Он был королем нелегалов

Разведчика Александра Короткова называли «королем нелегалов». Даже в трудное послевоенное время, когда высокие звания разведчикам присваивали редко, он стал генералом. О дате нападения Германии на Советский Союз Коротков сообщал прямо из столицы Третьего рейха.

Советский разведчик Александр Михайлович Коротков (1909–1961)

Между тем ничто не предвещало его триумфального прихода в разведку. Скромный паренек начинал учеником электромонтера. Безотцовщина, бедность, борьба за выживание. Отца своего, бросившего семью, он не знал и ни разу не видел. Когда, уже в зрелые годы, представился случай с ним познакомиться, в последний момент избежал общения. Ведь еще мальчишкой обещал матери никогда с отцом не встречаться.

Паренек упорно цеплялся за каждый шанс подняться, хотя судьба предоставляла их не слишком-то щедро. Возможно, когда-нибудь о легендарных кортах «Динамо», что на Петровке, напишут исследование, где будет точно указано, кто и когда тут играл, попутно делая карьеру в органах госбезопасности, причем не только в них. Александр Коротков, 1909 года рождения, прекрасно освоил к 1927 году «буржуазный» теннис. Его путь в разведку начался на теннисных кортах «Динамо», и здесь же, на Петровке, закончилась его жизнь: 27 июня 1961 года во время игры – разрыв аорты. Про таких людей говорят: мало прожил, много успел.

Лифтер из «Динамо»

То, что именно на него обратил внимание Вениамин Герсон, близко знавший самого Дзержинского, было заслугой юного Короткова. Он так хорошо подкидывал мячик завсегдатаям кортов – чекистам, что Герсон, являвшийся одним из организаторов общества «Динамо», просто не мог его не заметить. Многолетний помощник безвременно ушедшего Железного Феликса позвал Сашу в ЧК, на Лубянку. Сыграли свою роль спортивные таланты юноши. По динамовскому уставу спортсмены обязательно должны были либо служить в органах, либо работать в относящихся к этому обществу учреждениях. Только это и давало право выступать за «Динамо». Так Коротков попал в «динамовский» спорт, а через него – в разведку.

Впрочем, для начала Короткова взяли в хозяйственный отдел комендатуры. Но и для того, чтобы быть принятым в ОГПУ монтером по лифтовому оборудованию и по совместительству лифтером, потребовалось личное поручительство Герсона.

Правда, и подъем по «лубянской» служебной лестнице был словно совершен на скоростном лифте. Тут, конечно, помогали и все тот же теннис, и более серьезный футбол, в котором Коротков также добивался успехов. Но никакой спорт не вознес бы его на вершины, если бы не природная смышленость. В 1928-м он уже не лифтер, а делопроизводитель, и не где-нибудь, а в Иностранном отделе – легендарном ИНО. А затем, в начале 1930-го, – помощник оперативного уполномоченного, комсомольский секретарь и видный общественник.

Выяснилось, что помимо отличной физической подготовки и сообразительности у долговязого новичка еще и незаурядные способности к языкам. Немецкий он учил со старым носителем языка из Коминтерна, а французский – с милой девушкой Марией Вильковыской, выросшей за границей. Она и стала его первой женой, а вскоре и верной помощницей в нелегальных странствиях.

Студент Сорбонны

Индивидуальное обучение быстро принесло свои плоды. И вот фантастика: в 1933-м «Длинный» (таков, по понятной причине, один из первых оперативных псевдонимов Короткова) – уже нелегал в Париже. Учился в Сорбонне, выдавая себя за австрийца (для подстраховки ввиду неважного произношения – за австрийца чешского происхождения).

Как переживал он за старшего брата Павла, игравшего в составе сборной Москвы по футболу на парижском стадионе! В 1934 году наши приехали на Рабочую спартакиаду во Францию, и команду собрали из лучших игроков столицы. Среди них был и динамовец Павел Коротков – будущий заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР и обладатель Кубка страны по футболу в составе московского «Динамо», а также трехкратный чемпион СССР по хоккею с мячом. Небритый (для конспирации) Александр Коротков, сидя в предпоследнем ряду на переполненном стадионе, тихо болел за Павла. Вот такая заочная встреча двух братьев, о которой младший поведал старшему лишь спустя годы…

Жалел ли Александр, что он не на поле вместе с ребятами-футболистами? Вряд ли. К тому времени он – еще не сложившийся разведчик, но зато действующий нелегал – исполнял первые задания: свободно выезжал под чужим именем и в Италию, и в фашистскую Германию, поддерживая связь с двумя ценными источниками.

А в Париже студент Сорбонны уже пробовал вербовать (правда, не всегда удачно) французских офицеров. Одна из вербовок закончилась плачевно: французы попытались выяснить, почему юный антрополог (такова, по легенде, будущая профессия студента) так активно интересуется офицерами их Генштаба. Еще не провал, но Александра Короткова, уводя от греха подальше, вернули в 1935-м на родину.

Впрочем, в Союзе он надолго не задержался: его направили в Германию по линии нелегальной научно-технической разведки. Там Коротков добывал образцы нового оружия. И уже тогда понимал, что война с нацистской Германией абсолютно неизбежна. Его сообщения в Центр свидетельствовали, что вооруженное столкновение двух систем – лишь вопрос времени.

Во Франции, куда его снова направили в 1937-м, Коротков больше занимался политической разведкой. И еще – о чем до сих пор известно не доподлинно, а лишь по слухам – уничтожением предателей и врагов советской власти. Его работа складывалась на удивление успешно. Тогда как в СССР коллег Короткова по закордонной разведке то и дело объявляли шпионами и приговаривали к расстрелу, его наградили орденом Красного Знамени.

Предатель-орденоносец

И вдруг Короткова вызвали в Москву. Новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия в конце декабря 1938 года устроил разнос группе чекистов, заклеймив их предателями. Среди них был и ошарашенный орденоносец Коротков, который, в то время как все молчали, пытался опровергнуть нелепые обвинения. На него смотрели с ужасом: защищать себя вот так, публично, тогда было не принято.

«Война. Все решено, и бесповоротно. В воскресенье, 22-го. В три утра. По всей линии границы, с юга на север. Объявление будет формальное. Одновременно с первой бомбой. Прощайте, товарищ!»В итоге его «всего лишь» уволили из НКВД. Хотя могли бы запросто расстрелять или отправить в лагерь. Но Коротков еще и написал наркому, и это послание никак не назовешь покаянным. Он никого не обвинял, но и не оправдывался, не клялся в любви к товарищу Сталину, а просил восстановить его в органах. Письмо резкое, по тем страшным годам, можно даже сказать, дерзкое.

Тем не менее Берия по непонятным причинам вернул Александра Короткова на службу в разведку. Как такое могло произойти? Ведь по логике наркома и его окружения Коротков был «типичным предателем». На Лубянку, пусть и в лифтеры, его взял Герсон, в 1938-м арестованный и в 1940-м расстрелянный. В Париже «Длинный» работал в составе группы резидента Александра Орлова, сбежавшего на Запад. Одна из попыток вербовки закончилась выводом из Франции. Уже полный набор для предъявления обвинения по печально известной 58-й статье. Да, за вторую командировку во Францию Коротков был награжден орденом. Но в 1939-м прямо обвинялся в предательстве. И в отличие от других, «молчащих ягнят», активно протестовал, обвинения отвергал, клялся, что никаким врагам советской власти его не завербовать.

Сейчас, спустя годы, логику увольнения Короткова из органов, равно как и логику его возвращения в НКВД, реконструировать сложно. Можно только предположить, что до всесильного Лаврентия Павловича дошло, что лишь невиновный человек способен на подобную дерзость.

А война близилась, и Берии это было совершенно ясно. Надо было кому-то работать, восстанавливать связи, передавать и обрабатывать подготовленную источниками информацию. Особенно в Третьем рейхе.

В профессиональных качествах Александра Короткова сомнений не возникало. «Степанов» (таким теперь стал псевдоним разведчика) не раз информировал о приближении войны. И источники его даже Берия считал надежными. В результате Короткова назначили заместителем начальника 1-го отделения внешней разведки. Тогда-то он, к ужасу своему, и осознал, что в некоторых странах в последовательно зачищенных Ягодой, Ежовым и Берией резидентурах вообще не осталось его прежних коллег. Да, пришли по набору новые, хоть и способные, но явно неопытные еще люди.

Командировка в Берлин

В конце августа 1940-го по приказу Берии «Степанов» отправился в Берлин. На месяц, не больше. Полномочия у него, полученные от наркома лично, были самыми широкими. Ему предоставили право действовать даже через голову резидента Амаяка Кобулова. Москве нужна была объективная картина обстановки в Берлине, и задание «Степанова» состояло в добросовестном информировании Берии напрямую. Как ни странно, Кобулова это положение устраивало: пусть другой берет на себя всю ответственность. При таком раскладе Кобулов и не рисковал вмешиваться в работу «Степанова».

Рисковать, и жизнью, приходилось Александру Короткову. В его распоряжении был лишь месяц. Он постарался побыстрее установить, что сталось с ценнейшими нашими агентами, связи с которыми были на два-три года заморожены. Заморожены – это мягко сказано. По существу, работа была парализована. Но Коротков сумел отыскать правительственного советника Имперского министерства экономики Арвида Харнака, действовавшего под оперативным псевдонимом «Корсиканец», и его жену Милдред («Японка»), тоже нашего агента; вышел на связь и старший сотрудник разведывательного отдела люфтваффе Харро Шульце-Бойзен («Старшина»).

Эти люди по-прежнему занимали важные посты и были исключительно хорошо информированы. Коротков удивился, узнав, что в подпольной группе Харнака и Бойзена свыше 60 человек. В основном это были антифашисты, люди твердых убеждений, даже в труднейшее время себе не изменившие. Да, этот берлинский костяк «Красной капеллы» будет уничтожен через год после начала войны. Но до того они успеют передать много полезных, ценнейших сведений…

Вилли Леман («Брайтенбах») был единственным нашим агентом в гестапо. Именно он абсолютно точно назвал дату нападения Германии на Советский Союз

Из всех советских разведчиков, кто знал в лицо нашего единственного в гестапо агента – Вилли Лемана («Брайтенбаха»), оставался один только Коротков. Все другие были либо расстреляны, либо репрессированы. Выход на Лемана был совершен вопреки всем канонам разведки. Сначала Коротков разыскал Лемана: на счастье, тот жил в своей прежней скромной квартире. Потом, дежуря у дома агента по утрам, незаметно доводил его до работы. Оказалось, что «Брайтенбах» все так же трудился в гестапо. И лишь после этого условным, заранее оговоренным телефонным звонком Коротков вызвал его на встречу. «Брайтенбах» захватил с собой ценнейший документ – копию доклада начальника Главного управления имперской безопасности Рейнхарда Гейдриха «Советская подрывная деятельность против Германии». Леман был готов к продолжению сотрудничества…

«В воскресенье, 22-го. В три утра»

Командировка «на месяц» затянулась. В Берлине Коротков провел уже полгода. Антифашисты из «Красной капеллы» и «Брайтенбах» постоянно предупреждали о подготовке Гитлера к войне, и «Степанов», к тому времени назначенный заместителем резидента, аккуратно передавал эту информацию в Центр. В его донесении, датированном мартом 1941 года и адресованном лично Берии, были и такие строки:«Решен вопрос о военном выступлении против СССР…»Вскоре «Брайтенбах» сообщил, что сотрудники гестапо фактически переведены на казарменное положение. К тому же сам «Брайтенбах» получил приказ переговорить с отставными ветеранами уголовной полиции, которым предлагалось вернуться на работу, поскольку на востоке предстояли большие дела: старые кадры должны были занять места переведенных на новые территории полицейских. Впрочем, отставных планировалось привлечь ненадолго: к возмущению Короткова, нацисты рассчитывали разгромить СССР уже к зиме.

Сотрудники советского посольства покинули Берлин 2 июля 1941 года, здание было опечатано. На фото: бывшее советское посольство в Берлине. 15 сентября 1941 года

Вопреки утверждениям, иногда встречающимся в публикациях, будто бы все тревожные сообщения наших разведчиков о грядущей войне уходили в никуда, информация от агентов Короткова воспринималась в Москве серьезно. Леману всегда доверяли.

И не только ему: во второй половине июня 1941 года для Харнака и его группы начали присылать с дипломатической почтой рации, шифры, коды, деньги. Но Коротков просто физически не смог передать антифашистам аппаратуру и немецкие марки, доставленные из Москвы, – надвигалась война.

Вилли Леман абсолютно точно назвал дату нападения Германии на Советский Союз. Утром в четверг, 19 июня 1941 года, в посольском кабинете сотрудника разведки Бориса Журавлева, отвечавшего за связь с «Брайтенбахом», раздалась комбинация из двух звонков. Она отличалась определенным временным интервалом между звонками и их продолжительностью. Такова была договоренность: звонили из двух разных телефонных автоматов, расположенных поблизости друг от друга. Эти звонки означали срочный и категорический вызов на экстраординарную встречу. На нее мгновенно отправился не заместитель резидента Александр Коротков (как заявлялось во многих публикациях), а его непосредственный подчиненный Борис Журавлев. Встреча длилась всего несколько минут.

Создалось впечатление, что «Брайтенбах» даже забыл о правилах конспирации. Обычно сдержанный, он взволнованно проговорил:«Война. Все решено, и бесповоротно. В воскресенье, 22-го. В три утра. По всей линии границы, с юга на север. Объявление будет формальное. Одновременно с первой бомбой. Прощайте, товарищ!»Шифрограмма в Москву ушла немедленно, и, чтобы придать ей еще больший вес, она была отправлена не от резидентуры, а по линии дипломатического представительства. Еще бы, точнейшая дата прямо из гестапо. На подготовку к отражению агрессии Стране Советов оставалось не более трех суток.

Красавица немка ни при чем

Когда началась война, Александр Коротков находился в Берлине. И даже в эти дни он успел немало, несмотря на то что уже в три часа утра 22 июня здание советского посольства оцепили эсэсовцы – почему-то в стальных касках и с карабинами в руках.

Полковник НКВД СССР Александр Коротков (слева) и немецкий генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, подписавший в Карлсхорсте Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. 8 мая 1945 года

Единственным дипломатом, которому дозволялось выезжать в немецкий МИД по предварительной договоренности и в сопровождении начальника охраны посольства офицера СС Хайнеманна, был Валентин Бережков – хороший друг Короткова.

Он и помог разведчику вырваться из посольства. Бережков переговорил с Хайнеманном, придумав версию, по которой Коротков якобы хотел проститься со своей любовью – красавицей немкой – и передать ей подарок.

Возможно, и даже вполне вероятно, что эсэсовец с самого начала понимал, что все это игра. Однако Коротков знал, что Хайнеманн, руководивший охраной посольства уже два года, не проявлял неприязни к советским и охотно с ними разговаривал. Так что был шанс, что он эту игру примет. Коротков деликатно выстроил беседу с ним, предложив оставить в распоряжении офицера СС свои накопления. Ведь при депортации из Германии советским гражданам разрешалось захватить с собой лишь чемодан с носильными вещами и 100 марок. Коротков отдал Хайнеманну 1000 марок.

Дважды, 22 и 24 июня, немец вывозил «Степанова» в город, высаживая около метро. Часа через два подбирал в другом назначенном месте, и они возвращались в посольство. Это время было необходимо Короткову: он звонил по телефону-автомату «Корсиканцу» и «Старшине», передавал инструкции, шифры, деньги…

Это было смертельно опасно. Ведь уже шла война, а тут советский разведчик не просто расхаживал по Берлину, но и выполнял секретные задания своей Родины. Окажись Хайнеманн провокатором, Короткова не спас бы никакой дипломатический паспорт. Он мог бы легко навсегда исчезнуть: формально же «влюбленный» дипломат вовсе не покидал стен посольства. 2 июля, когда сотрудники советского посольства уезжали из Берлина, они попрощались с начальником охраны. Тот дал понять, что знает: красавица немка здесь ни при чем…

Коротков относительно благополучно выехал из столицы Третьего рейха. Эшелон с интернированными советскими дипломатами прибыл в Москву в июле 1941-го. Александр Коротков тут же включился в работу: возглавил немецкий отдел внешней разведки, который отвечал за заброску разведчиков и наших агентов в Германию, а также в страны, являющиеся ее сателлитами. Есть основания полагать, что работал он и за линией фронта…

Мне лицо Короткова хорошо знакомо. Я всегда всматриваюсь в кадры кинохроники, снятой в момент подписания в Карлсхорсте Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Ведь там присутствовал и мой отец – фронтовой корреспондент Совинформбюро и «Известий» Михаил Долгополов. На этих кадрах я всегда узнаю и высокого офицера – полковника, стоящего рядом с растерянным генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем. Это Александр Коротков…

Николай Долгополов,заместитель главного редактора «Российской газеты»

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

ГЛАДКОВ Т.К. Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков. М., 2002;

ДОЛГОПОЛОВ Н.М. Легендарные разведчики. М., 2015 (серия «ЖЗЛ»).