Три ипостаси Сахарова

Сегодня трижды Герою Социалистического Труда, кумиру советских диссидентов академику Андрею Сахарову исполнилось бы 100 лет. О его жизни и борьбе в интервью «Историку» размышляет автор наиболее полной биографии Сахарова историк Николай Андреев.

Обласканный властью физик-ядерщик, непосредственно участвовавший в создании советской водородной бомбы, в одночасье он стал едва ли не главным борцом с системой. Для Запада Сахаров был мощным оружием в идеологическом противостоянии с СССР, а для большинства советских людей — предателем и «наймитом империализма». Сосланный в закрытый тогда город Горький (ныне Нижний Новгород) за критику решения Политбюро ЦК КПСС о вводе советских войск в Афганистан, лишенный государственных наград, он так бы и остался до конца дней опальным академиком, если бы не Михаил Горбачев, который вернул его в Москву.

В годы перестройки академик Сахаров стал одним из лидеров демократической оппозиции, народным депутатом СССР. Но проявить себя на политическом поприще так и не успел: умер в декабре 1989-го. Что же из этой богатой на события биографии останется в истории — научная деятельность, правозащитная или все-таки политическая?

 

Не вполне ученый

— Чем вы объясняете такой феноменальный успех Сахарова-ученого: академик в 32 года, в 40 лет — трижды Герой Социалистического Труда?

— Звание академика Андрей Дмитриевич получил не за научные достижения, а как один из ведущих разработчиков водородной бомбы. Причем он перескочил через обязательную ступень члена-корреспондента — сразу был избран действительным членом Академии наук. А если учесть и то, что в тот момент он не был даже доктором наук (вскоре ему дали возможность защитить докторскую на основе одной из его статей), мы имеем дело с беспрецедентным случаем.

Звания Героя Социалистического Труда он тоже удостоился за реализацию атомных проектов. Между прочим, он стал и самым молодым трижды Героем Соцтруда — в 40 лет. Так вот фундаментальной наукой Сахаров плотно занимался лишь три года — с 1945-го по 1948-й, когда после окончания аспирантуры работал в Физическом институте АН СССР. Он сам позже с горечью писал: «…после привлечения к военно-исследовательской тематике — почти мгновенно потерял с таким трудом достигнутую высоту. И более никогда уже не смог на нее вернуться. А жаль». В 1948 году Сахарова включили в группу, получившую задание изучить теоретические возможности создания водородной бомбы. Возглавил группу академик Игорь Тамм. А когда Сахаров стал одним из ключевых участников атомного проекта, то работе над бомбой отдавал всего себя без остатка — на науку элементарно не оставалось времени. Как он заметил, «совмещать такие трудносовместимые вещи оказалось невозможно». Но мозг любого ученого так устроен, что он не может не думать о науке. И Сахарова физика не отпускала, время от времени его, что называется, посещало озарение, только оформить и довести до ума научные идеи, которые у него возникали, не было шанса. Например, так произошло с токамаком — это устройство, в котором реализуется идея управляемого термоядерного синтеза. А идея возникла у Сахарова, когда он ехал на поезде в Саров. Он поделился своими соображениями с Таммом, и вдвоем они создали теоретическую основу термоядерного реактора, в котором плазма имела бы форму тора и удерживалась магнитным полем. Однако развитием этого важного и перспективного направления прикладной ядерной физики занимались уже другие.

— Вы сказали, что он переключился на атомный проект, и у вас прозвучало, что на этом его научная деятельность закончилась. А разве работа над ядерным проектом — это не научная деятельность?

— На атомном объекте в городе Сарове (тогда он обозначался как Арзамас-16) Сахарову не удавалось совмещать деятельность по созданию термоядерного изделия с научными изысканиями. Как, впрочем, не удавалось и другим ученым, которых привлекли к разработке атомного оружия. Хотя были и исключения: будущий академик Николай Боголюбов, гениальный математик, тоже находился в Сарове, но продолжал заниматься своими темами в математике. И когда к нему обращались за расчетами в рамках атомного проекта, он добросовестно выполнял эту работу. Сдавал расчеты — и возвращался к волнующей его тогда теории сверхтекучести. Так что, думаю, будь у Сахарова страстное желание заниматься наукой, он бы выстроил свою деятельность на объекте, как Боголюбов. (Кстати, Боголюбов еще в конце 1940-х годов как бы в шутку напророчествовал Сахарову: «Ваша грудь скоро покроется звездами с такой густотой, что им негде будет помещаться».) А Андрей Дмитриевич был увлечен поиском инженерных решений конструирования бомбы. На этом поприще он добился выдающихся результатов, что и было отмечено государством, но это все-таки не наука…

Академик Андрей Сахаров на даче в Жуковке. 1972 год

 

— А что же?

— Заслуга Сахарова в том, что он выдвинул прорывную идею по созданию конструкции компактной водородной бомбы. Изначально термоядерный заряд был совершенно неподъемным. У американцев первая водородная бомба была размером с трехэтажный дом. Конструкция советской бомбы, над которой билась группа физиков во главе с Яковом Зельдовичем, была размером с железнодорожную цистерну — такую ни ракете, ни самолету не поднять. А группе академика Тамма, куда входил и Сахаров, удалось создать такую конструкцию бомбы, что ее мог поднять самолет-бомбардировщик. Удалось благодаря идее Сахарова, которую назвали «слойкой»: он предложил окружить первичный атомный заряд чередующимися слоями термоядерного горючего и делящегося материала. Это не научная идея, а чисто инженерная. Но эта идея не сработала бы, не предложи другой участник группы, Виталий Гинзбург, будущий лауреат Нобелевской премии, использовать в качестве термоядерной взрывчатки твердое вещество — дейтерид лития. Стоит отметить, что сам Гинзбург не считал свою идею серьезным научным достижением. В одном из интервью он сказал: «Если оценивать по-настоящему, то и сахаровская идея, и моя идея — мелочи. Для людей, которые понимают, что такое настоящая современная физика, — это же плевый пустяк». Но за этот «пустяк» Сахаров получил и звание академика, и звезду Героя Соцтруда. Гинзбурга через некоторое время от проекта отстранили: его жену объявили «врагом народа», да к тому же в то время развернулась кампания борьбы с космополитизмом — с известными последствиями для евреев. А Сахарова выдвинули как одного из немногих русских гениев, работающих над ядерной проблематикой.

 

 Не совсем отец

— Можно ли в таком случае называть Сахарова создателем советской водородной бомбы?

— Понимаете, создание и атомной, и водородной бомбы — это коллективный труд. В бомбе спрессован труд тысяч и тысяч людей, многие из которых и не подозревали, что создают атомное оружие. Вот реальный случай. После испытания советской атомной бомбы в 1949 году вышло краткое сообщение ТАСС, и один из математиков, работавших в Сарове, расстроился: «Где-то люди делом занимаются, а мы тут небо коптим». А он, между прочим, делал расчеты как раз для этой бомбы, только не знал о конечном назначении своего труда.

— Но про Сахарова такого не скажешь? Он-то знал…

— Разумеется, знал. Круг людей, посвященных в то, над чем, собственно, идет работа в Арзамасе-16, был узким, и Сахаров входил в него. Если же говорить об отцах бомбы, то нужно назвать три фамилии — Курчатов, Харитон, Зельдович. Они академики, каждый — трижды Герой Социалистического Труда. Игорь Васильевич Курчатов останется в истории как руководитель всей атомной программы СССР. Юлий Борисович Харитон нынешней публике неизвестен, а он был научным руководителем оружейной части атомного проекта, главным в Арзамасе-16. Яков Борисович Зельдович — мощный генератор научных идей, в том числе в оружейной тематике. Вклад Сахарова в создание ядерного оружия, безусловно, значителен, но называть его отцом советской водородной бомбы — большое преувеличение.

— Однако его часто так называют…

— Так его стали обозначать после того, как на Западе в 1968 году вышла его книга «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Если бы автор этого труда был, допустим, просто доктор наук, да пусть даже академик, то с брошюрой, быть может, и ознакомились бы с интересом, но вряд ли признали бы ее содержание чем-то из ряда вон выходящим. Подобных трудов в то время писалось много. Но когда выяснилось, что автор «Размышлений» был на ведущих ролях в создании ядерного оружия, весомость текста увеличилась тысячекратно. Да и для чисто пропагандистских целей это звучит — «отец советской водородной бомбы».

— То есть это такой маркетинговый ход?

— Да, вы точно сформулировали — маркетинговый ход. И он сработал убойно: «Размышления» были изданы в десятках стран миллионными тиражами. Кстати, Елена Боннэр, которая потом станет его женой, в 1968-м ездила во Францию, привезла брошюру «Размышлений». Все ее друзья уверяли: прорезался смелый голос в глухой подавленности и безгласности. Прочитала — не впечатлилась: наукообразно, сухо, неясные идеи.

Памятник создателям советского атомного проекта Юлию Харитону, Игорю Курчатову, Якову Зельдовичу на аллее Нобелевских лауреатов в Национальном исследовательском ядерном университете «МИФИ» в Москве

 

Размышления интеллектуала

— Почему Сахаров занялся общественной деятельностью, почему он начал критиковать систему?

— Академик Тамм видел в Сахарове ученого с большими перспективами. Это было для него абсолютно ясно. Поэтому Игорь Евгеньевич пытался оберегать ученика от атомной программы. Уже практически все в ФИАНе работали по этой тематике, а Сахаров оставался в стороне. Тамм считал, что мозги талантливого ученика нужно использовать в фундаментальной науке. Но этого сделать не удалось: после личного приказа Лаврентия Берия Сахаров был включен в атомный проект, стал членом той самой группы Тамма, которая занималась теорией водородной бомбы. В 1953-м бомба появилась на свет, задача, поставленная партией, была успешно решена.

В 1963 году академик Зельдович покинул Арзамас-16. Перед отъездом у него с Сахаровым состоялся долгий разговор. Зельдович сказал, что ученому на объекте заниматься нечем. Научные идеи в принципе исчерпаны. Технические, инженерные — да, тут есть еще над чем работать, но базовые научные идеи реализованы. Зельдович советовал Сахарову вернуться к занятиям наукой, тогда это было вполне реально. Сахаров же в то время был далек от переднего края науки, а может, и не представлял, каким разделом физики заниматься. Он бывал в ФИАНе, говорил с коллегами, но ничего определенного, какой-то перспективной для себя темы не нашел, после чего остался в Сарове. Думаю, это его и погубило как ученого.

При этом он стал размышлять об окружающем мире, о стране, об обществе. Задавал элементарные вопросы: как устроена советская власть? Почему дефицит? Почему такая мощная бюрократия? Где границы свободы личности? Как должен быть устроен мир? Вполне естественные вопросы для очень многих думающих людей и тогда, да и сейчас. В те времена многие пытались анализировать окружающую действительность, особенно люди технического склада, ученые. В результате у Сахарова родился труд, который и сделал его знаменитым во всем мире, — «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Почитаешь — и намека не обнаружишь на что-то антисоветское. Там простая, как яйцо, идея: нужно соединить преимущества капиталистического строя с преимуществами социалистического. То есть капитализм плюс социализм равно прогресс человечества. Это так называемая идея конвергенции — ею тогда многие были увлечены. Да, она шла вразрез с господствующей идеологией, но, повторюсь, ничего антисоветского, антигосударственного — то есть направленного против советской власти, против СССР — в этой идее не было. Если в СССР применяли западную технику, достижения западных ученых, то почему не воспользоваться какими-то экономическими инструментами? Сахаров не критиковал существующий строй. Более того, он предлагал его улучшить. С самыми добрыми намерениями он отправил свой труд Леониду Брежневу: посмотрите, возможен вот такой путь улучшения социализма.

— То есть это были размышления интеллектуала, и не более того…

— Да. Но дальше властвующие персоны вместо того, чтобы изучить труд трижды Героя, понять, что он, может быть, прав в чем-то, принялись отодвигать его от дела, которым он занимался. Отстранили от атомной тематики: в том же 1968 году его перестали пускать на атомный объект в Саров. Ограничили доступ к секретным материалам. Он же давал подписку о неразглашении государственной тайны — и, кстати, остался верным этой подписке пожизненно, никаких секретов до конца своих дней не выдал.

 

Фактор Боннэр

— То есть фактически в политику Сахарова толкнули тогдашние партийные начальники?

— С одной стороны, да. С другой — имел место и сугубо личный момент. В 1969 году умерла его жена Клавдия Вихирева. И он остался совершенно один. С атомного объекта уехал, в ФИАНе были чисто служебные отношения. Ходил на научные семинары, коллоквиумы, но ничего особо для себя интересного не открывал. Он был очень одинок, у него совсем не было друзей. Вообще у него не было их практически всю его жизнь. Ни в детстве, ни в юности, ни на объекте.

— Почему?

— Ну, во-первых, в детстве сформировался такой характер. Он был очень домашний ребенок. До шестого класса не ходил в школу — обучался на дому. Физикой и математикой с ним занимался отец; другие предметы он ездил изучать к преподавателям, причем некоторые из них были высокого уровня — профессора МГУ. То есть интеллектуально он развивался, а вот в социальном отношении был ограничен. Когда пошел в школу, то просто не знал, как общаться, как контактировать с одноклассниками, с другими детьми, и во время перемен стоял один в углу и просто смотрел, как они носятся по коридору. Поступил в университет — и опять он один, ни с кем не сходился. И в Сарове тоже один. Да, там общался с коллегами, но только по служебным вопросам. Нечто вроде дружбы было с Зельдовичем, они часто гуляли по лесу, обсуждая и научные, и житейские темы. С академиком Таммом было общение. Вот, кстати, интересный момент: и у Зельдовича, и у Тамма — десятки аспирантов, а у Сахарова за все время — всего лишь один.

Когда умерла жена — вокруг него пустота. Есть воспоминания: приезжает к нему домой кто-то, скажем, из института или просто так, по каким-то делам и застает одну и ту же картину — Андрей Дмитриевич сидит в кресле и думает…

— А с чего началась его, назовем так, протестная деятельность?

— Ему позвонил известный в то время диссидент Валерий Чалидзе и пригласил войти в Комитет прав человека в СССР. Сахаров пришел на заседание и попал в компанию близких по духу людей, в дружескую атмосферу. Он перестал быть одиноким. В это же время познакомился с Еленой Боннэр. Женщина яркая, умная, обаятельная. В ней было и позитивное, и отталкивающее обаяние. Многие от нее старались держаться подальше, но многих она привлекала. Сахарова привлекла. И чисто духовно, и как женщина. В 1972-м они поженились.

— Как этот брак повлиял на его взгляды и на его действия? В Советском Союзе говорили, что брак с Боннэр чуть ли не «сбил академика Сахарова с пути истинного».

— Говорили в том смысле, что Боннэр радикализировала взгляды Сахарова. Я долго с этим не соглашался, но в последнее время, размышляя, понял: это так и было. В чем она его радикализировала? Дело в том, что без этой встречи он, может быть, так и продолжал бы сочинять какие-то открытые письма, подписывал бы какие-то воззвания и так далее, но это было бы просто поставлено на поток, и не более того. Надо учитывать и такой фактор: Боннэр стала для него неким идеалом. Он был бесконечно в нее влюблен. Она служила для него образцом и поведения, и поступков. То, что она делала и говорила, являлось высшей инстанцией, конечной оценкой. А она была очень резкая во многих оценках. В итоге Сахаров тоже стал резким. Из его высказываний ушла тема улучшения социализма и существующего строя, вместо нее сформировалось убеждение, что этот строй исторически тупиковый. Более того, он начал утверждать, что советский режим — угроза всему человечеству, призывал Запад к давлению на Советский Союз, введению экономических санкций, предлагал развивать ядерную энергетику, чтобы освободиться от нефтяной и газовой зависимости от СССР. Все это он раз за разом декларировал в своих статьях, в интервью западным корреспондентам.

Митинг в Москве в дни работы I Cъезда народных депутатов СССР. 3 июня 1989 года

 

Образ мученика

— Какое место академик Сахаров занимал в идеологическом противостоянии эпохи холодной войны?

— И западная, и советская пропаганда использовали «феномен Сахарова» на полную катушку. С западной все понятно: она уцепилась за него как за «отца водородной бомбы», вставшего на путь борьбы с системой. То есть если уж такой человек…

— …обласканный властью?

— Да, обласканный властью, имеющий материальные привилегии, о которых советские люди не смели и мечтать, создавший для этой власти ядерное оружие. Уж если он выступает против режима, значит, режим этот не имеет права на существование. Если бы какой-то простой смертный выступил, это не вызвало бы такого резонанса. А когда «отец советской водородной бомбы» — тогда это звучит. Но и советская пропаганда использовала его имя, представив и самого Сахарова, и все диссидентское движение как сборище ярых и глупых антисоветчиков. Публикации на этот счет были во всех газетах. И советские люди в большинстве своем в это поверили.

— Для Запада это была находка, конечно. Тем более из СССР Сахаров уехать не мог: он же, будучи хранителем гостайны, был невыездной.

— Запад всегда искал значимые фигуры в советском обществе, которые выступали бы против политического строя. Допустим, писатель Владимир Войнович выступил с заявлением — и тут же его начали издавать на Западе. Писатель Виктор Некрасов выступил — и тут же его подают как крупную фигуру. Но все-таки для советского народа это были фигуры малозначимые. А тут — создатель ядерного оружия! На Западе объявили Год Сахарова, выделили ему Нобелевскую премию мира. То есть начали раскручивать по полной программе.

— Как вы оцениваете репрессивные меры советской власти против Сахарова? На ваш взгляд, они были необоснованно жестокими, вполне адекватными или даже слабыми?

Андрей Сахаров с женой Еленой Боннэр

 

— Я расцениваю их как в высшей степени глупые. И бессмысленные. Академик Лев Феоктистов в начале 1970-х годов, когда Сахаров пошел, что называется, «не в ту сторону», предложил два варианта, как вернуть его на «путь истинный». Первый вариант — придумать Сахарову занятие с пацифистским уклоном, создать для него что-то вроде Института проблем ядерной войны, безопасности или нечто похожее, посадить его в кресло директора, и пусть он вместе с сотрудниками развивает свои взгляды на войну и мир, готовит доклады, быть может, даже ездит по всему свету, пропагандируя свои идеи. Что и для советской власти выгодно: показать Западу — вот и у нас есть нестандартно думающие люди. Это было вполне реально — дать человеку чем-то заниматься, а то, что он выдвигал бы неординарные идеи, так это замечательно, получаем возможность что-то подкорректировать в общественном устройстве. Второй вариант, предложенный Феоктистовым: поскольку Сахаров в свое время совместно с академиком Таммом выдвинул идею токамака, создать «под Сахарова» соответствующий НИИ и сказать ему: «Андрей Дмитриевич, вам надоели атомные бомбы, вот вам неисчерпаемая тема — мирное использование ядерной энергии. Пожалуйста, набирайте каких хотите людей и работайте». Вполне возможно, Сахаров согласился бы с одним из вариантов.

Феоктистов высказал эти варианты сделать Сахарова снова «своим» Ефиму Славскому, который руководил в те годы Министерством среднего машиностроения (именно оно вело в СССР всю атомную тематику, и, кстати, Славский тоже трижды Герой Соцтруда). Министр отверг с порога: «Сейчас у меня один Сахаров мутит воду, а вы хотите, чтобы был целый институт?» Но, с моей точки зрения, вполне возможно, это решило бы «проблему Сахарова». В итоге пошли по самому глупому пути: давление, репрессии, ссылка. Результаты известны: создали образ мученика, за который, естественно, ухватились на Западе и стали использовать его в борьбе против СССР.

 

Политические утопии

— Насколько реалистичны были проекты Сахарова по переустройству общества и вообще думал ли он о том, чтобы их как-то реализовать? Или это некие декларации, которые и не должны были идти дальше сотрясения воздуха?

— Как вам сказать… Дело в том, что значимых идей по реформированию общества у Андрея Дмитриевича и не было. Лишь одна более или менее реалистичная — идея конвергенции. Но являлась ли она оригинальной? Не уверен. Если обратиться к нашей истории, то, по сути, он предлагал реализовать новую экономическую политику — нэп, положения которого были сформулированы Владимиром Лениным. Идеолог коммунизма допускал возможность, что при социализме могут существовать и капиталистические элементы.

Заседание Межрегиональной депутатской группы на II Cъезде народных депутатов СССР — последнее, на котором присутствовал академик Андрей Сахаров. Декабрь 1989 года

 

— Ровно с такой же идеей выступали, например, лидеры Пражской весны.

— Совершенно верно. А если мы обратимся к нашему времени, то увидим, что подобное реализовано в современном Китае, и реализовано блестяще. Так что ничего нового он в этом смысле не создал. Уже когда Сахарова вернули из ссылки и в 1989 году он стал народным депутатом СССР, то начал разрабатывать конституцию государства, которое называл «Союзом Советских Республик Европы и Азии». Перед интервью перечитал ее: текст вызывает сегодня улыбку и недоумение. А тогда, я это хорошо помню, на волне всеобщей эйфории все ему аплодировали: «Сахаровская конституция!»

— А почему текст сахаровской конституции вызвал улыбку и недоумение?

— Вчитаемся в то, что Андрей Дмитриевич предлагал в конституции ССРЕА. Первое: автономные республики становятся союзными и получают право выхода из состава Союза. Иначе говоря, в России было бы по крайней мере 20–30 союзных республик, и каждая имела бы право на самоопределение, то есть на независимое существование. И таким правом наделялись все республики — начиная с Чукотки и заканчивая Татарстаном. Можете себе это представить? Я — нет. Далее: в этих республиках Сахаров предлагал создать свою денежную систему. Как совместить это с Союзом, он не разъяснял. Следующая статья: у каждой республики — своя армия, свои органы внутренних дел, свой суд. Вообще становится непонятно, а чем же заниматься Союзу? И последнее: добровольный и односторонний отказ «Союза Советских Республик Европы и Азии» от ядерного оружия. Думаю, этому аплодировали бы на Западе, но не думаю, что это предложение здравое.

— Можно ли в этом контексте считать Сахарова оригинальным политическим мыслителем?

— Он не был политическим мыслителем. Вот его книга, в которой собраны все его сочинения, интервью, письма. Называется «Тревога и надежда», в ней 356 страниц. Оригинальных мыслей, каких-то положений, которые заставили бы задуматься, размышлять, развивать, поделиться с кем-то, в ней нет. Может, когда Сахаров это писал или высказывал в интервью, что-то, как говорится, и звучало, а сейчас это воспринимается как банальность. Он просто зафиксировал момент развития нашего общества. Но куда этому обществу идти, каким образом его реформировать, он не додумывал, а может, и вовсе над этим не задумывался или у него были невнятные мысли по этому поводу.

Поэтому вопрос о том, в какой ипостаси Сахаров останется в истории — ученого, общественного деятеля и правозащитника или политика, — туманный. Как ученый? Те работы, которые он вел в области физики в 1945–1948 годах, устарели, физика за это время ушла далеко вперед. Как правозащитник? Но что такое правозащитник? Это человек, который занимается защитой прав всех людей. А Андрей Дмитриевич, диссиденты, советские правозащитники занимались защитой прав очень узкого круга лиц. Соблюдаются ли права рабочих и колхозников, их не тревожило. В этом смысле весьма показательны отношения Сахарова и Александра Солженицына. У Сахарова была дача в Жуковке, и там же была дача Мстислава Ростроповича, на которой жил Солженицын. Боннэр и Сахаров время от времени приходили в гости к писателю, вели разговоры, дискуссии. Как-то зашла речь о тяжелом положении советских крестьян: у них нет паспортов, скудное материальное положение, бесправие и так далее. И Наталия Дмитриевна Солженицына задала вопрос Сахарову: а почему правозащитники никогда не занимаются правами простых людей, правами русского народа? Боннэр мгновенно среагировала: «Да наплевать (она выразилась еще более резко) мне на русский народ!» Сахаров поддержал жену. Им действительно было наплевать. Есть «свои» — очень узкий круг, их права нужно защищать, и есть все остальные, не стоит на них обращать внимания.

 

Ширма для демократов

— А кем был Сахаров для демократов — для тех, кто во времена Горбачева оказался в центре политических событий? Как они его воспринимали? Он был лидером движения либо все-таки неким символом, ширмой?

— Он был одним из сопредседателей Межрегиональной депутатской группы Съезда народных депутатов СССР. Я бывал на заседаниях этой группы. Сахаров там в основном молчал. Да не в основном, а все время молчал. Дремал в президиуме, подперев голову рукой. Он был вроде свадебного генерала. Давайте честно об этом скажем. Никаких идей он не выдвигал. К нему не обращались за советом: «Андрей Дмитриевич, а как вы считаете? А что, если так сделать?» Этого не было.

Я был свидетелем такой сцены. В перерыве заседания съезда к Сахарову подходит деловито депутат Сергей Станкевич и говорит: «Андрей Дмитриевич, сегодня надо выступить на митинге». Сахаров — то ли у него в тот день какие-то дела были, то ли ему просто не хотелось или нездоровилось — поморщился и робко произнес: «А что, это обязательно?» «Да, Андрей Дмитриевич, обязательно», — строго сказал Станкевич. «Хорошо, выступлю». Характерная картинка, не правда ли? То есть он им был нужен по принципу «Сахаров с нами». Он — икона, и мы на эту икону молимся. Всё!

— Его публичные выступления на съездах народных депутатов были более чем… Даже не знаю, какое слово подобрать. Более чем жалкими, что ли…

— Вы употребили очень точное слово — жалкими. И его было жалко, и он был жалким. Об этом сложно и трудно говорить, потому что тогда у меня и у очень многих людей было почтение к нему. Хотелось, чтобы эта фигура что-то сделала значимое для страны. Но когда Андрей Дмитриевич выступал с трибуны съезда, охватывало разочарование! «Ну не то он говорит, не так вообще-то надо людей убеждать! Нет никаких идей в том, что вы говорите, Андрей Дмитриевич!» — такие чувства вызывали его выступления. Но мне было его жалко и тогда, когда значительная часть депутатов захлопывала его слова, топала ногами, когда он с трибуны пытался невнятно что-то декларировать. Готовясь к интервью, я перечитал его выступления на съезде — пустые они. Сплошь обвинительные. Но это мои сегодняшние впечатления. А тогда я преклонялся перед ним. Видел в нем фигуру, которая выведет страну, общество к свободе и демократии.

Андрей Дмитриевич Сахаров останется в судьбе нашей страны, но не как ученый, не как правозащитник, не как политик, а просто как крупная историческая фигура. Он как некий ориентир, как заметная веха нашей истории: был такой человек, который работал над созданием мощного оружия для нашей страны, а потом пошел против системы. И если подводить итог, Андрей Дмитриевич Сахаров — это символ русского человека, который все готов отдать за правду, за справедливость. Другое дело, как и чем эта его борьба оборачивалась…

— …и кто ее использовал.

— Да, и кто и как ее использовал. Но это уже другой сюжет.

 

Что почитать?

Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове. — М., 1996.

Андреев Н.А. Жизнь Сахарова. — М., 2016.

Сахаров А.Д. Воспоминания. — М., 2019.