Шоковая терапия
02 Января 2022
Начиная радикальную экономическую реформу, Борис Ельцин призывал россиян потерпеть всего полгода. Однако терпеть пришлось значительно дольше, а о результатах реформ спорят до сих пор.
Одним из главных следствий событий августа 1991 года стало перемещение государственно-политической власти, сосредоточенной прежде в союзном руководстве, в республики, и в первую очередь в Россию. Президент Борис Ельцин, правительство, Верховный Совет РСФСР в течение нескольких дней обрели власть, которой они тщетно добивались от союзного центра больше года. Настало время для претворения в жизнь радикальных экономических реформ, о необходимости которых говорили уже давно и за явное промедление с осуществлением которых активно ругали «нерешительного» Михаила Горбачёва. Впрочем, вскоре выяснилось, что при наличии у «демократов» общего стремления к переменам у них не было сколько-нибудь проработанной и обоснованной программы конкретных экономических и политических преобразований. На её подготовку требовалось время, и в итоге старт реформ подоспел аккурат к началу нового, 1992 года.
Пустые прилавки магазинов исчезли только после начала «шоковой терапии». На фото: Борис Ельцин во время посещения продовольственного магазина. Саратовская область, январь 1992 года
Благодать рынка
Если у радикальных реформаторов и был центральный связующий постулат, то заключался он в представлении о благотворности свободных, не обременённых государственным контролем экономических отношений. В 1991 году даже умеренные «демократы» решительно отвергали идею государственного вмешательства в экономику, а «регулируемый рынок» считали такой же нелепостью, как «жареный лёд». Неслучайно наиболее популярными авторами демократических средств массовой информации — от «Московского комсомольца» до «Огонька» — стали публицисты, отстаивавшие ценности абсолютно свободного рынка в духе Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана. Типичным для них было суждение популярной поборницы неограниченной экономической свободы Ларисы Пияшевой: «Когда я размышляю о путях возрождения своей страны, мне ничего не приходит в голову, как перенести опыт немецкого "экономического чуда" на нашу территорию. Конституировать, как это сделало правительство Аденауэра, экономический либерализм… сбросить с себя груз тоталитаризма, захоронить ленинский прах, убрать в музеи всю социалистически-коммунистическую символику и высвободить на волю вольную всю уцелевшую и сохранившуюся в обществе предпринимательскую инициативу».
Наряду с верой в чудотворную способность рынка радикалы подчёркивали свою приверженность политической демократии, в принципы которой включались многопартийность, правовое государство, разделение властей, равенство всех в политическом волеизъявлении. Поборники реформ отвергали любые формы авторитаризма, даже в переходный период экономических преобразований. Вопрос о возможности столкновения принципов политической демократии и экономической свободы, неизбежного в обществах с низкими доходами и неразвитой гражданской культурой, в то время даже не обсуждался.
При этом в духе «сброшенного с корабля истории» марксизма многие политики, публицисты и журналисты радикальной ориентации стали определять августовские события как буржуазную революцию, давшую новой власти мандат на построение капитализма. Это утверждалось, несмотря на то что к 1991 году в России не было ни экономических факторов (таких как частная собственность и частнокапиталистическое предпринимательство), ни самой буржуазии, достигшей накануне буржуазных революций в Европе и Северной Америке той «критической массы», которая и сделала эти революции неизбежными.
Гайдар шагает впереди
План экономических реформ был обнародован только в конце октября 1991 года. Сроки их реализации не устанавливались, но из выступления Ельцина на Съезде народных депутатов РСФСР было ясно, что основные меры намечается осуществить в течение года.
Первая крупная мера — разовое введение свободных цен с января 1992-го — должна была определить рыночную стоимость товаров, ликвидировать товарный дефицит, запустить механизм конкуренции между всеми отраслями и предприятиями и заставить людей и организации «зарабатывать деньги». Вторая мера — либерализация торговли — была призвана ускорить товарооборот и образовать инфраструктуру по сбыту максимально возможных объёмов отечественной и импортной продукции. И, наконец, третья — широкая приватизация жилья и предприятий — превратить массы населения в собственников, создать для них экономические стимулы деятельности. За 1992 год намечалось приватизировать не менее половины предприятий…
Выступление Ельцина на съезде носило подчёркнуто деидеологизированный характер. В отличие от радикальных идеологов, президент не использовал понятий «капитализм» и «социализм» и уверял, что от реформ выиграют все. При этом в характерном для него популистском духе он обещал быстрый ход и успех реформ: «Хуже будет всем примерно полгода, затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года — стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей».
Хотя программу реформ изложил Ельцин, всем было известно, что её авторами являются ведущие министры нового российского правительства. Правительство было очень необычным по своему составу: главные места в нём заняли молодые представители научной сферы, экономисты-рыночники Егор Гайдар, Александр Шохин, Анатолий Чубайс. Из политического руководства «Демократической России» в него вошёл только государственный секретарь РСФСР Геннадий Бурбулис, получивший, правда, ключевой пост первого заместителя председателя правительства (председателем стал сам президент, намеревавшийся своим авторитетом «прикрыть» малоизвестных министров-реформаторов).
Главным архитектором экономических реформ выступал Гайдар, назначенный вице-премьером по вопросам экономической политики. Его выдвижение на роль ведущего реформатора стало для многих полной неожиданностью, ибо до того он никогда не занимался государственной деятельностью и не был участником демократического движения. В глазах радикалов минусом 35-летнего Гайдара являлось то, что в годы перестройки он возглавлял отдел экономики сначала в журнале ЦК КПСС «Коммунист», а затем в «Правде», плюсом же — то, что молодой учёный был убеждённым рыночником.
Уже в первых теоретических разработках Гайдар зарекомендовал себя как сторонник «шокотерапии». Смысл концепции заключался в том, что рыночные отношения являются единственным средством преодоления пороков огосударствленной экономики, а столбовая дорога к ним лежит через свободное ценообразование. Эти идеи и составили костяк «гайдарономики», положенной в основу экономической политики России в 1992 году.
Последовательность радикальных экономических реформ, предложенная Гайдаром, — сначала отпуск цен, затем введение свободной торговли и только в третью очередь приватизация — совпала с моделью «шокотерапии» американского экономиста Джеффри Сакса, в связи с чем оппоненты российского политика доказывали, что он механически позаимствовал заокеанский образец. Обвинения эти подкреплялись и тем, что Сакс наряду с другими зарубежными экономистами был включён в состав советников российского правительства. Критики Гайдара утверждали, что очерёдность реформ должна быть иной: прежде всего следовало осуществить приватизацию и денационализацию, без которых отпуск цен означал простое их повышение промышленными и сельскохозяйственными монополистами.
Отвечая оппонентам, Гайдар доказывал, что предложенные им методы соответствуют универсальной, не привязанной ни к каким идеологиям стабилизационной программе и что у России в силу специфических условий конца 1991 года просто не могло быть альтернативной модели преобразований. К этим условиям он относил фактическую утрату государством способности управлять экономикой — как потому, что в горбачёвский период предприятия и регионы получили широчайшие возможности выполнять лишь те решения, которые их устраивали, так и потому, что вместе с распадом СССР и КПСС резко ослабло, стало безвластным само государство. Авторитарная китайская модель, утверждал Гайдар, ввиду этого в России уже не могла быть применена — и правительству не оставалось ничего иного, кроме как немедленно отпустить цены.
Раскол реформаторов
Уже первая радикальная реформа — отпуск цен в начале января 1992-го — привела к неожиданным и драматическим результатам. В её преддверии российское правительство прогнозировало рост цен примерно в три раза и с учётом этого установило индекс повышения заработной платы, пенсий и пособий в 70%. Но цены на основные товары сразу же подскочили в 10–12 раз, так что запланированное повышение оказалось мизерным и множество людей было отброшено за черту бедности. Кроме того, многократный рост цен нанёс непоправимый удар по вкладам населения, которые власти не в состоянии были индексировать. Столь неожиданные следствия реформы, тут же наречённой в народе «грабительской», породили глубокое недоверие к правительству и предопределили негативное восприятие его курса большей частью россиян.
Радикальные реформы привели и к формированию широкой оппозиции в Верховном Совете РФ. В январе 1992 года парламентские комитеты и комиссии предложили во время обсуждения бюджета увеличить его расходную статью на 276 млрд рублей, которые должны были быть направлены на ликвидацию зазора между ростом цен и доходами населения. Однако это сводило на нет попытки правительства сформировать относительно бездефицитный бюджет и ставило под угрозу весь стратегический замысел гайдаровских реформ. Вступив в дискуссию с парламентариями, Гайдар объявил, что насущной задачей являются поставки населению хотя бы в минимальных размерах хлеба, а также закупки корма для скота, что предполагает ежедневную разгрузку в российских портах 120–130 тыс. тонн зерна. Зерно же Россия получала исключительно за счёт иностранных кредитов, жёстким условием предоставления которых являлось сотрудничество с Международным валютным фондом (МВФ) в проведении реформ. Фонд при оценке серьёзности преобразований выдвигал два главных критерия — последовательная либерализация цен и ликвидация бюджетного дефицита. Их несоблюдение грозило разрывом отношений с МВФ, кредиторами, голодом и падежом скота уже в марте. Этим аргументам Верховный Совет противостоять не смог.
В феврале правительство опубликовало меморандум об экономической политике на 1992 год. В нём отмечалось, что в январе было освобождено примерно 90% потребительских цен. До конца марта намечалось снять все оставшиеся административные ограничения цен на потребительские товары и услуги (за исключением квартплаты, коммунальных услуг и общественного транспорта). Признавалось целесообразным освободить цены на энергоносители: они должны были достичь мирового уровня до конца 1993 года. Планировалось также отменить госзаказы и принять другие меры по сокращению государственного вмешательства в экономику.
К тому времени наметился раскол в прежнем реформаторском большинстве: примерно половина его в 1992 году перешла в ряды противников правительственной политики. Анализ поимённых голосований на VI Съезде народных депутатов, проходившем в апреле, показывает, что только 240 человек так или иначе поддерживали правительство, 571 голосовал против радикальных экономических реформ, 227 занимали промежуточную позицию. Реакция на радикальный курс Гайдара превратила, таким образом, депутатский корпус из реформаторского в консервативный.
В сложившихся обстоятельствах решающее значение для сохранения курса правительства имела его поддержка Ельциным. И президент твёрдо встал на сторону Гайдара, что не могло не повлечь за собой противостояния с представителями законодательной власти. Довольно быстро оппозиционное депутатское большинство приобрело лидера в лице председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова. Как бывший комсомольский функционер, он использовал навыки политических интриг, для того чтобы переманивать на свою сторону всё новых депутатов. Главным способом такого переманивания стала раздача квартир, загранпоездок и иных привилегий.
Уже на VI Съезде народных депутатов оппозиция решила нанести сокрушительный удар по Гайдару и его курсу. В одобренном большинством голосов проекте постановления о деятельности правительства говорилось: «Признать ход экономической реформы неудовлетворительным в области социальной защиты граждан, инвестиционной, промышленной и аграрной политики, комплексности проводимых мероприятий». Президенту предлагалось в месячный срок представить в Верховный Совет проект закона о правительстве и новую кандидатуру его руководителя. В ответ на этот удар члены правительства во главе с Гайдаром подали заявление о коллективной отставке, обвинив законодательную власть в «безответственном популизме».
Исход схватки между съездом и правительством зависел теперь от Ельцина. Как это уже не раз бывало в экстремальных ситуациях, он сумел спасти свой политический курс: законодателям были сделаны некоторые уступки, в результате чего Верховный Совет на время оставил правительство в покое.
Две «Волги» за ваучер
Одной из главных в правительственной идеологии стала концепция быстрого создания широкой социальной поддержки реформ за счёт обращения масс россиян в «средний класс» — собственников-акционеров приватизируемых предприятий. Согласно схеме, разработанной Госкомимуществом России во главе с Чубайсом, намечалось несколько вариантов приватизации. По первому работники отчасти бесплатно, отчасти на льготных условиях могли приобрести чуть меньше половины акций своего предприятия. По второму — по закрытой подписке приобрести 51% акций (контрольный пакет), но на более жёстких условиях. Оставшиеся акции поступали в открытую продажу: их могли приобретать все граждане России. Каждому из них выдавался приватизационный чек (ваучер) номинальной стоимостью 10 тыс. рублей.
Стоимость ваучера была определена исходя из оценки имущества российских предприятий в 1 трлн 400 млрд рублей (хотя к середине года только долги предприятий друг другу в полтора раза превысили эту сумму). Именно ваучерная приватизация, согласно идеологии правительства, должна была нейтрализовать негативные стороны радикальных реформ. В одном из интервью Чубайс уверял, что каждый россиянин сможет получить за свой ваучер две машины «Волга» — предел мечтаний советского человека.
Председатель Госкомимущества России Анатолий Чубайс рассказывает о «народной приватизации». Август 1992 года
14 августа президент подписал указ о проведении с октября 1992 года ваучерной приватизации. В том же августе вступил в силу указ о реформе системы заработной платы в бюджетной сфере. Вводилась тарифная сетка из 18 разрядов, учитывающих сложность труда работников, квалификацию, образовательный уровень, стаж и т. д. Все тарифные ставки увеличивались при этом в полтора раза. Были приняты некоторые меры по социальной защите малообеспеченных слоёв населения, повышены пенсии по старости и инвалидности, студенческие стипендии. Также Ельцин попытался снизить накал идеологических страстей в обществе, отмежевавшись от популярного среди радикалов тезиса о том, что Россия «строит капитализм». «Главное, что я хочу сказать тем, кто повсюду кричит, будто Россия идёт к капитализму: ни к какому капитализму мы Россию не ведём, — заявлял он. — Россия к этому просто не способна. Россия — уникальная страна. Она не будет ни в социализме, ни в капитализме».
Полем новой схватки между реформаторами и их оппонентами стал VII Съезд народных депутатов, открывшийся в начале декабря. В день открытия Ельцин, пытавшийся «парить над схваткой» и «быть арбитром» в политических спорах, постарался снять, по его словам, «крайне болезненные отношения Верховного Совета и правительства» и направить работу депутатов в русло компромисса. Он ориентировал парламентариев на установление политической передышки «хотя бы на год-полтора», с тем чтобы использовать её для выравнивания реформаторского курса. Однако съезд в этот раз был настроен на конфронтацию не только с правительством, но и с президентом. Большинство депутатов в жёсткой, ультимативной форме требовало отставки Гайдара и всего правительства, а некоторые не стеснялись выпадов и в адрес президента. Съезд задался одной целью — свалить ненавистных «молодых реформаторов», которых Хасбулатов уничижительно окрестил «мальчиками в розовых штанишках».
10 декабря Ельцин использовал трибуну съезда, для того чтобы обратиться напрямую к гражданам России. Обвинив съезд в саботаже реформаторского курса и попытке наделить Верховный Совет, «ставший оплотом консервативных сил и реакции», диктаторскими полномочиями, он выступил с инициативой провести в январе 1993 года всенародный референдум с одним вопросом: «Кому вы поручаете вывод страны из экономического и политического кризиса, возрождение Российской Федерации: нынешнему составу съезда и Верховного Совета или президенту России?» После этого Ельцин предложил своим сторонникам покинуть заседание, но этому призыву последовало лишь меньшинство депутатов.
Напряжённая атмосфера на VII Съезде народных депутатов, главным вопросом которого стало утверждение главы правительства, привела к драке у трибун. Декабрь 1992 года
Большинство ответило собственным обращением к россиянам, в котором президент обвинялся в превышении полномочий. Взаимоотношения двух ветвей власти зашли в тупик, выход из которого, однако, был найден неожиданно быстро. Съезд признал право президента иметь своего кандидата на посту главы правительства, а президент согласился предложить съезду для голосования не одну, а несколько кандидатур на этот пост, оговорив за собой право выбрать премьера из трёх претендентов, набравших наибольшее количество голосов.
Из трёх призёров голосования Ельцин остановил свой выбор на опытном советском хозяйственнике Викторе Черномырдине, которому и было поручено формирование нового правительства. В него вошло много министров из прежнего состава кабинета, но имя Гайдара в списке отсутствовало.
Противоречивые итоги
Реформы, связанные с именем Гайдара, продолжались ровно год. Результаты их оказались глубоко противоречивыми. Защитники реформ считали главной заслугой их творцов то, что наконец-то удалось сдвинуть с мёртвой точки введение в России рынка. Доказывалось, что благодаря освобождению цен и либерализации торговли прилавки наполнились продовольственными и иными товарами. Да, товары по свободным ценам оказались для многих недоступными, но зато теперь всё можно было купить, что, согласно аргументации сторонников реформ, создавало стимул для населения трудиться и зарабатывать деньги. А это, в свою очередь, служило основой подъёма производства во всех сферах. Защитники гайдаровского правительства ставили ему в заслугу и то, что оно развернуло процесс массовой приватизации. Среди его важнейших достижений называли передачу в частную собственность в течение года 24 тыс. предприятий, 160 тыс. фермерских хозяйств, 15% торговой сети.
Неудачи правительственной политики чаще всего объяснялись происками и саботажем «противников реформ». Вот типичное суждение советника команды Гайдара шведского экономиста Андерса Ослунда: «К июню 1992 года правительство реформ практически прекратило своё существование. <…> Единственное исключение составила программа приватизации, которая была спасена каким-то чудом».
Большинство россиян, не знающих, как распорядиться своими приватизационными чеками, осталось в итоге и без ваучеров, и без акций
Критики реформ Гайдара видели их итоги совсем в ином свете. Главным, по их мнению, была непомерно высокая социальная цена преобразований. Согласно исследованиям Института социально-экономических проблем народонаселения РАН, реальные доходы населения к концу 1992-го снизились до 44% от уровня начала года. Доля расходов на питание в потребительском бюджете российской семьи в среднем составила 60%, а у семей с детьми и пенсионеров — до 90% денежных поступлений. Более 70% опрошенных сообщили, что они вообще утратили возможность что-либо приобретать из одежды и обуви. Вследствие огромного роста цен в течение года (они увеличились в 26 раз!) население оказалось фактически лишённым накопленных сбережений: только прямые потери по вкладам составили 500 млрд рублей. Уровень потребления к концу 1992-го упал ещё ниже, чем производство: если по производству национального дохода Россия скатилась к показателям 1976 года, то по уровню и структуре потребления — к показателям 1960-х.
Очень быстро стал очевиден провал пропагандировавшейся государством модели «народной приватизации». Подавляющее большинство россиян, не зная, как самим распорядиться ваучерами, передало их в чековые инвестиционные фонды (ЧИФы), которые обязывались вкладывать их с выгодой в приватизируемые предприятия. Однако бóльшая часть из 2000 ЧИФов, аккумулировавших львиную долю ваучеров, в течение одного-двух лет бесследно исчезла, немало обогатив их руководство (по запоздалой оценке Чубайса, «неквалифицированное, а то и просто полууголовное»). Около 60% россиян осталось в итоге и без ваучеров, и без акций. Лишь незначительное меньшинство, составившее костяк новой элиты, сумело не только экспроприировать ваучеры и акции у рядовых граждан, но и обеспечить себе доступ к самым прибыльным госпредприятиям. Большинство этих предприятий были проданы по ценам на несколько уровней ниже рыночных. Например, знаменитый Уральский машиностроительный завод (Уралмаш) с количеством рабочих около 100 тыс. человек был оценён в 2 млн долларов. Каха Бендукидзе, ставший его главным владельцем, откровенничал в одной из зарубежных газет: «Для нас приватизация была манной небесной… Захватить Уралмаш оказалось легче, чем хотя бы один склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости».
Либеральные реформы нанесли сокрушительный удар по сфере народного образования, культуре и науке. Резкое сокращение дотирования привело к тому, что только в науке, согласно данным Госкомстата России, число занятых к началу 1993 года (по сравнению с 1990-м) уменьшилось на 27%. Немалая часть наиболее одарённых учёных и деятелей культуры вынуждена была эмигрировать в поисках работы и средств к существованию. Тяжёлые потери понесла российская промышленность. Оказавшись брошенными в водоворот рынка, предприятия выживали как могли, что нередко приводило к их полному разорению.
Фактически к концу 1992 года обнаружил свой утопизм и потерпел поражение стратегический замысел демократического движения, который предполагал проведение быстрых и масштабных рыночных реформ без ухудшения положения народных масс. Все данные социологических опросов того времени свидетельствовали о катастрофическом падении авторитета реформаторов и лично Бориса Ельцина.
Владимир Согрин, доктор исторических наук