Памяти Олега Бакланова

Ушёл из жизни Олег Дмитриевич Бакланов — Герой Социалистического Труда, руководитель ракетно-космической отрасли СССР. Человек, умевший трудиться и мечтать. Миллионы людей узнали о нём в связи с политическим кризисом августа 1991 года. Пять лет назад «Историк» взял интервью у Олега Бакланова как у участника тех событий. Сегодня мы предлагаем вам перечитать эту беседу в память об этом человеке. 

К нач. августа 1991 года Олег БАКЛАНОВ занимал посты секретаря ЦК КПСС и заместителя председателя Совета обороны при президенте СССР и одним из первых вошёл в состав Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Нам было интересно узнать, как видятся ему теперь эти события 1991 года.

«Мы проявили мягкотелость»

«Советская власть в конечном счёте погибла из-за своей гуманности. Надо было на всё наплевать и вопреки Конституции арестовать 20–30 человек. Поначалу был бы, конечно, шум, но потом бы он стих. А страна осталась бы», — уверен бывший заместитель председателя Совета обороны при президенте СССР Олег БАКЛАНОВ.

Фото: Наталья Львова

«Путч — это слом системы»

— События 19–21 августа 1991 года называют путчем. Согласны ли вы с таким определением?

— Определение «путч» исходит от Горбачёва, и оно неверное. Анатолий Иванович Лукьянов [последний председатель Верховного Совета СССР. — «Историк»] в одном из интервью сформулировал суть того, что 25 лет назад Горбачёв назвал путчем, и тех событий, которые последовали: «Где вы видели путч, который не ломает ни одно государственное учреждение? Путч — это слом системы. А тут всё осталось на своём месте — Верховный Совет, правительство. Где вы видели переворот, который имеет целью не изменение общественного строя, а защиту того строя, который был? Переворот в защиту советской власти. Интересный переворот! Но уже за августовскими событиями последовали три настоящих переворота: в сентябре 1991-го — антикоммунистический, в декабре 1991-го — антисоюзный, в сентябре-октябре 1993-го — антисоветский». С таким анализом ситуации согласен и я. Вполне вероятно, что мы оказались жертвами особо изощрённого, сатанинского сценария, разработанного Горбачёвым и его ближайшими соратниками Александром Яковлевым и Эдуардом Шеварднадзе, а также Борисом Ельциным и направленного прежде всего против партии и народа. Хорошо, что над этим теперь размышляют многие.

— Был ли президент СССР Михаил Горбачёв причастен к заговору ГКЧП?

— 18 августа мы встречались с Горбачёвым в Форосе. Мы с ним обо всём договорились, всё было ясно. Шла речь о введении чрезвычайного положения. А потом… Потом он назвал нас изменниками Родины. Горбачёв, вместо того чтобы спасать государство, предпочёл прятаться, уклоняться и отсиживаться.

По признанию самого Михаила Горбачёва, вернувшись в Москву из Фороса, он оказался в другой стране

Тогда мы сказали Горбачёву, что, прежде чем выходить на подписание, нужно или здесь собраться, в Форосе, и обсудить эти вопросы, или ехать в Москву и эти вопросы обсудить дополнительно там. А Горбачёв, как всегда, говорил и «да», и «нет». То есть, с одной стороны, он как бы согласился со всеми нашими доводами и дал нам, что называется, возможность действовать, но, с другой стороны, зарезервировал своё мнение в том смысле, что он нам отказал. Горбачёв публично в этом признался и писал об этом и в книге, и в статьях.

Юридический акт «О чрезвычайном положении» был разработан по его инициативе, обсуждался и был принят на Верховном Совете СССР за несколько месяцев до этих событий. Документ подразумевал защиту конституционного строя. Это назрело уже тогда. Были вспышки в Тбилиси, в Баку, волнения в прибалтийских республиках. В то время это было уже апробировано, как принято говорить. Но, как впоследствии оказалось, Горбачёв — это человек, предавший идеалы, с которыми пришёл к власти. Он не сделал многого из того, что был обязан по Конституции сделать. Президент не должен был уходить в этот критический момент в отпуск, а должен был собрать всех и обсудить то, что предлагал подписать. Этого не делалось. Он уходил от ответственности, как всегда.

Горбачёв избегал конкретики в обсуждении решений. Например, в Форосе он действительно нам сказал: «Чёрт с вами! Делайте что хотите!» А 3 августа, за полмесяца до создания ГКЧП, на заседании Совета министров говорил почти дословно так: мы — как в горах, поэтому должны работать в условиях чрезвычайного положения, иначе лавина обрушится, всё погибнет. И добавил: «Я ухожу в отпуск, а вы оставайтесь на местах, разруливайте ситуацию». На следующий день я в числе ближайших подчинённых Горбачёва провожал его в аэропорт. Там он повторил свой запрет выезжать на отдых министру обороны СССР Дмитрию Язову, председателю КГБ Владимиру Крючкову, члену Политбюро ЦК КПСС Олегу Шенину и некоторым другим: «Оставайтесь на местах, контролируйте ситуацию».

— На создание ГКЧП руководителей СССР спровоцировало намеченное на 20 августа 1991 года подписание Договора о Союзе Суверенных Государств. Чем договор был так опасен?

— Это было разрушение государства. Давайте исходить из результатов референдума марта 1991 года. Народ однозначно высказался за Союз. Подписание договора 20 августа было бы явным нарушением действующей Конституции СССР. По сути, распускался Союз! Что касается самого проекта договора, то меня с ним не ознакомили. Я прочитал его урезанный текст только накануне предполагаемого подписания, в прессе. Здесь самое главное — проект не обсуждался на сессиях Верховного Совета СССР, не говоря уже о съезде. А документ требовал рассмотрения в парламенте, внесения профессиональных поправок. Мне звонили депутаты, спрашивали, что происходит. Как вообще можно в таком вопросе действовать в обход главного законодательного органа страны? СССР как единое государство в результате горбачёвского договора переставал существовать. Это дало всем нам, участникам ГКЧП, один импульс: немедленно спасать страну, защитить народ.

— Как вы оцениваете программу ГКЧП по выходу страны из кризиса с позиций сегодняшнего дня?

— Просмотрите сейчас незашоренными глазами опубликованные 20 августа 1991 года документы, подписанные в том числе и мной. Анализ ситуации, который был сделан, до сих пор представляется мне точным. Мы были обеспокоены зашедшей в тупик «перестройкой», межнациональными конфликтами, увеличивающимся потоком беженцев, предупреждали об опасности натиска со стороны преступности, о пугающем росте насилия, беззакония, о вопиющей безнравственности и коррупции, были встревожены близящимся распадом Советского Союза. Мы били в набат в связи с реальной угрозой установления необузданной личной диктатуры в стране, что в дальнейшем и произошло. Диагноз критическому состоянию страны и меры, которые мы намеревались провести в жизнь, с высоты сегодняшнего дня кажутся в целом правильными и даже очевидными.

Знаменитая пресс-конференция членов ГКЧП (слева направо): Василий Стародубцев, Борис Пуго, Геннадий Янаев, Олег Бакланов (фото: Владимир Родионов/РИА «Новости»)

Мы не выступали против преобразований, как это часто преподносят. То, что систему нужно реформировать, было ясно ещё задолго до провозглашения «перестройки». И реформирование постепенно шло. Но нужно было идти к многоукладной экономике, не разрушая огромного потенциала, созданного в СССР к 1985 году.

А что получилось вместо этого? К 1991 году обобщённый экономический индекс страны снизился до 80% от минимально достигнутого ранее, а годовой темп конверсии при поддержке президента СССР превысил 30%. Это приводило к дезорганизации работы предприятий ВПК, объём продажи оружия другим странам снизился с 12–13 млрд рублей до 3–4 млрд, в то время как у США он вырос с 14–15 млрд долларов до 22–23 млрд. Односторонние уступки в пользу Соединённых Штатов и НАТО сводили на нет геополитическое равновесие сил в мире. Именно в такой ситуации нам приходилось действовать. В правительство должны были прийти практики — директора, свежие силы. Следовало сбить волну социальной неудовлетворённости. Частный сектор не смог восполнить потери в общем объёме производства и реализации услуг. Надвигающуюся экономическую катастрофу стал ощущать каждый трудящийся, пенсионер, школьник, студент. Вспыхнули межнациональные конфликты. Мне часто бывало стыдно смотреть в глаза людям, поездки в регионы оборачивались пыткой. Слово «перестройка» превращалось в издевательство. Прогноз: дальнейшее падение экономики, ухудшение ситуации в армии. Везде клин. Каков же выход?

У Союза были колоссальные возможности. С одной стороны, надо было объявить частную собственность священной, то есть дать гарантии этому экономическому направлению деятельности (разумеется, в известных пределах, чтобы, допустим, недра с их огромными запасами нефти, газа, угля не попали в частные руки и не достались заграничным магнатам). А с другой стороны, нельзя было допускать разрушения существовавших форм управления государственным сектором.

Мы были наивны, несмотря на возраст и опыт работы. Мы считали, что живём в едином государстве. Мы не сумели подключить СМИ и провести разъяснительную работу. Если бы Советский Союз сохранился, было бы меньше преступлений и больше справедливости…

«Мы чётко знали, что не должна пролиться кровь…»

— Входило ли в планы ГКЧП физическое устранение Бориса Ельцина и Руслана Хасбулатова?

— Нет, так вопрос не ставился. Наоборот, речь шла исключительно о том, чтобы не допустить крови. Мы ничего не боялись, однако не хотели прямого столкновения. Понимали, что найдутся люди, готовые кричать: «Арестовали нашего Бориса Николаевича!», и будут жертвы, как те ребята, которые погибли под мостом [в ночь с 20 на 21 августа в тоннеле под проспектом Калинина (ныне Новый Арбат) погибли трое — Владимир Усов, Дмитрий Комарь и Илья Кричевский, единственные жертвы среди противников ГКЧП; позднее им были присвоены звания Героев Советского Союза. — «Историк»]. Мы не хотели, чтобы началась катавасия.

Это сейчас мы понимаем, что эти жертвы несоизмеримы с теми, что принесли, например, события октября 1993 года. Сколько тогда погибло людей по вине Ельцина? Лишь по официальным данным, полторы сотни человек…

План ареста Ельцина проговаривался. Так, генерал армии Валентин Варенников из Киева постоянно слал нам телеграммы, требуя его арестовать. Но этим, конечно, должны были заниматься силовики. А они не только не арестовали Ельцина, но, более того, выпустили 19 августа с госдачи. Ельцину ведь по статусу полагалась охрана. Когда же он вернулся от президента Казахской ССР Нурсултана Назарбаева на дачу, его там не «закрыли», не изолировали, а, напротив, спокойно отпустили в Белый дом. Разве это можно было делать?!

— Готовился ли штурм Белого дома? Если да, то почему он не состоялся?

— Если бы готовился, то состоялся бы. Такой вопрос даже не рассматривался. Нельзя воевать со своим народом. Как можно разработать план за два-три дня? Наша задача состояла прежде всего в том, чтобы избежать кровопролития. А Ельцин и его окружение неожиданно оказались настроенными агрессивно, они были очень возбуждёнными и нервными. Да, 19 августа в Москву вошли танки, но мы чётко знали, что не должна пролиться кровь. Трое погибших парней — на совести окружения Ельцина, которому нужна была кровь, чтобы довершить своё чёрное дело по захвату власти в стране и уничтожению СССР.

Члены ГКЧП очень скоро поняли, что силовой сценарий приведёт к массовым жертвам среди москвичей (фото: Федосеев/РИА «Новости»)

— Существовала ли связь между членами ГКЧП и Ельциным в эти дни?

— Как-то мы с Шениным поехали к Крючкову. Он при нас позвонил Ельцину. Говорит: «Надо же знать меру!» Тот ему отвечает: «Я гарантирую, что никаких эксцессов не будет». Вроде бы оба понимали, что следует избегать провокаций. Тогда же они договаривались о будущем совместном визите к Горбачёву. Но со стороны Ельцина это были только слова.

Мы знали, что могут быть провокации, что на нас лежит ответственность, чтобы их не допустить. И, когда мы увидели, что Ельцин не останавливается и идут разговоры о том, что, мол, ГКЧП скоро начнёт аресты, Язов (и я его в этом поддержал) вывел войска. Я его понимаю. Он не хотел, чтобы его войска были втянуты в кровавую бойню. Лично я тоже. Поэтому держал связь с регионами. Объяснял: «Главное — не допустить кровопролития». Если бы сразу в нескольких «горячих точках» Москвы произошло то, что произошло под мостом на Арбате, то была бы большая кровь и за неё пришлось бы отвечать головой.

«Надо было на всё наплевать»

— Согласны ли вы с мнением, что создание ГКЧП подтолкнуло процесс распада СССР?

— Если бы был подписан новый Союзный договор, то уже 20 августа 1991 года вместо страны мы имели бы «облако в штанах». То, что и свершилось впоследствии. Возвращаясь к вопросу о проекте договора, повторю, что он готовился келейно. Мы впервые ознакомились с его формулировками 17 августа благодаря публикации в «Московских новостях». Не узнали бы, может, и не было бы никакого ГКЧП… Ведь никто из нас на новоогарёвских встречах, где готовили этот проект, не присутствовал. Для нас их результат был как снег на голову. Поэтому мы ничего фундаментально к созданию ГКЧП не прорабатывали. Да, были встречи, но на уровне «поговорили — разошлись». И всё. Спонтанно. А тут вдруг выяснилось, что проект договора полностью противоречит мартовскому референдуму 1991 года, что о социализме речь в нём практически не идёт, что республики фактически становятся суверенными государствами. При этом заключение Совета министров по проекту Союзного договора было отрицательное, а заключения Верховного Совета не было вовсе. А по закону оно должно было быть. Я весь текст проекта в «Московских новостях» прочёл. Мне позвонил Крючков, потом и Язов. Начали обсуждать, что происходит. Всем стало понятно, что 20 августа Горбачёв с Ельциным отдадут нас на заклание.

— Сожалеете ли вы о том, как действовали в августе 1991 года?

— Мы проявили мягкотелость. Советская власть в конечном счёте погибла из-за своей гуманности. Мы хотели только одного: не дать подписать Союзный договор и привести ситуацию в соответствие с Конституцией. Думали, что после этого всё наладится само собой. Непростительная наивность! Надо было на всё наплевать и вопреки Конституции арестовать 20–30 человек. Ни в коем случае никакого кровопролития! Собрать Верховный Совет СССР. Обсудить там ситуацию. И предать этих арестованных суду. И это было бы однозначно правильное решение. Поначалу поднялся бы, конечно, шум, но потом бы он стих. А страна осталась бы.

Отрицательное влияние на ситуацию оказывала и неопределённость позиции главы государства. У нас было понимание, что политика Горбачёва изжила себя, приносит вред. Но мы не критиковали прямо его политику, откладывали этот вопрос на будущее. Сами мы за власть не боролись. Нам было достаточно тех полномочий, которые мы и так имели. Горбачёв же не помогал тем, кто стремился сохранить Союзное государство.

Да, это была попытка спасти страну. Но средства оказались негодными, потому что у нас не было высшей бдительности. И нам не удалось приостановить разрушение Советского Союза. Это трагедия, трагедия нашего народа и тех народов, которые живут на территории бывшего СССР.