"Вставайте, граф!"

20 июня Юрию Визбору исполнилось бы 90. Представить его таким – дело крайне затруднительное. И не только потому, что он ушёл от нас, едва перешагнув порог 50-летия. Доживи Юрий Иосифович до почтенной даты, всё равно не походил бы на хрестоматийного патриарха – почивающего на лаврах, снисходительно взирающего на кипучую жизнь у подножия своего персонального пьедестала. Он носился бы по свету, забираясь на самые его краешки, писал бы репортажи и стихи, выступал с концертами, и никто из тех, кто не знал его молодым, ни за что не дал бы ему этих пресловутых девяноста…  

Личность формируется не благодаря, а вопреки. Вступающие в жизнь «многострадальные» миллениалы и «снежинки» эту неприятную для них истину старательно игнорируют. Копить обиды на родителей, учителей, не обеспечивших им необходимых условий для реализации талантов, легко и приятно. По кирпичику выстраивать собственную судьбу куда обременительней. Но, по их логике, Юрий Визбор – журналист, поэт, драматург, киносценарист, альпинист, актёр, художник – не мог состояться в принципе. О себе он как-то сказал: «Я берёзовая ветка, выросшая из старого винтовочного приклада». Это не метафора. Не совсем метафора. Кто-то когда-то действительно повесил на березу винтовку. Ствол съела ржавчина, а приклад – прирос к стволу и со временем через него пробились навстречу солнцу молодые берёзовые ветви. Не благодаря. Вопреки.

Юзеф Визборас в 1917 году покинул родную Либаву, перебрался в советскую Россию и стал Иосифом Визбором. В Гражданскую был красным командиром, потом работал в милиции и ОБХСС, в 1938 арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной латышской организации, объявлен «врагом народа» и расстрелян. Юре было четыре года. Через несколько лет его мама вышла замуж во второй раз, но отношения с отчимом у мальчика не сложились: «бил меня то своей плотницкой рукой, то ломал об меня лыжи». Лыжи ломались. Упрямый мальчишка – нет. После школы Юрий мчался либо на тренировочную базу, где самозабвенно гонял в футбол, либо в аэроклуб, где поднимался в небо на учебных «Поликарповых» и Як-18. Твёрдо был уверен, что станет или футболистом, или лётчиком. Обе профессии, очевидно, не для слабых натур.

Домой приходил только ночевать и мечтал только об одном – побыстрее получить аттестат и уехать куда глаза глядят. Уехал бы непременно – ген бродячей жизни был унаследован от отца, в молодости ходившего на торговых судах. Но, когда до окончания школы оставалось всего ничего, мать с отчимом развелась, из дома можно было уже не бежать - и Юрий задумался о поступлении. Да не куда-нибудь, а так, чтобы охоту к перемене мест удовлетворить. Выбирал юноша между МГИМО, МГУ и МИГАИК (институтом картографии и геодезии). Отправился с документами во все три вуза и в каждом получил от ворот поворот. Как «сын врага народа». Дело было в 1951-м, до реабилитации отца оставалось ещё семь лет, а поступать нужно было сейчас. Или опустить руки и покатиться под гору, сетуя, что обстоятельства сильнее тебя.

Юрий с мамой

Судьба в лице одноклассника Володи Красновского привела его на Пироговскую улицу, в прекрасный особняк с классическими колоннами и двусветными залами – педагогический институт. Даже в те времена, когда мужчины-учителя ещё не были внесены в красную книгу, вуз считался самым что ни на есть девчачьим. Парней сюда брали охотно, но нередко это были те, кому, как и Юрию, путь в более престижные вузы был закрыт. Визбор использовал предоставившийся шанс, сам не подозревая тогда о том, что и сюда бы его не пустили, если бы не заступничество добрых и мудрых людей. Узнал он об этом только много лет спустя. А тогда Юрий Визбор оказался в прекрасной компании. Рядом учились  Пётр Фоменко, Юлий Ким, Юрий Ряшенцев, Юрий Коваль… В аббревиатуре МГПИ букву П тогда расшифровывали как «поющий». Не запеть там было невозможно. Но Юрий хотел петь своим голосом и своими словами. Первая песня появилась в декабре 1952-го:

Осторожней, друг,

Ведь никто из нас не был

В таинственной стране Мадагаскар...

Коротенькую автобиографию Юрий Визбор довёл от рождения и до поступления, завершив признанием, что всё дальнейшее – в песнях. В одной из записных книжек он был более обстоятелен: «Я рыбачил, стоял с перфоратором смену, менял штуцера на нефтедобыче, подучивался навигаторскому делу, водил самолёт, участвовал во взрывных работах, снимал на зимовках показания приборов, был киноактёром, фотографии выставлял в Доме журналистов, прыгал с парашютом, стоял на границе в наряде, служил радистом и заработал I класс, ремонтировал моторы, водил яхту, выступал с концертами, чинил радиоаппаратуру, тренировал горнолыжников, был учителем в школе, работал на лесоповале, водил в горах и на севере альпинистские и туристские группы, строил дома, занимался подводным плаваньем. Вот, пожалуй, и всё. Не, не всё. Я ещё журналист. Всё это я делал во имя своей основной и единственной профессии. Во имя и для неё. И ещё я сочинял песни, рассказы, пьесы, стихи».

В журналистику он пришёл сразу после демобилизации. Она подарила ему дороги, которым он верил -  как друзьям. И возможность стать первооткрывателем жанра: песня-репортаж возникла в ответ на потребность говорить о том, что видишь, не прозой. Впрочем, и чисто авторская/бардовская песня у Визбора становилась своего рода репортажем, только камерным, приватным. Что не делало реальность менее узнаваемой:

С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке.
Жуём мороженое мы без остановки —
В тайге мороженого нам не подают.

То взлёт, то посадка, то снег, то дожди,
Сырая палатка, и почты не жди.
Идёт молчаливо в распадок рассвет.
Уходишь — счастливо! Приходишь — привет!

Но она же, журналистика, не пустила Визбора в большую литературу, на место в которой он мог претендовать по праву. По праву неповторимости стиля, экзотичности сюжетов, насыщенности повествования. Первую повесть – «На срок службы не влияет» – он написал в 1977 году по горячим следам, едва сняв гимнастёрку. Константину Симонову она понравилась, но… Тогдашней литературе Визбор был попросту не нужен. Для «Октября» он был слишком свободен, для «Нового мира» – недостаточно дерзок, а для «Юности» не подошёл своей осознанной созидательностью. В полной мере это созидательное начало реализовалось в кинодокументалистике – по сценариям Визбора снято около двух десятков фильмов. А проза его ещё ждёт и читателей, и исследователей. Впрочем, то же самое можно сказать и о его кинобагаже. Ведь дальше партайгеноссе Бормана в легендарных «Семнадцати мгновениях» для большинства зрителей дело не идёт. Но ведь есть ещё «Июльский дождь» Марлена Хуциева, «Ты и я» Ларисы Шепитько, «Красная палатка» Михаила Калатозова, где он снимался вместе с Клаудией Кардинале и Шоном Коннери. 

Всегда в дороге

Когда речь заходит о судьбах щедро одарённых людей, мы привычно сетуем: «Если бы ему было отпущено больше, он бы ещё…» Перечень неосуществлённого обычно получается весьма внушительным. В случае с Визбором, это излишне. В тридцать четыре он всё определил сам:

Я бы новую жизнь своровал бы, как вор,

Я бы летчиком стал, это знаю я точно.

И команду такую: «Винты на упор!» -

Отдавал бы, как бог, домодедовской ночью.

.........

Ну, а будь у меня двадцать жизней подряд,

Я бы стал бы врачом районной больницы.

И не ждал ничего, и лечил бы ребят,

И крестьян бы учил, как им не простудиться.

........

Ну, а будь у меня сто веков впереди,

Я бы песни забыл, я бы стал астрономом.

И прогнал бы друзей, просыпался б один,

Навсегда отрешась от успеха земного…

В предисловии к трёхтомнику Юрия Визбора замечательный литературовед Лев Аннинский, его ровесник, сконцентрировал кредо этого удивительного человека, рассыпанное тысячами осколков по его песням и очеркам: «Человек создан для великой цели, это изначальная аксиома, естественная данность, судьба, и надо только решить одну (неимоверно трудную и ответственную!) задачу: найти ту реальность, в которой эта судьба свершится. Очерчивается уникальный склад души, который, кажется, обрывается на "шестидесятниках", хотя им (то есть нам) это казалось чем-то вечным, само собой разумеющимся: великая цель, которая неощутима, как кровь в сосудах, и моральные ценности, которые надо только внедрить в реальность».

Юрию Визбору исполнилось бы 90. Но в цифрах ли дело, если то, что он оставил нам, волнует не только нас, его помнящих, но и тех, кто только с наших слов узнаёт…

Какая музыка была,

Какая музыка звучала!

Она совсем не поучала,

А лишь тихонечко звала.

Звала добро считать добром

И хлеб считать благодеяньем,

Страданье вылечить страданьем,

А душу греть вином или огнем.