Безымянные памятники

Однажды я услышал, что в Ямских лесах Ногинского района на детской базе отдыха есть старинная усадьба — так мне по крайней мере объяснили. Дескать, стоит она где-то в глуши, и никому до неё нет дела. Сама база отдыха принадлежит машиностроительному заводу города Электросталь, но сейчас не работает, и исторический памятник скрыт от людских глаз на её территории.
Ухабистая лесная дорога, покрытая слежавшимся щебнем, вела через чащобу старого леса в самую его глубь. Единственный открытый участок местности там, где расположен лагерь «Ясная поляна». На его территории — современные кирпичные корпуса, освещённые ярким солнцем так, что создавалось действительно впечатление солнечной поляны. По другую сторону от дороги тянулся старый деревянный забор той самой детской базы отдыха, которая меня интересовала. За забором были видны обветшалые деревянные домики, словно закисшие от безлюдного существования, а на воротах висела дощечка, где мелом от руки написали название — «Клязьма». Рядом с воротами на заборе висела коробка от электропускача, и надпись указывала, что это звонок.

Я нажал кнопку, и в лесной тишине раздался громкий резкий звук, от которого захотелось шарахнуться в сторону, как в заводском цехе от многотонного крана, чтобы не сшибло. К воротам изнутри невесть откуда с лаем выскочил злющий доберман, а от одного из домиков ко мне направился мужчина в спортивном костюме. Выслушав, что мне нужно, сторож привязал собаку в стороне к штакетнику и открыл калитку. Он не скрывал иронии по поводу того, что вот кому-то не лень заниматься чёрт знает чем, но всё же участливо проводил меня по территории и рукой указал:

— Вот этот дом!

Дом был бревенчатый и явно отличался от типовых построек базы: на окнах красивые наличники, фронтон украшен ажурной резьбой, но красота эта меркла от общей обветшалости. Часть окон заколочена квадратными листами фанеры, многие стёкла разбиты, а внутри — кучи мусора, ободранные обои, грязь… Окна расположены низко, и мне видна вся эта разруха. Сторож, видимо, заметив, как я переменился в лице, невозмутимо пояснил:

— Нет денег — завод давно не финансирует. Сам видишь, что творится вокруг. И эта избёнка была раньше спальным корпусом.

На мои последующие расспросы добавил:

— До нашей базы вокруг был лес, глухой лес, а в доме располагалось лесничество — со времён войны, скорее всего, или даже раньше. А до лесников тут жили господа — это была их дача. Чья? Самому бы узнать. Сгоняй лучше в заводоуправление или в музей — там больше расскажут.

Забегая вперёд, скажу, что ни в заводоуправлении, ни в одном из музеев Электростали узнать хоть что-то о прежних владельцах бревенчатого особняка так и не удалось. Обзвонил всех, кого мог. Сложилось впечатление, что этот особняк вообще ничей.

Выйдя из калитки детской базы отдыха, я пустился в обратный путь, но свернул на другую дорогу — уж очень она привлекала хорошим покрытием. Дорога вывела к Клязьме, и вдоль реки стала приближаться к Горьковскому шоссе. В стороне замелькали дачные участки. По этой местности мне прежде никогда проезжать не приходилось, поэтому полной неожиданностью оказалось незнакомое селение: обычные бревенчатые домики с огородами, серыми заборами... На обочине дороги разговаривали между собой старушки. Одна, согнутая к своей клюке так сильно, что получалась дуга, показалась мне совсем древней — другая опиралась на грабли. Я остановился и спросил название посёлка.

— Это совхоз, — объяснила старушка с клюкой, глядя с любопытством на меня.

Я благодарно улыбнулся:

— А как он называется?

— Никак, — тоже улыбнулась собеседница, и морщинок на её лице прибавилось. — Просто совхоз.

Меня это явно сбило с толку. Так ведь не бывает, чтобы детищу советской эпохи не прилепили какое-нибудь звонкое клише. В те времена сочетаниями таких громких слов, как «Заря коммунизма», «Заветы Ильича» и что-то ещё в этом духе, изобиловала вся матушка-Рассея. Может, старушка что-то путает или забыла — всякое бывает. Но бабулька, заметив мою растерянность, объяснила:

— Наш совхоз был первым в округе — вот и дали ему только номер. Номер один.

Меня это теперь не просто удивило, а поразило до глубины души — будто лагерный номер для заключённых. Но даже зоны во все времена хоть как-то нарекали, пусть порой и негласно. Хотя для местных жителей данное положение вещей, по-видимому, было привычно. Старушки рассказали, что совхоз слыл когда-то самым сильным хозяйством в Ногинском районе, имел посевные поля, животноводческую ферму, и даже рыбу тут разводили. На старице Клязьмы соорудили запруду и пустили туда карпа, но река сломала заграждение, и выводок ушёл в русло. Со временем как в воду кануло и всё остальное — хозяйство развалилось, и сейчас брошенные на произвол судьбы люди живут сами по себе.

Бабулька с клюкой, как бы подчёркивая сказанное, с горечью вздохнула:

— Мы всё помним — жизнь здешним полям отдали. Мне ведь, сынок, девяносто два годка — ей-богу, не совру. Меня, Авдотью Макарову, тут каждая собака знает.

Это редкий случай, когда удаётся поговорить с человеком столь преклонного возраста. Я пошутил:

— Вы, наверное, бабушка, и самого фабриканта Морозова помните? Не приезжал он сюда?

Старожительница задумалась, словно глядя сквозь время:

— Нет, его-то я видеть не могла. Мы с мужем ближе к 1930-м тут корни пустили. Помню, у реки бараки стояли. А чьи были — не скажу. Может, и ничьи. А может, и самих Морозовых, кто знает. Или господ из Успенска — богатых, под стать Морозовым. Тут ещё в лесу недалече ихняя дача была. Сказывают, там теперь лагерь для детишек.

Больше никаких подробностей из истории совхоза мне узнать не удалось. Авдотья Макарова (отчество я в спешке забыл спросить) растрогалась от того, что к ней проявили внимание, и даже прослезилась:

— Молодец, сынок, что дознаёшься, — дело хорошее. Мы-то, старухи, скоро уйдём, и спросить будет не у кого.

Приехав домой, я достал карту Подмосковья и в районе Ямских лесов поставил красным карандашом две точки (пионерский лагерь и совхоз № 1) — так я обычно отмечаю места, где довелось побывать. По существу, совхоз превратился в обычное селение, и время когда-нибудь даст ему иное название. Впрочем, старого-то и не было — только номер. А пока совхоз, как ни крути, остаётся безымянным.

Добавлю лишь, что всё рассказанное мной происходило в конце 1990-х годов. С той поры минуло уже немало лет, и, перед тем как отдать материал в печать, я снова посетил знакомые глухие места. Многое изменилось, а что-то осталось по-прежнему: всё та же Клязьма у Горьковского шоссе и деревянные домики из гниющих бревён с покосившимися заборами вокруг огородов, разбитая грязная дорога — только рядом на совхозных полях высятся кирпичные шикарные коттеджи явно не местных старожилов. Стоят они — кирпичные, многоэтажные, вальяжные, не стесняясь своих воровских денег, на которые были построены, и крикливой архитектурой заслоняют просторные когда-то посевные поля. Не видно за ними ни елового леса, ни берёзового подлеска. И вообще на фоне этих кирпичных замков теряется вид самого совхоза. Словно измельчали серенькие дома — нет того ощущения, что в них живут люди. Улица пустая, заброшенная. Не встретилась мне на пути и желанная бабулька с клюкой — этого ожидать уже нереально. Лишь память хранит её образ. А сколько таких старушек! Кто о них помнит?

Кое-что выяснил по поводу господского дома на территории детской базы отдыха «Клязьма». Теперь краеведением занимаются охотно — издана не одна толстая книга. А фамилию его бывших хозяев мне удалось узнать благодаря давнему известному краеведу Евгению Николаевичу Маслову из Ногинска. Дача принадлежала семье Шишовых — богатых мещан из Успенска. Перед тем как у них отняли это владение, они раздали всё имевшееся там имущество своим служащим, чтобы не пропало даром. Однако жилище, по сути дела, так и остаётся забытым и временем, и людьми.