Перьвому – вторая

«Медный всадник»: так с легкой руки Пушкина мы зовем знаменитое детище Фальконе. Памятник первому императору России был призван стать зримым символом преемственности власти – от Петра Великого к великой Екатерине

Фото предоставлено М. Золотаревым

Сразу же после свержения Петра III его женой Екатериной Алексеевной главным из насущнейших дел Екатерины стала задача всемерного обоснования правоты своих действий. По созданной ею впоследствии легенде, ее покойный супруг, оказавшись на троне, первыми же своими шагами сумел показать, до какой степени его правление может стать для России вредоносным. Однако Екатерина не могла не понимать, что за нею-то самой никаких заслуг, которыми она могла бы обосновать произошедшее, пока не имелось. Обоснование такое необходимо было найти. И она его нашла. Любой подданный должен был узнать, что новая государыня – теперь уже Екатерина II – и есть продолжатель дел Петра I, завоевания и свершения которого для нее святы. Одной из самых наглядных форм выражения этой преемственности могла быть установка памятника Петру.

Правда, конная статуя Петра работы Растрелли-отца уже имелась, но, во-первых, чисто зрительно монумент этот никоим образом не выражал нужного Екатерине, а во-вторых, Растреллиев памятник в предыдущие годы по какой-то причине так и не привлек к себе всеобщего внимания. Растрелли-старшего давно уже не было на свете, а бронзовый всадник в античных доспехах чуть не полтора десятка лет все стоял под дощатыми щитами у Троицкого моста, словно чего-то ожидая. Сколь бы ни было такое отношение к этому первому в России памятнику неоправданным, Екатерина не могла позволить себе неосмотрительных действий. Памятник был высокого мастерства, но не такой, какой нужен был ей. И еще, самое главное. Он был – не от нее.

I

Найти скульптора Екатерине помог профессор Парижской академии живописи Дени Дидро. Имя рекомендованного им французского скульптора было Этьен Морис Фальконе. Советовал Екатерине обратиться именно к этому мастеру и Вольтер, вкусу которого она весьма доверяла. Передать Фальконе приглашение императрицы приехать в Санкт-Петербург было поручено русскому послу в Париже князю Дмитрию Голицыну.

Этьен Морис Фальконе. Бюст работы Мари Анн Колло (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Этьен Морис Фальконе (1716–1791) родился в Париже, в семье столяра, учился скульптуре в мастерской Жан-Батиста Лемуана, с 1744 года состоял членом Академии. Ареной творчества Фальконе в момент получения им приглашения из России был севрский фарфор. И хотя, казалось бы, работы скульптора в предшествующие годы не давали весомых оснований ожидать от него и в дальнейшем каких бы то ни было открытий, но, повторим, его рекомендовал Дидро…

Фальконе был сыном простого столяра, его не отягощали сословные предрассудки. Он жил в ту пору, когда Вольтер и «Энциклопедия» уже завладевали умами всего передового. Пульс новой Франции, который с середины XVIII века звучал все громче, отзывался ритмом своего биения во всех сферах жизни. Искусство не оставалось в стороне.Фальконе писал Екатерине:«Древние не в такой мере нас превосходили, они сделали все не так отлично, чтобы нам не оставалось кое-что сделать»Дидро, рекомендуя русской императрице своего друга-скульптора, не ошибся. Высокое мастерство художника сочеталось в Фальконе со свободой мысли думающего человека. Скульптор чрезвычайно много читал. Широта знаний историка сочеталась в нем с независимостью философа. Предложение же, о котором русский посол оповестил его, было из тех, что поворачивают судьбу. Фальконе предлагалось создать в Петербурге памятник Петру Великому.

Скульптор был далеко не молод. Жизнь человека в XVIII веке по всем параметрам едва ли сравнима с теперешней. Человек раньше взрослел, раньше мужал, но раньше и изнашивался. Фальконе было почти пятьдесят лет. Сталкиваться с задачей столь огромной ему еще не приходилось. Но масштаб предлагаемого окрылял, одновременно ужасая. Успеет ли?

Фальконе не застал Преобразователя, но, приехав в Россию, всюду видел великие следы его трудов. Еще задолго до своего отъезда в Петербург он полемизировал со сторонниками буквального копирования и канонизации методов античной скульптуры. Позже Фальконе писал об этом Екатерине II: «Древние не в такой мере нас превосходили, они сделали все не так отлично, чтобы нам не оставалось кое-что сделать».

II

Фальконе приехал в Петербург в 1766 году и прожил там двенадцать лет. Жизнь эта не была простой. Достаточно представить себе реакцию тех, как чиновников, так и высокопоставленных лиц, кто искал повод найти изъян в работе независимого, но стойко отстаивающего свои принципы скульптора. Он прибыл в Петербург не один, с ним вместе приехала его ученица Мари Анн Колло, скульптор-портретист, задачей которой было при изготовлении памятника добиться портретного сходства.

В феврале 1767 года Канцелярия строения домов и садов распорядилась о разборке Временного Зимнего дворца на Невском проспекте. Место освобождалось для мастерских Фальконе. Мастерских строилось две: одна для предварительных работ, вторая, значительно большего размера, для создания модели в натуральную величину. Бывшую дворцовую кухню переоборудовали в жилье скульптора.

Судя по всему, Фальконе довольно быстро удалось войти в русскую жизнь, и годы, проведенные им в городе на Неве, – это один из наиболее показательных примеров того, каким благотворным метаморфозам порой подвергалось творчество иностранных зодчих и скульпторов, когда, по тем или иным причинам оставив родину, они надолго оказывались в Петербурге.

Портрет Мари Анн Колло. Худ. Пьер Этьен Фальконе (сын Этьена Мориса Фальконе) (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В истории жизни Фальконе сквозит нечто, являющееся общим для биографий многих художников, работавших в России, но приехавших из других стран. Это и оба Растрелли, и Винченцо Бренна, и Джакомо Кваренги, и Чарльз Камерон, а несколько позже и Огюст Монферран. Все эти талантливейшие люди попали в Россию отнюдь не с детства, да и приглашены они были уже как опытные, проверенные творчеством мастера, однако наивысшие их достижения относятся именно к тем годам, когда они отдавали свой талант России.

III

Параллельно с историей рождения бронзовой скульптуры императора-всадника развивалась и история ее каменного пьедестала. И эти операции, если иметь в виду драматизм сюжетов обеих, стоят друг друга.

О поисках подходящей каменной скалы дано было объявление в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Как и предполагалось, люди, которым были известны окрестности Петербурга, нашлись. И в начале сентября 1768 года крестьянин Семен Вишняков, занимавшийся поставками строительного камня, сообщил, что знает, где поблизости от Лахты (сейчас это северо-западная часть Петербурга) лежит в лесу расколотая молнией гранитная скала, известная как «Гром-камень». Осматривать скалу поехал сам Фальконе и то, что увидел, горячо одобрил. Вишняков получил 100 рублей.

Камень был огромным. Кратчайший же путь до берега Финского залива, где его можно было погрузить на баржу, проходил большей частью по сырой низине. И пока что, откопав камень со всех сторон, его лишь осматривали, прикидывая, с чего начинать, командир сводного полка капитан Палибин готовил рабочую силу. Солдат и крестьян под начало капитана к зиме было собрано около полутысячи. Вдоль уже размеченной будущей просеки к берегу залива стали расти избы и казармы.

Яма вокруг камня, когда окрест него все расчистили от деревьев и кустов, а сам камень окопали, получилась глубиной сажени в две. Но глаз страшится, а руки делают: от камня отскребли мох и по трещине, оставленной молнией, забивая в щель железные клинья, отъединили огромный осколок. Однако и без отколотой части камень казался громадным. Размеры его в переводе на метры были примерно таковы: 13,5 на 6,7 на 8,2.

На предложение наилучшего способа доставки камня на Сенатскую площадь объявлен был конкурс. Проект транспортировки столь огромного монолита привлек всеобщее внимание, вызвав изумление по всей Европе. Победителем в конкурсе стал грек Мартьен Карбури (он же Ласкари, он же Деласкари), предложивший передвигать платформу с погруженною на нее скалой на бронзовых шарах, катящихся по желобам. Ходили упорные слухи, что Карбури проект этот у кого-то ловко и за гроши перекупил, но так или иначе, а награда в семь тысяч рублей досталась именно ему.

В 1768 году поблизости от Лахты была найдена расколотая молнией гранитная скала, называемая «Гром-камнем» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

12 марта 1769 года с помощью воротов и рычагов солдаты и крестьяне подняли скалу из котлована и поставили на бревенчатую платформу, под которой были обитые медью бревна-катки. И пока одна часть людей занималась подъемом камня и установкой его на платформу, другая уже рубила просеку к берегу Финского залива.

Однако попытка начать передвижение платформы немедленно показала всю опасность такой поспешности. Уже начались оттепели, а до берега было больше восьми верст. Места же впереди лежали низменные, участками и болотистые. Ничего не оставалось, как ждать морозов. Все лето дорогу укрепляли. Засыпали ямы, срезали бугры, с полосы убирали траву, опавшие листья и мох, чтобы с холодами грунт быстрее и глубже промерз. От больших деревьев по бокам дороги оставляли пни для веревок от воротов. Там, где не было деревьев, с теми же целями через каждую сотню саженей вбивали сваи. Наконец, наступили холода, пробы показали, что грунт промерз на четыре фута, и 15 ноября платформу с камнем стронули с места. Движение началось.

IV

В городе же тем временем продвигалось главное дело – труд Фальконе. Работа над моделью была начата 1 февраля 1768 года, а окончена в июле 1769-го. До следующего мая ее переводили в гипс и отделывали.

Иногда горожанам выпадало увидеть кое-что из этапов работы французского скульптора непосредственно. К примеру, одним из них были многочисленные зарисовки всадника, взлетающего на крутой помост.Кавалерист должен был, взлетев на помост, поставить коня на дыбы.Фальконе у открытого окна набрасывал схваченное движение…«Когда я задумал вылепить его, как он завершает свой галоп, вставая на дыбы, – писал Фальконе, – этого не было в моей памяти, еще меньше в моем воображении, чтобы я мог на него полагаться. Чтобы создать точную модель, я советовался с природой. Для этого я велел построить площадку, которой я придал тот же наклон, который должен был иметь мой постамент. Несколько дюймов больше или меньше в наклоне произвели бы значительные изменения в движении животного. Я заставил скакать всадника не один раз, а более ста различными приемами на разных лошадях».

Скульптору позировал полковник, впоследствии генерал Петр Мелиссино (1726–1797), известный своим удивительным сходством с Петром Великим (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Кавалерист (чаще всего эту роль исполнял полковник Петр Мелиссино, внешностью и комплекцией сходный с Петром I) должен был, взлетев на помост, поставить коня на дыбы. Фальконе у открытого окна набрасывал схваченное движение… Затем знаком просил повторить увиденное только что.

V

В первый день скалу протащили на расстояние саженей в двадцать пять. Несколько десятков людей с железными шестами сторожили равновесие ползущего камня, используя шесты как страховочные подпорки. В передвижении скалы участвовало около четырехсот человек, количество людей на рычагах воротов зависело от характера пути – ровное место, уклон, подъем. На трудных участках число воротов удваивалось, на подъемах – утраивалось.

Во все время движения скалы не прекращалась на ней и работа сорока каменотесов, отсекавших заведомо лишнее. Приютилась тут и инструментальная мастерская, был даже кузнечный горн для исправления инструмента, а сзади ползли на салазках ящики со всем тем, что могло понадобиться каменотесам. Сигналы рабочим отсюда же, с камня, подавались двумя барабанщиками.

Огромный камень полз к заливу. Посмотреть на это движение приезжало и приходило множество людей. Люди дивились громадности камня и подбирали на память осколки серого гранита, остававшиеся позади проползшей следующий десяток саженей глыбы. В Петербурге в эти месяцы возник даже особый промысел: из осколков будущего пьедестала изготовляли детали подсвечников и пресс-папье. В моду вошли набалдашники тростей из серого гранита.

VI

В январе 1770 года увидеть своими глазами передвижения «Гром-камня» прибыла в Лахту Екатерина II. Увиденным императрица осталась удовлетворена. В честь происходящего велено было отчеканить медаль с надписью: «Дерзновению подобно. Генваря, 20. 1770».

20 января 1770 года посмотреть на передвижение «Гром-камня» приезжала Екатерина II (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Надпись относилась к тем, кто передвигал скалу. Но подобные же слова императрицы могли быть адресованы и другому сгустку событий тех дней. Именно в эти дни через Гибралтарский пролив в Средиземное море эскадра за эскадрой входил российский Балтийский флот. Приближался решающий этап Архипелагской экспедиции, важнейший из этапов Русско-турецкой войны 1768–1774 годов.

Если допустить, что одновременность начала транспортировки «Гром-камня» с началом движения русской эскадры по Средиземному морю была простым совпадением, придется признать и то, что для гениальных режиссеров и реальная жизнь умеет выстроиться, как театр.

VII

Двумя месяцами позже приезда в Лахту императрицы «Гром-камень» был доставлен на берег Финского залива. Расстояние в восемь верст было преодолено за четыре с половиной месяца (с 15 ноября 1769 года по 27 марта 1770-го). О весе камня источники сообщают разное. Как наивысший указывается – 2400 тонн, как наименьший – 1500. И еще множество раз повторяется, что это якобы самый тяжелый камень-монолит, когда-либо подвергавшийся транспортировке. Ни подтверждая, ни опровергая сказанное, призываем тем не менее помнить, что описанное происходило два с половиной века назад, когда не было еще ни плавучих подъемных кранов, ни электросварки, ни гидравлических домкратов. До паровой машины Уатта оставалось лет пятнадцать. И были лишь веревки, блоки, врожденное понятие о плече рычага да умелая хватка бывалых мужиков.

Медаль «Дерзновению подобно» на перевозку монолита под памятник Петру I. 1770 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

К прибытию камня на берег залива здесь уже достраивали длинную, наклонно уходящую в воду дамбу. Лед в заливе, потемневший, с прошлогодним тростником, торчащим насквозь, еще стоял у берега. Для транспортировки камня Адмиралтейством был построен прам – плоскодонное судно, 180 футов в длину, 66 в ширину и 17 в вышину. Такие строились для размещения в них пушек. Прошло несколько дней, и прам, для простоты назовем его баржей, стали готовить к погрузке. Баржу подвели вплотную к пирсу и, чтобы села на дно, заполнили водой. Затем в нее по размерам скалы уложили решетку из бревен. Борт баржи, прилежащий к пирсу, возвышался над ним. Борт временно разобрали. Затем на решетку при помощи воротов начали помалу опускать «Гром-камень». Но когда после этого воду стали из баржи откачивать, то нос и корма ее заметно поднялись, а средина, придавленная камнем, не поднялась. Доски стонали, и кое-где открылась течь. Автором технического решения новой проблемы выступил опять, якобы, тот же Карбури. Есть и другие свидетельства. Сообразительность грека сомнению не подлежит, но при погрузке безотлучно был и корабельный мастер Григорий Корчебников, по чертежам которого и строилась баржа-прам. И именно он сказал уверенно, что оный груз его судну по силам, другое дело, что, раз доски гнутся, тяжесть необходимо распределить по всему дну равномерно. А для того под камень на всю длину судна надобно положить длинные бревна. Так что камень снова пришлось приподымать… И бревна были подложены.

VIII

Во второй половине мая 1770 года модель памятника Петру I была открыта для всеобщего обозрения, и за две недели мастерскую Фальконе посетило множество горожан. Мнения порой различались кардинально. Каждое критическое слово скульптор воспринимал болезненно, хотя хвалебные отзывы преобладали. Среди высоко оценивших работу была и сама императрица, посоветовавшая Фальконе не обращать внимания на мнения людей, не понявших сути и смысла созданной им скульптуры.

Серьезное раздражение Екатерины вызвало, правда, то обстоятельство, что, трижды не согласившись с тем, как скульптор вылепил голову всадника, она так и не видит удовлетворяющего ее результата. Спасла положение учителя Мари Анн Колло, предложившая свой эскиз, пришедшийся императрице по вкусу.

За выполненную работу Мари Анн Колло была принята в члены Российской Академии художеств, а кроме того, Екатерина II назначила ей пожизненную пенсию в 10 000 ливров. Награда, которой девушка была удостоена за эту работу, говорила еще и о том, что очередной этап размеченной императрицей огромной программы мог считаться выполненным в срок.

IX

Шли недели, и уже кончалась весна. Воду из баржи откачали, баржа с камнем поднялась. А императрица дважды уже запрашивала, второй раз со строгостию: долго ли еще? По тому же, как спрашивала, понятно становилось, что камень нужен не вообще, а к какому-то определенному дню.

Известия с театра войны на юге доходили в Петербург на вторую неделю, а от греческих островов и на третью, и были они такими, что лето это 1770 года казалось для России совершенно особенным...

Дела против турок, третий год шедшие ни шатко ни валко, вдруг круто переменились. Успехи были как на суше, так и на море. Уже к началу весны, когда до лета было еще далеко, русский десант, сошедший с кораблей, совместно с восставшими греками овладел Мизитрой и Аркадией…

Работа же вокруг «Гром-камня» не прекращалась. День за днем его, стоящего посередь баржи, закрепляли упорами и растяжками. Тем временем повалило на вторую половину лета, к концу пришел август, и начался сентябрь. По утрам уже пробирала свежесть. Близился день отправки, ждали знака императрицы.

Знак, надо думать с посыльным, был подан. И в раннее солнечное утро, когда залив словно застыл в зеркальном спокойствии, две военные галеры медленно повлекли баржу по заливу к устью Невы. Скала, оставаясь камнем, по начертанному Екатериной плану с каждым часом все более становилась и чем-то еще.

X

Каков Петербург в конце лета, когда так особенна уже чернеющая синева Невы и столь сказочными кажутся его береговые дворцы, стоящие в золоте и багрянце еще не опавших кленов и лип, опишут поэты, родители которых могли быть свидетелями екатерининского царствования. Для того же, с каким значением постамент памятника вплывал в город, основой, верно, были средиземноморские дела прошедшего лета.

«Медный всадник» во время блокады Ленинграда был укрыт мешками с землей и песком, обшит бревнами и досками. 1941 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Лето же 1770 года, повторим, даже для царствования Екатерины было особенным. Известия об июльских победах донеслись до Петербурга к середине августа. Но победы шли теперь одна за другой. Только за один месяц со средины лета генерал-фельдмаршал Петр Румянцев трижды разбил турок: сражения были при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. А уже упомянутые эскадры Балтийского флота, собравшись вместе у греческих островов под командой Григория Спиридова и Самуила Грейга, учинили 26 июня в Чесменской бухте полный разгром всего турецкого флота. Мало того, так еще и взяли в призы несколько кораблей. При Спиридове и Грейге был и граф Алексей Орлов, брат любезного императрице князя Григория. Тогда правильнее сказать, что не граф был при адмиралах, а они при нем. Важно другое: Россия пресекла Турции все морские пути из снабжавших ее африканских владений – Туниса и Египта. Острова же Тенедос, Лемнос, Митилена, Парос и несколько других были захвачены русскими десантами в самое короткое время. Европейская дипломатия, только что безотрывно следившая за нарастанием вражды Англии к Франции из-за американских колоний, повернула голову к Средиземноморью. С прибытием русских кораблей здесь все, похоже, слишком быстро менялось...

XI

Огромная скала, увидеть которую приезжало множество людей даже в лес, вплывала в город. Развернуть баржу с «Гром-камнем» на средине Невы, перед Зимним дворцом, так, чтобы камень виден был с берегов как в фас, так и в профиль, доверено было командирам галер.

До этих пор, пока баржу с громадной скалой тянули, да еще и против течения, могло случиться что угодно, что скомкало бы все задуманное императрицей. После входа баржи из Малой в Большую Неву опасность случайностей отпала.

Баржу теперь не нужно было тянуть, течение само влекло ее к нужному месту. И две огромные галеры по бокам (по полутораста гребцов каждая) с этой минуты превращались из буксиров в почетный эскорт. То были символические минуты. Когда скала для памятника Петру проплывала мимо окон Зимнего дворца, на берегах, казалось, толпился весь Петербург. Зрелище было для горожан, Екатерины в Зимнем не было: в эти дни праздничные приемы проходили в Петергофе и Царском Селе. А дни были особые: 22 сентября отмечалась восьмая годовщина дня коронации императрицы.

Любой подданный должен был узнать, что новая государыня– теперь уже Екатерина II – и есть продолжатель дел Петра I, завоевания и свершения которого для нее святыСогласимся, что среди всего известного к нашему времени о характере и натуре Екатерины II нет-нет да и проскальзывает иногда то, что можно назвать биением театральной жилки. И хотя пьесы, вышедшие из-под пера императрицы, не пережили автора, зато Екатерине, как немногим монархам, удавалось не без успеха театрализовать самые разноплановые аспекты своего царствования. Чего стоят хотя бы ее плавание по Волге или, тут мы забегаем вперед, театрализованное путешествие в Крым? Появление же «Гром-камня» перед Зимним дворцом в годовщину ее коронации и в дни грандиозных успехов в самой судьбоносной из русско-турецких войн – один из таких спектаклей.

Огромная светло-серая скала, которую уже увидел весь Петербург, играла свою очередную, но все еще промежуточную роль в задуманной Екатериной пьесе. Камень плыл к тому месту, где определено ему было навсегда встать, – между Адмиралтейством и Сенатом. Камень прибывал вовремя и совершенно рассчитанно. На следующий день, 23 сентября, праздновался еще один праздник – день святого Петра.

XII

Сгрузить скалу у Сенатской площади так же, как ее погружали, было здесь невозможно из-за большой глубины Невы, и потому в месте выгрузки в дно пришлось забивать сваи. Их вбили заранее, в шесть рядов, потом обпилили на глубине восьми футов. Теперь, когда баржу с камнем заполнили водой, она опустилась на эти обпиленные сваи. И с нее, уже устойчиво вставшей, скалу стали медленно вытягивать блоками… Скопление желавших увидеть небывалое зрелище было огромным.

Происходило это 26 сентября 1770 года. «Гром-камень» стоял на берегу. А еще через две недели, 11 октября, камень был переставлен на то место, где находится и сейчас. Перемещение скалы весом в 1600 тонн было наконец закончено. Вокруг скалы поставили леса. И началась ее обработка.

XIII

Фальконе не был профессиональным литейщиком, но и приехавший из Франции специалист-литейщик Бенуа Эрсман не взялся выполнить отливку всадника, назвав затею сумасшествием. Отказывались и другие, и тогда Екатерина рекомендовала Фальконе осуществить отливку самому. Это же рекомендовал и Иван Бецкой, по придворной иерархии человек, к ведомству которого относился труд Фальконе. Деваться было некуда, не принять предложения императрицы скульптор не мог и вместе с пушечных дел мастером Емельяном Хайловым принялся за подготовку. Предварительный этап предполагал подборку сплавов и многочисленные пробы. Три следующих года скульптор фактически овладевал профессией литейщика. Отливать всадника начали в 1774 году.

Сложность этой работы была чрезвычайной. Вопросы устойчивости, равновесия; диктуемая при этом разная толщина стенок отливки – на все эти вопросы Фальконе и Хайлов должны были ответить заранее…

У императрицы не всегда доставало времени узнавать, как движется дело Фальконе. Вспыхнувший на реке Яик казацкий бунт второй год полыхал теперь уже на Нижней и Срединной Волге. Пугачев, всклепавший на себя имя якобы чудесно спасшегося императора Петра III, еще не был пойман.

XIV

Авария в литейной произошла при первой же попытке литья. Струя раскаленной бронзы, прорвав край желоба, едва не стоила жизни многоопытному мастеру Емельяну Хайлову. Опасность угрожала и самому Фальконе. Тем не менее значительная часть отливки статуи все-таки осуществилась, хотя исправление случившегося и потребовало еще нескольких месяцев.

Однако как эта неудача, так и промедления в ее исправлении неуклонно и все более портили отношения императрицы и Фальконе. Скульптору, несколько раз называвшему Екатерине сроки завершения работ, раз за разом не удавалось выполнить своих обещаний.

Императрице же все трудней давалось то величавое спокойствие, с которым она когда-то призывала Фальконе не обращать внимания на чужие мнения. По Европе третий год разъезжала самозванка, выдавая себя за княжну Тараканову – дочь императрицы Елизаветы и Алексея Разумовского.

Крестный ход на Сенатской площади в день празднования 200-летия Санкт-Петербурга. 16 мая 1903 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Фальконе же был чрезвычайно раним… И тем не менее, несмотря на все ухудшающееся отношение к нему как императрицы, так и чиновников, он нашел в Петербурге талантливых помощников, и в конце концов вторая заливка прошла успешно. Но терпение императрицы, очевидно, уже истощилось. В помощь Фальконе был направлен А. Сандоц, часовых дел мастер, одной из работ которого до того было восстановление после пожара часов на колокольне Петропавловского собора. Сандоц тщательно отчеканил поверхность памятника, фактически выполнив работу скульптора, а на место Деласкари были назначены архитектор Юрий Фельтен и асессор К. Крок.

В 1778 году в своем последнем письме к Екатерине II Фальконе наконец докладывал об окончании работ. Здесь же он опровергал толки о недостаточной устойчивости скульптуры. Но на это письмо императрица уже не ответила. Вернуть себе расположение императрицы Фальконе суждено не было. Без этого же дальнейшее пребывание в Петербурге представлялось ему бессмысленным и тягостным. И в начале сентября 1778 года, уничтожив малую модель памятника, Фальконе вместе с Мари Анн Колло покинул город. Памятник Петру был последней из скульптур, созданных мастером.

XV

Доведением работ до конца руководил Юрий Фельтен. Под его руководством «Гром-камню», превратившемуся в пьедестал, была придана окончательная форма. Установкой скульптуры руководил архитектор Федор Гордеев.

По повелению Екатерины II на постаменте были сделаны надписи на латинском и русском языках:

PETRO primoCATHARINA secundaMDCCLXXXIIиПЕТРУ перьвомуЕКАТЕРИНА втораялета 1782.

…ПЕРЬВОМУ – ВТОРАЯ. Таким вот образом императрица, без сомнения, подчеркнула приверженность петровским реформам.

Открытие памятника Петру I, приуроченное к столетию вступления Петра на престол, состоялось 7 августа 1782 года.

Многолюдство было великим, хотя с самого утра шел дождь, и полотна с картинами гор и утесов, которыми памятник был задрапирован, насквозь промокли. К полудню небо прояснилось, выстроились полки лейб-гвардии. Екатерина прибыла к Сенатской площади на шлюпке в четвертом часу и, поднявшись на балкон здания Сената, дала знак к открытию памятника. Щиты упали – и открылся могучий всадник на вздыбленном коне. Загрохотали пушки Петропавловской крепости, Адмиралтейства и кораблей на Неве. Стоявшие на площади полки под барабанную дробь торжественным маршем двинулись по набережной Невы. Императрица в короне и порфире взирала на происходящее с балкона.

Открытие памятника Петру I на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. Гравюра А.К. Мельникова (Фото предоставлено М. Золотаревым)

По случаю открытия памятника, на которое Фальконе не был приглашен, была выпущена медаль. Две таких медали с изображением памятника – золотую и серебряную – Екатерина послала Фальконе. Вручил их скульптору князь Дмитрий Голицын. Фальконе не мог сдержать слез.

Происходило это за полгода до того, как с ним случился апоплексический удар. Разбитый параличом, последние восемь лет жизни Фальконе провел в постели. За ним ухаживала Мари Анн Колло, ставшая женой его сына. В 1791 году жизнь замечательного художника оборвалась. Смерть его тогда мало кто заметил. По Франции катились волны Великой французской революции. Россия опять, уже четвертый раз за это столетие, воевала с Турцией.

Автор: Михаил Глинка