили в Совнарком, где он стал порученцем 38-летнего наркома Джапаридзе. На выдранном из школьной тетрадки листке Джапаридзе выписал Мише удостоверение:

— Сбегай-ка, земляк, в Совет, отнеси этот пакет, возьми расписку и через час будь здесь.

В секретариате Бакинского Совета пакет у Миши принял молодой человек в студенческой тужурке.

— А расписка? — спросил Миша.

«Студент», как окрестил его про себя Мишка, вздохнул и написал на клочке бумаги: «Пакет принял сотрудник секретариата Баксовета Лаврентий Берия». Затем расписался, поставил дату и время…

Когда над комиссарами нависла смертельная угроза и они попытались уйти в Астрахань, Миша находился на пароходе «Туркмен» вместе с Джапаридзе. Здесь же был и Анастас Микоян. Однако вместо Астрахани их привезли в Красноводск. Впоследствии Михаил Батурин вспоминал: «Джапаридзе сказал мне: “Дело плохо. При первой же возможности уходи с парохода. И друзьям скажи”. Я послушался, и мы с товарищами ночью покинули пароход вплавь. Кто не ушел, погиб».

После восстановления Советской власти в Закавказье в сентябре 1920 года останки бакинских комиссаров перевезли в Баку и торжественно захоронили на Площади 26 бакинских комиссаров. В 1958 году здесь был установлен памятник, который азербайджанцы демонтировали 12 января 2009 года. При перезахоронении на скелетах обнаружили многочисленные повреждения от огнестрельного оружия двух типов.

Почти месяц добирался Миша до Баку, нанявшись матросом на небольшое судно. Дома его уже не чаяли увидеть в живых. Тем временем англичане разбили турок в Палестине и открыли себе путь к Дамаску, Алеппо и далее в Северную Сирию. 30 октября 1918 года в Мудросе было подписано перемирие, по которому Англия становилась полновластной хозяйкой на всём Ближнем Востоке. 17 ноября Кавказская исламская армия Нури-паши оставила Баку, и туда снова вошли англичане. Кроме Баку англичане заняли Батум, захватили все торговые суда Каспийского флота, Закавказскую железную дорогу и начали отправлять нефть через Батум в Великобританию.

С севера англичанам помогала Добровольческая армия Антона Деникина, при ставке которой постоянно находились английские военные представители: до февраля 1919 года генерал Фредерик Катберт Пуль, затем генерал Чарльз Джеймс Бриггс и уже при передаче командования барону Петру Врангелю — генерал Герберт Кэмпбелл Хольман. В свою очередь, в Баку у англичан находился представитель Деникина генерал Андрей Арпсгофен, так что взаимоотношения были самыми союзническими.

Хотя борьба продолжалась. 6 мая 1919 года бакинские рабочие объявили забастовку под лозунгом «Да здравствует Советская Россия!». Они выступили одновременно и против англичан, и против деникинщины. Михаил, который, несмотря на свои 14 лет, мужал не по годам — война, кровь, страдания людей, голод, оккупанты — вновь в первых рядах демонстрантов рядом с Анастасом Микояном, которого в очередной раз арестовывают. Но рабочие создают новый комитет. Большевики вооружали рабочих и готовили боевые дружины. В апреле 1920 года Азревком послал телеграмму Ленину с просьбой о помощи, и 25 апреля Реввоенсовет направляет в Баку 11-ю армию. 28 апреля в 4 ч. утра в Баку прибыл бронепоезд «III Интернационал», а 1 мая в Бакинскую бухту вошли эсминцы Волжско-Каспийской флотилии. И нефть пошла в Советскую Россию.

Нас на грешной земле качало,

Нас качало в туманной мгле.

Качка в море берёт начало,

А кончается на земле.

Михаил объявил родным, что уходит в Красную армию. Он стал красноармейцем 283-го полка 32-й дивизии 11-й армии. Бои шли непрерывные: голову поднимали то англичане, остававшиеся в Батумской области, то недобитые деникинцы, то исламисты Нури-паши. Однажды Михаила попросили зайти в штаб, и он помог чекистам, которые проводили свою операцию. Они были в чёрных кожанках, перекрещенных ремнями, на одном боку — наганы, на другом — полевые сумки, у всех — солдатские фуражки со звездой. Миша услышал их разговор и, зная местные условия, что-то подсказал. Совет им понравился, и его спросили: «Хочешь работать у нас?». Так Михаил стал чекистом.

Михаила назначили в Особый отдел 11-й армии, а в апреле 1921 года перевели в Особый отдел 1-го Кавказского корпуса. Когда Михаил прибыл в АзЧК за назначением, показал пропуск и предписание дежурному, то в ответ услышал:

— К товарищу Берия, в СОЧ.

Секретно-оперативная часть (СОЧ) занималась охраной границы оперативными средствами и располагала во взаимодействии с контрразведкой КРО сетью осведомителей. Ей было известно, что в Ленкоранском уезде с территории Персии действовали банды крупных землевладельцев. Они получали деньги от англичан, которые вынашивали планы поднять восстание и присоединить этот район к Персии. Задача Михаила заключалась в знакомстве с обстановкой, местностью, ему предстояло завязать контакты с людьми. При этом главное — искать пути на ту сторону, установить английских разведчиков и их агентуру. А это старая опытная секретная служба, и начинающему контрразведчику тягаться с ней непросто. Но всё же чекисты смогли подготовиться к вторжению банд.

— Юрий Михайлович, ваш отец пришёл в разведку в 1939 году. Обычно считается, что в это время разведка была «выкошена» Сталиным, и срочно восполняли недостающие кадры. Состав разведки действительно поменялся. Хотя означает ли это, что она оказалась ослаблена? А может быть, «коминтерновские» кадры уже не соответствовали новым задачам?

— Не могу утверждать, что новые кадры набирали в связи со сменой задач. Разведке всегда нужны новые кадры. В какой-то момент старые могут быть раскрыты, причём целыми резидентурами. А подготовленных людей в то время было не так много. И их бросали то в Китай, то в Германию, где был жёсткий контрразведывательный режим, и людей всё равно раскрывали. Восполнить это можно было только подбором толковых людей, которые не ходили по коридорам Лубянки, здесь, в Москве. С другой стороны, отец всегда хотел учиться. Кстати, он хотел изучать фарси с прицелом на Иран. Однако ему ответили: ты уже практически говоришь, жил в Азербайджане, просто тебе нужно поставить правильный турецкий. Так что одновременно сработали разнородные факторы.

— Надо признать, что пришедшая в 1938–1939 годах новая плеяда разведчиков под руководством Павла Фитина, Павла Судоплатова и Наума Эйтингона внесла колоссальный вклад в Победу не только в Великой Отечественной, но и в «холодной войне». Однако всё же во главе всех их стоял Лаврентий Берия, начинавший на Кавказе. И Пётр Васильевич Федотов, возглавивший в 1938 году контрразведку, тоже начинал на Кавказе. Не означает ли это, что и ваш отец пришёл в составе «кавказской группы»?

— Относительно Берия могу сказать, что отец его видел. Первый раз совсем подростком, сейчас я об этом расскажу, затем, когда был порученцем у Джапаридзе. Тогда он, конечно, Берию запомнил. Потом ещё один раз, когда в первые дни своей службы привёз пакет в АзЧК. (Отец рассказывал, что лишь потом, когда набрался опыта, понял, что в том пакете была просьба установить его семью, связи и дать справку.) Затем их пути надолго разошлись. Более того — и этого нет в моей книге «Досье разведчика» — ещё раньше, до революции, Берия ухаживал за старшей сестрой отца. Её звали Вера. Об этом мне рассказали позднее, после выхода книги. Точнее, он пытался за ней ухаживать, но получил от ворот поворот. Поэтому какое-то воспоминание, скорее негативное, у него могло быть. Это факт. Хотя, видимо, не возникло, коль скоро отец продолжил службу. А при других обстоятельствах он мог бы стать моим родственником. Но у Веры тогда уже был жених, и она Берию сразу отвергла.

— И как это он потом, в годы репрессий, не расстрелял и её, и Михаила, и их младшего брата Сашу, которого всё же арестовали, и он попал в лагерь? Если придерживаться «мемориальной» логики, это было совершенно неизбежно. А он не просто не расстрелял их, но и помог снять необоснованные обвинения с Александра, за которого просил Михаил Матвеевич перед отъездом в Турцию. С другой стороны, ведь вся внешняя разведка — 5-й отдел ГУГБ НКВД — была невелика, порядка 450 сотрудников, включая загранаппарат. Из них в 1937–1938 годах уволили, нередко с последующим арестом и расстрелом, 275 человек. Таким образом, если говорить о новом «бериевском» наборе, то речь шла о нескольких сотнях человек. И Берия, обладавший феноменальной памятью, наверняка знал каждого.

— Я, конечно, не могу утверждать, хотя, наверное, он посмотрел их дела — что-то вспомнилось из молодости. И сыграло свою роль — возможно, даже положительную. К тому же у отца имелся огромный опыт. Он поработал в отделе военной контрразведки, а затем в пограничной разведке. В Пограничной академии ФСБ, предшественницей которой была Высшая пограншкола ОГПУ, — в экспозиции их музея представлен и отец, — при обсуждении книги особо отметили, что в ней рассказывается и о пограничной разведке — теме, мало раскрытой в литературе. И, когда он уже работал в Турции, контрразведывательный опыт сыграл большую роль, потому что он видел систему конспирации, организацию получения и передачи информации глазами не только разведчика, но и контрразведчика. Он весьма тщательно изучил турецкую контрразведку и перестроил всю работу резидентуры — я читал некоторые его доклады. Отец очень гордился тем, что за время работы за кордоном он не потерял ни одного помощника. Более того, некоторые из них там ещё долго работали после его отъезда из страны.

— Мне кажется, что всё это свидетельствует о высочайшем уровне Берия в подборе кадров.

— Безусловно. Причём в довольно сжатые сроки. Например, Фитин стал руководителем разведки, не проработав в ней и года. То же самое отец — за год он вырос до резидента. А Лягин, Квасников, Молодцов, Кузнецов, Кудря? Всё это попадания в десятку.

— Кроме того, мне бы хотелось выделить в судьбе вашего отца тот факт, что он причастен к подвигу 26 бакинских комиссаров. И пусть сейчас известно, что среди расстрелянных не все были комиссарами, что туда попали и их охранники, однако это яркая страница нашей истории, так же, как и подвиг 28 панфиловцев. Вспоминал ли Михаил Матвеевич об этом в разговорах с вами?

— Да, на него огромное впечатление произвела личность Джапаридзе. Отец обращал моё внимание на отношение Джапаридзе к людям, с которыми тот работал. Он ощущал свою ответственность перед ними и заботился об их судьбе. Если бы Джапаридзе не приказал ему бежать с парохода и забрать товарищей, то они оказались бы среди расстрелянных. И отец на всю жизнь запомнил, что в юности ему спас жизнь человек, который был его руководителем. Это урок, как нужно относиться к своим помощникам. И отец так же относился к тем, с кем работал. Он гордился не столько тем, что добыл какие-то секреты, а тем, что он никого не потерял. Отца даже раздражало слово «агент». Он говорил: «Ну какой агент? Помощник». Понятие «агент» применимо к деловым отношениям, к которым работа чекиста не сводится. Чекиста отличает забота о своих помощниках.

— И в продолжение темы формирования личности разведчика. В своей книге вы пишете, что, когда Михаил Матвеевич пришёл в разведку, его готовил Сергей Михайлович. Возможно, это Шпигельглас. В какой-то момент Сергей Михайлович произносит потрясающие слова о сути работы разведчика. Вот они: «...Разведка — это образ жизни, образ мышления, в конце концов — судьба. Прикажут — и вы забудете свое имя, станете другим человеком. Встретите старого товарища и скажете ему: “Извините, мы с вами незнакомы”. Захотите жениться и будете долго ждать разрешения, но не факт, что получите. А может быть, вам назначат жену. Иногда вы будете замечать, что за вами следят (я имею в виду не за кордоном, а здесь в Москве)… У вас будет мало друзей, гораздо меньше, чем вам бы хотелось. У вас будут проблемы с родственниками, которые знакомятся, женятся, живут и работают так, как сами считают нужным. Кстати, они не будут знать точно, где вы работаете. А тех, кто будет знать, вы сами перечислите, и их список будет в вашем личном деле. Разумеется, они будут под особым присмотром. Вы перестанете верить даже близким людям и будете обижать их подозрительностью просто автоматически, по профессиональной привычке. Вы будете проверять и перепроверять все, забыв, что такое верить. И все это только для того, чтобы однажды, ну, может быть, дважды добыть действительно важные сведения, которые в трудную минуту помогут нашей стране. О судьбе других ваших сообщений вы сможете только догадываться. Вы будете уезжать на годы и, возвращаясь, не узнавать своей страны. Те, кто был младше по званию, за это время станут начальниками и будут снисходительно похлопывать вас по плечу. Вы увидите, что вас награждают, но не доверяют. Вы столкнетесь и с героизмом, и с подлостью, и с предательством. А когда действительно наберетесь большого опыта и захотите отдать свои знания государству, окажется, что вы государству не нужны. Впрочем, не стоит забегать так далеко вперед. Мы долго не живем…»

— Оканчивая школу, я как-то завёл с ним разговор о будущей работе и прямо сказал, что хотел бы пойти по его стопам. Он посадил меня перед собой и дал запомнившийся мне на всю жизнь урок, фрагмент которого я изложил в книге практически дословно. Только он называл меня на «ты», а не на «вы». И в книге я вложил его слова в уста Сергея Михайловича, о котором отец упоминал, не называя фамилии. Эти слова отец говорил мне. Видимо, также честно он обращался и к своим помощникам. Недавно на меня вышел венгр, сын супружеской четы, которая в своё время в Турции помогла отцу раскрыть сепаратные переговоры Венгрии о выходе из войны. Когда его мать умирала, она оставила сыну записку со словами: «Миша Бакланов». И добавила: это единственный человек, которому можно полностью доверять. И лишь гораздо позднее он натолкнулся в Интернете на фрагмент моей книжки, и понял, что Бакланов — это Михаил Матвеевич Батурин, советский разведчик.

— А насколько серьёзными были эти переговоры венгров с англичанами?

— Очень серьёзными. Не менее серьёзными, чем те, которые вёл в Швейцарии Даллес.

— А задача вступления Турции в войну, которую решали Германия, с одной стороны, а СССР и союзники — с другой?

— Вы правы. Лишь перед самым концом войны союзники решили эту задачу. Турецкая дипломатия отличалась высочайшим уровнем. Однако информация о всех её манёврах всё равно попадала в Москву. У меня осталась масса материала после публикации первой книги, особенно о работе дипломатов, и я сейчас заканчиваю вторую под названием «Анкара-1942».

— Ну и в заключение интересно было бы услышать о причинах, побудивших Михаила Матвеевича уйти из разведки, можно сказать, в расцвете карьеры. Что он сам об этом говорил? Здесь мы, очевидно, вновь возвращаемся к теме Берия, ведь ваш отец, что ни говори, был из его «команды», как и Наум Эйтингон, Павел Судоплатов, Георгий Мордвинов, Зоя Воскресенская, Елизавета и Василий Зарубины, Яков Серебрянский, Павел Фитин и остальные, репрессированные или уволенные.

— Хочу отметить, что при Берия отец в Москве работал недолго. Накануне войны он быстро, через год, уехал за кордон. За время войны получил второй знак «Почётный чекист» и немало для разведчика орденов. Вернулся только в 1947 году, и через некоторое время его перевели в нелегальную разведку. Именно он готовил супругов Филоненко. И, как я понимаю, сам он тоже хотел уехать нелегалом. Мне рассказывала мама, что он и её хотел сделать разведчицей, чтобы поехать вместе, семейной парой, практически уже определил её на подготовку. И если бы отцу не подсказал сослуживец и хороший товарищ, что на него «готовят материал», то, возможно, они бы куда-то уехали, и моя судьба была бы тоже другой. Когда он несколько лет после возвращения поработал здесь, в стране, то понял, что ему совсем не нравится то, что происходит. И ещё меньше ему нравилось, что его когда-нибудь посчитают причастным к происходившему. Политическая борьба обострялась, вперёд вырывался украинский клан Хрущёва. Сотрудники неминуемо втягивались в политику, а отец всегда её сторонился. Вначале отец хотел уехать, чтобы переждать за кордоном, занимаясь оперативной работой. Когда это не получилось, он имитировал травму ноги и какое-то время ходил с палочкой. Я сам читал в его личном деле рапорт, в котором он просился в отставку по состоянию здоровья. А врач заключает, что отец совершенно здоров и просто не хочет выполнять работу. Это я тоже прочитал в деле. Рапорт отца и доклад врача интерпретировали так — и это тоже есть в документах, — что он «не хочет делиться с молодыми сотрудниками своим богатейшим опытом». А у меня сложилось ощущение, что он просто не хотел ввязывать молодых сотрудников в дела, которые им бы потом повредили. Друг отца, контр-адмирал Родионов, работавший с ним в Турции по линии ГРУ, сказал ему: «Уезжал бы ты, Миша, в длительную командировку. Для нынешних мы — динозавры, и здесь уже никому не нужны…»

Однако проходят годы, и такие «динозавры» становятся легендой, наполняя сердца новых поколений жаждой неизведанного и романтикой борьбы. Ведь «бойцов не редеет строй — должен и сын героем стать, если отец герой». Призванием Юрия Михайловича Батурина стал космос.

Я не знаю, увёз ли он с собой на космодром ордена отца, как об этом пела Майя Кристалинская, но семейные традиции он не просто продолжил, но и приумножил. И, возможно, именно из космоса ему по-новому открылся путь семьи Батуриных, начавшийся в далёкие 1920-е годы там, где «качаясь, бегут валы от Баку до Махачкалы».