Великий перелом

Сталинская коллективизация стала настоящей трагедией советской деревни. Миллионы сельских тружеников были обречены на страдания и гибель от голода и репрессий. Была ли неизбежной коллективизация?

В четверг, 7 ноября 1929-го, в двенадцатую годовщину прихода большевиков к власти, газета «Правда» — главное партийное издание страны — опубликовала статью Иосифа Сталина «Год великого перелома». В ней декларировалось, что за истекший год важнейшим достижением партии стал поворот основных масс крестьянства «в целом ряде районов от старого, капиталистического пути развития, от которого выигрывает лишь кучка богатеев» к «новому, социалистическому», который выразился в росте колхозного движения.

Спустя несколько дней на ноябрьском Пленуме ЦК ВКП(б) данная оценка ситуации в советской деревне была подтверждена и провозглашён курс на сплошную коллективизацию, которая проводилась в основных сельскохозяйственных районах СССР в 1930–1932 годах насильственными методами — посредством раскулачивания и массовых репрессий крестьян в ходе создания колхозов, а также путём принудительных хлебозаготовок и других мероприятий власти. Сталин считал, что альтернативы у СССР нет. Но так ли это было на самом деле? Попробуем разобраться.

Крестьяне подают заявления о вступлении в колхоз. Центрально-Чернозёмная область, 1929 год

 

Альтернативная версия

К концу советской эпохи стало очевидно: сталинская концепция, превозносящая плюсы сплошной коллективизации и совершенно не замечающая её минусы и драматические издержки, попросту не выдерживает критики. Доступные историкам документы не оставляют сомнений в полной несостоятельности такого подхода. А вот вопрос о том, существовала ли реальная альтернатива сталинской модели, активно обсуждается исследователями в последние десятилетия.

В конце 1980-х годов крупнейший российский историк-аграрник Виктор Данилов, акцентируя внимание на трагических последствиях коллективизации, выступил с идеей о действительном существовании альтернативного варианта сталинскому курсу в виде программы так называемой правой оппозиции (Николая Бухарина, Алексея Рыкова, Михаила Томского и других). Суть «бухаринской альтернативы» состояла, с его точки зрения, в исполнении «ленинского кооперативного плана» посредством дальнейшего развития экономики на принципах нэпа. Важным аргументом историка в пользу данной версии был тезис об отсутствии накануне и в период коллективизации реальной военной угрозы СССР, факт которой искусственно раздувался сталинистами и использовался для оправдания политики форсированной индустриализации страны за счёт ресурсов советской деревни.

С целью усиления своей аргументации Виктор Данилов 6 мая 1993 года на базе Московской высшей школы социальных и экономических наук организовал рабочий семинар, где в центре внимания оказались результаты исследований американских экономистов Холланда Хантера и Яноша Ширмера. Последние с помощью математического моделирования экономического развития СССР без коллективизации пришли к выводу, что в конце 1920-х годов был возможен выбор иного курса, который бы обеспечил к началу Великой Отечественной войны большие, чем сталинская модель, урожайность и продуктивность животноводства, а самое главное — позволил бы сохранить человеческий капитал и огромные производственные ресурсы, которые были утеряны в результате негативных последствий «великого перелома».

Квинтэссенцией «альтернативного» взгляда на коллективизацию стало заключение одного из участников семинара — коллеги Данилова, известного английского социолога и историка Теодора Шанина. Он заявил, что если бы советская экономика развивалась в 1930-е годы так, как предлагали «лучшие аналитики и плановики» (а не Сталин), то страна «пришла бы к 1940 году с несколько меньшим количеством фабрик, но они были бы гораздо более эффективными и с более высоким, чем достигнутый, уровнем производства». Кроме того, сельское хозяйство, по его утверждению, к 1940 году «было бы продуктивнее не менее чем на треть, лучшие командиры остались бы живы, партийные кадры сохранились бы в целости, около 5 млн человек могли бы пополнить ряды армии». В результате, как подчеркнул Шанин, «гитлеровские армии были бы остановлены не на окраинах Москвы, а у Смоленска».

 

Возможности кооперации

С критикой выдвинутой Даниловым концепции «бухаринской альтернативы» и гипотетических расчётов Хантера и Ширмера выступили авторитетные российские историки-аграрники Владимир Кабанов и Сергей Есиков, а также выдающийся исследователь в области истории советской экономики, английский учёный Роберт Уильям Дэвис.

Кабанов и Есиков подвергли сомнению самую сердцевину даниловской «альтернативной» концепции — идею о сельской кооперации, дальнейшее развитие которой, по мнению Данилова, могло привести к «кооперативному социализму» и подъёму сельского хозяйства страны, что позволило бы в конечном итоге решить проблему накопления внутренних ресурсов для индустриализации. В работах этих историков было показано, что к моменту «великого перелома» кооперация в советской деревне превращалась в придаток государственного аппарата, в «кассу взаимопомощи» для бедноты, в инструмент проведения налоговой политики и даже стимулирования коллективизации, то есть она переставала быть кооперацией как таковой — самодеятельной крестьянской организацией. Всё это было результатом целенаправленной политики советской власти по вытеснению из кооперации кулаков и хозяйственных крестьян. Поэтому никакой альтернативой сталинской модели она уже не могла быть в принципе.

Полемизируя с Даниловым, Есиков обратил внимание и на другой изъян программы «правых оппозиционеров»: она не учитывала сложность международной обстановки, требующей ускоренного экономического развития страны. Как известно, Бухарин выступал за «черепашьи шаги» в процессе строительства социализма. Такая позиция не могла получить поддержки большинства ЦК и партии в целом.

Гипотетические расчёты развития экономики СССР без коллективизации Хантера и Ширмера подверг критике Дэвис. Он указал на главный недостаток математического моделирования: оно было оторвано от реальной ситуации в стране накануне «великого перелома». За точку отсчёта авторы взяли 1928 год. Но в это время, как верно подметил Дэвис, рынок был уже подорван, а советское правительство вовсю задействовало «значительное административное давление, чтобы получить от упорствующих крестьян зерно», то есть процесс разрушения нэпа и движения в сторону коллективизации имел место уже в 1928-м.

 

Угрозы внешние и внутренние

По вопросу о принижении фактора внешней угрозы как катализатора коллективизации выступил историк Андрей Соколов, участник фундаментальной документальной серии по истории советского военно-промышленного комплекса и автор посвящённой военпрому СССР монографии. Он отметил, что такая угроза накануне «великого перелома» рассматривалась Штабом РККА и советскими военными как «вполне реальная». Вероятными противниками тогда считались так называемые лимитрофы (государства, образовавшиеся на территории бывшей Российской империи после 1917 года), а также страны «Малой Антанты», находившиеся в тесном союзе с Великобританией и Францией, которые, в свою очередь, в случае конфликта с СССР могли бы оказывать им военную и иную помощь. Речь шла о Польше, Румынии, Чехословакии и других странах.

Со стороны Штаба РККА и советских военных постоянно слышались настойчивые требования о необходимости усиления оборонной составляющей пятилетнего плана. Соколов указывал, что вопрос о том, к какому сроку отнести начало войны, как и вопрос о возможных противниках, регулярно рассматривался в эшелонах власти.

Следует подчеркнуть, что на рубеже 1920–1930-х годов военная угроза явственно обозначилась на Дальнем Востоке (конфликт на Китайско-Восточной железной дороге 1929 года, Маньчжурский инцидент 1931 года). По мнению авторитетного японского исследователя Киосукэ Тэраямы, именно действия Квантунской армии Японии осенью 1931 года в Маньчжурии привели к тому, что «Советский Союз начал серьёзно готовиться к войне по всем линиям». Таким образом, фактор внешней угрозы нельзя полностью списывать со счетов при анализе причин коллективизации.

Приёмка и учёт сельхозпродукции в колхозе в 1930-е годы

В этой связи следует напомнить малоизвестный факт из истории кризиса хлебозаготовок 1927 года, разгоревшегося на фоне обострения отношений СССР с Польшей (из-за убийства советского посла Петра Войкова в Варшаве) и Великобританией (из-за разрыва дипломатических отношений). Согласно многочисленным донесениям ОГПУ, основная масса крестьян, особенно в бывших казачьих районах, не желала тогда защищать советскую власть, демонстрируя «пораженческие настроения». При этом всё большую популярность получала идея крестьянского союза как альтернативы власти коммунистов, повсеместно усиливались антикоммунистические настроения.

Судя по докладам органов госбезопасности на местах, в 1927–1929 годах многие крестьяне, в основном из кулацко-зажиточной части деревни, просто ждали начала войны, чтобы отомстить коммунистам за их грабительскую налоговую и хлебозаготовительную политику. Неслучайно поэтому накануне «великого перелома», во второй половине 1920-х годов, ОГПУ провело многочисленные операции по изъятию у крестьян оружия.

Деревня рассматривалась властью как ненадёжная и опасная сила. Раскулачивание продолжило эту линию, лишив крестьянское движение потенциальных лидеров. В результате в годы коллективизации в советской деревне оказались уже невозможны массовые выступления крестьян по типу антоновщины и махновщины.

Именно в антикрестьянском настрое советской власти, сосредоточенной в руках сталинистов, следует искать объяснение феномена коллективизации. Однако нужно признать и тот факт, что действовать приходилось в неблагоприятных международных условиях, которые в любой момент могли измениться в худшую для СССР сторону. Поэтому ускоренная индустриализация страны за счёт использования ресурсов деревни не была прихотью Сталина, а тем более только поводом для захвата им власти и расправы с политическими конкурентами. Это была объективно назревшая проблема.

 

Кризис хлебозаготовок

Толчком для её решения с помощью насильственной коллективизации стал кризис хлебозаготовок, начавшийся в стране в 1927 году и не прекращавшийся несколько лет. Именно в ходе этого кризиса была устранена «бухаринская альтернатива» как неосуществимая на практике и сформировался курс сталинского руководства на ускоренную массовую коллективизацию.

Работники ОГПУ извлекают из ямы спрятанное крестьянами зерно. 1932 год

Кризис хлебозаготовок явился результатом двух связанных между собой факторов — аграрной политики власти и реакции на это советской деревни. Нэп и политический курс, выраженный в лозунге «Лицом к деревне!», позволили быстро восстановить сельское хозяйство страны с точки зрения основных его показателей. Произошло «осереднячивание» деревни, то есть сокращение числа бедняцких хозяйств. Окрепли кулаки. Но при этом очень низкой оставалась товарность крестьянских хозяйств. К концу восстановительного периода она составляла по зерновым культурам одну пятую часть от дореволюционного уровня (в 1913-м заготавливалось 1,3 млрд пудов, а показатель самого урожайного, 1926 года — 727,5 млн пудов). Традиционный для России хлебный экспорт, достигший в годы нэпа максимума в размере 150 млн пудов (2,4 млн тонн; из урожая 1926-го), тем не менее в четыре раза уступал результатам того же 1913 года. Иными словами, советская доколхозная деревня, состоявшая из океана мелких крестьянских хозяйств, фактически застыла в своём развитии и не могла в полной мере удовлетворить растущие запросы государства в связи с его курсом на индустриализацию. При этом деревня, ориентировавшаяся на собственные интересы, демонстрировала антигосударственный и антигородской настрой.

Со всей полнотой эти настроения проявились в 1927 году, когда крестьяне в лице кулаков и середняков организовали фактический саботаж хлебозаготовок, отказавшись продавать хлеб государству по заниженным ценам. Это привело к резкому падению хлебного экспорта (со 150 млн пудов в 1926-м до 5,6 млн пудов в 1927-м, то есть в 27 раз!), росту цен на хлеб и образованию его дефицита в снабжении городского населения к концу года в размере 128 млн пудов.

Реакцией на ситуацию стали «чрезвычайные меры» в ходе хлебозаготовок, зимой 1927–1928 годов впервые применённые советской властью со времён Гражданской войны. Причём самую активную роль в инициировании таких мер сыграл Сталин, совершивший с 18 января по 4 февраля 1928 года поездку на хлебозаготовки в Сибирь. В итоге план по заготовкам был выполнен и устранена угроза голода в городах.

Тем не менее в 1928 году кризис хлебозаготовок усилился, только теперь уже не из-за крестьянского саботажа, а прежде всего по причине недорода озимых хлебов на Украине, Северном Кавказе и в Центральном Черноземье. Снижение урожая и на этой основе новый виток противостояния крестьян и власти в период хлебозаготовок привели к ещё большему ухудшению продовольственного положения в городах по сравнению с предыдущим годом. В начале 1929-го по всей стране была введена карточная система. Чтобы не допустить разрастания продовольственных трудностей и голода, сталинское руководство вновь пошло на «чрезвычайные меры», ещё более жёсткие, чем в 1928-м. Ситуацию усугубил очередной неурожай.

 

Линия Бухарина

С резкой критикой новой волны «чрезвычайщины» в деревне, так же как и в 1928 году на апрельском и июльском пленумах ЦК ВКП(б), выступили лидеры «правой оппозиции» Бухарин, Рыков и Томский. На проходившем с 18 по 22 апреля 1929 года объединённом Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) они назвали хлебозаготовки «новой продразвёрсткой», указав на её малый эффект с точки зрения количества заготовленного хлеба. Для выхода из продовольственного кризиса было предложено закупить за рубежом 50–100 млн пудов зерна.

Николай Бухарин

Однако это предложение не поддержали участники пленума. С точки зрения сталинского большинства, такой способ разрешения кризиса, во-первых, означал неэффективное использование валютных средств, которых было очень мало и к тому же просто недостаточно для принципиального изменения ситуации (купленного за валюту хлеба хватило бы максимум на три месяца), а во-вторых, это привело бы к замораживанию ведущихся строек, на которых в условиях аграрного перенаселения и безработицы в деревне и городе трудились сотни тысяч рабочих, в основном из крестьян (что с ними будет, если стройки остановятся?). По воспоминаниям одного из делегатов проходившей в апреле 1929-го XVI партконференции, в выступлениях на ней лейтмотивом звучало: «Дайте нам завод на Урале, и проклятие правым! Дайте нам электростанцию, и да будут прокляты правые!»

Так что главной причиной провала «бухаринской альтернативы» стал отказ большинства партийной номенклатуры поддержать предложение «правой оппозиции» по приостановке темпов начавшейся в стране индустриализации, сохранение и наращивание которых в условиях дефицита валюты и отсутствия внешних источников финансирования могло продолжаться только за счёт ресурсов советской деревни.

Эти ресурсы, безусловно, были ограничены потенциалом мелких единоличных крестьянских хозяйств, достигших пика своей товарности к концу нэпа. Между тем в 1930 году планировалось резко поднять объёмы хлебного экспорта, чтобы проплатить заказанное для флагманов первой пятилетки оборудование. Так, 11 ноября 1929 года нарком внешней и внутренней торговли СССР Анастас Микоян заявил на Пленуме ЦК ВКП(б), что с лета 1930-го перед страной «вырастает реальная проблема экспорта хлеба». Речь шла не просто о продолжении экспорта, а о возвращении с 1930 года СССР утерянного в результате революции прежнего статуса России как главного экспортёра зерна в Европу. Сталинским руководством ставилась задача оттеснить с европейского зернового рынка доминировавших там соперников — США, Аргентину и Канаду. Для этого необходимо было вывезти не менее 5 млн тонн зерна и сделать это быстро, опередив своих конкурентов.

 

Линия Сталина

Решение назначенной задачи было возможно только за счёт наращивания хлебозаготовок и успешного выполнения планов по ним в установленные сроки. Неслучайно Сталин в письме Вячеславу Молотову ещё от 21 августа 1929 года указывал: «Хлебозаготовки в нынешнем году — основное в нашей практике; если на этом сорвёмся, всё будет смято».

По этому пути и пошло сталинское руководство. В 1929-м вследствие использования всей мощи государственного аппарата в советской деревне было заготовлено 943,8 млн пудов зерна, что на 349,2 млн пудов (на 37%) больше, чем в 1928-м. В 1930 году эта цифра составила уже 1307,1 млн пудов, на 5,5% превысив уровень заготовок хлеба 1913 года. Достигнута она была за счёт успехов сплошной коллективизации, которая и осуществлялась с данной целью, то есть с целью повышения товарности зернового производства. В результате четыре хлебозаготовительных кампании периода коллективизации (1929–1932) дали государству в 1,3 раза больше хлеба (4738,2 млн пудов), чем за семь лет нэпа (3549,6 млн пудов). Это позволило в 1930-м выйти на пик хлебного экспорта за все годы советской власти (5,84 млн тонн) и тем самым получить валютные средства для неотложных нужд индустриализации.

Таким образом, сталинская коллективизация — это политика по использованию ресурсов советской деревни для обеспечения темпов форсированной индустриализации страны, и она выполнила свою задачу.

Невозможно отрицать факт действительно огромных достижений СССР в области промышленного строительства в годы первых пятилеток. И этот итог следует рассматривать в неразрывной связи с решением исторически обусловленной задачи индустриальной модернизации России, решение которой было начато царским самодержавием и завершено сталинским режимом. При этом сталинское руководство существенно превзошло царизм не только масштабом своих достижений в деле индустриализации страны, но и масштабом эксплуатации деревни, использованного против неё государственного насилия. Кроме того, ему в отличие от самодержавия удалось сломить сопротивление крестьян и не допустить новой крестьянской революции.

В поздней советской и постсоветской историографии детально раскрыт насильственный характер коллективизации, показаны её негативные последствия. Невозможно забыть трагедию 1 млн раскулаченных крестьянских хозяйств (общей численностью 5–6 млн человек), 4 млн выселенных кулаков, 5–7 млн жертв голода 1932–1933 годов. Сельское хозяйство оказалось в глубочайшем кризисе с точки зрения валовых сборов сельскохозяйственных культур и состояния животноводства. Например, только в 1958 году в СССР удалось превысить уровень доколхозной деревни по основным видам животноводства.

Вполне обоснованно ответственность за все эти трагические последствия коллективизации, которая справедливо называется исследователями антикрестьянской и бесчеловечной акцией, должна быть возложена на сталинское руководство и лично Сталина.

 

Роль крестьянской молодёжи

В то же время следует помнить не только об этом, но и о непосредственных исполнителях и проводниках сталинского курса на местах — сельских активистах. На эту тему очень интересны размышления японского историка Хироси Окуды, который обратил внимание на появление в советской деревне в годы нэпа значительной массы крестьян, ставших сторонниками коллективизации и готовых отбросить соху ради «портфеля». Главным образом это была молодёжь из бедняцкой группы (селькоры, комсомольцы, колхозники и т. д.). Да и вся нэповская деревня, согласно результатам Всесоюзной переписи населения 1926 года, состояла в основном из молодёжи (из 120,7 млн лиц, проживавших в сельской местности, 67% были моложе 30 лет).

При этом надо помнить, что на другом полюсе находились кулаки (порядка 3,3%) и окрепшие в годы нэпа зажиточные середняки, эксплуатировавшие деревенскую бедноту, особенно в период голода 1924–1925 годов. И не было в советской деревне социального лада и согласия. Тем более что антикулацкие настроения и устремления бедноты активно поддерживались властью в ходе налоговых и хлебозаготовительных кампаний, и беднота отвечала ей взаимностью, действуя против зажиточных односельчан «комбедовскими методами». Для бедной части крестьянства колхозы открывали большие перспективы: должности бригадиров, председателей колхозов, трактористов и механизаторов на машинно-тракторных станциях и т. д. Наконец, коллективизация освобождала от тяжкого каждодневного крестьянского труда на мелких единоличных участках.

Первый трактор на селе. Худ. И.М. Шульга. 1937 

Иными словами, к моменту «великого перелома» в советской деревне у сталинского руководства уже существовала социальная база в виде прокоммунистически настроенной крестьянской молодёжи. В этом же ряду были многие работники сельских советов и члены сельских партячеек с «менталитетом Гражданской войны», очень точно выведенные Михаилом Шолоховым в образе Макара Нагульнова в романе «Поднятая целина».

В результате, разоружив деревню, направив против неё всю мощь административно-репрессивного аппарата государства, имея поддержку хотя и не преобладающей, но многочисленной части сельского актива, сталинский режим успешно провёл в крестьянской стране антикрестьянскую коллективизацию.

 

*** 

Подведём итоги. С позиций современного знания о том времени, пожалуй, однозначной оценки коллективизации дать не удастся. С одной стороны, безусловно, она имела долговременные негативные последствия. Колхозный строй, основанный на принуждении и приоритете интересов промышленности и рабочих над интересами сельского хозяйства и сельских тружеников, так и не смог обеспечить страну необходимым количеством продовольствия. При этом он отбил охоту к добросовестному крестьянскому труду у большинства колхозников.

С другой стороны, преимущества колхозного строя в плане мобилизации трудовых ресурсов и максимального использования произведённой сельскохозяйственной продукции для нужд государства способствовали победе народов СССР в Великой Отечественной войне. В последующие годы эти факторы также были большим подспорьем власти при создании «мировой социалистической системы» и ракетно-ядерного щита страны.

 

 

Что почитать?

Ивницкий Н.А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928–1933 гг.). — М., 2000.

Зеленин И.Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». — М., 2006.

Общество и власть: 1930-е годы. Повествование в документах/Отв. ред. А.К. Соколов. — М., 1998.

Кондрашин В.В. Голод 1932–1933 годов: трагедия российской деревни. — М., 2018.

 

Лента времени

Январь-февраль 1928 года

Иосиф Сталин во время поездки в Сибирь, по его собственному выражению, «накрутил» местных руководителей на изъятие хлеба у кулаков.

Апрель 1929 года

Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) осудил взгляды Николая Бухарина, Алексея Рыкова и Михаила Томского как несовместимые с генеральной линией партии.

5 июня 1929 года

Совет труда и обороны принял решение о повсеместном создании машинно-тракторных станций.

7 ноября 1929 года

Газета «Правда» опубликовала статью Иосифа Сталина «Год великого перелома».

27 декабря 1929 года

Иосиф Сталин на конференции аграрников-марксистов заявил о переходе к политике «ликвидации кулачества как класса».

5 января 1930 года

ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпах коллективизации», предписывавшее завершить коллективизацию в основных зерновых районах к весне 1931 года.

2 марта 1930 года

Газета «Правда» опубликовала статью Иосифа Сталина «Головокружение от успехов».

Март 1930 года

Принят Примерный устав сельскохозяйственной артели, провозгласивший принцип добровольности вхождения в колхоз.

7 августа 1932 года

ЦИК и Совнарком СССР приняли постановление, объявляющее мерой репрессии за хищение колхозного имущества расстрел или лишение свободы на срок не ниже 10 лет (так называемый указ 7/8, или «указ о трёх колосках»).

27 мая 1939 года

ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР приняли постановление «О мерах охраны общественных земель колхозов от разбазаривания», установившее обязательный минимум трудодней в году.

 

Голод в хлебных районах

Одним из последствий сплошной коллективизации стал массовый голод, в 1932–1933 годах охвативший главные хлебопроизводящие регионы страны — Украину, Северный Кавказ, Нижнюю Волгу и Казахстан.

Голод на Украине в 1932 году

Искать этническую подоплёку этой трагедии — значит сознательно вводить людей в заблуждение.

Механизм коллективизации, начиная с выбора зон сплошного её проведения и заканчивая планированием принудительных заготовок сельхозпродукции, определялся исключительно экономическими интересами. Сильнее всего давление оказывалось в тех районах, где производилось больше хлеба. При этом национально-этнический состав проживавшего в эпицентрах коллективизации сельского населения не имел значения.

Данный факт в полной мере проявился в трагических последствиях коллективизации и «чрезвычайщины» в ходе хлебозаготовок для разных регионов страны. В 1932–1933 годах массовый голод охватил Украину, Северный Кавказ, Нижнюю Волгу и Казахстан не потому, что там жили украинцы, русские, казахи и т. д., а потому, что там выращивался хлеб и производились значительные объёмы животноводческой продукции. Коллективизация и голод не выбирали народы. Они были их общей трагедией, память о которой должна не разъединять, а объединять.

В этом контексте является ненаучной распространённая на Украине и в ряде западных стран идея геноцида украинского народа («голодомора»), поскольку сталинский режим при всём его антикрестьянском настрое не планировал голода, а тем более осуществления с его помощью геноцида какого-либо народа. Голод 1932–1933 годов стал результатом ошибок в планировании хлебозаготовок (их объёмы оказались завышенными с точки зрения производственных возможностей колхозов), а также крестьянского сопротивления коллективизации (халатного отношения к труду) и самонадеянных действий ряда региональных руководителей, скрывавших от союзного центра свои просчёты и масштабы кризиса на местах (как это делал, например, партийный лидер Украины Станислав Косиор).

Идея «голодомора-геноцида» опровергается и фактом выделения голодающим регионам СССР в 1932–1933 годах значительных зерновых ссуд и принятием других мер, направленных на организационно-хозяйственное укрепление колхозов. В частности, в 1933 году Украина получила от союзного центра 35,3 млн пудов зерна (43% от всех ссуд, предоставленных оказавшимся в зоне голода регионам СССР).