Титан исторической науки

Двести лет назад, 5 (17) мая 1820 года, родился великий русский историк Сергей Соловьев. О его неординарной личности и вкладе в российскую науку и культуру в интервью журналу «Историк» размышляет кандидат исторических наук Дмитрий Олейников

Один из самых талантливых студентов Сергея Соловьева, выдающийся русский историк Василий Ключевский очень точно определил феномен своего учителя: «В жизни ученого и писателя главные биографические факты — книги, важнейшие события — мысли. В истории нашей науки и литературы немного жизней, столь же обильных фактами и событиями, как жизнь Соловьева». С одной стороны, к этому трудно что-либо добавить, однако, с другой, и эта формула нуждается в расшифровке… 

 

Двадцать девять томов 

— Что нам дает право называть Сергея Михайловича Соловьева действительно великим русским историком? 

— Я думаю, его величие — прежде всего в полноте образа историка, который он создал всей своей жизнью и деятельностью. Хотя прожил он относительно недолго, 59 с небольшим лет, но за это время успел сделать фантастически много. В первую очередь это, конечно, труд всей его жизни, над которым он работал не покладая рук без малого 30 лет, — фундаментальная «История России с древнейших времен». Двадцать девять томов! 

Для сравнения: советская академическая «История СССР с древнейших времен до наших дней», выходившая в 1966–1980 годах, которую писал целый академический институт, была заявлена как 12-томная, причем эпоха, о которой писал Соловьев, вместилась в неполных три тома. Двенадцатый же, завершающий том, который должен был охватывать период с 1961 года и, видимо, вплоть до строительства коммунизма, так и не был выпущен. Двадцать девять томов, написанных одним ученым, против трех, созданных целым коллективом, — это ли не показатель работоспособности историка. 

При этом помимо «Истории России с древнейших времен» им написаны и «История падения Польши», и «Император Александр I. Политика и дипломатия», и множество других статей, рецензий. Особняком стоят «Публичные чтения о Петре Великом», в которых историк ярко проявил себя как популяризатор науки. Плюс к этому — постоянная работа в архивах, введение в оборот огромного количества источников. В этом смысле его «История» уникальна еще и тем, что целиком основана на исторических материалах, а не на переписывании работ других исследователей, коих, к слову сказать, к тому времени еще особо и не было. 

— И при этом он всю жизнь преподавал… 

— И не просто преподавал, а был знаменитейшим на всю Москву профессором, деканом историко-филологического факультета, а потом и ректором Московского университета. Добавим к этому, что он одновременно был и директором Оружейной палаты — главного исторического музея страны на тот период, и председателем Общества истории и древностей российских, академиком. Почти вся историческая наука в одном лице. 

Но и это не все. Он еще преподавал русскую историю наследникам престола: сначала великому князю Николаю Александровичу, который, к сожалению, рано умер, так и не став Николаем II, а потом — его младшему брату, будущему императору Александру III. Еще он был председателем Педагогического совета Высших женских курсов, основанных его учеником — профессором Владимиром Герье. Вот все это вместе, наверное, и создает образ историка-титана. 

 

Соловьев vs Карамзин 

— Чем «История России» Сергея Соловьева отличалась от «Истории государства Российского» Николая Карамзина? И почему вообще спустя полвека после выхода карамзинской «Истории» возникла потребность в новой? 

— Я думаю, главное отличие «Истории» Соловьева — в научности. Ведь многие считали Карамзина все-таки больше литератором, чем историком. Собственно, даже в пушкинском определении Карамзина («Первый наш историк и последний летописец») мы видим это. Он все-таки писатель, увлекательно повествующий о прошлом, рассказчик, обладающий литературным талантом ярко представить историю и умеющий ею заинтересовать. 

Соловьев, я думаю, лучше многих других это понимал: по его собственному признанию, он перечитал «Историю» Карамзина 12 раз — в детстве, в раннем подростковом возрасте и позже. «Карамзин ударял только на мои чувства», — вспоминал он. Умение Карамзина дать крупными мазками картину истории, возбудить эмоции читателя, использовать факты из прошлого для того, чтобы представить зрителю очередной акт исторической драмы, — всего этого для Соловьева было уже недостаточно. 

И потом он понимал, что у Карамзина нет динамики развития истории. У него одна и та же бесконечная драма разыгрывается на одной и той же сцене. Приходят, действуют и уходят самые разные герои и злодеи с одной лишь целью — дать назидание потомству, преподать «уроки истории». Народ же при этом безмолвствует, как писал Пушкин в «Борисе Годунове», созданном, кстати, на основе «Истории» Карамзина. 

— А что у Соловьева? 

— Соловьев поставил перед собой иную задачу. Как он писал в четвертом томе «Истории», ему хотелось заменить «анатомическое изучение предмета физиологическим». То есть вместо того, чтобы описывать некие «картины прошлого», передать историю в динамике, показать, как новое проистекает из старого. Потому что, полагал он, в истории «ничто не заканчивается вдруг и ничто не начинается вдруг» — новое начинается в то время, когда старое продолжается. 

При этом Соловьев существенно продвинул работу с историческими источниками. Конечно, Карамзин тоже брал за основу источники, но они были для него скорее предметом вдохновения. Соловьев же спустя 30–40 лет после того, как начал писать Карамзин, уже использовал достижения европейской исторической науки (благо он учился в европейских университетах и получил там необходимый опыт). В итоге сделал свою «Историю» действительно научной. По крайней мере в том смысле, какой вкладывали в это в середине XIX века. 

 

Серьезное чтение о русской истории 

— Для кого он писал свою «Историю»? Все-таки двадцать девять томов! И это при том, что он не закончил свой труд, а если бы закончил, их было бы явно больше. Такой объем не всякий осилит… 

— Фактически он создавал университетский курс, записанный и изданный в виде книг, — для широкого круга образованных людей, для всех тех, кому было нужно серьезное чтение о русской истории. Он сам очень четко написал в «Моих записках для детей моих, а если можно, и для других», что, когда у него возникла идея создать подобный курс, он подумал: а почему же этот курс не может быть передан публике, жаждущей знать русскую историю — полную, написанную так, как она была бы написана историками, скажем, Западной Европы? 

Его не устраивала в этом смысле «История» Карамзина, по которой тогда преподавали в университетах, в том числе и ему самому. Соловьеву казалось, что это уже прошлый век, ему хотелось создать современный курс. В этом была его цель. 

— Иногда Соловьева упрекают в том, что его «История» настолько объемна потому, что он подробно комментировал источники, то есть расширял их за счет каких-то пояснений, дополнений, согласований с другими текстами… 

— Во многом это так… 

— …и из-за этого якобы не проглядывается его собственная концепция русской истории. Вы с этим согласны? 

— Нет. Действительно, чтение «Истории» Соловьева требует определенного напряжения. Он меньше всего думал о том, чтобы развлекать публику. «Русское общество накажет презрением человека, осмелившегося предложить ему забаву вместо назидания», — писал он. 

Не будем забывать, что его каждодневная работа в архивах, которые в прежние эпохи были просто складом бумаг (полусгнивших и никому особо не нужных), породила самый настоящий информационный взрыв. И он активно пытался ввести в оборот эти новые, открытые им источники, познакомить с ними и широкую публику. Объемными цитатами или пересказом источников он как раз и стремился подтвердить и обосновать свое видение истории. 

Выдающийся ученик Соловьева Василий Ключевский говорил, что «мыслитель скрывался в нем за повествователем». Это и является подтверждением того, что современники видели за заполненным фактами текстом историко-философскую основу, выражаясь современным языком, концепцию истории, о которой вы спрашиваете. Так что не соглашусь с его критиками: у Соловьева очень многое выходит за рамки чисто научного комментирования и пересказа источников. 

 

Историк-новатор 

— Какие идеи вы бы отметили в первую очередь? 

— Во-первых, он пытался показать органический характер русской истории. Для Соловьева было очень важно доказать, что процесс происходит естественным путем, он развивается, он не является каким-то взрывным, случайным. Во многом это видно, скажем, на отношении историка к Петру Великому. Для него Петр не был каким-то волшебным, появившимся невесть откуда человеком, который переломил весь ход русской истории. Он пишет о том, что Петр был порожден самим ходом русской жизни. Мы все знаем его почти поэтическую строчку про Петра: «Народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя, — вождь появился». 

Портрет Н.М. Карамзина. Худ. В.А. Тропинин. 1818 год

Во-вторых, он ввел в широкий оборот (и сделал обязательным для изучения) роль природной среды в истории. Отчасти он взял это у немецких географов. Соловьеву было крайне важно показать, что на ход исторического процесса большое влияние оказывают те природные факторы, в которых оказался тот или иной народ. Именно отсюда — от природы, от климата — у него идет сравнение Европы и России. 

Московский университет. Неизв. худ. Первая половина XIX века

В-третьих, именно он ввел очень важный термин — «колонизация как фактор русской истории». В дальнейшем эти идеи развивал Ключевский, и даже в наше время по ним создаются монографии. Причем речь шла не о колонизации как о захвате территорий для их дальнейшей эксплуатации (такая трактовка в советские годы применялась к британским колонизаторам). Речь шла о колонизации как освоении территорий, способе превращения дикой природы в культурную среду, в пригодные для жизни людей места обитания. С точки зрения Соловьева, для русской истории это было одним из важнейших факторов развития. 

Вообще надо сказать, Соловьев был достаточно афористичен, что для автора сухих, наукообразных работ нехарактерно. Ведь это он ввел в оборот дихотомию Лес — Степь и саму тему о роли Леса и Степи в русской истории. Именно он ввел в оборот сейчас забытое, но хорошо запоминающееся понятие, в свое время очень распространенное, — «жидкий элемент в русской истории», имея в виду народ, который рассеивается по широкой Русской равнине и при любой попытке на него надавить, так же как жидкость, просто растекается в разные стороны. 

— И при этом Соловьев уходит от принятых до него рамок периодизации… 

— Совершенно верно. Он первым ушел от того, чтобы равномерно расставить «верстовые столбы» своей «Истории» по годам, векам и царствованиям, как делали его предшественники. В дальнейшем многие не последовали его примеру и вернулись к этим «верстовым столбам». А он какие-то традиционные периоды считал малозначительными. Например, монгольское иго, по его мнению, не было настолько решающим фактором в развитии русской истории, как об этом было принято говорить до него. Он отказался от норманнского периода, от монгольского. Даже Петровская эпоха для него не является рубежной. То есть он исходил из наличия в истории какого-то внутреннего, естественного процесса, выстраивая свою периодизацию. И это тоже было достаточно революционно. 

 

Сопротивление материала 

— До какого рубежа Соловьев собирался довести «Историю»? Известно, что многие вещи в жизни он откладывал до того момента, когда закончит свой главный труд. Но так его и не завершил… 

— Видимо, ему хотелось довести ее максимально близко до современного ему периода. Судя по его хронологически последней работе об Александре I, я думаю, он бы довел «Историю» где-то примерно до николаевского царствования, потому что потом, как писал его современник Алексей Константинович Толстой: «Ходить бывает склизко / По камешкам иным, / Итак, о том, что близко, / Мы лучше умолчим». Впрочем, и о николаевском царствовании достаточно публицистично Соловьев писал в «Моих записках…». 

Но воплотить такой замысел оказалось очень сложно. И это при его фантастическом, образцовом трудолюбии! Ему в буквальном смысле не хватило жизни на то, чтобы реализовать свой план. И дело было, видимо, в том, что он столкнулся с сопротивлением материала. 

— Что вы имеете в виду? 

— Посмотрите «екатерининские» тома, ставшие последними в его «Истории»! Целых пять томов, которые охватывают всего лишь первые десять с небольшим лет правления Екатерины Великой. И еще Пугачева не казнили. Еще ничего толком не видно из ее главных дел. Притом что, скажем, полтора века от битвы на Калке до Дмитрия Донского — это один том. Даже любимое им петровское правление — четыре тома. А тут начало царствования Екатерины — и уже пять. Слишком много материалов, слишком много источников! И обратная сторона добросовестности Соловьева — его стремление как можно больше и полнее все описать и обосновать — стала тормозить процесс. 

А тут еще и здоровье, которое стало его подводить. А тут еще — политические дрязги конца 1870-х годов, в которые он как ректор Московского университета оказался втянут. Дело затянулось. Жизнь закончилась раньше, чем удалось его завершить. 

— Вы сказали про трудолюбие. Сергей Михайлович Соловьев представляется не просто титаном, но и «рабом лампы»: практически каждый год выдавать по толстенному тому, и так 30 лет… 

— В определенной степени так и есть. Но не только книги. Еще и огромная семья — 12 детей, из которых восемь выжили, что для XIX века было очень хорошим процентом. Друзья шутили, что Соловьев в год выпускал по одному тому «Истории» и производил на свет по одному ребенку. 

Судя по воспитанию, это были замечательные дети, ставшие заметными фигурами в русской культуре. Все, наверное, знают философа Владимира Сергеевича Соловьева, многие вспомнят писателя Всеволода Сергеевича Соловьева, а еще были поэтесса Поликсена Сергеевна Соловьева и детская писательница Мария Сергеевна Соловьева… То есть он вроде бы и «раб лампы», но при этом «лампа» была достаточно объемной. 

Но, конечно, бóльшую часть жизни он писал и писал, стоя у конторки. В этом смысле Соловьев — редкий тип русского человека: педантичный, целеустремленный, способный не разбрасываться и создавать огромный объем трудов, нужных другим людям. Это, безусловно, важный штрих его биографии. 

 

Либерал-государственник 

— Как можно охарактеризовать политические взгляды Соловьева? Известно, что он достаточно скептически относился к Николаю I… 

— Это так. Но сам он говорил, что в николаевскую эпоху стал либералом, а в александровскую эпоху Великих реформ — консерватором. 

Золотая медаль имени С.М. Соловьева — научная награда Российской академии наук, присуждаемая за большой вклад в изучение истории

Что касается его либерализма… Дело в том, что, как мы знаем, либерализм бывает разный. Соловьев был либералом-государственником. И он много раз говорил о том (в основном, конечно, в исторических трудах, например об Александре I), что либеральное правительство должно быть сильным. Потому что для проведения преобразований и обустройства государственной жизни на либеральных началах, имея в виду именно начала свободы (причем, как он выражался, не просто свободы как таковой, а «свободы для»), обязательно должно быть сильное правительство и сильное государство. 

Отсюда его знаменитая цитата из «Моих записок…», в которых он критикует политику Александра II за то, что тот «пустил экипаж с горы и не может его удержать на вожжах». «Крайности — дело легкое: легко было завинчивать при Николае, легко, поспешно, судорожно — развинчивать при Александре II», — писал Соловьев. Но! «Преобразования проводятся успешно Петрами Великими; но беда, если за них принимаются Людовики XVI и Александры II. Преобразователь вроде Петра Великого при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке — и экипаж безопасен, но преобразователи второго рода пустят лошадей во всю прыть с горы, а силы сдерживать их не имеют, и потому экипажу предстоит гибель». 

При этом он был убежденным сторонником университетской реформы, университетской автономии. Это важно, потому что конфликт последних лет, который заставил его уйти с поста ректора, как раз был вокруг попыток ограничивать автономию университетов. Вот такой либерал-государственник, считающий, что сильное государство — залог свободы и самореализации его граждан. 

— При этом Соловьев и во внешней политике занимал позицию, которую несвойственно занимать либералам в современном смысле слова. Сейчас, может быть, его даже назвали бы державником. В 1863 году, по горячим следам недавнего польского восстания, он пишет «Историю падения Польши» — как Польша по своей вине ослабла, распалась и в итоге стала частью соседних империй… 

— Конечно. Он ко всему подводил историю. Однажды он очень интересно сказал, что история в средней школе — это единственная политическая наука, которую реально преподавать. 

Будучи западником, он, конечно, был русским патриотом. И он не любил славянофилов не за то, что они любят Русь, а за то, что они проповедуют исключительность Руси. Он видел в этом что-то германское, параллели с поднимающимся германским национализмом, который уже в это время формулировал принципы этнической замкнутости, формировал ощущение собственной национальной исключительности. Соловьев боялся, что наше славянофильство тоже выродится в идеологию превосходства над другими народами. 

Российский государственный архив древних актов

 

Актуальный до сих пор 

— Что из наследия Соловьева не теряет злободневности в современной российской историографии?

— Очень многое. Хотя бы потому, что его идеи так органично и естественно вросли в понимание русской истории, что часто кажутся общим местом. А между тем их автор — Сергей Соловьев. 

Тем не менее главная идея, на мой взгляд, — это то, с чего он начинает свой труд: важно не разделять, а соединять периоды русской истории, не делить, не дробить ее на отдельные части и периоды, но объединять их, следуя за связью явлений. Мы даже сейчас часто отрезаем нашу историю 1917 годом, 1991-м, как будто речь идет о разных странах и о каких-то других людях. Поэтому я думаю, что идея целостности истории — это первая и самая важная идея Соловьева, которую мы должны воспринять. 

Вторая идея: Соловьев выступал против преувеличения роли личности в истории, против канонизации или демонизации исторических деятелей. И правильность такого подхода была им блестяще показана на примере Петра. Мы, конечно, до сих пор это в себе не изжили. И поэтому даже в XXI веке при обсуждении фигур Ленина, Сталина или кого-то еще нам кажется, что какое-то божество, какая-то сверхъестественная сила в одиночку тащит на себе русскую историю, а все остальные вроде бы ни при чем и являются эдаким «страдательным залогом» исторического процесса. 

И наконец, в-третьих, я бы выделил его идею о внутренней колонизации, к которой нужно вновь и вновь возвращаться. Потому что часто мы слишком увлекаемся политической историей и не видим, как эта гигантская, самая большая в мире страна осваивалась русскими людьми. Реки, леса, железные дороги, система сельского хозяйства, торговые пути, товарные потоки зерна, металлов, внутренняя миграция населения — все это является важнейшей частью русской истории. Не менее, а может быть, и более значимой, чем перипетии политических процессов в столицах. 

Вид на старое здание Оружейной палаты в Московском Кремле. Худ. П.А. Герасимов. Первая половина XIX века

 

— Не будет, наверное, преувеличением сказать, что именно Сергей Соловьев создал профессиональную историческую школу в России? 

— Так и есть. От Соловьева идут исторические школы дальше, до наших дней — школа Московского университета, через Василия Ключевского, который был его учеником, и школа Петербургского университета, если считать, что основатель петербургской школы Константин Бестужев-Рюмин тоже был учеником Соловьева. 

Собственно, эти две стороны Соловьева-исследователя — его стремление к воссозданию целостной картины прошлого и его серьезный интерес к историческим источникам — в московской и петербургской школах получили свое развитие. Петербургская взяла за основу источниковедческое направление (разработка методологии работы с документами, блестящее знание архивных источников), а московская сформировалась больше как социолого-философская, отвечающая за интересные обобщения, создание целостного видения истории. 

Так что наш разговор о Сергее Михайловиче Соловьеве вполне можно закончить фразой, которую часто произносят о выдающихся учителях: «Мы видим больше и дальше, чем они, не потому, что взгляд у нас острее и сами мы выше, но потому, что они подняли нас вверх и воздвигли на свою гигантскую высоту». 

 

 

Что почитать? 

Цимбаев Н.И. Сергей Соловьев. — М., 1990. — (Серия «ЖЗЛ»). 

Шаханов А.Н. Русская историческая наука второй половины XIX — начала XX века: Московский и Петербургский университеты. — М., 2003. 

 

Лента времени

5 (17) мая 1820 года 

Рождение Сергея Соловьева. 

 

1838 год 

Окончание гимназии и поступление на историко-филологическое отделение философского факультета Московского университета. 

Июль 1842 года — сентябрь 1844 года 

Европейское путешествие (Германия, Австрия, Бельгия и Франция), посещение лекций лучших профессоров в университетах Берлина, Гейдельберга и Парижа. 

 

Июль 1850 года 

Утверждение ординарным профессором Московского университета. 

 

Август 1851 года 

Выход в свет первого тома «Истории России с древнейших времен». 

Ноябрь 1855 года 

Назначение деканом историко-филологического факультета Московского университета. 

1859–1861 и 1862–1863 годы 

Соловьев преподает русскую историю наследнику престола великому князю Николаю Александровичу. 

1863 год 

Публикация работы «История падения Польши». 

 

Январь — март 1866 года 

Соловьев читает лекции по русской истории наследнику престола великому князю Александру Александровичу. 

Июнь 1869 года 

Уход с должности декана. 

 

Апрель 1870 года 

Назначение директором Оружейной палаты. 

 

Декабрь 1870 года 

Избрание ректором Московского университета. 

 

Февраль — май 1872 года 

Публичные чтения о Петре Великом. 

Март 1872 года 

Избрание ординарным академиком Академии наук. 

 

Май 1877 года 

Увольнение по собственному желанию из Московского университета. 

1877 год 

Публикация работы «Император Александр I. Политика, дипломатия». 

 

1879 год 

Избрание председателем Общества истории и древностей российских. 

 

Сентябрь 1879 года 

Соловьев диктует последние страницы 29-го тома «Истории». 

 

4 (16) октября 1879 года 

Смерть Сергея Михайловича Соловьева. 

 

 

 

Соловьев-лектор 

Историк Василий Ключевский о лекциях профессора Соловьева 

Обыкновенно мы уже смирно сидели по местам, когда торжественной, немного раскачивающейся походкой, с откинутым назад корпусом вступала в Словесную [аудиторию] внизу высокая и полная фигура в золотых очках, с необильными белокурыми волосами и крупными пухлыми чертами лица. <…> 

Чтение Соловьева не трогало и не пленяло, не било ни на чувства, ни на воображение; но оно заставляло размышлять. С кафедры слышался не профессор, читающий в аудитории, а ученый, размышляющий вслух в своем кабинете. <…> 

Слушая Соловьева, мы смутно чувствовали, что с нами беседует человек, много и очень много знающий и подумавший обо всем, о чем следует знать и подумать человеку, и все свои передуманные знания сложивший в стройный порядок, в цельное миросозерцание, чувствовали, что до нас доносятся только отзвуки большой умственной и нравственной работы, какая когда-то была исполнена над самим собой этим человеком и которую должно рано или поздно исполнить над собой каждому из нас, если он хочет стать настоящим человеком. 

Василий Ключевский

 

День историка 

Историк-византинист Павел Безобразов — ученик, а потом и зять Сергея Соловьева — оставил воспоминания о том, как складывался рабочий день великого ученого 

Соловьев известен был как самый аккуратный профессор во всем университете. Он не только не позволял себе пропускать лекций даже при легком нездоровье или в дни каких-нибудь семейных праздников, но и никогда не опаздывал, всегда входил в аудиторию минута в минуту, так что студенты проверяли часы по началу соловьевских лекций. 

Жизнь его была жизнью труженика, жизнью отшельника, совершавшего трудный подвиг в своей одинокой келье, откуда он выходил только для обеда или вечернего чаепития. Чтобы выпускать ежегодно том «Истории России…», читать несколько лекций в неделю, исполнять при этом посторонние служебные обязанности, писать журнальные статьи, необходимо было работать постоянно, без устали, точно соразмерять время, и Соловьев, этот чисто русский человек, вел образ жизни аккуратный до педантизма, похожий скорее на образ жизни немецкого ученого. 

Он вставал в шесть часов и, выпив полбутылки сельтерской воды, принимался за работу; ровно в девять часов пил утренний чай, в десять часов выходил из дому и возвращался в половине четвертого; в это время он или читал лекции, или работал в архиве, или исправлял другие служебные обязанности. В четыре часа Соловьев обедал и после обеда опять работал до вечернего чая, то есть до девяти часов. <…> В одиннадцать часов он неизменно ложился спать и спал всего семь часов в сутки. 

Летом Соловьев гулял по несколько часов, но все-таки трудился почти столько же, как зимой, и только мечтал по окончании своего капитального труда предпринять путешествие по России. 

 

Фото: Наталья Львова, LEGION-MEDIA