Русь Белокаменная

Чутьё пропорций, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобретательность форм — словом, все архитектурные добродетели встречаются на протяжении русской истории так постоянно и повсеместно, что наводят на мысль о совершенно исключительной архитектурной одарённости русского народа.

Игорь Грабарь

О, светло светлая и красно украшенная земля Русская!

«Слово о погибели Русской земли»

Древнейший русский посёлок на холме близ Клязьмы, где в 1108 году Владимир Мономах соорудил внушительную земляную крепость, существовал, судя по некоторым археологическим находкам, ещё в X веке. Очень уж привлекательным было это место: полноводная в те времена Клязьма, высокий, удобный для обороны холм, и всё необходимое рядом: леса — для охоты, заливные луга — для скота, безлесное ополье — для земледелия. Но для киевских князей это была периферия. Строительство белокаменных храмов началось тут при Юрии Долгоруком: так, построены в 1152 году сохранившиеся до наших дней церковь Бориса и Глеба в селе Кидекше в четырёх километрах от Суздаля и собор Спасо-Преображения в Переславле-Залесском. Однако только внук князя Владимира и сын Юрия, князь Андрей, прозванный Боголюбским, в 1169 году берёт Киев, но демонстративно решает, что столица его будет именно здесь, в лесах Северо-Восточной Руси, тем самым смещая центр древнего русского государства.

«Уподобившись царю Соломону» и притом желая сохранить память о приднепровском княжьем гнезде, князь сзывает зодчих «и из Голиции, и от немцы», возводит храм, призванный стать не просто напоминанием о Софии Киевской и Десятинной церкви, но, водружённый на высоком берегу, видный издалека, который должен был восхищать всех своей красотой и величием. На таком же расстоянии от Владимира, на каком находится от Киева Вышгород, Андрей Боголюбский помещает свою резиденцию — Боголюбов-город. Даже пригородные речки получили киевские названия — Лыбедь, Ирпень, Почайна, да и среди жителей Владимира имелось немало переселенцев из Киева. В планах своих владимирский князь подражает Ярославу Мудрому, сто лет назад возвеличившему Киев. Но если бы князю Андрею понадобился Киев, он водворился бы там. Однако он, множеством деталей подчёркивая преемственность, замыслил иное, своё и превосходное. Именно с архитектурных ансамблей Владимиро-Суздальской земли началось уникальное русское искусство, блестяще проявившее себя в архитектуре прежде, чем в каком-либо из других родов.

Мастеров Андрею Боголюбскому прислал император Фридрих I Барбаросса

По уверениям Василия Татищева, мастеров Андрею Боголюбскому прислал император Фридрих I Барбаросса, с которым тот был дружен. Современные поиски родины мастеров приводят одних исследователей в Северную Италию, других — всё в ту же Германию. Но величие замысла князя Андрея (ему наследовал брат Всеволод Юрьевич, князь Большое Гнездо) состояло в единстве пейзажа, архитектуры и легенды. Мало было перевезти икону Божьей Матери из Вышгорода во Владимир. Для того чтобы стать Владимирской Божьей Матерью, она должна была начать совершать чудеса, и Богородица являлась князю во сне, а лошади, вёзшие икону, по преданию, остановились, и это стало знамением, в соответствии с которым Андрей выбрал место для строительства Боголюбова-города.

Трудно было привнести извне и способность чувствовать своеобразие и красоту места. Белокаменные храмы изумительно вписывались в пейзаж. Уроженец Владимира, археолог и историк архитектуры Николай Воронин воссоздаёт этот облик: «Высоко вздымал свои купола Успенский собор — центральное звено панорамы; в ряд с ним, почти на равных интервалах, были видны меньшие по объему соборы Димитриевский и Рождественский. Поставленные на самом краю плато, они создавали обманчивое впечатление, что и вся глубина города наполнена подобными же белокаменными зданиями… Особенно величественной и сказочной предстает панорама в часы рассвета, когда пойма и городские высоты тонут в молочном море клубящегося тумана и пламенеющие в первых лучах солнца белокаменные соборы кажутся фантастическим видением. Не подлежит сомнению, что как "интерьеры" города, так и его ярко выраженная "фасадность" не были "счастливой случайностью", но являлись результатом большой творческой работы владимирских горододельцев». Надо сказать, что ко времени возведения этого ансамбля русские уже не искали «мастеров от немец».

В эту пору здесь уже не строили, как в Киеве, перемежая кладку плинфой (тонким кирпичом) и булыжным камнем. Теперь трёхслойные стены внутри и снаружи складываются из плотного мелкозернистого известняка — вязкого, крепкого, морозоустойчивого и на редкость единообразного. Из такого легко вырезать барельефы, а благодаря порам в камне может циркулировать воздух — он проветривается, «дышит». Однако близ Владимира такого качественного известняка нет и не было: его привозили из Подмосковья, местами волокли волоком, но в основном переправляли по рекам, от Пахры и до самой Клязьмы, а потом и вверх по Нерли (в Суздаль, Переяславль). Камень обрабатывали инструментами типа долота. Чтобы обтесать грань 40х40 см, следовало нанести около 1200 ударов, и каждый блок имел тщательную лицевую тёску с пяти сторон, только заднюю грань, обращённую в кладку, обрабатывали более грубо.

Каменный известняк для строительства храмов Владимира привозили из Москвы

Сама эта техника, позднее унаследованная Москвой (Аристотель Фиораванти даже специально ездил смотреть владимирский Успенский собор в качестве образца для московского), вероятно, принесена мастерами Галицко-Волынской Руси, но архитектура была своеобразной. Она не заимствовала, а развивала традицию; к тому же белокаменное строительство Владимирской Руси было не только храмовым, но и гражданским. Храмы же превратились в «каменные проповеди», уподобляющие Владимирское княжество Святой земле. И если при Юрии Долгоруком композиция храмов по сравнению с днепровскими не менялась, то уже Успенский собор (1158–1160 гг.) был другим. Его высота была такой (или чуть больше), как у киевского Софийского собора, но Успенский имел меньшую площадь, и его высота ощущалась особенно остро. Монументальностью и величественностью Успенский собор в значительной степени обязан своим пропорциям (аркатурный пояс делит по высоте средние прясла не пополам, как в Переславле-Залесском и Кидекше, а на большую верхнюю и меньшую нижнюю части) и ритму основных форм. Зодчие ещё усилили этот эффект лёгкостью шести стройных столбов храма, как будто без напряжения несущих своды и главу собора. Из её двенадцати окон лился свет, и изображённый в куполе Христос казался парящим в воздухе.

Из двенадцати окон лился свет, и изображённый в куполе Христос казался парящим в воздухе

Сохранились описания богатства внутреннего убранства собора: «трое позлащённых дверей», «храм, украшенный драгоценными каменьями и жемчугом и всякими удивительными узорочьями», «амвон из золота и серебра», перечислялась драгоценная утварь. На постройку и украшение храма князь Андрей выделил десятую долю своих доходов. Людям того времени эта прекрасная церковь заменяла не только Софию Киевскую, но и легендарный храм Иерусалима. Вот, например, что сказано в Ипатьевской летописи: «Князь же Андрей бе городъ Володимерь сильно устройлъ... и доспе церковь камену сборъную святыя Богородица пречюдну велми, и всими различными виды украси ю... и всими виды и устроеньемь подобна быста удивлению Соломонове Святая Святыхъ...» Первоначальный Успенский собор пережил пожар, и князь Всеволод решил его перестроить (тогда он и стал пятиглавым, а прежние стены были заключены во внешние — старый собор оказался внутри нового).

Князья и приближённые во время богослужения находились на хорах в западной части собора, откуда хорошо просматривался весь его интерьер и происходившее в алтаре священнодействие. Здесь, на хорах, княжеское семейство и погибло вместе с настоятелем и частью горожан, когда во время захвата Владимира в 1238 году татары завалили собор изнутри и снаружи деревом и подожгли его. Хотя здание устояло. И в 1408 году князь Василий I присылает во Владимир гениального художника возрождающейся Руси Андрея Рублёва для возобновления его росписи. Однако через два года город вновь испытывает разорение от налёта орды царевича Талыча, когда татары «церковь златоверхую одраша», и до сегодняшнего дня от рублёвских фресок уцелел один обширный фрагмент под хорами. К XVIII веку Успенский собор обветшал, имел трещины стен и арок до самого свода. Его починили, сделали четырёхскатную кровлю и внесли много искажений в древний облик. Лишь реставрация 1888–1891 годов вернула храму его первоначальный вид.

Ещё одно творение, которое свидетельствует о большом художественном чутье князя Андрея Боголюбского и его зодчих, — церковь Покрова на Нерли, вписанная в пейзаж так дивно, что она стала одним из символов России. Эта маленькая, необычайно изящная и лёгкая церковь, которую возвели в небывало короткий срок — за одно лето, — построена не в городе, а на отшибе. И не могущество власти символизирует она, а величие духа и мысли о вечном. Возможно, что князь Андрей поставил её в память о любимом сыне Изяславе. В этом месте прежде встречались Клязьма и Нерль, мимо храма шли суда из Суздаля и Ростова, корабли с Волги и Оки. Церковь была связана единым замыслом с боголюбовским белокаменным княжеским замком, который хорошо виднелся отсюда (а в отдалении просматривалась уже панорама Владимира). Её посвятили новому празднику — Покрову Богородицы, установленному владимирским князем и духовенством без согласия киевского митрополита и патриарха.

Один из самых загадочных мотивов церкви — рельефы девичьих ликов, которые опоясывают три фасада храма. Их сохранилось девятнадцать. Среди них есть широкие, округлые лица простолюдинок и лики задумчивые, созерцательные. Утончённый, строгий, одухотворённый лик на западной стене сравнивают с иконописными образами Богородицы.

Один из самых загадочных мотивов церкви — рельефы девичьих ликов

Раскопки показали, что церковь Покрова на Нерли была поставлена на искусственном холме (фундамент в пять метров глубиной!) так, чтобы весенний речной разлив не мог повредить ей. Вершину холма облицевали белокаменными плитами. «Можно себе представить, — пишет Николай Воронин, — каким сверхъестественным чудом казался людям XII века этот храм, неподвижно стоящий над бурными водами разлива на своем каменном острове».

За восемь столетий Клязьма переменила своё течение, изменилось и символическое значение храма. Теперь он стоит на берегу заросшей кувшинками старицы посреди заливного луга (Боголюбовский луг — охраняемый объект природного наследия). Церковь, тонкая, стройная, и сейчас небывало хороша. «Всё прекрасно в ней совершенной, возвышенной красотой: стремительно взлетающая вертикаль стен с упругими арками закомар; выразительные, как широко раскрытые очи, порталы и оконные проёмы; взволнованный ритм арочек и колонок; немногочисленные, но полные тайны резные рельефы; гармония форм, в которой угадывается напряжённая мысль создателей храма».

Узорным ларцом-реликварием (там хранилась частичка мощей Дмитрия Солунского) стал Дмитриевский храм, построенный при князе Всеволоде. Резной убор его стен сравнивали с драгоценной и тяжёлой, затканной выпуклыми изображениями тканью, отороченной по краям пышной узорчатой «бахромой» колончатого пояса. При этом архитектура его осталась гармоничной, храм не потерялся под своим покровом.

Узорным ларцом-реликварием стал Дмитриевский храм

Ключевая фигура в узоре Дмитриевского собора — царь-псалмопевец Давид, изображённый трижды в центре фасадов. Вокруг него расположены отдельные рельефы: растительные мотивы чередуются с рядами чудищ, зверей, птиц, скачущих всадников, святых и ангелов. Христианских образов здесь совсем немного, зато есть сцены борьбы зверей и грифонов, охоты. Потому смысл резного убора так трудно разгадать, хотя среди гипотез присутствует та, что рельефы иллюстрируют текст псалма Давида «Всякое дыхание да славит Господа». Однако чувствуется тут и влияние народной мифологии, и сказки. Строчное «рядоположение» резных камней напоминает принцип народного искусства, где в вышивках, резных досках крестьянских изб можно увидеть ту же систему расположения фигур и орнаментов. Здесь «строчность» подчёркивает ряды белокаменной кладки, выявляет «весомость» княжеского собора.

Дмитриевский храм был окружён с трёх сторон закрытыми галереями, достигавшими колончатого пояса, но во времена Николая I при непродуманной реставрации их сломали, после чего появились признаки разрушения арок, столбов и стен. Памятник сохранился лишь многолетними усилиями архитектора-реставратора Александра Столетова.

Владимирскую землю, хотя она и определила пути возвышения Москвы, долгое время не изучали. Из-за небрежения мы могли лишиться не только Дмитриевского собора, но и церкви Покрова на Нерли (в конце XVIII столетия её чуть не разобрали «за ненадобностью»), и Золотых ворот, которые городской голова купец Андрей Никитин в 1864 году предлагал переделать в водонапорную башню. Между тем этот памятник уникален не просто архитектурой, но и совмещением гражданского, военного и религиозного назначения. Название «Золотые» они получили, во-первых, по ассоциации с киевскими, а во-вторых, они были окованы золочёной медью (как двери Успенского собора, в одно время с которым строились).

Среди чудес Владимирской иконы Божьей Матери нашлось место и для этого деяния князя Андрея. Князь строил их к празднику Богородицы с замыслом: «Когда сойдутся люди на праздник, то врата увидят». Но когда праздник наступил и народ сошёлся к воротам, внезапно (вероятно, ещё не затвердел раствор, державший петли) «отвалились ворота от стен и упали на людей, и завалило двенадцать человек». Когда об этом услышал князь Андрей, то начал истово молиться перед иконой, а потом послал боярина раздать потребное на погребение мёртвых. Однако когда ворота — большие и тяжёлые — подняли, все оказались живы, что, разумеется, было понято как чудо.

В 1237 году татары, подступив к Владимиру, «почаша наряжати лесы, и порокы ставиша до вечера». Пороки — стенобитные устройства, которыми и проломили ограду Владимира. Разорив город и выжегши Успенский собор, татары не пощадили и златовратскую церковь (Положения риз Богоматери), однако само здание Золотых ворот в это время осталось цело, и спустя 12 лет через Золотые ворота пронесены были умершие владимирские князья Константин и Василий Всеволодовичи, а в 1252 году в них встречали великого князя Александра Невского.

С течением времени Золотые ворота лишались своих элементов — примыкавших к ним валов, вместо чего были пристроены скрытые круглыми башнями контрфорсы, а в самом конце XVIII века перестроили и верх вместе с надвратной церковью. До наших времён от XII века сохранился лишь древний низ памятника — две мощные белокаменные стены, вросшие в землю на глубину около полутора метров. Значит, первоначально здание было ещё более высоким и стройным. По сторонам арки сохранились массивные кованые петли для навески воротных полотнищ и паз для засова. В южной стене ворот скрыта каменная лестница. Её первый марш подводил к арке выхода на боевой настил. На её косяках сохранились процарапанные на камне надписи и изображения крестов XII–XIII веков.

Сейчас в надвратной церкви Золотых ворот и на бывшей их боевой площадке, превращённой в закрытую церковную паперть, располагается военно-историческая экспозиция, где представлено вооружение и снаряжение разного времени, а рядом обустроена «Галерея героев-владимирцев». Особенно интересна диорама «Штурм Владимира войском хана Батыя 7 февраля 1238 года», которую в 1972 году создал народный художник РСФСР Ефим Дешалыт. Окутанная дымкой городская стена, белокаменные храмы в зареве пожарищ, толпы маленьких человечков, стенобитные орудия — и торжественный строгий голос произносит: «Сеча великая была под Коломной! От старца до младенца погибли жители Москвы…» Владимир остался один на один с жестоким врагом. При штурме Золотые ворота устояли — татары проникли в город через пролом в стене. Но после взятия городов Северо-Восточной Руси захватчики поджигали и разрушали огромное количество гражданских строений и храмов. Традиции белокаменного зодчества надолго пресеклись.

Говоря об архитектурных памятниках Владимиро-Суздальского музея-заповедника, нельзя не упомянуть одно уникальное для Древней Руси место, о котором мы знаем, что здесь совершилось почти восемь с половиной веков назад, — знаем точную дату и многие живые подробности. Это боголюбовский древний собор Рождества Богородицы, соединённый переходом с лестничной башней. В конце XVII века он был ещё цел. Невежественный игумен Ипполит, пожелавший видеть в храме «большую светлость», распорядился проломить в его стенах огромные окна, отчего конструкция ослабла, и в 1722 году храм рухнул (ныне существующая церковь построена на основании прежних стен в 1751 году). Тогда именно переход удержал северную стену собора, и ни его, ни башню ломать не стали в память о страшном событии, которое произошло здесь 29 июня 1174 года.

В ту ночь израненный заговорщиками-боярами князь Андрей Боголюбский сполз из своей опочивальни по ступеням лестничной башни, скрылся в нише за «столпом восходным» и тут был найден и добит убийцами. О событиях этой ночи и последующем восстании во Владимире и Боголюбове горячо и очень для того времени подробно рассказывает духовник князя поп Микула. Он использовал данные судебного допроса заговорщиков, рассказы очевидцев и собственные впечатления о тех грозных днях и включил повесть об убиении князя во Владимирский летописный свод. В нач. XVIII века Андрея Боголюбского канонизировали, мощи его находятся во владимирском Успенском соборе.

Суздаль даже древнее Владимира: первое его упоминание относится к 1024 году, причём в то время слово «Суздаль» было именем для совокупности поселений и относилось к женскому роду. Город захватили и сожгли одновременно с Владимиром; позднее его жгли поляки и грабили крымские татары. С XIII века тут появляется несколько монастырей, не меньше похожих на крепости, но расцвет суздальского монументального строительства приходится на XVI–XVIII века. «Городом церквей, колоколен и башен, тёмных народных преданий и надгробных памятников» Суздаль становился постепенно, и можно подивиться тому энтузиазму, с каким не только суздальское купечество, «богатством средственное и даже убогое», но и совсем небогатые посадские люди строили множество храмов высокого архитектурно-художественного качества. Возможно, именно благодаря своей многовековой провинциальности (вкупе с наследованием древних традиций) Суздаль стал городом-музеем, не знающим себе равных по сохранности старого внешнего облика; выдающиеся здания и более скромные постройки объединены в неповторимое гармоничное целое. Старейший памятник Суздаля — Рождественский собор. Храм на этом месте появился ещё в XI веке, но не раз перестраивался: в 1222–1225 годах — целиком, в XVI–XVII веках — верх. Сохранились остатки фресок XIII века, богатая белокаменная резьба нижнего яруса и замечательно украшенные «златые врата» в южном и западном порталах собора.

Львиная доля открытий из эпохи суздальской древности сделана искусствоведом и архитектором-реставратором Алексеем Варгановым. Им же исследованы Архиерейские палаты (древнейшую часть которых он датировал XV веком) и найдена в подклете собора Покровского монастыря маленькая могилка, в которой лежала богато одетая тряпичная кукла. Так неожиданно громко раздались в XX веке отзвуки самой драматичной легенды Суздаля — истории царицы Соломонии, с которой Василий III развёлся «за неплодие» и принудил постричься в монахини, но которая, по преданию, прибыв в монастырь, родила сына, названного Георгием, и спрятала, уберегла его, инсценировав погребение. Сын Василия от второго брака и его наследник — Иван IV Грозный — в достоверность этих слухов верил, а Соломонию в 1650 году признали святой: гробница её стала «источать чудеса».

Города Владимир, Суздаль и село Боголюбово были объединены во Владимиро-Суздальский музей-заповедник в 1958 году, когда праздновалось 850-летие Владимира. Это событие дало толчок (а также и средства) к реставрации и обновлению множества исторических памятников. В воссозданных зданиях открывались десятки музейных экспозиций, начался туристический бум, который истощился в 1990-е, но в наше время вновь набрал силу. Напротив Суздальского кремля открылся Музей деревянного зодчества, куда собрали памятники архитектуры из сёл Владимирской области. В бывшей водонапорной башне Владимира теперь устроена смотровая площадка с видом на старый город. В 1990-е годы многие храмы музей-заповедник принуждён был возвратить Церкви, получив в качестве компенсации здание бывших Присутственных мест (между Успенским собором и Дмитриевским). В нём были созданы музейные центры — культурно-образовательный и детский: и в тяжёлое для культуры время заповедник задавал тон, становясь образцом для многих музеев.

Это произошло неслучайно. В начале статьи мы сказали о том, что именно архитектура стала первым из искусств Древней Руси, раньше всего обрела своё национальное лицо. Это мнение разделяют многие исследователи. Ещё до Византии на Руси существовал большой опыт деревянного строительства, но и каменное заимствование быстро становилось собственно русским, определялось славянским миропониманием. Дело не только в богатом орнаментальном узорочье, резном рельефе фасадов, не имеющем себе равных. Главы куполов Успенского собора сравнивались со шлемами княжеской дружины, а шатровые храмы — с высокими елями. Трёхчленное деление фасадов и в целом часто повторяемый принцип триединства — мотив Троицы, который, в свою очередь, опирался на древние, ещё языческие славянские верования о единстве природных стихий.

Белокаменным зданиям Владимирской Руси, одновременно внушительным и изящным, строгим и богато украшенным, пришлось выдержать немало бедствий и разрушений. Но, как это нередко бывает с архитектурными памятниками, которые сумели устоять в катастрофе, перенесённые трагедии и волнения добавили им сурового и задушевного очарования. «Ибо, — как писал поп Микула в повести об убиении Андрея Боголюбского, — если бы не беда — не было б венца, если бы не мука — не было бы благодати».